Варварин свет

Глава 8

Как ни упрашивал Никита, как ни ластился — очень уж ему хотелось рассказать Варваре всё, что он за это время надумал, но Любава сказала, что зелье только варится быстро (а воняет-то как при этом!), а потом ему надо настояться. Служить переводчиком с собачьего на человеческий девушка тоже отказалась.

— Вам тут лучше не задерживаться, — предупредила она. — Кощей обратно через меня идёт, переодеться и коня забрать. Прячься у Варвары. Я вас позову.

Дома Варвара сняла платок, распустила косички, и тяжёлые волосы упали, едва касаясь плеч. Никита подумал, что были бы длинные — лежали бы сейчас блестящим водопадом…

— Отвернись, дружочек! — улыбнулась Варвара, заметив его взгляд.

Никита отвернул морду и расстроился. Как-то быстро она стала считать его настоящей собакой! Уже и за порог не попросила! А может, наоборот, это детские воспоминания о лучшем друге?.. Это менее обидно, даже после отвергнутого предложения пожениться. Никита почувствовал цветочный аромат и услышал, что Варвара села на расправленную постель-лавку. Повернулся — сидит Варвара в диковинном халате — рукава огромные, а под халатом штаны. Как странно-то! Ткань блестящая, белая, в огромных красных и оранжевых цветах с острыми игольчатыми лепестками.

— Это шёлк, — сказала Варвара Никите, когда тот подошёл и с любопытством начал осматривать предмет гардероба. — А цветы — астры. Знаешь, как звёзды. Астра — это ведь звезда. А ты знаешь, что солнце — тоже звезда?

Никита недоверчиво гавкнул.

— Это так небо устроено… Вообще, лучше я выпью зелья и тогда объясню, а ты меня спросишь, что непонятно. Кощей нас так и учит… Ой, Ник, я же о книге забыла!

Никита предупредительно притащил в зубах мешок и напоследок чихнул — все нужные и ненужные травы теперь были у Любавы, а запах остался.

— Да это же! — ахнула девушка, пробежав по первым строкам на пожелтевших и местами вываливающихся страницах. — Ник, это сокровище! Это о камушках! Ах, Аннушка! Вот она понимает, что мне нужно! Жалко, Кощей не понимает…

Никита оскалился. Не одобрял он этих вздохов после того, что с ним приключилось.

— Ты поспи, Ник, а я почитаю. Любава ещё не скоро звякнет.

Варвара хлопнула в ладоши, и свет в её маленьком мирке выключился. Кристалл она повертела в ладонях, и он разгорелся ярким жёлтым светом. Ник свернулся калачиком на своём коврике, но сон не шёл. Он пытался вспомнить, что точно происходило в доме у третьей сестры, но перед глазами мелькали лишь обрывочные воспоминания.

Никита иногда приоткрывал глаза. Девушка что-то бормотала, делала пассы руками и хитрые движения пальцами, кивала сама себе или наоборот, недовольно сжимала губы. Только когда она отложила книгу и загасила кристалл до слабо-сиреневого, Никита наконец-то заснул.

Проснулся он от того, что его трясла растрёпанная Варвара, а из сундука раздавалось тревожное, непрекращающееся звяканье.

— Никита, Ник, проснись! Тебе надо бежать!

Мир вдруг сотрясся, и в дом на секунду застлала чернота. Звяканье прекратилось.

— Поздно… — в отчаянии прошептала Варвара. — Он разозлится… Нет, подожди, придумала — полезай в печку!

Никита даже спорить не стал, до того ему стало страшно. Варвара отодвинула заслон, и Никита забрался внутрь, в черноту копоти, потеснил какой-то забытый горшок, зажал нос лапами, чтобы не чихнуть от пыли.

— Тихо там! — сказала Варвара.

Заслон отрезал Никиту от бледного света, и не успел пёс устроиться, как хлопнула входная дверь.

Он стоял в полной амуниции. Варвару замутило от ужаса: она лишь раз видела его — грозный тройной доспех, о котором слагали легенды. От него невозможно было оторвать взгляд. Белый — серебряный — чёрный. Угловатый, несимметричный, устрашающий, внушающий страх одним своим видом. Мрачное переплетение слоновой кости, болотного серебра и обожжённого дерева венчал шлем-череп, увитый серебряными цепями и кривыми ветками.

— Где он? — раздался низкий, звенящий от напряжения голос.

— Кто? — выдавила Варвара. Голос стал тонкий, что мышиный писк.

