Варварин свет

Глава 1

Утром пришла матушка. Она стояла в проходе, сложив руки на груди и гневно сверкая синими глазами. Никита изредка оборачивался от мешка, в который наугад кидал вещи, и такими же синими глазами сверкал в ответ, правда, получалось слегка виновато.

В мужскую часть дворца женщины не ходили, но Искре Святозаровне законы были неписаны. Даже платье она носила неправильное — с коротким подолом чуть ниже колен, с узкими штанами и широким вышитым красно-синим поясом. Волосы хоть и убирала под платок, но из под него на глаза падала светлая с седыми волосками чёлка. Местные такого никогда не видели, разговоров было, когда Искра только вышла замуж за царя! Но уже спустя пару месяцев девицы одна за другой стали тоже чёлку отрезать, чтобы быть похожей на молодую царицу.

Поговаривали, что когда юную северную княжну привезли во дворец, мать царя Михея да её подружки-боярыни вздумали присмирить девушку, да не тут-то было. Искра что-то нашептала молодому мужу, и тётки мигом отправились доживать свои деньки в глухой деревне на краю леса. Свекровь осталась. Долго ещё женщины мерялись характерами, а потом внезапно подружились, обнаружив, что, несмотря на отличия, одинаково сильно любят две вещи: песни петь и царя Михея.

Когда родились сыновья, оказалось, что в сердце Искры Святозаровны любви больше, чем звёзд на небе, и царице часто было сложно решить, кто прав, а кто виноват. Поэтому она поровну отвешивала всем своего не менее сильного, чем её горячая любовь, ледяного северного гнева. Царь Михей на такое говорил: «Снега много выпадает, да скоро тает.»

Никита знал, что отцу уже досталось — вчера её крики только глухой не услышал, а кто глухой, тот точно почувствовал, как сотрясаются брусья деревянного дворца. Впрочем, об упрямстве царя Михея слагали легенды далеко за пределами царства, так что Искра была побеждена на одном поле боя и потому перешла на другое. Здесь она тоже потерпела поражение, ведь Никита не проронил ни слова, даже не поприветствовал любимую матушку — отчасти от страха, отчасти по хитрости: знал, что ей надо за что-то зацепиться, чтобы начать метать молнии.

Поэтому спустя полчаса гляделок, Искра плюнула угасающим угольком:

— Как дитя малое, честное слово!

На том развернулась и ушла к себе, как можно громче топая каблуками.

Все уже знали, что Никита собрался в Кощеево царство. Он по глупости первым делом, как с рыбалки вернулся, пошёл к Святозару. Когда-то Святозар с Михеем у Кощея оружие выторговывали, а Святозар вроде бы и воинскому делу обучался. Об этом молчали — после случая с тихомировой младшей дочкой о таких договорах болтать стало зазорно, поэтому Никита только догадывался, что Святозар не на южные озёра учиться ездил. Очень уж диковинные приёмы он Никите и Третьяну показывал. А потом вообще со старшей тихомировской дочкой, Ульяной, сошёлся, и порос его военный путь быльём. Правда, царь Михей и тому был рад — ведь завоёвывать предполагалось как раз-таки соседние земли царя Тихомира.

В большом зале стоял длинный стол, пустой, только скраю стояли две кружки с пивом. Святозар поглаживал аккуратную бороду и смотрел на доску, на которой были расставлены чёрные и белые агатовые шарики со спиленным основанием. Напротив сидел Третьян и наблюдал за ним с довольной усмешкой.

Братья были чем-то похожи — все трое светловолосые, синеглазые. Только Святозар крепкий, с волосами по плечи и аккуратно подстриженной густой бородой, Третьян — худой, в мать, волосы тонкие, но зато до пояса, перехваченные на лбу красно-синей лентой, вышитой Искрой Святозаровной. А Никита был чем-то средним, как, впрочем, среднему сыну и положено. Иногда стремился походить на старшего брата, отстригал волосы, а они быстро отрастали и лежали крупными кудрями. Борода пока не росла. Иногда хотел длинные волосы, чтобы как у младшего — но они лезли в лицо, летали по ветру, и он снова отрезал их.

Никита хотел поговорить со старшим братом наедине, но тот отмахнулся и, подняв белый шарик, переставил его по доске от себя:

— Как тебе такое, Трешик?

— Ха! — воскликнул младший, занёс руку, но застыл, задумавшись.

— Ну? — обратился Святозар к Никите.

— Как до Кощея добраться? — выпалил тот.

Третьян, уже поднявший чёрный шарик, выронил его. Тот с грохотом упал и покатился по полу.

