Варварин свет

Глава 9

У Марьи, как обычно, царил закат, бросавший сиренево-розовые отблески на синюю траву и фиолетовые листья деревьев. Здесь Кощей обычно отдыхал, прежде чем уйти в свой дворец, поэтому яркий свет был бы некстати.

— Может, надо было звякнуть? — с сомнением проговорила Любава, отмахиваясь от навязчивых светляков.

— Разве же она когда-нибудь отвечает? — сказала Варвара.

— И то правда!

Пришлось стучать. Марья точно почувствовала, что кто-то пересёк реку, но не вышла. Варвара испугалась, что и с третьей сестрой что-то случилось, но спустя некоторое время дверь отворилась.

— Что это вы здесь делаете, девчоночки мои? — игриво спросила женщина в чёрном сарафане на голое тело, обнажавшим плечи. — Что мрачные такие? Ну, заходите давайте, присаживайтесь — в ногах правды нет.

Марья, третья кощеева сестра, была старшей как по званию, так и по возрасту — в два раза взрослее Варвары и Любавы. К Кощею она пришла лет пятнадцать назад и видела уже нескольких первых и нескольких вторых сестёр. Светлые волосы её, обрамляющие бледное узкое лицо, с тех пор изрядно разбавили седые пряди, а вокруг голубых глаз прибавилось морщин, но это только сделало её красоту острее и опаснее, словно ледник на вершине горы.

Варвара, пока шла за ней, тайком распустила волосы, чтобы прикрыть свежие шрамы. От прихожей одна дверь вела в спальню с большой кроватью, а другая — в столовую с круглым столом. От множества свечей шёл жар. Роились мушки — убирали пыль и остатки еды. У Марьи не было не то что печки — ни намёка на кухню, зато имелись иные чары.

Когда девушки уселись, она поставила на стол чёрную керамическую пластину, на ней устроила серебряную кастрюльку, засыпала молотую жжёную пшеницу — чая у неё не водилось, залила водой. От кастрюльки пошёл пар, и Марья разлила напиток по чашкам.

— Молоко? Сливки? Мёд? Перчик? — подмигнула она Варваре.

Той не нравилась эта чёрная жижа в любом виде, поэтому она просто поблагодарила сестру и взяла как есть, без добавок. Любава пожелала молоко. Марья выбрала из миски, наполненной разноцветными шариками, один, белый, постучала им по столу, беззвучно проговаривая губами заклинание, и на последнем ударе шарик впечатался в стол, стал плоской лужицей, которая потекла вверх и сформировала маленький глиняный молочник.

— Как же здорово, Марья! — хлопнула в ладоши Любава. В присутствии старшей она всегда превращалась в восторженную девочку.

Марья раздавила на тарелку два шарика — на этот раз коричневых. Получилось по горсти жареного арахиса, который для Марьи когда-то раздобыла Варвара, и лесного ореха. Стояла душная, неудобная тишина, нарушаемая стуком ложки о края чашки — Марья добавила себе мёд.

— Ладно, девчоночки, можете не пыхтеть, правильные слова придумывая. Я кота расспросила. Говорит, ты, Варвара, в богатыря влюбилась.

Любава вытаращилась сначала на одну сестру, потому на другую. Варвара, только хлебнувшая чёрного варева, подавилась и закашлялась.

— Это я-то? — воскликнула она.

— Ты, — кивнула Марья. — А Кощей его не пожалел. Поэтому пришли?

— Я не влюбилась, — ответила Варвара, краснея до ушей, чем вызвала у старшей усмешку. — И это не первой важности вопрос. Мы пришли спросить, как прошла твоя последняя встреча с Кощеем. Ты ничего непривычного не заметила?

Марья подняла брови-дуги.

— Например?

— Ну-у… — протянула Любава. — Он такой суровый был в этот раз. И с царевичем…

— С богатырём он милостиво поступил, малышка, — перебила Марья. — Ему повезло, как ни одному другому. Не останься Кощей у меня подольше, богатырь ваш, царевич, пошёл бы за реку — видела я, как он упрям! — а там бы его Кощей в камень и обратил. А теперь бегает щеночком по полям и лугам, чем не жизнь. Отпустите его уже к людям. Вы его не расколдуете, а Кощей такое условие поставил, что его никогда не выполнить.

— Какое?! — вскричала Любава.

— До кощеевой смерти, — сообщила Марья.