Кощей медленно приблизился, и от его тяжёлых шагов сотрясался пол, а от сочленений доспеха шёл лязг и скрежет, давящий на голову. Девушка не могла даже попятится — застыла, не в силах сделать полный вдох.

— Где тот, кто приходил сегодня. Где тот, кто назвался богатырём. Где царский сын. Где благородный освободитель невест, — его голос звенел, становясь громче с каждым словом, заполняя всё небольшое помещение. — Где тот, кто посмел бросить мне вызов. Где эта поганая псина!

— Н… Н-не… Нет… Не т… — задыхалась Варвара. — Нет его здесь!

— Ты обманывать меня вздумала, царская дочь Варвара Тихомировна? — прохрипел голос из-под шлема. — За дурачка держишь?

Он оттолкнул девушку, перевернул стол. Ваза с подсолнухами грохнулась на пол, разлетелась кучей осколков. По древесине расползлось чёрное пятно воды. Кристалл укатился в угол и замерцал ледяным белым светом, таким ярким, что глазам стало больно. Огромная тень Кощея металась по стенам, пока он рыскал по дому. Заглянул под лавку, смахнул с печки запасные покрывала и одежду, откинул дверцу сундука… Когда Кощей потянулся к заслону печки, Варвара бросилась к нему, но не успела. Заслон отлетел к перевёрнутому столу, а из печки вылетел перепуганный Никита, измазанный сажей. Он заметался по комнате, забыв, где дверь, а Кощей бросился за ним, пытаясь схватить. Девушка отпрыгнула к стене. Полетели на пол пузырьки с порошками и жидкостями, поднялся густой дым от того, что смешалось что-то не то. Рухнула и сама полка, стулья покатились по полу, взметнулись к потолку перья из разорванной подушки.

Никита вдруг зарычал, залаял, а потом протяжно заскулил. Шаги Кощея зазвучали в направлении выхода. Варвара оттолкнулась от стены, бросилась в оседающие перья и рассеивающийся дым к огромному чёрному силуэту, который тащил за шкирку извивающегося и стонущего пса.

— Стой! Стой! — закричала Варвара и вцепилась в шипастый наруч, который проткнул ладони до крови.

Кощей попытался стряхнуть девушку, но она повисла на нём всем телом.

— Оставь его, прошу! Пожалуйста, не трогай! Кощей, умоляю! Это мой друг!

Кощей резко дёрнул рукой, и Варвара не смогла удержаться и упала на пол. Никита взвыл, Кощей встряхнул его, и пёс затих. Чародей распахнул дверь, и девушка в отчаянии ухватилась за его ногу. Чёрные ветви доспеха резанули по лицу, расцарапали руки и грудь, а болотное железо несло непереносимый холод, но Варвара не отпускала.

— Оставь его, пожалуйста! Не трогай! Прошу! — сорванным голосом закричала она, и Кощей вдруг остановился.

Чародей развернулся от двери, и Варвара со стоном отлипла от его сапога. Ладони были липкими от крови, но ей было не до того. Удерживая затихшего Никиту в поднятой руке, Кощей навис над девушкой, и она уставилась в тёмные провалы глазниц шлема-черепа.

— Я тебя многому учил. Не учил только тому, чем ты по праву рождения должна обладать. Кто мог подумать, что у царской дочери гордости нет. Оставь себе свою псину, но чтобы он мне на глаза не попадался. Сколько ты тут ещё пробудешь — решу после войны.

Кощей отшвырнул Никиту к стене, развернулся и вышел, хлопнув дверью. Мир вздрогнул, захлебнувшись тьмой, но тут же выдохнул. Дважды звякнуло из сундука.

Варвара тоже выдохнула. Вдохнула. Выдохнула. Раз-два. Раз-два. Её трясло, как от мороза. Прихромал Никита, начал лизать её раненные руки. Щипало ужасно. В глазах тоже щипало.

— Нет, — прошептала девушка, кутаясь в разорванную окровавленную одежу. — Нет. Плакать мы не будем. Гордости у нас, конечно, отродясь не водилось. Какая гордость у дочери царя Тихомира! Смешно.

Никита обеспокоенно гавкнул.

— Если бы у отца была гордость, — продолжала девушка, слегка покачиваясь и уставившись в стену остекленевшими глазами, — то он бы не придумал брать в долг у Приморского царя, и я бы не попала сюда. Если бы у него была гордость, он бы не отдал старшую дочь за сына своего врага, и началась бы война. Если бы у меня была гордость, ты бы сейчас тут не сидел, Никитушка. Получается, гордость — штука вредная. Так что мне она совершенно не нужна. Но плакать мы всё равно не будем, хотя не имея гордости можно и поплакать.