— Зачем? — поднял брови старший, а потом, опомнившись, заявил: — Нам почём знать, да, Трешик?

— И правда, Никита, зачем? — проигнорировал обращённый к нему вопрос младший.

Никита сел на свободный стул и всё объяснил. К концу рассказа Третьян уже давился от смеха, а Святозар поглаживал бороду.

— К Кощею, Никитка, не ходят, — наставительно сказал он. — Его зовут и ждут.

— Ты же ходил! — в отчаянии воскликнул Никита.

Третьян не выдержал и расхохотался вслух.

— Братишка, — сказал ему старший. — Ты шарик поищи, а я Никиту на воздух выведу. У него ум за разум зашёл, видать, давно со своими белками не любезничал.

Никита не сопротивлялся, когда Святозар потащил его за локоть по коридорам и вывел на задворки. Там Святозар наклонился к самому уху Никиты и прошептал:

— Первое: докажи. Второе: многословие — не мудрость. Третье: я не ходил. Михей позвал Кощея, тот сам решил меня на время забрать. А какую цену мы за обучение заплатили — сам догадайся. На свадьбу всем миром по крошкам собирали. Если бы Ульяна своего отца не уговорила, позор был бы, а не пир.

— Как я его позову, — прошептал в ответ Никита. — Я же у него невесту требовать собрался. Он точно не придёт.

— Дурак ты, — громко сказал Святозар, отстраняясь. — Я иногда диву даюсь: ты словно младший, а не средний. Заканчивай со своей дурью, взрослей и женись — хоть на Людке.

— Я не хочу…

— А тебя никто не спрашивает, чего ты хочешь — не маленький, — резко ответил старший. — Сам и так и так маяться будешь, а сейчас из-за тебя семья страдает. Третьян-то в чём виноват?

— Я подумаю, — буркнул Никита.

— Воду в ступе толочь — вода и будет, — огрызнулся Святозар и ушёл доигрывать.

Никита и правда собирался подумать. Ушёл в сад и там рисовал палочкой на земле женские лица — чью-то внешность знал, а кого и выдумывал. А когда вечером голод заставил его вернуться во дворец, оказалось, что Трешик всем разболтал новую шутку: Никита отправляется сразиться с Кащеем и отобрать у него самую красивую невесту.

Материнские черты братья разделили поровну, а вот всё отцовское упрямство почти всё досталось одному Никите. Рассудительности у него тоже оказалось некоторое количество, поэтому он решил, что утро вечера мудренее, и лёг спать. Утром он поразмыслил, что можно ещё пару дней погулять на природе, порыбачить в тишине, а потом уже определиться. Но тут пришла служанка, принесла горячую воду для умывания, и всё безуспешно пыталась скрыть улыбку. Тогда упрямство победило.

Никита начал собирать мешок, толком и не зная, что туда класть — потому что понятия не имел, куда именно идти. За этим делом его и застала мать. После взаимного прожигания глазами деваться стало некуда — будь Искра Святозаровна мягче, может, села бы рядом с сыном да и уболтала бы жениться. А теперь дороги назад не было. Раз родная мать считает, что её средний сын полон непоколебимой решимости — значит, придётся её демонстрировать.

Видимо, с досадой думал Никита, зачем-то взвешивая в руках две рубашки — с вышивкой и без, придётся решительно выйти из дворца с мешком, полным барахла, и решительно направиться куда глаза глядят. Может, сразу решительно позвать Кощея — надо было всё-таки уточнить, как это делается. Кощей, если и появится, то посмеётся над Никитой, как и все остальные, и тогда можно будет продолжить решительно идти. Куда?.. Не важно. Главное — от дворца. Там ему точно места больше не будет.

От безрадостных мыслей Никиту отвлёк стук в дверь. Он открыл — никого.

— Пусти, Никита Михеевич!

— Ульяна, ты? — спросил Никита, отступая.

— Нет, Кощей, — язвительно сообщил женский голос. — Ой, прости!

Никита закрыл дверь, а Ульяна, стащив с головы переливающийся рыбьей чешуёй платок, приглаживала растрепавшуюся смоляную косу.

— Не смотри, дай приведу себя в порядок.

Она сунула волшебный платок в карман передника, одновременно выудила другой рукой обыкновенный платок, жёлто-зелёный, в одуванчиках и подсолнухах.

— Нехорошо, Ульяна, зачем пришла! — опустил голову Никита.

— Мне Святозар Михеевич рассказал.

