В преддверии рая

НАЧАЛА ВСЕГО

Теперь уже никто не помнит, как назывался город Вождянск до революции. И не потому, что память человеческая коротка, а потому что жизнь тех, у кого эта память /пусть короткая/ могла быть, оказалась слишком ненадежной. По данным Центрального Статистического Управления /ЦСУ/ в Вождянске остался всего один житель, родившийся здесь до революции. Да и то, как писали все газеты, он был вывезен из России еще в чреве матери задолго до революции и вернулся сюда на старости лет. Как писали газеты, вернулся с проклятого Запада на горячо любимую Родину, по которой тосковал всю жизнь и успехами которой восторгался. Вернулся, конечно, по глупости, в чем скоро убедился. Но обратно его не пустили, потому как он стал официальным живым свидетельством. Чтобы поднять его настроение, его наградили орденом Революции и дали семидесятирублевую пенсию. Ни за что, можно сказать, дали.

Зато в Вождянске еще много таких, кто хорошо помнит, что еще не так давно город, большинство его площадей, улиц и учреждений носили имя Сталина и его ближайших сподвижников — Буденного, Ворошилова и прочих. Они еще надеются /и не без оснований/ на то, что через некоторое время /вот помрет нынешний Вождь, его, разумеется, разоблачат за перегибы/ городу и его прочим атрибутам вернут их прежние наименования. И в самом деле! Вот прислушайтесь! Улица Буденного. Звучит? А улица имени товарищи Сусликова? Кто такой Сусликов? Небось, и шашку никогда в руках не держал?! Тьфу! Противно! Но надеются эти пережитки давно /и своевременно, конечно/ преодоленного культа напрасно. По мере смены Вождей и их ближайших соратников и обнаружения /и исправления, конечно/ их ошибок город, улицы, площади, заводы и т.п. регулярно переименовывали, называя их именами новых Вождей и их соратников. Это стало традицией, отменить которую не в силах даже яростные сталинисты / впрочем, их по данным ЦСУ не осталось совсем/. Нынешний Вождь, конечно, стар. И здоровьишко, говорят, подорвал, фактически командуя вместо Сталина всеми войсками в ту войну. Но это ничего не значит, так как претенденты тоже ненамного моложе и тоже кое-кем покомандовали. И города, улицы, площади и прочее их имени им потребуется до зарезу. Без этого руководить всем нашим народом и всей прогрессивной мировой общественностью /от императора Кусаки Первого до еврокоммунистов/ им никак нельзя. Не положено.

Но оставим все эти тонкости высшей государственной и мировой политики самим руководителям. Им виднее, назвать улицу бывшую имени товарища Ягодицына именем товарища Пупенко или Портянова или даже Шеявыяразве. Нам-то не все ли равно. Лишь бы по этой улице можно было сравнительно безопасно двигаться. А то перерыли ее в десяти местах. И зачем, сами забыли. И лишь бы морду не набили и не раздели. Тут недавно такой кошмарный случай произошел... Среди бела дня. Куда только милиция смотрит?! Так оставим все эти проблемы высокому руководству и пойдем... Где вы сейчас находитесь? На площади Ленина? Значит, вам надо идти налево, по улице Робеспьера, свернуть в переулок Клары Цыцкин /второй направо/, потом по Хлюпиковской /не думайте, что это от старого режима осталось; товарищ Хлюпиков был основателем новой власти в городе; до расстрела, конечно; после расстрела его могли только реабилитировать/, сворачиваете на площадь Вождя, широкая улица налево — Вождевая, идите по ней, а тут уж рукой подать до улицы имени товарища Сусликова, которая приведет вас прямо к зданию УППГЧМО. Вы его сразу заметите. Большое желтое здание. На крыше лозунг «Слава КПСС». Такой лозунг есть и на других зданиях. Но этот отличается от других: в нем первая буква С покосилась, вот-вот упадет. За это, конечно, кое-кому нагорит. Но это потом. А пока буква еще держится. И на чем она только держится? Вот мы и пойдем по направлению к УППГЧМО. Нам именно туда и нужно. Тем более туда сейчас направляется сам товарищ Сусликов, именем которого и будет со временем названа бывшая улица имени... как его?..

Сотрудники УППГЧМО, склонные к юмору, расшифровывают первую часть названия своего учреждения в шутку как «управление /или учреждение/ по Проектированию и Производству Говна». На самом деле в слове УППГ есть другой более серьезный смысл, но теперь никто не знает, какой именно. Вернее, не хочет знать, ибо это теперь уже никого не интересует. Важно лишь то, что УППГ является в высшей степени важным учреждением в городе. В этом-то никто не сомневается. Не зря же во главе его поставили такого человека... Вторую часть названия /буквы ЧМО/ те же самые остряки расшифровывают как «Чудят, мудрят, объебывают». Но и среди реакционных сил учреждения нашлись свои остряки, которые дали этому выражению иную интерпретацию, а именно — «Чудаки мудаков обслуживают». Сокращенно все в городе называют учреждение просто ЧМО.