Она надолго замолчала, глядя в одну точку и мелко трясясь. Никита устроился ей под бок и вздрогнул, когда она неожиданно заговорила снова:

— Мне только одно не по нраву, Ник. Если бы я не знала, что Кощей не выпускает доспех из рук, я бы подумала, что это не Кощей.

Никита вскочил и разразился возмущённым лаем.

— Да, я тебя понимаю, — кивнула Варвара и с трудом поднялась на ноги. — Он тебе сразу не нравился, потом он тебя превратил, а теперь вот это всё. Но поверь, я его пять лет знаю. И это совсем не Кощей.

Она хлопнула в ладоши, ойкнула от боли. Мир вспыхнул бессолнечным светом, который осветил разнесённую комнату. Варвара медленно ходила туда-сюда, иногда поднимая что-то из вороха перьев.

— Нехорошо. Лечебный настой пролился. Аннушку придётся просить приготовить много новых ингредиентов… Смотри, как хорошо. Книгу я успела сунуть под покрывало. У меня тут тайник, знаешь? Нет, конечно, не знаешь. Даже Кощей не знает. Так. Так. Плакать не будем. Ведь это хорошо. Если бы он узнал, что я от него не только тебя скрываю… — Варвара взялась за грудь: — Что-то сердце кольнуло. Пойдём-ка к Любаве, а, Ник?

Никита гавкнул, но Варвара не поняла. Он подошёл к открытому сундуку, постучал лапой. Она всё равно не поняла. Пришлось зубами вытаскивать сарафан.

— А-а… — тускло протянула девушка. — Я у Любавы переоденусь. А то сарафан перепачкаю, только лишние силы тратить на очистку. Без гордости-то можно и в рванье ходить!

Прежде чем перейти реку, Никита всё же окунулся, чтобы смыть сажу… и ощущение от хватки Кощея на загривке.

Любава сидела на изумрудной траве, скрестив ноги, окружённая козами и курами, и тормошила кончик рыжей косы. Завидев Ульяну и Никиту, она подскочила, распугав кур, и бросилась навстречу. Никита запрыгал, завилял хвостом, а потом завыл: «Посмотри, что!»

Но Любава уже увидела.

— Варвара, что с тобой?! Варенька! Это что, он сделал?!

— Да нет, Любава, — отмахнулась девушка. — Это я сама полезла обниматься. Гордости у меня, знаешь, нет.

Варвара глупо засмеялась и опять задрожала. Никита заскулил. Любава, нахмурившись, поводила у Варвравы перед глазами рукой и воскликнула:

— Да она заморозилась! Никита, ты не видел, она не делала пальцами вот так? — девушка показала жест.

— Плакать мы не будем, — пробормотала Варвара, но Никита уже был на грани, хотя богатырю не положено.

— Не будем, — согласилась Любава. — Хотя я уже. Видишь, глаза красные?

Хоть было не до того, но Никита тут только заметил, что и в глазах у девушки изумруд.

— Никитушка, ты-то в порядке? — спросила Любава и ответила на его гавканье: — Ну, синяк — это ерунда, пройдёт. Мы Варю сначала разморозим, а потом подлечим. В заморозке раны не затягиваются, просто замирают. И чем дольше она заморожена, тем сложнее отморозить, понял?

Никита гавкнул, а бледная Варвара не реагировала больше на слова, но послушно взяла Любаву за руку и последовала за ней в маленький домик, который служил кухней. Никиту оставили снаружи с зажаренной до хрустящей корочки курицей, в которую он тут же вцепился, представляя, что перегрызает горло Кощею. Сначала из домика потянуло дурманящим ароматом трав с горькой ноткой водки, и вскоре после этого раздались рыдания. Никита поскрёбся в дверь, но его не пустили. Пришлось шататься вокруг, кур пугать. Наконец, Любава вывела всё так же рыдающую Варвару и отправилась с ней к реке смыть кровь. Никиту опять бросили одного, и он обиженно улёгся у входа в избушку первой кощеевой сестры.

Любава отодвинула все шторы и занавески к стенам, чтобы пустить в помещение больше света. Варвара, обнажённая по пояс, сидела на подушках, прислонившись к стене, а Любава обрабатывала раны тёмно-зелёной с вкраплением жёлтых точек кашицей. От соприкосновения с кровью смесь темнела, а через некоторое время светлела до песчаного оттенка и отваливалась, оставляя только розовые линии на месте ран.

