Варварин свет

Глава 15

— Что за стоны, Пелагея? — произнёс строго голос, и Никита его узнал, потому что слышал уже царя Ивана Приморского на площади. — Почему опаздываешь!

— Смотри-ка, — насмешливо вторила отцу Марья. — Псину притащила!

Звенели приборы о посуду, слышалось тяжёлое дыхание, отвратительное чавканье, всхлипывание Пелагеи над ухом. И знакомое тук-тук, тук-тук, тук-тук.

Никита заставил себя открыть глаза. Только бы не вырасти в волка!

Зал с высоким потолком уже освещали солнечные лучи, которые, проходя сквозь замысловатые жёлто-зелёные витражи с вкраплением красного, делали помещение похожим на подводное царство. У противоположной стены на возвышении стоял стол, а за ним на троне восседал не Иван Приморский, а лысое синекожее чудище с выпученными чёрными глазами и торчащими острыми ушами. Оно склонилось над тарелкой и огромной пастью с несколькими рядами острых зубов поглощало еду с блюда, помогая себе всеми четырьмя руками.

По правую руку… По правые руки сидел царь Иван с недовольным выражением лица и поглаживал белоснежную бороду. С другого бока наслаждалась красным вином в рубиновом кубке Марья Ивановна в пышном чёрном платье, расшитом, словно слезами, каплями белого и серого жемчуга, причудливо мерцающего в зелёном освещении. У окна, готовый услужить, стоял мужчина в нарядном камзоле. Место на краю стола со стороны Марьи пустовало, ждало Пелагею.

Но конечно, не от этого зажмурился Никита. Перед столом, прямо в центре зала, спускалась с потолка цепь из болотного серебра, и на ней висел, подвешенный за ноги, мужчина. Тук-тук. Тук-тук. Чёрная рубаха в разрезах. Руки связаны за спиной, прикованы к цепи вокруг пояса. Тук-тук. Волосы, украшенные бусинами и нитями, свешиваются к мраморному полу, где расстелен белый в тёмно-красных пятнах круглый ковёр. Подбородок задрался, глаза закрыты. Лицо красное от давления. Две полоски крови из носа застыли на лбу. На ковре — блестящий меч без единой царапины и три яблочка: костяное, деревянное и серебряное.

«Хорошо, что Варя не здесь», — промелькнуло в голове Никиты.

— Не реви, дура! — прикрикнула Марья. — Мясо остывает. Садись. Псину свою оставь за дверью.

— Не оставлю! — зло выкрикнула Пелагея. — Это Дворян, он мой друг!

— Дворян?!

Марья залилась смехом, даже Иван Приморский царь не сдержался, а Синемордый оторвался от тарелки и вперил взгляд рыбьих глаз в младшую. Никита закопался, закрылся хвостом — а то вдруг чары заметит! Снова раздалось чавканье. Пелагея ссутулилась и медленно пошла к столу, вцепившись в Никиту так, что он едва не выплюнул камушек.

Тук-тук — прошли они мимо Кощея. Сердце билось на высоте Пелагеиного трепещущего сердечка. Запах крови смешался с лёгкими духами Пелагеи, и Никита вжался носом ей в живот.

— Стой-ка! — весело сказала Марья, и Пелагея остановилась.

— Что тебе?

Никита высунулся наружу. Марья, пританцовывая, с кубком в руке, вышла из-за стола. Синемордый облизывал тарелку, слуги уже несли новое блюдо, исторгающее ароматный пар из-под крышки.

— Смотри, Пелагея, каков красавец! А ты замуж за него не хотела. Сейчас мы откушаем и твоего женишка убивать будем.

— Не сечас, — пробулькало чудище, вытирая рот краем белоснежной скатерти. — Даёт секрет доспех, даёт другой секрет — после смерть.

— Он не скажет! Я же говорила! — резко ответила Марья. — Его можно убить сейчас! Я приведу Любаву, она знает, как яблоки открываются — это её работа!

— Не убить! — возразил Синемордый мирно. — Не время. Время вопросы.

— Время?! Я ждала пятнадцать лет, я больше не могу!

На щеках Марьи появились два малиновых пятна, она сжала ножку кубка, и по нему пошли искры.

— Ждал десять век, — Синемордый растопырил по пять пальцев на каждой левой руке, одной правой поглаживая живот, другой — лысую голову.

— Без меня ты ждал бы ещё столько же! — закричала Марья.

Пелагея отвернулась от сцены, лишив и Никиту возможности наблюдать.

— Он и правда красивый, — прошептала она дрожащим голосом, гладя Никиту по шерсти. — А я не заметила чары, я почти не умею, не то что Марья…

— Дочь, уймись! — взмолился Иван Приморский. — Разве для того ты вернулась? Не рушь то, что мы создали.

