В тупике сбывшихся желаний

Глава 19 Трудное решение. Анжела уезжает жить в село, чтобы очистить мозги и прийти в себя после тесного общения с тремя женихами

Как всё-таки удивительна жизнь! То, что для одних является тяжёлым грузом на совести, для других оборачивается простым недоразумением или сожалением, а иногда и забавным приключением, о котором, смеясь, можно рассказать друзьям за кофе или чем-нибудь покрепче.

Пётр думал, что напрасно не дожал ситуацию до конца. Пробежала же искра между ним и Анжелой. Да ещё какая искра! Что ему стоило немножко усилить давление, и она была бы его. Наверняка Анжела бы сдалась на милость победителя, тем более её заинтересованность сквозила во всём — взгляде, поведении. Неотразимость Петра ещё никогда не давала осечки. Курок харизмы всегда взведён, а патроны обаяния разрывали восторгом не одно женское сердце. Анжела могла бы стать любопытнейшим экспонатом коллекции. Общение с молодёжью в университете делало её по-своему юной и сияющей, к чему прилагался опыт его ровесницы. В общем, упускать такой шанс досадно. С Катей потом можно разобраться. В конце концов, попросил бы Анжелу молчать. А там, кто знает, можно продолжить. А влюблённые девушки молчат как рыбы, он это знал по опыту.

В прошлом году, до знакомства с Катей, ситуация была супер, как похожа!

Ирина, его тогдашняя пассия, взяла с собой на свидание сестру Глашу. Пётр приосанился. Ну разве не дура девка?! Ира во всём уступала младшенькой: и по росту, и по красоте, и даже по уму Ириша едва доходила ему до плеча, за что мысленно получила прозвище Бильбо, в то время как Глафира вполне могла бы дефилировать по подиуму в Париже. Старшая усиленно скрывала неровности кожи косметикой, отчего на рубашках и (чего греха таить) простынях Петра частенько оставались следы тонального крема, или чем там она пользовалась. А Глаша, казалось, от природы испускала флюиды уверенности и красоты, которые притягивали восхищённые взгляды к её лицу. Ирина по пути к кино трещала без остановки, давая сто очков вперёд любой сороке, Глафира же, иронично надув пухлые губы, как бы невзначай прижалась к нему.

Петя, как порядочный мужик, не может вот так сделать запросто рокировку. Он отправил Ирину в очередь за билетами, а младшенькой Глаше шепнул, что хочет назначить свидание. Глаза девушки довольно заблестели, а на высоких скулах заиграл яркий румянец. Конечно, сестре она ничего не сказала. Наоборот, сработала женская интуиция. Весь сеанс Глафира зевала, а в кафе, где они сидели после кино, шепнула Ире, что ей совсем не по нутру новый кавалер.

— Ну, потерпи, — радостно произнесла старшая сестра, когда он отошёл, — скоро мы тебя отпустим. Мне важно твоё впечатление.

— Так у меня его и нет. Никакой он, но тебе виднее, — лицемерно, но искренним тоном произнесла Глаша.

Все эти подробности Петя узнал позже. Каждая из сестер дала ему полный отчёт, показав свою смекалку и выставив другую в «выгодном» свете. Пете было плевать на их признания. Главное, что он мог встречаться с обеими. Уникальная ситуация! Понедельник и среда отводились старшей, а вторник и пятница — младшенькой. И при этом никаких угрызений совести. Сёстры ведь. Какая на родственников обида?

А в выходные и в дом к ним зачастил с цветами. Обеих целовал в щёчку, как и маму девушек. Та не знала, на какой стул гостя посадить: рядом с Иришей или Глашей. «Знатный кавалер», — шептала он мужу на кухне. А каждая из сестёр заговорщицки подмигивала Пете. Полная конспирация. А потом они втроём шли в ресторан или на концерт. Сёстры хихикали, и под столом каждая норовила погладить его ногу. Часто Пётр по-родственному сажал себе на колени то одну, то другую сестру и целовал. Никто не устраивал скандал. Девушкам даже была интересна такая игра.

Каждой он объяснил, что только она в его сердце. А вторую любит, как будущий родственник. Но, как часто бывает, правда выплыла наружу. И в роковой вечер летел он, предварительно отхлёстанный двумя букетами, со ступенек быстро, еле ноги успевали.

Но Петрик, представьте себе, выжил, набрался сил и теперь снова в женихах. Анжела всё не выходила из головы. День свадьбы неумолимо приближался со скоростью локомотива, норовя переехать привольную жизнь Петра, оторвав его от холостяцких радостей. Глядя на чудесный костюм с иголочки, он названивал Анжеле.