— Пройдёт, не волнуйся, — приговаривала Любава. — Маленько потерпи, и будешь как новенькая. А следам надобно время и одно чудесное снадобье, которое я тебе намешаю, но и они пройдут.

У Варвары по щекам так и текли слёзы, хотя казалось, что их уже не должно было остаться. Она осторожно подняла правую руку и положила на грудь в районе сердца.

— А тут пройдёт?

Когда весь жёлтый порошок осыпался, Любава повела Варвару в заранее растопленную баню, и только потом они позвали Никиту. Варвара сидела в широкой белой рубашке с длинными рукавами и холщовой юбке и смотрела на свои исполосованные ладони. Остался ещё след на подбородке и у скулы. Остальное скрывала одежда. Варвара больше не плакала.

Любава рассказала, как Кощей пришёл за конём, переоделся в доспех и вдруг что-то учуял.

— Я туда коз нагнала, где мы с Никитой стояли, и кур заставила побегать, — сообщила девушка, — чтобы запах перебить. А он всё равно уловил. Хотела соврать, что упустила Никиту, что сбежал, но у меня слова в горле застряли, я вообще ничего не могла выговорить… Я хоть его в доспехе видела сотню раз, но тут что-то такое было… страшное.

— Это был не он, — слабым голосом который раз повторяла Варвара. — Не Кощей. Ну, он, но как будто совсем другой.

Никита зарычал — не смог сдержаться, хотя Любава предупредила, чтобы молчал пока. Но тут уже и сама девушка уже начала терять терпение.

— Варя, послушай себя! Это — самый настоящий Кощей. Его все знают! Его все боятся! Ты думаешь, почему? Это мы тут сидим у него под боком, еду ему готовим, за конём ухаживаем… Зачем ему с нами быть жестоким, как с теми, из мира человеческого? Мы ему нужны. Он тут отдыхает. Незачем нас зря пугать, а то заменять раньше времени придётся.

— Ты не права! — прошептала Варвара. — Он о нас заботится, учит.

— Варя, ты как в тумане! Он просто проявил себя. Ты увидела то, чего раньше не замечала. И я тоже. Вот и всё. Он почему-то не сдержался, — пожала плечами Любава.

— Вот именно! — ухватилась Варвара за последние слова сестры. — Почему? Надо выяснить! Ведь он, когда ко мне приходил до этого, тоже был недобрый, но не настолько!

— Ну-у… — протянула Любава. — У Марьи надо спросить, не заметила ли она чего.

Никита снова зарычал — забыли что ли, откуда он такой распрекрасный вернулся?

— Не забыли, — ответила Любава. — Кстати, готов отвар! Я его уже перелила, смотри.

Она достала из комода с кучей ящичков плоскую металлическую фляжку и потрясла.

— Делаешь глоток, пару часов действует. Часто не пей — от него голова болит. Просто носи с собой.

— Мы тебя всё равно к Марье не возьмём, Ник, не переживай, — сказала Варвара, делая маленький глоток.

«Не больно-то и хотелось!» — гавкнул Никита.

— Ой, Любава, работает!

Любава покачала головой:

— Конечно, работает! Зачем сейчас выпила? Никита, ты нам потом расскажешь, что помнишь. А то Варвара будет на Марью волком смотреть — она у нас чувства скрывать не умеет. К слову, тебе не кажется, что Никита стал чуть больше волком?..

Троица дошла до дома Варвары, где Любава только и смогла, что охнуть, увидев разгром. Никита вдруг понял, что так и не поблагодарил Варвару, поэтому закрутился вокруг неё, гавкая все слова благодарности, которые мог вспомнить — ведь если бы не он, не было бы у неё этих шрамов! Варвара потрепала его по голове и сказала, чтобы он о прошлом не думал.

— Битого, пролитого да прожитого не воротишь, — сказала Любава.

Варвара переоделась в голубой сарафан. Рубаху оставила, чтобы скрыть розовые шрамы от старшей сестры — они не хотели говорить ей всё сразу, чтобы та не пошла напрямую к Кощею разбираться. Никите она строго-настрого запретила ходить к обелиску с грибами, чтобы ничего не сдвинуть. Он проворчал, что не маленький.

Уже когда девушки подходили к молочной реке, Любава сказала:

— Ты зря его Ником зовёшь. Всегда помни: он не собака. Иначе он сам забудет и одичает. Он и правда маленько изменился.