— Я вернулась мстить! Я жила местью все эти годы! Вы хотите лишить меня смысла жизни!

Синемордый квакающе смеялся. Марья кричала в ответ. Царь Иван пытался её утихомирить.

— Они же замучают его, Дворянчик… Видишь, они и меня не любят. А я, кажется, и тебя уже успела полюбить. Хоть ты и уродец. Вот если бы я умела с чарами обращаться… Я бы, глядишь, и Кощея полюбила, и спасла бы его… А сейчас только так могу спасти. Посиди тут, на тряпочке. Осторожно, кровью не запачкайся.

Пелагея, оглянувшись на неутихающую ссору, осторожно посадила Никиту рядом с мечом и яблоками. Никита ничего не понимал. От запахов кружилась голова, крики Марьи не давали сосредоточиться. Со звоном упал кубок на мраморный пол, капли вина вперемешку с осколками заблестели в преображённом витражами утреннем свете.

Никита отвлёкся и не заметил, как…

— Здесь уже шрам, — пошептала Пелагея. — Значит, сердце чуть в сторону…

Тук-тук.

…в её руке блеснул тонкий кинжал.

— Стой! — закричал царь Иван, вскакивая из-за стола.

Тук…

Никиту вдруг свернуло, развернуло, вывернуло, стены и потолок набросились на него, сдавили грудную клетку и резко отпустили. Его ослепило непривычными цветами — всё стало ярче, синее, лазурнее, и от контраста красный впился в глаза резкой болью. Юноша сгрёб руками меч и яблоки вместе с окровавленным ковром и с первым выдохом выплюнул камень.

Последним, что он увидел, прежде чем мир скользнул, была разъярённая синяя морда с вытянутыми четырьмя руками. На Пелагею летел шар синего огня. Никиту обдало жаром, и тут же он рухнул в траву и грибы, задыхаясь и яростно моргая обожжёнными ресницами.

В ушах так и стоял последний крик Пелагеи. Нет… Это был уже другой крик.

Пока Любава занималась делами, ей сделалось легче. Вихря она оплакала, свила в его честь венок — простой, из изумрудной травы, и пустила по молочной реке. Когда-нибудь он вернётся, может быть, преображённый чарами, а может быть, потрёпанный течением и покусанный любопытными козами. Река замыкалась сама в себе, так учил Кощей, но она не понимала. Это было не её призвание, и она радовалась, когда закончился первый год в Междумирье-Межречье, и чародей стал учить её тому, чем и должна заниматься первая сестра.

Тяжесть в груди помаленьку возвращалась, беспокойство начало одолевать. Как там Варвара с Никитой?.. Надо бы спешить, но Любава привела и себя в порядок. Искупалась в холодной реке, вылила на себя заготовленный впрок ароматный травяной отвар. Надела свежее платье, самое простое, завязала на талии пояс с воронятами. Заплела две тугие косы, надела изумрудный платок и вышла в свой маленький сад камней, где среди мелких поганочек лежало всего три камня. Один — к Аннушке, другой — на холм, откуда родной дом видно, третий — в чудесный сад на другом конце света, где в клетках живут удивительные звери. Все три ей Кощей подарил.

Аннушка обрадовалась — давно не виделись! Она сразу бросилась готовить чай — конечно, с мёдом и вчерашним пирогом. За чаем все травки обсудили, все ягодки, а о самом главном как будто сговорились молчать — словно сглазить боялись.

— Ещё чаю? Нет? А пойдём-ка на улицу! Я тебе свой огород покажу! — слишком радостно воскликнула Аннушка, а Любава слишком широко улыбнулась в ответ.

И как раз когда они склонились на одним чахлым кустиком, который всегда плохо переносил зиму, но к лету выпускал листочки, сзади что-то с грохотом упало. Аннушка повернулась и завизжала — в траве и грибах валялся взлохмаченный сероволосый мальчишка в тлеющих лохмотьях, вооружённый мечом и кровавым флагом.

— Никита! — ахнула Любава, и тогда Аннушка перестала кричать.

Никита схватился за виски и застонал. Ковёр выпал из рук, из него выкатились три яблока.

— Твои волосы, — прошептала Любава, а потом сообразила: — Кощей…

— Где Варвара?! — закричала Аннушка, подбежала к Никите и начала трясти его за плечи.

Никита отпихнул женщину, отдышался, потёр глаза и лицо. На ладонях остался пепел, и юноша погнал от себя мысли о младшей дочери царя Ивана Приморского. Не сейчас, только не сбиться… Он пооткрывал-позакрывал рот, пошевелил челюстью и хрипло сказал:

— Кощей мёртв. Варвара в лагере. Надо за ней сходить, пока не поздно. Что с волосами?