У Варвары внутри как будто что-то оборвалось. Она беспомощно посмотрела на Любаву, но та и сама не могла вымолвить ни слова.

— Даже у камня есть надежда, камень почти бессмертен, — прошептала Варвара. — А Никите всю жизнь теперь в собачьей шкуре бегать?

— У него и имя было? Теперь нужно другое, негоже псу с человечьим жить, — безжалостно сказала Марья. — А насчёт Кощея — с чего ему быть добреньким. Война на носу, Синеликий плывёт со своим зачарованным флотом, а Приморский царь кочевряжится, жмётся свои войска отдавать в общее пользование. Цари все, кто у моря, согласны — Стоум, Добромысл, Даниил и ещё десяток других. А Иван Приморский, у которого самая большая армия, такие условия ставит, что впору посмеяться, если бы Синеликий не был на подходе. Я Кощея увещеваю — не принимай, поторгуйся. Приморский цену набивает. Как Синеликий подойдёт — не до нелепых прихотей будет. А Кощеё злится, конечно. Не торгаш я какой-то, говорит! Времени, говорит, нет. Собрался соглашаться. Мы на том и поругались… Я сказала, что если уступить Ивану Приморскому, чтобы в мой дом не приходил больше. А тут и царевич ваш, Никита, пожаловал. Я хотела его сразу в Явь выкинуть, но он шустрый оказался, только мы его и видели. Ты пей, Варвара, на тебе лица нет.

Варвара бездумно хлебнула горькой жидкости. Та магическим образом не остывала и продолжала обжигать губы. Любава расслабилась и выбирала из миски лесной орех.

— Он его убить хотел, — сказала Варвара.

— Кто кого? — раздражённо спросила Марья, считавшая, что разговор завершён. — Твой богатырь Кощея? За этим они все и приходят! А что до Кощея — он в своём праве, на своей земле, и не тебе судить, девочка.

Варвара сжала губы, отодвинула кружку и хотела возразить — возражений у неё был миллион, но Любава положила ей руку на плечо и сказала:

— Спасибо тебе, Марья, за угощение. Ты, разумеется, права. Ты и старшая, и дольше всех здесь.

Марья благосклонно улыбнулась первой сестре.

В молчании Варвара и Любава шли к реке, и только перейдя на другую сторону, первая сестра недовольно проговорила:

— Я тебя всего на несколько месяцев младше, но ты и правда порою словно ребёнок. Ты ей лишнего не говори! Она с Кощеем ближе, чем мы: видишь, и поссорится может, и поспорить, и даже пригрозить! Донесёт ещё, как ты после всего приходила и ногами топала. Он тебя просто вышвырнет, не доучивая…

— Не поучай меня, пожалуйста, — резко ответила Варвара. — Может как раз грозить ему не стоило. Может, поэтому он на нас набросился. Может, поэтому Никиту зачаровал.

— Этого мы не узнаем.

— В придачу, Любава, Никита же сказал, что она смеялась. И что кости ему разминала. Так ведут себя, когда ссорятся?

Любава, задумавшись, ответила не сразу.

— Кости разминать — это её работа, как моя за конём присматривать, а твоя — еду готовить. Мы это продолжим делать и после сегодняшнего. А насчёт смеха — может, Никита от страха всё перепутал.

— Ну да, так перепутал, что сам в собаку превратился, — язвительно сказала Варвара. — Я думаю, Любава, не надо придумывать сложные объяснения, когда есть простое. Марья что-то недоговорила. Что там за условия такие у Приморского царя, что она с Кощеем поругалась, а он из себя вышел?

— Коли он согласится — тогда всему свету известно станет, Варя. Давай об этом забудем и хоть с Никитой разберёмся. Может, и впрямь ему домой надо, хоть будет при семье жить.

Никита от этого предложения в восторг не пришёл. А когда узнал, что за условие поставил Кощей, поклялся лично перегрызть чародею горло — вряд ли без головы он останется бессмертным.

— Ты его защиту видел? — спросила Варвара. — Как ты там что перегрызёшь? Кости, жжёное дерево и болотное серебро. Говорят же, что его имя от доспеха и пошло: «Кощей — доспех из костей».

«Кощей объелся щей», — обиженно ответил Никита.

— Он бессмертный, Ник… Никита, — проигнорировала Варвара глупую шутку. — Ты сам видел цепи и ремни — они его бессмертное тело вместе держат, а всё то, что в волосы вплетено, ещё дополнительную защиту даёт.