В данный момент ЧМО как раз готовится к предстоящему празднику. К какому? До ноябрьских вроде далеко еще. Вы что, газет не читаете? Скоро же новую конституцию принимать будут. Какую? Не так давно уже приняли одну. Так то при старом Вожде. Та устарела. А это новая будет. И день принятия ее будет наверняка объявлен всенародным праздником. Вот к нему-то и готовится вся Страна. И Вождянск в том числе. И ЧМО, само собой разумеется. Сейчас как раз букву С исправляют, заменяют испорченные электрические лампочки, портреты вешают. Слева Маркс, справа Ленин, в середине нынешний Вождь. Размером поменьше/восемь метров на десять/, зато моложе и красивее. Хотя по возрасту наш старше всех. По сему поводу местные остряки шутили, что, мол, Вождю под восемьдесят лет, советской власти под семьдесят, но Вождь сохранился куда лучше. Остряков, конечно, убрали. За спекуляцию и наркотики, как написали в литературной газете «На страже завоеваний». Если вас удивляют такие необычные размеры портрета Вождя /он ширше, чем вышче/, так вы не иначе как... Граждане нашей Страны к этому уже привыкли. Они знают, что если портрет слегка сузить, то правительственные и зарубежные награды не поместятся на заведомо зауженной груди Вождя.

Часть сотрудников, не занятых водружением портретов, собирает мусор на территории вокруг здания,— сегодня же субботник в честь предстоящего праздника! Остальные — в помещении. Занимаются кто чем. Наиболее находчивые руководители всякого рода подразделений учреждения проводят совещания, заседания, собрания, многие пьют чай или кофе. Или другие более серьезные напитки. С нетерпением поглядывают на часы: когда же кончится это идиотское времяпровождение?!

— Эй, Сусликов! — крикнул заместитель директора по административно-хозяйственной части отставной полковник Лаптев/Лапоть, как его именовали образованные и прогрессивные молодые сотрудники/ — Опаздываешь! Там ваши уже заседают!

— Автобус долго ждали,— сказал Сусликов, ускоряя шаг. — Влезть невозможно. Битком. Давно такого столпотворения не было. Кстати, на перекрестке Баррикадной и Вождянской крупная авария.

— Эй, погоди,— закричали собиравшие мусор.— Что там произошло? Когда? Сколько убито?..

Но Сусликов махнул рукой: мол, некогда. И бегом ринулся на свой этаж /лифт, конечно, испортился/, где в его секторе уже началось профсоюзное отчетно-перевыборное собрание.

Петька Сусликов, самый глупый аспирант /теперь во всех учреждениях есть аспиранты, так как наука у нас и т.д./ ЧМО, проделал довольно сложный жизненный путь, прежде чем стать хоть и самым глупым, но все же аспирантом. Подавляющее большинство не достигает и этого уровня. В школе Петька был троечником. И если бы не повышенная комсомольская активность, то мог бы оказаться двоечником. Рассчитывать на успешное окончание школы и поступление в институт он никак не мог. Поэтому после девятого класса он поступил /тетка устроила/ в мясо-молочный техникум. В это время как раз было принято постановление о всемерном подъеме сельского хозяйства /в особенности по мясу и молоку/. Было решено догнать и перегнать Америку. Сеть учебных заведений такого рода расширили и повысили их статус. Так что попасть в техникум было не так-то просто. Тетке пришлось подарочек подбросить. А ее муж еще целый год заходил каждую неделю. Петькин отец должен был ставить поллитровку. Надо признать, делал он это не без удовольствия к великому огорчению матери.

В техникуме Петька сделал безуспешную попытку выделиться за счет общественной деятельности. На роль комсомольских вожаков тут нашлись более видные и горластые претенденты. Однажды Петьку выдвинули кандидатом в делегаты на районную конференцию. Но его провалили. Прошел другой, отличник и спортсмен. Петька сильно переживал эту историю. Даже проболел две недели. В это время он подружился с бесцветной девочкой с их курса, которая однажды зашла с другими навестить больного Петьку. Сначала он вообще не обратил внимания /как сказал его отец, у нее, не было ни рожи, ни ж..ы/. Но когда узнал, что ее отца избрали вторым секретарем райкома партии, впился в нее как клещ /это сравнение высказал тоже его отец, но на сей раз одобрительно/. Они поженились на последнем курсе. В результате молодые Сусликовы сразу же по окончании техникума оба были зачислены на историко-литературный факультет Педагогического Института, хотя не имели пятерок даже по физкультуре и по обществоведению.