— На тебе одежда тлеет, — сообщила Любава.

— Дайте воды, — прохрипел Никита.

— Я иду в Приморье, — сказала Аннушка. — Займись им, Любава. Сколько он в волчьей шкуре проходил?

— Несколько недель, — ответила девушка.

— Вас куда попало выкинет, — сказал Никита. — Там везде войска. Она там, где Ярослава больных лечит. Спросите.

Когда Аннушка взяла в руку камушек и исчезла, Любава бросилась к Никите и обняла его.

— Воды, — прохрипел Никита, но не оттолкнул, а только больше прижался к девушке.

Варвара не спала всю ночь — лечила своим любимым простым заклинанием раны. Научила одну из девочек — у той был дар, но пока получалось залечивать только ожоги и царапины. Ярослава наругала обоих, что толку от такого лечения нет, время зря потратили. Пришёл Тимофей Миронович и молча забрал тех, кто после лечения мог стоять на ногах. Оказалось, он тут был воеводой. «Конечно, кого ещё будет учить Кощей? Не простого же солдата!» — думала Варя отстранённо, как будто сама никогда не встречала никакого Кощея. Так, слышала только. Воевода обещал прийти через час за следующими подлеченными солдатами. Варвара надеялась, что они вернутся — хромые, раненые, истекающие кровью, но вернутся. Потому что мёртвых она воскрешать не умела.

Времени больше не было. Только боль и смерть. Были раны, ожоги, стоны и крики, запах костра. Руки покрыла, как в том сне, кровь.

— Варвара! Варя!

— Я сейчас, — пробормотала девушка. — Мне нужно ещё несколько минут.

Она прижимала ладони к длинной глубокой ране на плече молодого мужчины, который лежал тихо, опоённый специальным отваром. Кость не задета — хорошо. Та, кто звала её, встала рядом и наблюдала, а потом положила свои руки на её.

— Аннушка, да я справляюсь! — раздражённо сказала Варвара, но внутри почувствовала нарастающую дрожь. Почему не Никита за ней пришёл?

Но сначала нужно было закончить. Мышцы мужчины расслабились — это боль отступила, и он задышал ровно. Скоро очнётся и отправится к Тимофею Мироновичу.

— Теперь пойдём, — строго сказала Аннушка и взяла Варвару за руку.

— Куда это? — не менее строго спросила Ярослава, уперев руки в бока. — Вы тут всех убьёте, если заберёте мою помощницу. Вот этими своими толстыми руками!

Мудрая Аннушка не ответила и молча повела Варвару к выходу из шатра, а та не сопротивлялась — силы резко покинули её от предчувствия плохих новостей.

— Переместимся подальше, не хочу народ пугать, — прошептала Аннушка.

Но далеко отойти они не успели — столкнулись с вездесущим воеводой. Его кольчуга из болотного серебра блестела на солнце.

— Вот и Аннушка, — мягко сказал усатый мужчина.

— Здравствуй, Тимоша, — после паузы произнесла женщина. — Давно не виделись.

— Ты совсем не изменилась, — кончики усов приподнялись.

— А тебя жизнь потрепала, Тимоша… С тех пор, как я тебя провожала в плаванье. Думала, в последнее…

— Мы тогда потерпели крушение. Я выжил и ещё двое. Три года нам понадобилось, чтобы вернуться домой. А тебя я искал, да не нашёл… В море больше не тянуло, я в армию к нашему царю Стоуму подался, у Кощея обучился — как ты когда-то и советовала.

— Жалко, Тимоша.

— Жалко, Аннушка. Но сейчас не время о прошлом горевать — настоящее несёт новое горе. Теперь скажи, в чём дело? Куда ты нашу спасительницу уводишь?

— Кощей мёртв, — тихо сказала Аннушка.

Варвара осела на землю.

— Мы маленько поразмыслили, — сказала Любава, — и решили, что нужно уходить. Нам не победить без Кощея.

Когда Аннушка привела Варвару в свой дом, Любава и умытый Никита сидели за столом, держась за руки. «Спелись», — проворчала Аннушка. Никита был одет в Аннушкину рубашку и подштанники, которые висели на нём мешком, но всё же были лучше его старой одежды, превратившейся в тряпьё.

— Куда вы уйдёте? — спросила Варвара без выражения. — Некуда идти. Кого Синемордый не убьёт, в том зажжёт синий огонь. Остальные смирятся и подчинятся. Вы так сможете? Ты перед ним голову склонишь, Никита?