«Мда! Автоответчик. Прискорбно», — тяжело вздохнул Петя, почёсывая намечающийся животик. А ему так хотелось взбодриться перед свадьбой. Анжела оказалась хорошим стимулятором. Юношески гибкая, она со своими хищными алыми ногтями будоражила воображение. Вечером того же дня, за сорок восемь часов до свадьбы, парень сидел в электричке. «Если всё правильно рассчитать, то успею и на мальчишник. Мужики обещала нечто фееричное», — посмеивался Пётр, глядя на мелькающий за окном пейзаж.

За несколько часов до этого он набрал невесте:

— Катенька, представляешь, твоя подруга, ну… с которой мы приглашения разносили…

— Анжела?

— Она у тебя растяпа. Оставила у моей тётки шарф. Она передала сегодня. Сейчас занесу, и на девичнике ей вернёшь.

— Нам нельзя видеться до свадьбы, ты забыл?

— Милая, что за средневековье? Ладно. Говори, где она живёт. Так и быть, сам всё сделаю.

Спустя сорок минут, надушенный и довольный, он, нюхая букет, жал трескучий дверной звонок. Открыла немолодая женщина со знакомыми круглыми глазами, но гораздо более грустными.

— Вам кого? — голос напряжённый. Тётка недоверчиво разглядывает цветы.

— Анжелу.

— Так она в деревню переехала. Бросила университет, дурёха, куда с таким трудом поступила, и укатила. А вам она, собственно, зачем?

— Я, может, жених её…

— Она ничего не говорила.

— Ну, так она ещё сама не знает, мама.

Последнее слово заставила её увядшую кожу слегка зарумяниться и расцвести у глаз лучиками добродушных морщинок. Женщина назвала адрес, куда та сбежала от… может, и от него.

— Эх, букет, пока доеду, завянет. Держите.

Петя подмигнул и резвым медведем гризли побежал вниз.

«Как меня встретит Анжела?» — думал Пётр, покачиваясь в электричке. Он и не собирался скрывать, что через два дня свадьба, которую не планировал отменять. Скажет, что продолжит с ней тесное общение и после женитьбы. А там будь что будет. Имеют же люди любовниц. А он разве не человек?

«Подумаешь, что они подруги, в сущности, все бабы одинаковые, но риск заводит. Тут, главное, не спалиться», — острота ситуации только подогревала желание добиться своего. Да. Большинство людей думают только о себе, нисколько не заботясь о чувствах находящегося рядом. Что это: человеческая чёрствость, эгоизм или просто примитивный взгляд на жизнь? Мало иметь университетский диплом в кармане, толстый бумажник и элитную квартиру, нужно ещё быть человеком.

Довольно большой посёлок встретил Петрика озабоченным квохтаньем десятка кур, вольготно расположившихся у обочины под присмотром петуха. Как и положено в таких местах, на площади была большая лужа, где, хрюкая от удовольствия, каталась серая от грязи молодая свинья. Воздух доносил перегар полей: то суперфосфаты, то доверчивую теплоту навоза. Большая треснутая пополам от старости ива склонила до земли свои космы, словно приветствуя незваного гостя из города. В общем, полная идиллия деревенского захолустья. Внезапно к Петрику заковыляла, по-моряцки перекатываясь с лапы на лапу, жирная гусыня; пташка захотела ущипнуть в виде приветствия, но мужчина, не привыкший к такому «дружелюбию», успел отдёрнуть руку. Обиженная гусыня повернулась презрительно спиной и пошла в ту же лужу, которую оккупировала свинья. Животные могут вполне мирно ужиться, в отличие от человека, и никто из них не кричит с гордостью, что его часть лужи грязнее.

Покосившиеся свежевыкрашенные кое-где домики млели под розовым диском солнца, медленно сползающего к горизонту, словно телята под соском матери. Вспоминая, как ловко обманул невесту, Пётр шёл мимо пронумерованных заборов всех мастей — из рабицы, опутанной садовым виноградом; из металлических рифлёных листов, за которыми бегала собака, то и дело просовывая в щели мокрый нос; из деревянных досок, «одетых» в радужные цвета — и наткнулся на нужный номер участка совершенно неожиданно. Внезапно на чётном ряду, словно дикая кошка, выгнулась цифра девять. «Не заперто, — ухмыльнулся он, открывая калитку. — Хороший знак».

Внезапно Петрика прошиб пот: «Кажись, изделия второго размера забыл, а ведь приготовил резинки, ну растяпа! А, впрочем, чего испугался? Просто придётся себя контролировать, я же порядочный человек».