Тесть возлюбил Петьку с первого же взгляда. Но жить совместно с молодыми не захотел и устроил им отдельную квартиру. Это было выдающееся для Петьки событие, ибо такую квартиру выдавали далеко не всем преподавателям института, да и то за многолетнюю безупречную работу. Хотя тесть просил Петьку не трепаться насчет квартиры, Петька потихоньку выдавал эту «семейную тайну» всем желающим. Он знал, что делал. Благодаря этому учился он легко. К активности он на сей раз не рвался. И его избрали сначала в комсомольское бюро курса, а потом в комитет комсомола института. На последнем курсе его приняли кандидатом в члены партии. Диплом он написал на редкость посредственный даже с точки зрения уныло-серой институтской профессуры. Ему поставили пятерку. Дали рекомендацию в аспирантуру. На семейном совете пересмотрели все возможные варианты аспирантур. Остановились на ЧМО. Митрофан Лукич /тесть/ тут же снял трубку телефона и позвонил директору.

При всей видимой фиктивности профсоюзная организация у нас играет существенную роль в жизни людей. Путевки в дома отдыха и санатории. Особенно — соцстраховские. Стоят они пустяки, а отдохнуть иногда прилично можно. Устройство детей в детские сады и лагеря. Билеты в театры и на выставки. Ссуды. Решение вопросов о премиях сотрудникам и о надбавках к зарплате зависит от профсоюзной организации. Не говоря уж о вопросах распределения жилой площади. Зная эту важную роль профсоюза, многие сотрудники, не имеющие перспектив улучшить свои жизненные условия иными путями, весьма активно включаются в профсоюзную работу. Для многих профсоюзная работа есть одна из сфер общественной работы, которой почти все сотрудники обязаны заниматься. Многие начинают свою партийную и административную карьеру с самых ничтожных должностей в профсоюзах.

Другое дело — профсоюзные собрания. Это, конечно, чистая фикция. Партийные органы заранее решают, кто должен быть избран на руководящие посты в профсоюзах, а более мелкие посты распределяются на более низком уровне или по взаимной договоренности. Так что профсоюзные собрания обычно проходят быстро и без эмоций, в отличие от отчетно-выборных партийных собраний, которые решают судьбу сотрудников на более серьезном уровне.

Когда Петька вошел в кабинет своего сектора, все были уже в сборе. Курили. Говорили о том, о сем. Ждали представителя Профкома института, без которого собрание нельзя проводить. Потому старый профорг Субботин, довольно противный тип с большим самомнением, не сделал Петьке даже замечания за опоздание. Представитель пришел. Выбрали председательствующего и секретаря — вести протокол. Субботин сделал отчетный доклад, который никто не слушал. В общем, за час провернули все формальности. Приступили к избранию профорга, культорга, страхделегата и т.п. И тут произошло непредвиденное. Субботин, которого хотели избрать на новый срок, взял самоотвод. Ему предстояла командировка в Москву. Заведующий сектором предложил кандидатуру Сусликова, охарактеризовав его как способного и перспективного работника. Тем более Сусликову скоро в члены партии надо вступать, так что ему надо показать себя на руководящей работе. К тому же в свете последнего события... Сотрудники единодушно поддержали предложение. Так Сусликов стал профоргом сектора. Как раз к этому времени закончилось время, отведенное на субботник. Сотрудники разошлись по своим делам. Аспирант Стопкин и младший сотрудник Жидов предложили Сусликову отметить радостное событие /имелось в виду не избрание Сусликова, а досрочное окончание субботника/ в кафе «Космос». Сусликов отказался, сославшись на домашние дела. На самом же деле он решил, что в его нынешнем положении руководящего работника водить компанию с такой шантрапой предосудительно. Он догнал парторга сектора старшего сотрудника Убогатова, пригласив его зайти к себе домой обсудить план совместной работы на год. Заодно — распить графинчик водочки, настоенной на лимонной корочке. И обед, надо полагать, будет отменный. Сусликовы держали домработницу, которую им оплачивал тесть. Правда, не из своего кармана, а из кармана государства: домработница числилась шеф-поваром в столовой. Убогатов сказал, что он бы на месте Сусликова пригласил Ивана Васильевича /это — заведующий сектором/. Сусликов так и поступил, разыскав заведующего в районе дирекции. Добираться решили на такси. Хорошо, что такси подорожало, сказал Убогатов, теперь по крайней мере можно взять такси. На улице они увидели потрясающее зрелище. Портрет Вождя сорвался и повис поперек. Лапоть на всю улицу орал что-то насчет того, что он не хочет класть партбилет из-за этих идиотов. Стопкин довольно громко сказал Жидову, что он бы оставил портрет так. Так интереснее. На Сусликова они посмотрели с насмешкой.

Событие, о котором упоминал Иван Васильевич, заключалось в следующем. Обнаружилось, что сотрудник, ведавший финансовыми делами в месткоме института, в течение многих лет занимался темными махинациями. Замять дело не удалось, поскольку в разоблачении была заинтересована одна из враждующих групп учреждения. Сотруднику объявили строгий выговор по партийной линии и перевели в другое учреждение. Хотели дело передать в суд. Но райком партии санкцию на это не дал: провинившийся был старым членом партии, преданным и добросовестным работником.

