Варварин свет

Глава 21

Варвара вырвалась из огня, перебежала с дороги на траву, которой не касалось пламя. Травинки остудили босые стопы, Варвара похлопала по сарафару, рукавам, чтобы затушить тлеющие края одежды, прошлась по волосам — вроде бы не пострадали. Кот высунул нос и тут же спрятался обратно за пазуху, но девушка вытащила его за шкирку и поставила на землю — уж очень тяжёлым он ей показался, пускай сам идёт.

Пламя затухало, сгущалась тьма. По небу беспорядочно плыли чёрно-фиолетовые тучи с всполохами зарниц. Надо было продолжать путь, пока дорога ещё освещена! Вдруг совсем стемнеет… Варвара сделала шаг и чуть не села от резкой боли.

— Что? — спросил кот.

— Ничего, — проговорила Варвара. — Идём.

Обожжённые нагретой слюдой стопы отдавали болью при каждом шаге. Варвара молча смахивала слёзы. Она вновь попыталась нащупать солнце, но его здесь просто не было. Не так, как в Междумирье-Межречье, а по-настоящему. Никак нельзя было определить время. А быстрее Варвара теперь идти не могла.

По краям дороги стали появляться тонкие деревца с чёрными стволами и листьями, тоже как обожжённые. Серые листья и ветки валялись в седой траве, словно припорошенной пеплом. Девушка боялась, что сейчас всё снова вспыхнет, но сюда даже запах гари не долетал. Пахло мятой и жжёным сахаром, как будто леденцами на ярмарке.

При очередной вспышке зарницы Варвара углядела на земле палку, подняла её и дальше шла, опираясь на неё, как на клюку. Впереди чёрной стеной стоял лес, к которому летели птицы с сияющими душами в клювах.

— Мы видим в темноте, — сказал Кыша, блеснув глазами, — а ты?

Подходящее заклинание крутилось в голове, но девушку трясло от боли, и она боялась сделать неправильный жест рукой. Варвара положила палку и прижала руки к вышитым солнцам на кушаке. Ничего не случилось.

— Разрядились… — прошептала девушка. — Им надо на солнце полежать. Я их раньше с собой на пляж брала. Давай медленно пойдём, только не убегай от меня…

— Эй, девица-красавица! — раздался клацающий голос откуда-то снизу.

Кот выгнул спину и зашипел, а Варвара заметила в кустах две светящихся красным точки.

— Ты кто?

— Я не медь, не злато́, вот что делаю зато! — весело проклацал голос, и вокруг точек образовалось сияние.

Давным-давно потемневший древний череп лежал в пепельной траве и открывал и закрывал челюсть, издавая кашляющий скрип. Кажется, так смеялся.

— Я с воронами играл, а они меня сюда притащили и бросили! Верни меня в сердце чащи, девица, а я тебе посвечу.

— Не говори с ним! — зашипел кикимор.

— А после сердца чащи я как пойду? — спросила Варвара.

— Тебе дальше не нужно. Ты же по душу Кощееву пришла?

— Ладно. Ты мне путь освещаешь, а я тебя отнесу, куда ты хочешь.

Череп довольно заклацал челюстями.

— Тогда возьми свою палку да нацепи меня на самую верхушку!

Череп был шершавый на ощупь и тяжёлый. Устроившись на палке, он выпустил из глаз два бледно-голубых луча, за которыми потерялись красные точки зрачков. Череп клацал челюстью, отбивая тревожный ритм. Пел, кажется, так.

Что-то шуршало в чёрных кустах, шарахались тени, кто-то хрипло засмеялся. Раздался стонущий плач и никак не прекращался, разбавляемый только всхлипами. Варвара вдруг поняла, что всхлипывает-то она сама. Кот-кикимор шёл у девушки под боком, беспокойно дёргая тремя хвостами. Слюдяная дорога мерцала в голубом свете, а темнота становилась всё более бесформенной. Теряли очертания ветви и стволы, трава рассыпалась в пепел.

Впереди что-то мерцало тёплыми отблесками. Вскоре они подошли к границе круглой слюдяной площади, в центре которой горел костёр, плясал на чёрных брёвнах. Его окружала тьма, вспыхивающая яркими точками.