Никита кисло кивнул и поднял голову. Ульяна уже прикрыла волосы платком и чинно сидела на стуле, опустив взгляд чёрных глаз и положив руки на огромный круглый живот — ни дать ни взять луна! Не положено ей у всех на виду разгуливать, вдруг кто косо посмотрит, ребёночек слабый родится. Только платок-невидимка её и спасает. А что было бы, если бы проведала Искра Святозаровна, подумать страшно!

Никита знал, что у Ульяны есть пара-тройка завороженных вещиц, а остального она добивается только смекалкой и обаянием. Но какой покладистой и почтительной невестка ни была — Искре всегда было мало.

Сколько бы ни было в сердце Искры Святозаровны любви, она не распространялась на жену старшего сына. Она даже не пыталась, как со свекровью, найти что-то общее с невесткой. Иногда в сердцах говорила, что лучше бы Кощей Ульяну забрал, а не младшую, Варвару. Эта, в сердцах говорила пылающая Искра, и самого Кощея бы переколдовала. Впрочем, про Варвару в царствах, ныне подружившихся и породнившихся, старались не вспоминать.

— К Кощею никак не попасть, — сказала девушка. — И от него не возвращаются.

Никита недоверчиво хмыкнул.

— Муж-то твой вернулся!

— Пообещай, что молчать будешь, — нахмурилась Ульяна.

— Что?!

— Пообещай!

— Обещаю, — удивлённо ответил Никита.

— Ушёл Святозар учиться воинским премудростям и чарам. Но Кощей чарам только девиц учит.

— А ты откуда знаешь?

— Не важно. Святозар Михеевич воевать-то не хотел, особенно с соседями. И Кощей ему предложил другой путь.

— Кощею-то зачем? Он войной дышит…

— Ничего-то ты не знаешь! — огрызнулась Ульяна. — Ой, прости. Чем он там дышит, не имеет значения. Когда Кощей Святозара отпустил, то на пути домой тот меня вроде как случайно в поле повстречал. Мы всё с ним обговорили. Сошлись на том, что войны точно никто не желает, а с остальным разберёмся…

— А как же ваша любовь? Про которую песни поют?.. — удивлённо спросил Никита.

— Любовь потом приходит, Никита Михеевич. А с каждым ребёночком ещё ширится, — улыбнулась Ульяна, поглаживая живот. — Может, и тебе стоит к невестам из Яви присмотреться, прежде чем в пограничье с Навью отправиться?

— Поздно, Ульяна Тихомировна. Откажусь — все надо мной ещё пуще смеяться будут, — ответил Никита. — Да и не хочу я… Скучные они!

— Думаешь, с кощеевыми невестами веселее? — усмехнулась Ульяна. — Посмотрю я на тебя потом, когда ты постарше станешь! Впрочем, хватит переливать из пустого в порожнее. Решился?

— Неужели поможешь? Как?! — от волнения Никите захотелось прыгать и бегать по комнате, но он сдержался, чтобы Ульяна не утвердилась ещё больше в мнении о его ребячестве.

— Я же сестру провожала, глупый. Ой, прости, Никита Михеевич! В общем-то, и не провожала… Бежала в слезах за кощеевым конём и кричала, пока силы были… Так что направление укажу. А ещё сказки внимательно слушала. Помнишь, камень на перекрёстке трёх дорог?

Никита помотал головой.

— Тебе-то небось няньки рассказывали, но ты не слушал.

— Я сказок уж дюжину лет не слышал! — возмутился Никита.

— Вот и зря! — заявила Ульяна. — Тогда слушай теперь… Скачет по полям Владимир Книголюб. Сильный как медведь, смелый как птица хищная, умный как лиса. Конь его — с гору размером. За спиной — сума походная, что пещера тёмная. В суме — перо вороново, свиток белоснежный и кошель с секретиком. И книги, настоящие, в толстых обложках, от корешка до корешка разными письменами исписаны. Видит Владимир Книголюб — лес, а у леса плоский камень.

— Вспомнил! — воскликнул Никита. — Направо пойдёшь — коня потеряешь, себя спасёшь; налево пойдёшь — себя потеряешь, коня спасёшь; прямо пойдёшь — и себя, и коня потеряешь.

— Куда отправился Владимир?

— Прямо, потому что конь ему как друг, они порознь не смогли бы жить — так лучше вместе сгинуть. Я вспомнил, может, не надо всю сказку? — взмолился Никита. — Да и тебя хватятся.