«Ты — сволочь!» — донеслось из окна соседей, перебранка была в разгаре. Петрика передёрнуло, и он поспешил в нужный дом. Приторный дух варенья из смородины гостеприимно обнял его, чего нельзя было сказать о хозяйке. Выйдя в сени, Анжела, размахивая ложкой с алой пенкой, с которой во все стороны полетели брызги, спросила:

— Скажи на милость, зачем ты приехал? Хочешь поломать жизнь и мне, и Катьке? Уходи.

Девушка бальзаковского возраста зло сверкнула глазами. Под тонкой футболкой, на которую упали сладкие капли смородины, вздымалась грудь третьего размера. Пётр так и чувствовал, какая она нежная и упругая, а теперь и сладкая. Он выждал паузу, дал возможность Анжеле прийти в себя от его внезапного появления, и задумчиво произнес:

— Я тебя хочу.

— Хам, — огрызнулась она и исчезла в кухне, где яростно заскребла по дну кастрюльки. Но вскоре вернулась к Петру, который облокотился о дверной косяк и закурил.

— А я тебе сейчас правду скажу, — ложка угрожающе направлена на него.

Пётр замер, понимая, что Анжела в таком состоянии, что будет сейчас говорить, как на суде: правду, одну только правду.

— Да! Поймал ты птичку и посадил её в клетку. Радуйся, кобелина. А вообще…

Она резко метнула огненный взгляд. Ложка выпала из рук. Анжела, чуть покачиваясь, подошла к Петру, вынула из его полуоткрытого рта сигарету и затянулась. Сизый дым скрадывал напряжённость на их лицах. Энжи затушила окурок и, изогнувшись, бросила во двор. Мужчина откинул прядь с лица Анжелы. Сквозняк, захлопнув дверь, скрыл целующихся от любопытных глаз. Варенье в тот вечер подгорело…

— Считай это моим свадебным подарком, — бросила Энжи вслед уходящему Петрику, который столкнулся перед калиткой с её бабушкой, вернувшейся из поликлиники. Давление у неё скакало в последнее время, как придурковатый жеребчик.

Пётр клевал носом в последней электричке, на которую едва успел: «Изморила Анжелка, страстной не в меру оказалась. Но ничего, видимо, была на взводе; есть что вспомнить».

Мысли его приятно журчали в голове ласковым ручейком, играя в сознании любовным треугольником, в который он сам себя вовлёк от слабоволия. Люди порой думают: вот главная минута в жизни, это мой любимый человек. А как сделают шаг, то уже мысли текут в другую сторону. И таких нельзя упрекать в цинизме. Просто это жизнь со всей её повторяющейся из века в век непредсказуемостью.

***

Анжела засмеялась, глянув в зеркало: вот и уехал «её» одноразовый мужчина. Твёрдо решила — больше с ним никаких встреч. А этот… «Подарок» свадебный получил, овладел бесцеремонно… и долой из памяти.

Она ни на миг не сомневалась, что не станет любовницей. Это ниже её достоинства. Но ничего, на правильный путь никогда не поздно встать.

Женщина какое-то время не испытывала угрызений совести. Но чувство самоуважения внезапно выветрилось, словно от порыва вероломного ветра осознания реальности. Чувства к Петрику подвели железную волю, сломали пополам. «Подругу я предала. Как дальше жить?» — Энжи сжала искусанные губы.

И потянулись однообразные дни сельского существования. Помогала бабушке на рассвете доить корову. Поначалу было сложно, Бурёнка недоверчиво смотрела на Анжелу огромным карим глазом из-под длинных ресничек и фыркала. Похлопав её по крутому боку, Энжи отправлялась на железнодорожную станцию, где работала буфетчицей. Словно робот, сдавала выручку, принимала товар, отшивала пьяного грузчика, и так изо дня в день. А поскольку покупателей мало, в основном смотрела на проходящие поезда и думала о тех, кого они уносили. Мысль, что жизнь теперь и её увлекла чередой скучных, но таких понятных будней, заставила выровняться пульс, и улыбка тронула губы плавным изгибом.

Не верилось, что месяц тому назад было всё подвластно. Сейчас мир будто притормозил на повороте, уравновешивая ритм недавнего прошлого. «Счастье нужно отрабатывать, как оброк. Даже если его уже нет рядом», — вспомнила она слова матери, в сердцах брошенные давно, ещё в первую молодость Анжелы. Какие её годы, ещё все наверстает, она же творец своей жизни, да и не только. Без Токорежа резче и быстрее приходило понятие содеянного и осмысление поступков. Раньше она творила чудеса, а теперь сама надеялась на чудо.

За всё нужно платить. А иногда кровью или честью.