Варварин свет

Глава 14

Кыша плакал, как маленький котёнок, пока Варвара несла его на руках.

— Ну что с тобой, маленький, — приговаривала она, гладя шёрстку. — Больно?

— Больно, — застонал кикимор, а Любава безучастно сказала:

— Я же прощупала, ничего не сломано…

Варвара погладила Любаву по плечу, но та продолжала идти, не обращая внимания ни на что вокруг.

— Ты… любишь её, Кыша? — спросила Варвара.

— Мы любили, — плакал кот. — Мы помогали. Мы защищали. Мы утаивали. Мы хранили…

Девушка продолжала гладить кота и утешительно бормотать какую-то бессмыслицу. Казалось, что пока она заботится о ком-то, собственная боль отступает.

Так они дошли до мира первой сестры, где их у самого входа, у реки, встретил Никита, от беспокойства опять превратившийся в волка. Варвара обрадовалась:

— Любава, видишь! Кощей жив! Иначе Никита бы превратился!

«Что произошло? Где Марья? Что с котом?!»

— Ты бы сначала напоил, накормил, да спать уложил, а потом расспрашивал! — вяло пошутила Любава. — Пойдёмте в дом. Чай никогда не помешает.

— Торопиться надо! — возразила Варвара.

— Поздно торопиться, сестра…

За чаем из сосновых шишек с гречишным мёдом девушки рассказали Никите, что случилось во дворце, что Марья оказалась старшей дочерью Приморского царя, как она годами вынашивала план мести и что теперь Кощей в плену. Кот свернулся калачиком на руках у Любавы и помалкивал.

— Нужно в Приморье, — решительно сказала Варвара. Она сидела, утопив пальцы в растрепавшихся косах и нетерпеливо постукивала ногой.

— Зачем? — устало спросила Любава. — Что мы сделаем?

— Проследим! Надо понять, куда Кощея увели и как его вызволить!

— Там целая армия, Варя. Там битва. Смотри, это сейчас птиц меньше летит из Яви. Это потому, что ночь наступает в Приморском царстве. Утром всё вновь закрутится.

«А я согласен пойти! — гавкнул Никита. — Я с Варей пойду, всё разведаю, защитить её смогу!»

— Камень я сейчас не сделаю — устала. И плохо знаю Приморье. Так что идём через Аннушку, — сказала Варвара и решительно стукнула кулаком по столу. — Немедленно!

— Это вы как хотите, конечно, — сказала Любава. — Только не немедленно. У Аннушки уже ночь, она спит — и нам надо поспать. Утром пойдёте. А я… позже присоединюсь. Мне нужно… в стойле у Вихря прибрать…

Девушка закрыла лицо руками, Никита подошёл и положил ей морду на колени.

Любава постелила Варваре на полу — не хотелось той идти к себе, страшно было оставаться одной и слушать шелест крыльев над крышей домика. Спать тоже не получалось, хотя Варя старалась — она надеялась попасть в такой сон, который был не сном, надеялась очутиться во вчерашнем дне, во дворце, остановить Марью! Но в голове были лишь воспоминания, и они совсем не походили на сны, которые вели в прошлое. Страшно злилась на себя Варвара — почему не сказала, не настояла, чтобы Кощей её обучал полезному, а не всякой ерунде! Потом злилась на Кощея — и почему он не заметил! Сколько ошибок может понаделать взрослый тысячелетний колдун! Потом ей стало жалко и себя, и Кощея, и Вихря, и все те души, что летели сейчас по бессолнечному безлунному небу… И она вновь упорно пыталась проникнуть в прошлое.

Встала Варвара ещё засветло. Далёкое солнце не чувствовалось на небе. Девушка собралась налить воды из кувшина, а Любава уже — или ещё? — сидела за столом. Варвара села тоже.

— Знаешь, — тихо заговорила Любава. — Животные умирают. Часто. Да и пирожки с мясом — не ягоды, они у меня тут на кустах не растут. Но это Вихрь, понимаешь… Разве это его судьба, так погибнуть?

«Разве не судьба боевого коня — погибнуть в бою?» — спросил проснувшийся Никита.

Любава промолчала.

— Надо идти, — сказала Варвара. — Разбудим Аннушку — ничего. Зато поговорить успеем.

— Я пока останусь, надо о курах позаботится, козы, вон, разбрелись кто куда…

— Любавушка! Да завтра, может, ни кур не будет, ни коз, ни нас с тобой, если мы не поторопимся!

— Нет, Варя, — твёрдо сказала Любава. — Порядок должен быть при любых обстоятельствах. А вдруг будут и куры, и козы, но только из-за того, что я свою работу не сделала, несчастные и голодные будут. Вы идите через твой камень. У меня свой камушек к Аннушке есть. Я догоню!