«Домой не ворочусь, что мне там делать! — проворчал Никита. — А если кто узнает! От смеха дальняя гора рухнет».

— Нашёл, о чём беспокоиться.

— И правда, какой уж тут смех! — поддакнула Любава. — Слушай, Варвара. Мне ещё кое-какие травки от Аннушки нужны. И мёд. Чтобы твои шрамы подлечить. Не сходишь ещё раз, а?

— А вдруг Кощей вернётся и меня не застанет?

— Уж накормить я его сумею, сестричка! Может, если скажу, что ты очень испугалась и ушла гулять, то он поймёт.

Варвара только грустно усмехнулась и потёрла грудь — там как будто цепи не хуже кощеевых теперь всё сдавливали.

Аннушка заохала, увидев Варварино лицо и ладони, нашла какой-то рецепт, нацарапала на берестяной табличке для Любавы, собрала в мешочек травы, мёд положила и принялась расспрашивать, что случилось. Варвара помолчала немного.

— С Кощеем что-то не так, Аннушка.

— Да ну, доченька, с ним тысячу лет всё одинаково, с чего ты взяла, что за день всё поменялось? Старый дуб бурей не сломаешь!

— Пусти Никиту в дом, Аннушка.

— Волка этого? Зачем? Ещё разворошит тут всё.

— Не разворошит. Он собакой недавно стал.

Аннушка нахмурилась, но открыла дверь и позвала Никиту. Тогда Варвара рассказала женщине всё как есть, а Никита кивал и гавкал, подтверждая её слова. Как Никита приходил, и она узнала своего друга из детства, как сняла маску старухи, и как его отговаривала… Потом дала Аннушке хлебнуть отвара из фляжки, и тогда уже Никита рассказал, как дошёл до третьей сестры и как Кощей превратил его. Потом Варвара очень сухо рассказала о том, как Кощеё приходил за Никитой и как они с Любавой ходили к Марье.

— Знаешь, Аннушка, а она ведь ничего про мои шрамы не сказала, словно не заметила…

— Я её едва ли не знаю, Варя, но по рассказам прошлых сестёр выходит, что она сразу была жёсткая, как засохшая корка хлеба, даром что красавица, — ответила Аннушка. — А вообще, поживёшь пятнадцать лет с Кощеем, тоже сердца лишишься.

— Неужели и ты в это веришь! — вспыхнула Варвара. — Есть у него сердце, просто глубоко и далеко запрятано, а может, заморожено.

Аннушка покусала губу, поболтала ложкой в кружке и сказала:

— Не обижайся на меня, доченька. Я тебе правду скажу. Ты это перерастёшь. Ты не первая, не ты последняя. Думаешь, он не заметил? Я заметила, а я-то глупая старая баба.

— Вы все как сговорились, — прошептала Варвара, чувствуя, как щёки заливает краска. Она покосилась на Никиту и ещё тише сказала: — Ни в кого я не влюбилась.

Аннушка вздохнула и ничего не ответила. В тишине они пили чай, а Варвара, глядя на пожилую женщину, думала, что ведь она и правда немолодая — по-настоящему. Не так, как кощеевы сёстры превращаются старух, играют для богатырей отведённые им роли, а потом, когда нет лишних глаз, превращаются обратно в юных девушек. Они только говорят нужные слова, когда богатыри приходят, а за словами-то ничего и нет. А Аннушка, наверное, столько всего пережила, что может быть, стоит её послушать…

— Аннушка, но скажи, разве ты хоть раз Кощея настолько злым видела? Тогда, раньше? Разве другие сёстры про него такое рассказывали? Ну не может быть, раз он безнадёжный злодей, чтобы он в первый раз сорвался.

— Не знаю, что там в Приморье происходит, дочка, — ответила Аннушка. — Точно знаю, что такого душегуба, как Синемордый, свет уже тысячу лет не видывал. Знаешь, у меня же тоже есть камушки, но немного — ты же книгу уже пролистала?

— Да, — кивнула Варвара. — У тебя получилось, значит?

— Получилось, но мне это тяжело даётся, поэтому я всего полдюжины сотворила, в любимые места и к названным сёстрам. В Приморскую столицу один как раз ведёт. Ох я там в юности нагулялась! Даже, по секрету скажу, жениха-моряка завела. Но моряки, они такие — сегодня на берегу, завтра в море. А море сегодня спокойное, а завтра штормит… Вот и не вернулся он из плаванья. Но иногда так и тянет пройтись по памятным местам, — улыбнулась Аннушка. — Хочешь, сходи туда, послушай, что местные говорят.