— Туда, туда, туда! — клацал череп. — Ту-да, ту-да!

Сердце Варвары билось в такт его маршу.

— Видишь камень? Клади меня на него!

В центре костра, загороженный непрогорающими брёвнами, и правда лежал обугленный до черноты булыжник. «Сколько угодно боли перенесу! — в отчаянии подумала Варвара. — Только бы не в пустую! Только бы успеть!»

Она взяла череп в руки и потянулась в пламя, которое вдруг расступилось перед девушкой. Варвара установила череп на камень и отдёрнула руки. Пламя сомкнулось, охватило череп, и он, сияя красными глазами, защёлкал челюстью. Кажется, доволен.

Варвара охнула и отшатнулась, когда он вспыхнул и превратился в кучку пепла.

— И куда теперь, Кыша? — в отчаянии спросила девушка кикимора. Тот не ответил.

Там, откуда они пришли, от края слюдяной поляны к костру вели кровавые следы. Слюдяная дорога пропала. Стало так обидно, так горько… И тут кот-кикимор выгнулся и зашипел, глядя на костёр.

Варвара обернулась. Кучку пепла сдуло внезапным порывом ветра, и на камне среди пламени обнаружилась жаба с красными глазами и недовольным выражением на морде. Камень под ней зашевелился, начал раздуваться и расти вверх — словно вставал согнувшийся в три погибели человек… Или не человек.

Кот прижался к Варвариной ноге и простонал дрожащим голосом:

— Мы предупреждали!

Посреди пламени стояла высокая фигура, обёрнутая в чёрную мантию. Капюшон лежал на огромной жабьей голове. Красные глаза уставились на девушку. Даже если бы было куда бежать, Варвара не смогла бы пошевелиться — она остолбенела от ужаса.

Никиту прикрывали трое, пока он снимал доспех. Кинув три яблочка в мешок, мешок — за плечи, юноша бросился к холму. Нужно было отрезать Синемордого от его армии, чтобы у Никиты был шанс победить его в бою один на один.

Чудище рыскало по равнине, искало Лжекощея, посмевшего так по-мальчишечьи унизить его перед будущими рабами, изрыгало синее пламя в золотом свете вечернего солнца. Вопли, звон металла, истошное ржание коней… С Никитой бежали двое богатырей, защищая его, не защищённого больше легендарной бронёй, от синеоких.

Любава и в старуху-то плохо превращалась — маска то и дело слетала, стоило ей задуматься. А тут нужно было скопировать чужое лицо. Девушка только надеялась, что хозяева не особо помнят внешность служанок. Синее платье с вышитыми рыбами и белый передник — остальное неважно. Тканевые тапочки на кожаной подошве оказались малы, и Любаве пришлось поджать пальцы. Свои осветлённые косы Любава кое-как замотала в высокий пучок. Сойдёт!

Оставив Глашу в одних подштанниках и не слишком свежей нательной рубахе посапывать за одной из штор, которыми щедро были украшены коридоры, Любава прихватила ведро, метлу и тряпки и постучалась в дверь главного зала.

— Кто? — раздался крик Марьи.

Любава, насколько возможно успокоив дыхание, проскользнула в зал, поклонилась и заковыляла к центру. Во рту она держала камушек для перемещений, так что ответить всё равно не смогла бы. Она решила, что по Никитиному примеру быстрее будет выплюнуть его, чем доставать из кармана.

— Что так долго! — накинулась на неё царская дочь, успевшая опустошить кубок. — Давай, шевелись! Ещё секунду простоишь так, я тебя высечь прикажу. Пятно это сначала сотри!

Любава обошла скамью, на которой лежало тело Кощея. Она бы не узнала его, если бы не волосы с косами, нитями и разноцветными бусинами. Только по рассказам Варвары и Никиты девушка знала, что страшный чародей превратился в прекрасного юношу, но до конца так и не верила. И вот лежит, бледный, руки на разорванной чёрной рубахе. Старый шрам, белый, а рядом свежая рана с запёкшейся кровью. На лице тоже кровь, почему-то на лбу, как будто стекала из носа вверх. Любава взглянула на цепь, свисающую с потолка, и покрылась морозными мурашками.