Аннушка не расстроилась — она рассвирепела. А Варвара-то успела лишь поведать, как Марья предала Кощея, и только начала рассказывать её историю.

— Ах эта крыса белобрысая! — кричала она. — Ах эта гадина болотная! Тварь бессердечная! Собственных детей утопить! Что в голове у этой приморской дуры?!

Дом трепетал, Никита забился под стол. Грудь Аннушки вздымалась так, что грозила порвать платье, а деревянные бусы съехали на спину. Варвара даже позволила себе улыбнуться. Когда Аннушка немного остыла, девушка рассказала ей и о коралловой нити, и о плане Ивана Приморского, и об освобождении Синемордого.

— Слушайте меня, ребята, — отдышавшись после очередных возмущённых криков, сказала Аннушкка. — В Приморье сейчас ночь, самое время пробраться во дворец и выяснить, где держат Кощея. Будьте осторожны — не знаю, куда вас камушек выбросит. Может, далеко от столицы, а может, наоборот в самый центр. Но там точно спокойно будет.

Битва на ночь прекратилась. Место, куда их переместил камушек, напоминало дорогу, по которой Варвара в прошлый раз шла в столицу, но до рассвета было далеко, и в темноте, разбавленной светом костров, трудно было сказать, тот ли самый пейзаж окружал их теперь. Никита, который превратился в серого пса, жался к ноге Варвары и принюхивался. Сама же девушка ощущала только запах дыма. Она вытянула руку, нащупала солнце за горизонтом — там восток.

— Идём, Никита.

— Кто тут? А ну стой! — крикнул кто-то девушке в самое ухо.

— Варвара я, а это мой пёс, Ник.

— А ну-ка, пойдём к костру, девица! — сказал голос и подхватил девушку под локоть. Деваться было некуда.

У костра спали люди, один богатырь с раной на лице сидел и смотрел в огонь, другой, с перевязью на руке, медленно потягивал что-то из кружки. Варвару пригласили сесть на бревно, а она судорожно думала, какое заклинание применить, как отвести взгляды, сработает ли — не слишком ли далеко все друг от друга?.. Тот, кто привёл её сюда, сел рядом, и девушка наконец-то смогла рассмотреть мужчину. Худой, с седыми усами и лохматой головой. Он протянул руку и погладил Никиту по голове.

— Меня Тимофеем Мироновичем звать. Пса-то чего человеческим именем назвала? — строго спросил мужчина.

— Так моего друга детства звали, — ответила Варвара.

— Звали… — вздохнул мужчина, думая о чём-то своём.

Трещали ветки в огне, фыркали лошади, стонали раненые. Мурашки побежали по позвоночнику, и Варвара обняла себя за плечи.

— Мне идти надо.

— Куда? Некуда идти. Там враги, тут враги. Синемордый спит до рассвета, с ним его армия. А нам бы до вечера дотянуть — может, ещё кощеевы друзья подтянутся. Он всех позвал, все идут на помощь… Только вот Кощея пленили, слышала?

Варвара помотала головой.

— Не слышала… Ты что, ни с кем по пути не разговаривала? Ты вообще как тут оказалась? Как тебя не заметили?

— Так я… Маленькая я, мышкой пробежала, ни с кем не говорила, к тётке спешу. В столицу.

— Н-да? — усатый пожевал травинку. — А тётку как звать?

— Аннушка! — выпалила Варвара.

Никита гавкнул в подтверждение. Кто-то заворочался, ругнулся.

— Тихо ты, — беззлобно сказал усатый. — Знавал я одну Аннушку… Твоя Аннушка, как и моя, уже не ждёт. К городу не пробраться — Синее войско захватило Приморскую столицу. Говорят, царь Иван сам вышел встречать Синемордую образину. Предал он Кощея, Варвара.

Варвара запоздало охнула, усач покачал головой.

— А ты, смотрю, и не удивляешься. Обычно люди Кощея боятся. Я-то сам у него учился, когда юнцом был.

Усач требовательно молчал, разглядывая девушку сощуренными глазами, и Варвара сказала:

— Я тоже у него училась.

Мужчина покачал головой, но взгляд его стал добрее.

— Знахарка, значит? Мы-то, кто Кощея знавал, больше других о мире между миров осведомлены, да молчим. Молодая ты… Из последних, значит. Какие там цари дочек отдавали недавно?..

— Это неважно… Мне в город надо, Тимофей Миронович!

— В город не пройдёшь теперь, говорю же.

— Я по темноте, не заметит никто!