— Конечно хочу! — воскликнула девушка.

— Какая шустрая! Ты на себя давно в зеркало смотрела? Лицо зелёное, в мешках под глазами словно запас картошки. Когда ты в последний раз спала?

— Уж и не знаю, Аннушка… Тогда я пойду к себе, потом вернусь?

— Что ты! Поспи здесь. Любава с твоими делами справится, ежели что.

— Она мне так и сказала, — согласилась Варвара.

— Вот и славно! И Никита отдохнёт.

Стоило Варваре опустить голову на подушку, как она заснула. Но в спасительную темноту без сновидений начали прорываться огненные вспышки. Девушка открыла глаза и поняла, что она вернулась в сон, где гулял по пляжу юноша.

Океан горел. Полыхала пятнами некогда лазурная вода. Золотой песок покрывали обломки сгоревших кораблей. Небо было чёрным от копоти, и Варвара впервые почувствовала запах во сне. Некоторые пальмы были вырваны с корнями, другие, сломанные посередине, опустили головы с тлеющими листьями. У деревьев кто-то лежал, и Варвара, предчувствуя беду, бросилась туда, увязая в песке, припорошенном пеплом.

Знакомый юноша, но чуть повзрослевший, лежал на спине, распахнутыми пепельными глазами глядя в затянутое дымкой небо. На губах была кровь. Если бы его ресницы не подрагивали, Варвара решила бы, что уже поздно.

«Что поздно, Варя! Это же сон!» — подумала девушка, пытаясь успокоиться, но не верила сама себе. Слишком сильно щипало глаза от гари, слишком осязаемым был жар от горящих масляных пятен на воде… Слишком резко пахло кровью.

В центре груди молодого мужчины торчала рукоятка кинжала из бело-жёлтой кости со странными геометрическими узорами. Тот самый нож, который носила за поясом темноволосая темнокожая девушка.

Варвара села на колени рядом с юношей и, не представляя, что делать, положила обе руки рядом с рукояткой на покрытую кровью кожу. Юноша что-то прохрипел и попытался поднять руку, но она бессильно упала Варваре на бедро. Сон совсем перестал быть сном. Юноша прикрыл глаза.

— Нельзя! — закричала Варвара и положила одну руку юноше на щёку. — Открой глаза! Даже не думай умирать! Смотри на меня.

Ресницы дрогнули, взгляд серых глаз встретился с Варвариным.

— Я выну нож, — сказала она.

— Не смей, — прохрипел юноша. — Кровь… Пойдёт кровь.

Он говорил на другом языке, но во сне они понимали друг друга.

— Я посмею! — закричала девушка. — Тут больше некому помочь! Кровь я остановлю. Ты сам меня учил! Смотри на меня и дыши.

Она выдохнула сама, резко выдернула нож и зажала рану рукой. Юноша сжал зубы и побледнел на глазах. Второй рукой девушка выписала в воздухе самое простое заклинание, для которого не нужны были даже слова.

— Что это? — прошептал юноша, дотрагиваясь до раны.

— Заклинание заморозки. Ты сам мне его показал.

— Я тебя не знаю. И заклинания не знаю.

— Молчи… — пробормотала Варвара, рисуя пальцем узоры следующего заклинания на коже. Это было посложнее. Тоже Кощей научил — не одними травками лечат знахарки, хоть и предпочитают отвары и примочки.

— Эйо идёт… Беги! — прохрипел юноша, и сон начал разваливаться, поглощаемый чернотой.

В последний миг обернувшись, Варвара увидела, как пляж накрывает огромная волна, на которой темнокожая девушка танцует с уродливым синекожим существом в набедренной повязке с толстыми ногами и четырьмя руками.

Варвару накрыло чёрной водой, и она распахнула глаза — на этот раз в домике Аннушки.

— Выспалась? — спросила женщина. — Что это с тобой? Вся мокрая!

— Кошмар приснился, — прошептала Варвара, пряча руки, испачканные кровью. — Дай я умоюсь, Аннушка… А ты пока налей мне чаю погорячее. Потом мы с Никитой пойдём в столицу Приморья.

— Косы только заплети, — строго сказала женщина. — Там тебе не деревня, растрёпа!