— Ну и подонок же этот Суслик,— сказал Стопкин /они с Жидовым неторопливо двигались по направлению к ближайшему заведению/. — Крыса. Слушай, объясни, пожалуйста, как этот тип из месткома ухитрился... Сколько он хапнул? Три тысячи? Ого!.. Так как он их сумел хапнуть? Там же каждая копейка на учете!

— Пустяки, — сказал Жидов. — Я бы на его месте в два раза больше взял, если бы захотел. Во-первых, они марки со старых билетов и карточек переклеивают. Во-вторых, с ведомостями маклюют. В-третьих, имеют связи с горкомом профсоюзов, оттуда их марками снабжают. Да мало ли путей. Там, где много денег, всегда можно найти способ их взять. А насчет Суслика ты ошибаешься. Это не крыса. Из него вырастет сволочь покрупнее, помяни мое слово. Он способен до самых верхов дойти. Он же на все способен.

— А ну его на...,— сказал Стопкин. — Это уже не наши заботы. Давай подсчитаем наши возможности. А этот хмырь /Стопкин имел в виду Вождя/ ужасно комично выглядит в поперечном положении. Лаптю теперь здорово влетит, как ты думаешь? А жаль, он мужик в принципе неплохой.

— Можешь меня поздравить,— сказал Сусликов жене. — Я теперь профорг сектора. Это — заведующий сектора... А это — парторг... Руководящий треугольник в полном составе. Надо отметить такое событие. Надеюсь, ты в грязь лицом не ударишь. Отец сейчас дома или в райкоме? Позвоню Митрофану Лукичу /это Сусликов сказал гостям/. Может быть, он по такому случаю сам сюда выберется.

Сусликов знал, что тесть ни под каким видом к ним не «выберется». Знали это и гости. Но услышав имя Митрофана Лукича, они подтянулись, посерьезнели и стали обращаться к Сусликову на «вы». Секретарша сказала Сусликову, что Митрофан Лукич занят, и спросила, кто звонит и по какому делу. Сусликов сказал /так, чтобы слышали гости/, что говорит зять, что у него радостное событие, что если Митрофан Лукич освободится, он будет рад, если Митрофан Лукич позвонит. Вот за такое, как заметил Митрофан Лукич, прирожденное умение вести себя в свое время и оценил он Сусликова.

— Ты настоящий талант,— говорил тогда Митрофан Лукич, осушив графин водочки на лимонной корочке. — Из тебя хороший руководитель вырасти может.Дурак будешь, если свой талант в землю зароешь.

А Сусликов зарывать свой талант и не собирался. Хотя бы потому, что зарывать — значит работать, а работать он не хотел, он хотел руководить теми, кто должен работать. Усадив гостей за аппетитно сервированный стол, он с некоторой долей руководящего юмора /без видимой усмешки; так, где-то за зубами/ предложил обсудить некоторые принципиальные проблемы сектора в предстоящем выборном году.

— Да, между прочим,— сказал он после первой рюмки. — На перекрестке Баррикадной и Вождянской сегодня крупная авария была. Грузавик в автобус врезался. Жуть, что там творилось.

— А у нас,— сказал парторг Убогатов,— мост через железнодорожные пути обвалился. Крупные жертвы были. Человек тридцать погибло.

— А на восьмом этаже,— сказала жена Сусликова,— квартиру ограбили. Много золота унесли. Две шубы. Одних денег наличными больше тысячи. Откуда столько? А он сам в филармонии работает, а жена — зубной врач.

— Ясно,— сказал Убогатов. — Из этих, что ли? Ну тогда так им и надо. А то разжирели на нашей шее.

Из кафе Стопкин и Жидов вывалились злые и неудовлетворенные.

— Что за жизнь, только войдешь в настроение, как уж нужно сматываться,— сказал Стопкин.— Слушай, давай дадим по морде этому вышибале!

— Не советую,— сказал Жидов.— У него свисток. Свистнет пару раз, и мы схлопочем по пятнадцать суток. Нет, надо придумать что-нибудь поинтеллигентнее. Идея! Пойдем Сусликову стекла бить!

— Он на восьмом этаже живет. Не докинешь. И промахнешься наверняка.

— Сделаем рогатки. Я в детстве здорово из рогатки стрелял.

— А из чего? И до седьмого этажа приличный камень не дострельнешь. А маленький стекло не вышибет. Тут надо что-то поумнее! Слушай, а почему у тебя такая странная фамилия? Ты еврей что ли?

— Будь я евреем, бы давно на Западе в приличном борделе сидел, а не в этой дыре.

— Теперь, говорят, и русских по еврейской линии выпускают.

— Выпускают, если хотят избавиться. Все равно это пустое дело. Нам, Иванам, Запад противопоказан. Там работать надо. Вот, например, после такого перепоя смог бы ты там, на Западе, работать? Нет. Значит, по шапке, пополнять ряды безработных. А тут красота! Придем на работу, отметимся. И добирай себе на своем рабочем месте или в каком-нибудь закутке. Нет, брат. Я нашу жизнь ни на какую другую не сменяю. Давай лучше просто так зайдем к Суслику. Мол, товарища проведать. Авось, расщедрится на рюмочку-другую.