— Да если бы даже врагов не было, тут четыре часа идти! — воскликнул мужчина и прикрыл рот рукой, озираясь, не разбудил ли кого. — Ладушки, девочка. Пойдём, отведу тебя к Ярославе. Она раненых штопает, как может, ей твоё умение да тонкие пальчики в помощь будут. Крови не боишься? Хотя, если и боишься, то поздно об этом думать.

Варвара обречённо последовала за усачом, надеясь, что женщину удастся уговорить, но Ярослава, которую со спины можно было принять за мужика, и слушать ничего не стала. Кто, откуда — неважно!

— Бери тряпки, бери нитки, тащи нож, чего встала! Отвар перекипит сейчас!

— Я только пса своего привяжу! — в отчаянии крикнула Варвара, мигом ошалевшая от криков и стонов, от запаха пота и крови.

Ярослава отправила с ней бледную девчонку, падающую с ног от усталости. Как будто та смогла бы её остановить! Варвара выбежала из огромного шатра и вдохнула свежий воздух. Никита заскулил, призывая подругу.

«Давай обратно, Варя! Кидай камень! Оттуда попробуем заново сюда, но так, чтобы нас не поймали!»

— Некогда, — быстро зашептала девушка, озираясь на девчонку и делая вид, что привязывает Никиту к дереву. — Нас опять сюда выкинет. Мы так рассвет пропустим! Ты один, без меня, успеешь! Можешь стать поменьше?

Никита напрягся, распушил шерсть, запыхтел и уменьшился до комнатной собачки.

— Страшненький какой… — пробормотала Варвара и тут же охнула: — Извини, Никита! Открой-ка рот!

Варвара вынула из кармана камушек и сунула Никите в пасть.

— Держи за щекой. Если будет опасность, или как всё разузнаешь — выплюни. Сразу к Аннушке попадёшь. А за мной потом вернёшься, понял? Я тут пока помогу. Я лечить умею лучше, чем они. Это моя работа, этому я училась… Выясни, где Кощей и что с ним. Молчи только, а то камень выронишь! И не проглоти. Ну, беги!

И Никита побежал. Варвара тут же потеряла его в темноте.

Никита сразу понял ошибку Варвары — превращаться надо было позже. На коротких ногах далеко не убежишь. Но теперь он не знал, получится ли снова стать больше, не выронив камень. Так что продолжал страдать и, даже задыхаясь от бега, старался не открывать рот слишком широко, хоть и затолкал камушек глубоко за щёку. Только попробовал ноги подлинней сделать — вроде бы вышло, бежать легче стало.

Мчался он через поле, через редкий осиновый лесок, через берёзовую рощу — по запахам чуял. Огибал костры и поселения, все места, где человеком пахло, пока не уткнулся в стену синего огня. Побежал вдоль — да она всё не заканчивается и не заканчивается! Жаром от неё веет. Была не была, подумал Никита. Возвращаться нельзя. Вдохнул — носом! — зажмурился, разбежался и прыгнул. Синее пламя опалило шкуру, и Никита, сдерживая стоны, бросился кататься по земле. Запахло палёным.

Огонь как огонь, только синий, да горит без дров! Видать, рассчитан на то, что войско чар побоится. Никита встал, встряхнулся и, тяжело дыша, осмотрелся — та же темень, только месяц из-за деревьев выглядывает, да синяя граница сзади теперь, влево и вправо уходит.

А впереди — воины, лежат, сидят, ни одного костра не разожгли. Все с закрытыми глазами. И вдруг на Никиту уставились две синие точки. Пёс застыл, присмотрелся — человек стоит у дерева, вот и не заметил сразу. Тот поднял копьё, направил на Никиту. Потом опустил и закрыл глаза. Похоже, животные синеокую армию не интересовали. Никита двинулся вперёд, сначала медленно, а потом побежал. Вновь вспыхивали синие точки среди темноты, но Никита не останавливался, и его не преследовали.

Сколько же их было, воинов синей армии?.. Никита пытался погасить в себе разрастающийся страх — сейчас не время, а то вдруг снова в волка превратится! Небо на востоке уже светлело, и с холма стало видно город, где горели там и тут огни, а на стене пылали факелы. Никита узнал знакомые очертания дворца. За ним колыхалось море со странным поломанным горизонтом и с синими огоньками на выступах. Он вдруг сообразил — флот Синемордого! Шерсть на загривке встала дыбом, и, кажется, тело вновь начало увеличиваться в размерах.

«Ещё немного, Никита Михеевич, царский сын!» — подбодрил он себя и припустил с холма, стараясь не думать о мучившей его жажде.