— Чего уставилась? — спросила Марья. — Хорош? Не по тебе женишок, клуша. И радуйся. Была у него одна невеста.

Марья потёрла острым мыском туфли чёрное пятно на полу. Любава, не глядя на Марью, поставила ведёрко, намочила тряпку и принялась драить пол, покрытый кровавыми подтёками. Ей казалось, что стоит посмотреть в глаза царевне, как спадёт маска Глаши, и Любава накинется на бывшую сестру, чтобы вырвать её бесстыже раскиданные по плечам волосы. Тихо, Любаша, тихо, надо сосредоточиться, а то внешность и правда не удержишь — кто тогда Кощея спасать будет. С крысой белобрысой потом разберёмся…

Раздался стук в дверь. Зашла недовольная Фимка — тоже с ведром и тряпками, поклонилась Марье Ивановне:

— Царь-батюшка вызвать изволили…

— Ну и что встала? — раздражённо прикрикнула Марья.

Фимка, старательно не глядя на лавку, подошла к Любаве и зло прошипела:

— Ты что, даже порошок не добавила, дурища?

Любава скрипнула зубами и старательно закивала, пряча глаза. Женщина вытащила из широкого кармана передника коробок, и Любава запоздало поняла, что в её карманах тоже что-то лежит. Служанка высыпала в своё ведро синий порошок с жёлтыми вкраплениями. Вода вспенилась, яростно запахло лимонами. Любава знала запах — Варвара приносила жёлтые пупырчатые плоды и настаивала, что их нужно класть в чай. Так, видите ли, в каком-то далёком царстве-государстве делают.

— Иди отсюда, тут я буду мыть, — огрызнулась Фимка. — Найди что полегче и не поднимай головы от работы! Нас всех из-за тебя накажут!

Любава встала, чтобы поискать грязь поближе к чародею — нужно же как-то подобраться! Там стояла Марья, крутила в руках одну из бусин в волосах Кощея. Ах, духи Нави! Время идёт! За окнами вечерело, свет из витражей приобрёл тёплый оттенок и превращал синие блики в зелёные.

— Эй, клуша. Ты, первая. Сюда.

Любава подошла к Марье, старательно глядя в пол.

— Вторая клуша вот-вот в обморок хлопнется. А ты, смотрю, мёртвых не боишься. Правильно. Вред только от живых. Смой кровь. Хочу на него во всей красе полюбоваться перед тем, как мы тело сожжём.

Любава не поверила своей удаче и отвесила ненавистной сестре низкий поклон. Та довольно улыбнулась и направилась к столу, очевидно, за новой порцией красного вина. Любава, оглянувшись на Фимку, дрожащей рукой вытащила из-под одежды длинную цепочку, откупорила хрустальный бутылёк и, прикрывая сосуд тряпкой, уронила первую каплю мёртвой воды на рану.

Существо в мантии вышло из костра, смахнуло пламя с подола обратно на брёвна. Пока оно шло к Варваре, под его босыми ногами вырастала свежая зелёная трава. Жабье лицо склонилось над едва дышащей девушкой и квакающе произнесло:

— Наследила.

Варвару обдало удушливым острым запахом болиголова, и она задержала дыхание. Смертельный яд, хоть это она из дурацких свитков запомнила. Существо чёрными пальцами взялось за плечи Варвары и повернуло её к кровавой дорожке. Слюдяное плато стремительно покрывалось травой, и скоро не осталось ни одного следа, оставленного Варварой. Трава приятно холодила нестерпимо ноющие подошвы ног.

Существо похлопало девушку по плечу. Варвара сглотнула и повернулась обратно. Кот-кикимор вжался в Варварины ноги и беззвучно показывал клыки. Жабья пасть открылась, выпустив новое облако яда.

— Пришла, человеческая дочь? Величаешь моё — своим? Знай же, что я — великий Кау, щедр. Я даю тебе позволение сейчас же вернуться живой к живым.

— П… приветствую тебя с миром, великий Кау, — проговорила Варвара. Она хотела бы говорить громко, но голос сорвался на шёпот. — Я не могу принять твой дар, ибо без того, за чем я пришла, распадётся моё сердце.