— Ни под каким видом! От этой твари — ни сигаретки! А что если в нашей конторе вышибить стекло?

— Ты что забыл? Теперь же во всех учреждениях ночные дежурства. После тех взрывов и пожаров в Москве и по всей Стране бдительность проявляют.

— Вот идиоты! А у нас-то зачем? Да пусть наша вшивая контора хоть с потрохами сгорит! Кому она нужна?!

— Никому. Потому и охраняют.

Переговариваясь подобным образом, собутыльники добрели до дома, где жили Сусликовы. Хитроумными математическими методами рассчитали, где должны быть окна Сусликовых. Убедились в том, что те уже спят. Выключили в подъезде свет на всякий случай, поднялись на седьмой этаж и ощупью подкрались к двери Сусликовых. Стопкин шепнул, что они, б...и, уже дрыхнут и что можно начинать.Спустив штаны, собутыльники наложили перед дверью две мощные кучи. Не зря же терпели от самого кафе, несли с собой!

В понедельник Сусликов, слегка усмехаясь, рассказывал в секторе, что неизвестные бандиты наложили две кучи перед дверью их соседей. Сосед, работник Органов Безопасности, поклялся, что не оставит дело без последствий и непременно разыщет этих диссидентов.

Стопкин отозвал Сусликова в сторонку и шепнул ему, что кучи сделали его вчерашние гости, упившись и обожравшись на даровых харчах. И если Органы раскопают, будут неприятности. Сусликов слегка побледнел и пообещал через тестя принять меры, чтобы дело не раздували.

— Эх ты, теоретик,— сказал Стопкин Жидову с обидой,— я же говорил, надо рассчитывать до пятого знака и дифференцировать...

— Ошибка не в этом,— прервал его Жидов,— а в твоем способе интегр...

— Главное,— говорил Митрофан Лукич,— держись с достоинством. Нет мелких должностей. Настоящий руководитель может проявить себя на любой должности. И не выпендривайся. Не вылезай. Наберись терпения. Работай добросовестно и скромно, и тебя наверняка оценят. Я поговорю с твоим директором. И с секретарем партбюро. Ну, за твои успехи!

— Главное,— продолжал Митрофан Лукич после повторной стопочки, — не увлекайся этим делом. Опасное это дело, скажу я тебе. Поверь моему опыту. Сколько талантливых русских людей погибло из-за него! Почитай, брат,Чехова. Смешно пишет! И насчет этого дела разбирается. Если бы не это дело, знаешь бы кем я сейчас был? То-то! Ну, будь здоров!

— А у вас, Митрофан Лукич, пост и так дай бог всякому,— возразил Сусликов, подобострастно глядя в краснеющую рожу тестя и подкладывая ему грибочки.

— Так уж и всякому! Нет, брат, такие посты всякому не дают. Это ты загнул. Вы, молодежь, наслушались всяких там рокинролов и вообразили о себе. Такой пост заслужить надо.

— Я не в том смысле, Митрофан Лукич. как раз наоборот. Я...

Но тесть уже перестал что-либо соображать, понес несусветную чушь, накинулся на второго секретаря горкома партии, которого по слухам собираются снимать и на место которого собираются назначить Митрофана Лукича, и захрапел, не докончив обличительную фразу о тех, кто «там наверху зажрались». Сусликов помог теще перенести тестя в кабинет на широченный кожаный диван — подарок мебельной фабрики ко дню рождения.

По данным отдела кадров в ЧМО числится около шестисот сотрудников. Сообщив эту цифру на закрытом партийном собрании и попросив не разглашать ее посторонним /особенно иностранцам/, директор сказал, что такие учреждения даже в Москве не на каждом углу встретить можно. Предупреждение насчет иностранцев вызвало в зале смех. Директор истолковал смех превратно и заявил, что мы не против культурных обменов, но чтобы не... и чтобы не..., а что касается..., то... И вообще пора прекратить это вмешательство в наши внутренние дела и т.д. А причина была простая: город за все время его существования посетил лишь один иностранец, да и то из Болгарии. На встречу высокого /кстати, он был маленький и толстенький, вроде нашего директора/ гостя согнали весь город, включая детишек из детских садов и стариков из дома для престарелых. Пригнали даже обитателей пансионата для старых большевиков /есть в городе и такой, хотя большевиков в городе не было даже во время революции/. Но гость почему-то уехал в другой город, тоже Вождянск, но в другой области.