В город он пробрался за одним из солдат, который сменялся на рассвете. Этот был обычный, с человеческими глазами зелёного цвета — Никита специально пригляделся. Солдат заметил его, пожалел и с усталой улыбкой пустил в город. Никита аж хвостом завилял от радости — получилось!

Столица просыпалась, торговые лавки принимали нетерпеливых покупателей, хлопали тут и там ставни, впуская первые лучи солнца в сонные жилища, запахло хлебом. Случайный путешественник мог бы решить, что случайно переместился в далёкое царство. Как будто тут и не знали о войне за синей огненной чертой, словно не стояли на горизонте уродливые корабли Синемордого… По пути Никита слышал лишь пустые разговоры. Только по хмурым лицам можно было догадаться, что всё-то они знают. Никита шкурой чувствовал чужой страх, который дразнил его собственный. «Держись, держись!» — шептал он себе.

У дворца пришлось подождать — никто дворнягу пускать не собирался. Никита весь извёлся, но тут появился молочник на телеге с огромными глиняными сосудами, и Никита шмыгнул между ними, а как телега остановилась, тут же выпрыгнул — и в кусты. Молочник обернулся на шум, пробормотал «Показалось…» и занялся делом.

За кустом обнаружился садик, богато украшенный всевозможными цветами — нездешними, привезёнными из-за моря, пахнущими сладостью и тревогой. Никита решил, что у него есть пара минут, чтобы отдышаться и подумать, куда бежать дальше. Он прилёг и стал рассматривать цветы. Как, наверное, чудесно смотрелся бы этот уголок дворца, будь у него человеческое зрение, а не собачье, которое делало всё жёлто-зелёным. Засмотревшись на цветы, Никита не заметил молоденькую девушку, пока та не подошла совсем близко. Светлые волосы, заплетённые в две толстые косы, украшал коралловый гребень, только подчёркивающий красные от слёз глаза. Белая рубашка под алым сарафаном была вышита у ворота крупным жемчугом.

— Какой страшненький, какой маленький! — удивлённо сказала она, всхлипывая. — Ты как сюда попал? Можно тебя погладить?

Она протянула руку, потрепала Никиту по голове. Тот сделал лицо поглупее, сложил брови домиком и тяфкнул, осторожно, чтобы камень не выронить.

— Хочешь кушать?

Никита до одури хотел пить, но это не имело значения. Он уже узнал Пелагею, младшую дочь Приморского царя. С ней он попадёт во дворец! Девушка подхватила его на руки и понесла к тяжёлой дубовой двери, через которую они попали в длинный светлый коридор с множеством окон, завешанных изрядным количеством штор. Пелагея не переставала говорить, как будто долго держала в себе свои беспокойства.

— Пойдём в зал. Скоро на стол накроют, позовут. Мне одной страшно… Там Синеликий царь. Я на него смотреть не могу. Как папенька с ним подружился, одни беды… Да ещё Машка вернулась, тоже там будет. Это сестра моя. Дюжину с лишним лет её не видели, и не надо было ей появляться! Тоже беда сплошная! Папенька теперь только на неё и смотрит. Марья — то, Марья — сё! Что же он её за Костлявого не выдал?! Как будто для меня других женихов не нашлось! Ну вот, опять плачу!

Девушка вытерла рукавом слёзы. Она казалась младше своего возраста из-за больших голубых глаз и маленького роста — последнее даже сам маленький Никита заметил, когда девушка проходила мимо служанок, охавших на страшненького пса.

— Давай тебя назовём… Дворян! Я тебя во дворе нашла. Вот мамушки смеяться будут! Я у папеньки ошейник выпрошу, синий с жемчугом, хочешь? Он тебя точно позволит оставить! А то с Марьей на пару заладил — трусиха Пелагея, ничего поручить ей нельзя! Так вот, пусть видит, что я пса подобрала. Некрасивый, и что! Дикий зато. Ты же дикий?

Никита издал короткий горловой рык.

— Вот, хороший Дворян. Я Костлявого боялась не потому, что он на вид уродливый. Чего тут бояться — противно только. А теперь выяснилось, что это наведённое, он-то оказался собою хорош.

Никита напрягся. Значит, Пелагея уже видела где-то расколдованного Варварой Кощея… Значит, он во дворце? Повезло Никите встретить младшую царевну, может, будет везти и дальше!

— Ну, Дворян, мал телом, да велик делом! Они увидят! — сказала повеселевшая Пелагея, весело цокая каблучками по мраморному полу. Они подошли к высокой двустворчатой двери, окрашенной в красные и белые полосы, и прислужник распахнул их перед девушкой.

От открывшегося зрелища даже Пелагея приостановилась, а Никите стало так плохо, что он на минуту потерял способность мыслить по-человечески, зажмурился и тихонько заскулил.