Жаба захохотала грудным смехом.

— Жалкая человеческая дочь! Ты не знаешь цену.

— Назови же её! — сказала Варвара. Ноги готовы были подкоситься.

— Душа стоит души, — квакнул Кау.

— Тогда… У меня есть, чем платить. Только верни душу Кощея в его тело! Прошу тебя, о великий Кау!

— Нет, это презабавно! — без какого-либо намека на кваканье воскликнула жабья голова. — Во-первых, неужели ты думаешь, что восемнадцатилетняя девичья душа стоит столько же, сколько душа великого тысячелетнего чародея?

— Все души равны, — твёрдо сказала Варвара. — Об этом написано в древних текстах.

— О, она ещё и читает! — поразился Кау. — Н-да, давно меня так не развлекали!

Существо отошло к костру, погрело руки над пламенем и потёрло ладонями жабью морду. Варвара во все глаза смотрела, как бородавчатая кожа разглаживается и под капюшоном выступают человеческие черты.

— Сядь со мной, человеческая дочь, — приказал Кау и опустился на траву, скрестив ноги.

Варвара села напротив, скопировав его позу. Кышка подбежал, спрятался у неё за спиной. Лицо существа приобрело совершенно непримечательную внешность. Из-под капюшона свешивались тусклые песчаного цвета волосы. Нельзя было угадать возраст по гладкому вытянутому лицу, не сохранившему ни единой жабьей черты. Лишь одна морщина пересекала пространство между бровями.

— Ты многое прошла, смертная девушка. Ради чего?

Он поднял руку, так и оставшуюся чёрной, и поманил из темноты сияющий огонёк. Грудь Варвары сдавило, а сердце стучало где-то в горле. Душа села на вытянутые пальцы Кау.

— Увлечённый исследователь. Безжалостный воин. Мастер-чародей. Мужчина, проживший тысячу лет и видевший то, что не вместит и сотня человеческих жизней. Что ты такого ценного хочешь дать ему, Варвара?

— Жизнь, — тихо сказала девушка.

— Жизнь с юной черноглазой чародейкой? — усмехнулся Кау. — Боюсь, и это у него уже было. Ты так изранена и продолжаешь причинять себе боль лишь ради своих мирских желаний.

— Это не ради себя, великий, — ответила Варвара. — Эта тысяча лет… Тысяча лет без сердца! Без вкуса, без интереса, без любви! Неужели он не заслуживает прожить одну обычную человеческую жизнь?

— А может, он заслуживает покоя? — спросил Кау, поигрывая пальцами, словно щекоча присевшую на них душу.

Варвара сжала губы и стукнула кулаком по траве.

— Да что вы все заладили! Его кто-нибудь спросил?! Разве же он потерял интерес! Разве же душа его не рвалась обратно из птичьего клюва! Разве он оставил бы родной мир на растерзание Синемордому?! Если бы у кого угодно, да вот у тебя хотя бы, был выбор, умереть или пожить ещё, ну неужели ты выбрал бы покой?!

Два красных огня в упор смотрели в её глаза. Варварины щёки запылали, она опустила взгляд и поднесла руки ко рту, но слова уже вылетели.

— Удивительно… — тихо сказал Кау, разглядывая девушку.

— Прости, о великий, — выдохнула Варвара.

— Неужели тебе не страшно? Это глупость или безрассудство юности? Я видел грозных воинов, плачущих у меня в ногах. Я видел великих царей, дрожавших от одного моего вида. Я видел женщин, бросавшихся с этого плато во тьму, только бы не стоять радом со мной…

— Мне страшно, — сказала Варвара.

— И всё же…

— И всё же я буду просить тебя, пока могу: верни душу Кощея! Я останусь здесь вместо него! Прошу тебя! Времени нет!

Варвара хотела удержаться от слёз, но их было не остановить. Хотя бы не всхлипывать так громко, ох, Варвара! Кау потянулся длинными пальцами свободной руки и дотронулся до одной из окровавленных стоп девушки, потом до второй. Мурашки побежали по коже, и боль прошла, а раны затянулись.