Как и все советские учреждения достаточно большого размера,ЧМО делится на отделы, отделы на секторы, секторы на группы. Кроме того, тут имеются особые группы и секторы, непосредственно подчиняющиеся дирекции, имеется административно-хозяйственный... не то отдел, не то сектор... в общем, нечто. Научный кабинет, исполняющий одновременно функции хранилища, архива, справочного сектора. Так что на шестьсот сотрудников приходится около сотни всякого рода лиц, так или иначе причастных к руководству. Это — по производственной /или деловой/ линии. На каждом уровне дифференциации и организации в деловом аспекте есть свои руководящие лица и целые группы в общественном аспекте,— партийные, комсомольские, профсоюзные и т.п. /в и т.п. входит, например, Общество Содействия Армии/. Хотя это общественная работа, т.е. по идее безвозмездная и добровольная, она играет весьма существенную роль в жизни учреждения и в судьбе людей. А это — еще около сотни лиц, причастных к управлению. Наконец, по меньшей мере еще сотня лиц устраивается хотя и на неруководящих должностях, но так, что не хуже /а часто — и получше/ руководящих. Это — официально признанные паразиты всех сортов и рангов. В их число входят, например, штатные работники органов; организаторы общественных мероприятий, без которых не может существовать ни одно учреждение /например, участие в избирательной кампании, выезды с лекциями на заводы, поездки в деревню на уборку урожая и т.п./; лица, так или иначе обслуживающие высшее начальство; доставалы, пробивалы и т.п.; просто сплетники. Остальные триста сотрудников из шестисот заняты непосредственно делом. Но как?!

С точки зрения «интересов дела» каждое подразделение учреждения разделяется по меньшей мере на три враждующие группы: 1/ группа, которая играет наиболее активную роль и считает, что она организует дело наилучшим образом;2/ группа, которая хочет играть более активную роль и считает, что она может лучше наладить дело; 3/ остальные, которые примыкают к тем или другим в зависимости от обстоятельств или остаются нейтральными по тем или иным причинам. Иногда такое «деловое» деление охватывает более крупные подразделения, т.е. происходит консолидация более мелких групп на единой платформе. Редко такая консолидация охватывает все учреждение. Редко, но бывает и такое. Например, в связи с разоблачением жулика из месткома ЧМО раскололось на упомянутые три группы. Третья /нейтральная/ часть сначала поддержала «радикалов», настаивавших на передаче дела в суд, а потом /после разъяснений на уровне райкома партии/ перешла на сторону «миротворцев». Такие объединения и деления на уровне всего учреждения непродолжительны и неустойчивы. Обычно борьба идет на уровне локальных дрязг. Враждующие пользуются всеми обычными методами борьбы, выступают в словесном оформлении борьбы «нового» и «старого», «прогрессивного» и «консервативного», «современного» и «отсталого», возвышаясь время от времени до уровня борьбы с идеологическими «искривлениями» и «диверсиями», борьбы за «чистоту» и т.п.

Наконец, в учреждении образуются группировки по линии личных симпатий и антипатий, взаимной выручки и круговой поруки, сходства намерений и убеждений, влияния окружения и внешних связей и т.д. В результате образуется такая путаница и мешанина человеческих отношений и поступков, о которой хочется сказать лишь слова «болото», «трясина», «помойка». Или, что то же, «здоровый коллектив», «сплоченный коллектив», «монолит» и т.п. И все же как сами рядовые члены коллектива, так и руководящие лица всякого рода прекрасно разбираются, что к чему, кто и чего стоит, кого и что ожидает впереди. Судьбы людей тут определены, а потому они известны заранее.

До революции Вождянск /как же он тогда, черт побери, назывался?/ был, как говорил первый секретарь городского комитета партии Фрол Нилыч Дубов, отсталым сельскохозяйственным городом. На том месте, где сейчас раскинулись величественные корпуса завода имени Ворошилова /завод электронно-вычислительных машинок/ и Института Кибернетики, до революции пасли крупный рогатый скот /именно так товарищ Дубов и выразился/. А на месте мясо-молочного техникума, представьте себе /старожилы это должны были бы помнить, если бы сохранились/, было озеро. И в нем даже рыба водилась. Зато теперь Вождянск превратился, как сказал пьяница из ЧМО Стопкин, в отсталую промышленную деревню. На том месте /говорил Стопкин своим собутыльникам/, где сейчас выпускают безнадежно устаревшие и совершенно не пригодные для эксплуатации ЭВМ, когда-то паслись коровы. Да, братцы мои, настоящие коровы. А на месте никому не нужного мясо-молочного техникума, поставляющего выдающихся кретинов вроде Суслика, можно было купаться и рыбку ловить. Жили же люди!

За годы советской власти в городе построили пять заводов союзного значения, ш есть высших учебных заведений, три техникум а, более десяти промышленно-технических училищ. Филиал консерватории, три научно-исследовательских института союзного значения, две психиатрические больницы областного значения, тюрьму европейского значения /в ней по слухам, сиживали деятели братских стран/ и т.д. А обычных учреждений /школы, больницы, конторы и т.п. / вообще не счесть. По числу докторов и кандидатов наук на душу населения город превзошел Англию и Францию и стремительно настигает теперь даже Грузию, Армению и Бурят-Монголию. К концу века, как пообещал товарищ Дубов, Вождянск будет городом поголовной высшей грамотности, поскольку поголовно все население города будет /это — точные слова товарища Дубова/ охвачено высшим образованием.