Никита посмотрел на Любаву, пригладил серые вихры, в которых попадались светлые прядки.

— Мы в Междумирье-Межречье спрячемся. Заберём всех, кто захочет с нами. Там пересидим, придумаем что-то.

— Времени на это нет. Времени больше нет, — прошептала Варвара.

— Она не заморозилась опять? — с беспокойством спросила Любава Аннушку.

Та молча покачала головой — нет.

Варвара не заморозилась. Просто чего-то внутри не хватало. Вроде бы хотелось плакать, а вроде и не было больше слёз. Она отпила мятного чая со странной горчинкой — что-то Аннушка примешала для сердца — надеясь, что, может быть, чай слезами выйдет. Сердцу же разбитому никакой травой уже не помочь. Варвара через силу продолжила:

— Нужно побеждать его прямо сейчас. Воины собираются, богатыри, все, кого Кощей учил.

— Тимофей Миронович сказал, что Кощей их предупреждал об опасном враге, — подтвердила Аннушка, — говорил, что когда-нибудь придётся всем объединиться, забыв распри. Поэтому все откликнулись, когда он позвал в Приморье. И воеводы, и цари, и мелкие царьки.

— Не думаю, что все, — сказала Любава. — Трусов много, тех, кто серебро больше жизни любит, кто умирать за всех не готов… Ой.

Она осеклась, вынула ладонь из руки Никиты и закрыла лицо.

— Нам не хватит бойцов, — сказал Никита и обнял Любаву. — Я видел огромные корабли. Ты говорила, Варя, что туда он и набирал заколдованных людей. Представь, что он и на поле боя набирает новых рабов… Был богатырь наш — стал его богатырь. Там армия в пятьдесят тысяч мечей наберётся. А ежели мечей всем не достанется, они так попрут…

— Стой-ка, Никита! — воскликнула Варвара, испугавшись, что потеряет мысль. — Богатырь… Тысячи… Есть у нас богатыри!

— Варенька, ты что? — обеспокоенно спросила Аннушка девушку, вскочившую со стула.

— Богатыри! Окаменевшие! Армия за тысячу лет! Лучшие! Их только расколдовать!

Любава отняла ладони от лица.

— Варя, а ведь и правда! Я помогу! Я тоже это заклинание в книгах видела. Аннушка, ты сможешь?

— Я не только смогу, я ещё подружек позову! Неужели вы вдвоём тысячи богатырей отмораживать собрались? — улыбнулась женщина. — У меня несколько камушков к прежним кощеевым сёстрам ведут! Кого-то можно послать за другими сёстрами, кого-то отправить в помощь Ярославе. А другие с нами оживят богатырей былинных! Хорошо как, девочки!

— Только кто из них под кощеевым флагом воевать пойдёт? — с сомнением произнёс Никита.

— Не под кощеевым! — воскликнула Любава. — Твой брат — воевода. Надо к нему бежать, спросим — согласится ли вести многотысячную армию?

— Согласится, — улыбнулся Никита.

Варвара помассировала грудь и фальшиво улыбнулась. Радости тоже больше не было. Как и слёз. Как и времени.

Пришлось остаться ещё ненадолго, чтобы сделать Аннушке камень, ведущий к полю окаменевших богатырей — она была там лишь раз, давным-давно, ещё юной девочкой, и плохо запомнила это место. Она только подсказывала уставшей Варваре, какие ингредиенты смешивать и в какой последовательности, чтобы та ничего не перепутала. Варвара делала всего лишь второй камушек, а Аннушка уже набила руку.

Договорились, что женщина приведёт к себе нескольких сестёр, а потом они вместе переместятся в Междумирье-Межречье. Любава с Никитой воспользовались камушком первой кощеевой сестры, а Варвара отправилась сразу к себе, хоть друзья и не хотели оставлять её одну. Но девушка убедила их, что пока они до неё пешком через реку дойдут, она как раз успеет умыться и быстро переодеться в свежую одежду.

Но она не успела. У обелиска, окружённого грибами, её ждал трёххвостый кот.

— Кыша… — начала Варвара.

— Мы знаем. Кощей мёртв. Междумирье изменилось. Реки застыли. Смертным из Яви не пройти. Только мёртвым и сёстрам дорога открыта. Посмотри сама.

Варвара побежала вслед за котом к переходу в Любавин мир. Вода и правда стояла, превратившись в безжизненный канал. Рыжеволосая девушка уже стояла на берегу. Одна.

— Река остановилась, — сказала она. — Я прошла, а Никита не смог. Он будет ждать у меня, потом разберёмся. Пока с Горошком пошёл общаться. Идём же к богатырям! Только книгу из твоего тайника прихватим, я наизусть заклинание не вспомню.