— Времени нет в кругу Кау, — сказало существо. — Время не властно над миром Смерти.

Варвара провела рукой по груди — следы кошачьих когтей тоже пропали.

— Во-вторых, — сказал Кау, — и это уже не шутка. Есть законы.

— Не ты ли их придумал?

— Без правил всё развалится. Вселенная тяготеет к хаосу, и нужно соблюдать равновесие. Кощей много чего натворил такого, что смертным не должно сходить с рук. Его действия в Яви резонируют — отражаются — в Нави. Два мира, две стороны сущего, между которыми Кощей постелил соломку, чтобы не больно было соприкасаться! Покой дал он смертным в Яви — стоило ли лезть ради этого в мироустройство?

Варваре было, что на это ответить, но она боялась сказать лишнего. Вдруг у великого Кау благодушное настроение — это временное? Вернётся жабий лик, тогда всё пропало. А так — хоть капелька надежды!

Кау тем временем крикнул в темноту:

— Сирин, моё чудовищное дитя, пойди сюда!

Из темноты, распугав сияющие души, вылетела птица и уселась на плечо существа. На совином теле, среди перьев, там, где должен был быть клюв и круглые птичьи глаза, помещалось сморщенное лицо младенца, готового вот-вот расплакаться.

— Подари мне перо, о прекрасная, — сказал Кау, и Варвара по интонации поняла, что это был приказ, а не просьба.

Из-под перьев высунулась пухлая детская ручка и вручила хозяину белоснежное перо. Перед Кау появились золотые весы. На одну чашу он положил перо Сирин, и вторая поднялась выше.

— Душа, — промурлыкал Кау, поигрывая пальцами с душой Кощея, — состоит из жизненной силы, памяти, чувств, духа, сердца, имени, способности к чарам… Душа содержит также всё совершённое зло, всю ложь, всю несправедливость, всю принесённую боль…

Кау опустил душу Кощея на вторую чашу, и та опустилась чуть ниже пера, Варвара зажала рот рукой, а Кау нахмурился.

— Странно, — протянул он. — У обычных смертных за полсотни лет веса накапливается столько, что чаша, бывает, лежит на траве. А тут, смотри-ка, тысячелетие не оставило следа!

— Древний, я возношу хвалу твоей мудрости, — сказала Варвара. — Сердце его тысячу лет было мертво.

— Во-первых, оставь древние формулы, я всё равно древнее. Во-вторых, твоя мудрость настигла меня, — усмехнулся Кау. — Но смотри, тут лежит и несправедливость, и боль, причинённая тебе. Я вижу недавнюю память о ранах на твоём теле.

— Ты всё испытываешь меня, великий Кау? — с усилием сдерживая раздражение, спросила Варвара. — Я простила его.

Весы дрогнули, и чаши выровнялись. Младенческое личико Сирин надуло губы и сложило брови домиком.

— Потрясающе! — проговорил Кау. Кажется, это не было иронией. — Ваши души и правда связаны каким-то невероятным стечением обстоятельств и чар! Хорошо же. Второе условие выполнено. Но остаётся первое.

— Я же сказала, я останусь здесь.

— Ты мне здесь не нужна, — повысил голос Кау.

Костёр дёрнулся. Варвара сжалась, захлебнувшись приторным запахом ландышей.

— Может быть, — усмехнулось существо, — у тебя есть на примете какая-нибудь ненужная душа? Ну, такая, знаешь, которую не жалко забрать.

— Мы приведём тебе Синемордого! — воскликнула Варвара.

— У него нет души, — поучительно покачал пальцем Кау. — Поэтому он жрёт чужие.

— Тогда нет, — твёрдо сказала Варвара. — Придётся тебе, великий Кау, смириться со мной.

— Это не обсуждается, — отрезал Кау, и в глазах сверкнул красный огонь. — Жертва необходима. Таков закон.

Варвара растерянно молчала. Одно дело умереть самой, а другое — отдавать чью-то жизнь без спросу.

— Но это убийство!..

Кау победно улыбался и сверлил её взглядом.

— У нас есть душа для тебя, — сказал трёххвостый кот-кикимор, вынырнув из-за спины Варвары.