Но самым важным достижением Вождянска явилось не производство ЭВМ и заменяющих человека автоматов, разработанных в Институте Кибернетики, но не нашедших пока применения за пределами района, а создание знаменитого Комбината Народного Творчества /К Н Т/ и уже известного вам ЧМО. Комбинат знаменит матрешками, расписными ложками и чашками, вышитыми полотенцами и кофточками. Чем знаменито ЧМО, никто не знает, хотя все догадываются. Догадываются, усмехаются или бледнеют, но помалкивают. В последние годы с упомянутыми учреждениями начала конкурировать Психиатрическая больница имени Степана Разина /«Разинка», как ласково называют ее жители города/. «Разинка» расположена в пяти километрах от города. Но город начал стремительно расти в этом направлении, так что теперь «Разинка» оказалась почти в черте города. Как сказал опять-таки сам товарищ Дубов, город теперь имеет тенденцию /слово-то какое, обратите внимание!/ интегрироваться /опять словечко! Не иначе как с Западом контакты налаживать будем!/ с «Разинкой».

Жизнь города в целом, как и всей прочей нашей необъятной Страны, идет планомерно от юбилея к юбилею, от одной исторической речи к другой, от одной кампании к другой. Каждая историческая веха в масштабах Страны отмечается здесь со своей районной исторической вехой. Так, началась всемерная борьба с поголовным пьянством, и в Вождянске отгрохали свой комфортабельный вытрезвитель. Поскольку набрать пьяниц на все койки было невозможно /пьяницы валялись в местах, где их трудно обнаружить и опасно искать, а милиции хронически не хватало, милиционеры пили не меньше светских алкоголиков/, две трети вытрезвителя отдали под гостиницу для командировочных, назвав ее почему-то «Домом Крестьянина» /а ближайшую забегаловку из любви к старине,— в это время как раз началась борьба за сохранение народных русских традиций,— назвали «Чайной»/. Это было удобно, так как командировочные пили с ужасающей силой. Когда местные алкоголики /преимущественно интеллигенты/ попадали в вытрезвитель, они называли это командировкой или «Дом Крестьянина». Или просто: мол, у крестьянина был.

Тюрьма тоже обслуживала главным образом посторонних, так как городских и районных преступников исправляли и перевоспитывали в Сибири, на Урале, в общем — за Полярным кругом. Что же касается «Разинки», то о ней надо говорить особо.

Самой выдающейся личностью ЧМО является вне всякого сомнения Жидов. Он далеко не еврей. Фамилия его произошла вовсе не от слова «жид», а от орфографической ошибки при заполнении свидетельства о рождении. Однако в ЧМО подозревали, что он замаскированный еврей. Слухи об этом распускали и поддерживали, как это ни странно, самые откровенные евреи ЧМО — Ойзерман, Рабинович, Абрамович и Фриш. Постоянный собутыльник и его любимый ученик Стопкин /еще когда Жидов был аспирантом мехмата в Московском Университете, Стопкин делал под его руководством курсовую работу, а потом сделал диплом фактически по идеям Жидова/ говорил, однако, что ничего в этом странного нет, так как если уж еврей решился навеки остаться в Вождянске, ему не остается ничего иного, как быть антисемитом и вести себя хуже самого поганого Ивана. Терпят Жидова в ЧМО /несмотря на все его хулиганские выходки/ только потому, что все серьезные дела ЧМО делаются по идеям Жидова и по его расчетам. Если дело серьезное, Жидова каждый раз «откомандировывают» в распоряжение дирекции, дают ему возможность «сколотить» по своему усмотрению спецгруппу /разумеется, в нее всегда входит Стопкин/ и предоставляют свободу действий. За одно такое дело Жидовской группы директор с холуями отхватили Государственную премию. На радости он пропустил малюсенькую статейку Жидова в столичный журнал. Статейку сразу перевели в США. На имя «профессора» Жидова посыпались письма с Запада и приглашения на международные встречи. После этого на время Жидова отстранили от дел, имя его запретили упоминать и ни одну «писульку» его /даже пустяшную/ в печать уже не пускали.

Стопкин стал пьяницей из-за фамилии, как он сам признавался. Он мог остаться в аспирантуре в Москве. Но в знак протеста недопуска Жидова к защите /из-за каких-то писем/ уехал на родину в Вождянск. Тем более он рассчитывал вместе с Жидовым создать здесь новую школу в математике, разработать специальный математический аппарат для социальных наук. Тогда на это началась мода, вследствие которой навыдумывали всякой заумной ерунды, утопив в ней здравые идеи. В этой суете и шумихе, решил Стопкин, не сделаешь ничего путного. Нужна тишина, бескорыстие, вдохновение. И потому еще на вокзале надрался до бесчувствия. Очнулся на другой день в вытрезвителе без пальто, пиджака и документов /деньги пропил сам с какими-то личностями/. Неподалеку от него на пустой койке сидел голый Жидов с номером на левой ноге, написанным химическим карандашом. Привет, сказал Жидов. Пойдешь в мою группу. Мы сейчас такую штуку надумали, пальчики оближешь! Вот, слушай!..