— Твоя правда… Тогда покороче. Пересекает Владимир три молочные реки и встречает кощеевых сестёр. У первой оставляет коня, второй книги отдаёт, а у третьей сестры память теряет. После этого попадает Владимир в Кощеево царство, и с собой у него только перо, свиток и кошель. Владимир вытаскивает из кошеля с секретиком три яблока. А кошель-то зачарованный и теперь пустой, а ему обязательно нужно быть полным. Вытягивает кошель из Кощея новый секретик, и обманутый Кощей теперь незваного гостя из своего царства выпускать отказывается. Живёт Владимир Книголюб у Кощея, от скуки книгу пишет обо всём, что увидел и услышал. И тут приходит к Кощею девушка, говорит: ты моего отца отпусти, а я у тебя останусь. Кощей так и поступил. А Владимир-то и не помнит дочь — поэтому, не заботясь о её судьбе, обманом забирает с собой книгу с секретом Кощея. С тех пор тот забирает девушек, а если юноша умудрится пробраться в его царство — там и сгинет.

— И какое знание я должен из этого выудить? — серьёзно спросил Никита.

— Выудить ты должен указания и предостережения, конечно, — фыркнула Ульяна и тут же смутилась и покраснела. — Прости! От плакучей ивы пойдёшь по дороге из белых цветов…

— Я там только вчера был, не видел никаких цветов! — перебил Никита девушку.

Ульяна вынула из кармана передника полузакрытый белый цветок с острыми лепестками.

— Горецвет… — прошептал Никита. — Откуда он у тебя?

— С проводов Варвариных. Они не вянут. У меня ещё много, — уж очень легко произнесла Ульяна.

Никита молча протянул ладонь. Цветок был холодный и как будто забирал тепло с кожи.

— Брось под ивой с той стороны, откуда солнце каждый день бежит, и память о дороге из горецвета проявится. Приведёт тебя к плоскому камню с письменами. От камня идёшь прямо. За первой рекой кощеевой сестре отдашь коня. Дальше вторую реку перейдёшь.

Ульяна извлекла из бездонного, словно зачарованный кошель, кармана свёрточек, перевязанный красной лентой.

— Вот, отдашь второй кощеевой сестре, — она протянула свёрток Никите и предостережительно воскликнула: — Не читай!

Никита всего-то приподнял край ткани — внутри оказалась стопочка записок на бересте.

— А там, как в другой сказке — «подавшего сию бумагу предать страшной смерти?» — поинтересовался Никита.

— Это наши семейные женские секреты — второй кощеевой сестре понравится, а тебе знать не положено, — обиженно произнесла Ульяна и добавила: — Нашёл, над чем смеяться! Сам идёшь к смерти в объятья.

Шутить сразу расхотелось.

— Ну вот, уже и нос повесил! Лучше слушай да на ус мотай. С сёстрами кощеевыми шутки плохи, особенно с третьей — ведь за её домом вход во дворец. Если две сестры тебя не удержат, то третья изо всех сил постарается! Что с ней делать — не знаю, — Ульяна развела руками, и Никита постарался не смотреть так открыто на её живот. — Видать, надо не забыть, кто ты есть и зачем пришёл. Хитростью и умом победишь. Но, послушай меня, попробуй со второй договориться… Она — самая умная из трёх, подскажет, посоветует.

— Очень воодушевляет, — пробурчал юноша едва слышно. — А там точно книги второй, коня первой, память третьей? Я, кажется, другое слышал.

— Я тоже сомневаюсь, — призналась Ульяна. — Что-то муж рассказал… Каким-то сказкам сотня лет, а другим вся тысяча. Вот сейчас я тебе рассказала, что-то перепутала, а до меня перепутала нянька, а раньше — её бабка. Да ты на месте сообразишь — чай не дурак из сказки!

Вот тебе и указания, подумал Никита, но не стал ничего говорить девушке, которая ради него нарушила все правила, да ещё как маленькому разжёвывает… Ей уж идти пора, точно заметят! Ульяна тоже поняла, что задержалась и вновь принялась копаться в кармане — на этот раз в поисках платка.

— А тебе какой интерес, Ульяна Тихомировна?

— Первое: ты мне не чужой, хоть чем помогу. Второе: Третьяну помогу… — сказала Ульяна и почему-то замолчала.

— А третье? — спросил Никита, догадавшись, что Ульяна от мужа научилась обозначать числами мысли и что «третье» будет самым важным.

Ульяна встала, обернула голову волшебным платком прямо поверх цветочного. Стоило девушке завязать узелок под подбородком, как она исчезла. Никита по звуку шагов проследил её путь по комнате. Скрипнула, открываясь, дверь.

— Ульяна?

— Третье… Вдруг ты Варвару вытащишь, Никитушка? Никита Михеевич, то есть…