Следующая по значимости выдающаяся личность ЧМО — заведующий сектором Иван Васильевич /или Василий Иванович, точно не известно/. Это — существо настолько ничтожное, что фамилию его вообще не стоит упоминать. Невозможно объяснить, как он стал заведующим, но став таковым, он занимался одним единственным делом: самосохранением. Любой ценой удержаться на этой должности, извлекая из нее все положенные привилегии. Его включали во все комиссии и советы, избирали во все выборные органы, сажали в президиумы, назначали представителем и т.д. и т.п. Избрали в конце концов депутатом Городского Совета, где он возглавил какую-то очень важную комиссию. Он систематически ничего не делал, но регулярно получал премии и благодарности. В связи с пятидесятилетием его наградили орденом. И что любопытнее всего, у него не было никаких семейных связей в вышестоящих инстанциях, не было никакого блата, никаких дружеских отношений с сильными мира сего. Он никому не делал никаких услуг, в благодарность за что он мог бы иметь то, что имел на самом деле. Он публично не хвалил директора и прочих вершителей судеб всякой мелкоты ЧМО. Он имел то, что имел, в награду исключительно за свое полнейшее ничтожество. Он был символом и воплощением ничтожности, никчемности, пустячности, безликости, мелкости и прочих черт, которыми в изобилии снабжены среднетипичные люди нашего общества.

Всеми делами в секторе фактически заправлял заместитель заведующего Неупокоев. Этот, напротив, рвал и метал, лез во все дыры, выпендривался, изощрялся. Но /это другая странность нашей жизни/ у него ничего не выходило. Спихнуть Зава ему не позволял здоровый коллектив ЧМО, а обойти его и скакнуть выше не давало бдительное начальство. Неупокоев вполне соответствовал своей фамилии, что давало лишнее подкрепление для теории Стопкина о фатальной роли фамилии в формировании личности.

— Вот возьмите, например, Сусликова,— говорил Стопкин на лестничной площадке в присутствии самого Сусликова, который в это время загадочно усмехался. — Имеет все данные для выдающейся карьеры. Бездарен. Безграмотен. Беспринципен. Скромен в быту. Выдержан. Предан и т.п. Имеет мощную поддержку в верхах. Что еще нужно? И все же крупную карьеру ему сделать не дадут. Во всяком случае на каком-то этапе ему скажут: «Стоп!» Почему? Фамилия!! Человек с фамилией Сусликов не может быть во главе государства, например. Вы думаете Троцкий в свое время погорел из-за каких-то идейных причин? Чушь собачья! Из-за фамилии! Человек с фамилией Троцкий не мог стать вождем партии. И каким же он был кретином, взяв в качестве псевдонима эту фамилию! И Сталин погорел бы, если бы остался Джугашвили, уверяю вас.

Заслуживает упоминания еще один персонаж ЧМО — некто Корытов. Лодырь и холуй, Корытов сразу почуял, что от дружбы с Сусликовым ему может кое-что перепасть. Во-первых, пожрать и выпить задарма. Во-вторых, переспать с Суслихой при удобном случае. В-третьих, подъехать к тестю и т.д. Будучи человеком от природы способным и сообразительным, Корытов решил стать своего рода мыслительным органом тупого и вялого Сусликова. Он взял на себя подготовку Сусликову его выступлений на собраниях и докладов. Сотрудники ЧМО, не знавшие подлинного положения дел, единодушно признали, что за эти два года Сусликов здорово продвинулся вперед, стал одним из самых грамотных и творчески мыслящих молодых специалистов.

— Знаешь, Петр,— сказал Корытов, чтобы сгладить неловкость, наступившую из-за того, что Сусликов преждевременно вернулся домой и чуть было не застал свою преданную супругу с Корытовым за тем самым занятием. — У меня великая идея возникла. А что если тебе выступить с инициативой на завтрашнем расширенном заседании месткома... С какой?.. Ну, скажем, вызвать на соцсоревнование... допустим, КНТ... допустим, в честь предстоящего всенародного праздника... Наверняка сейчас с этим делом нечто подобное начнется везде. Лови миг удачи, будь одним из первых. Понял?..

Сусликов, конечно, понял. Мелькнувшее было подозрение молниеносно улетучилось. Он даже не обратил внимания на валявшиеся на полу трусики супруги.

— А ты, Корытов, молоток,— сказал он, неторопливо раздеваясь. — Когда я буду секретарем горкома или обкома... или министром, возьму тебя помощником. А теперь, надеюсь, нас покормят чем-нибудь подходящим!.. За обедом мы и обсудим конкретно, по каким пунктам будем их вызывать и в какой форме подводить итоги. Надо будет посоветоваться с Митрофаном Лукичом. Он в этих делах большой специалист. Неплохо бы было потом тиснуть заметочку в газету насчет нашей инициативы. Ты организуй заметку в стенгазету, а я попробую корреспондента вытянуть... Это можно через тестя провернуть. Ну, будем! За успех!