Вдали

17

Синева и холод были едины. Хокан чувствовал чистое синее небо на коже и глазах. И это согласие зрения и осязания подсказало: он вернулся в сознание. Затекшие руки и ноги говорили, что отсутствовал он долго. Он по очереди проверил остальные чувства (шелест травы, запах кострища и навоза, кислота во рту со сна); подтвердил твердость земли под телом (совсем не та вязкая яма, куда он медленно сползал много дней); призвал несколько воспоминаний (дружелюбные картины, что можно вызвать и развеять по желанию, а не те призраки, что преследовали его в кошмарах); мысленно попробовал говорить (jag är här därför att jag kan tänka att jag är här)[14]. В небе, когда он всмотрелся, загорались и пропадали точки ярких, но непонятных цветов. Он все еще на равнинах.

— Тебе больно?

Аса вышел из-за спины и сел рядом. До вопроса боли не было. Теперь же в его груди разгорелся огонь, порез на руке запульсировал своей жизнью.

— Да.

— Если можешь потерпеть, нужно прекратить капли. Я уж думал, что теряю тебя.

— Да.

— Дай знать.

— Да.

Хокан посмотрел на руку, не зная, как поранился, но отметил, что рану примитивно, однако умело прочистили и перевязали. Аса поднес к его губам размоченный крекер. Хокан съел с аппетитом. Затем Аса накормил его рагу с ложки. Кто-то готовит для него, успел подумать Хокан перед тем, как задремать.

Когда он проснулся, на горизонте умирало последнее свечение. Горел костер, поблизости спал Аса. На краю, в углях, грелся котелок. Жалкие крошки после долгого поста возбудили в Хокане аппетит. Он закашлялся и было подумал, что у него лопнет грудь. Проснулся Аса.

— Вид уже лучше. Хочешь есть?

— Да.

Аса привалил его к седлу и подал чашку рагу. Они молча поели. Хокан только смутно помнил события после того, как его зашили в тюремной камере, но не забыл, что его везли в Иллинойс, чтобы отдать братству на повешенье. Где шериф? Или ему приснилась эта рябая от оспы писклявая голова? Почему руки уже не связаны? Осмеется ли он спросить?

— Где мы? — наконец произнес он. Прозвучало это как извинение.

— Снова на территории.

Хокан не понял.

— Запад. Мы покинули Штаты, — пояснил Аса.

— Иллинойс?

— Не Иллинойс.

— Шериф?

— Нет шерифа.

Аса рассказал, что произошло.

— Я тебе верю, — закончил он, подкладывая Хокану добавки. — Многие догадались, что случилось с поселенцами на тропе. Ангелы Гнева. Они рыщут здесь многие годы, воюют с неверными. Ополчение братства. Сейчас это просто банда. Их поддерживают некоторые старейшины, но большинство не желает иметь с ними ничего общего. Мой дядя — старейшина. Он не желает иметь ничего общего с Воинством Ииуя. О тебе и о твоих делах ходили слухи. Но потом я увидел тебя и понял, что это никак не может быть правдой. Впрочем, тебя все равно разыскивают за убийство братьев. Но нас никогда не найдут.

В горле Хокана запутались волнение и облегчение. Он не мог вздохнуть. Искупление невозможно, но хоть кто-то знал, что он не убивал Хелен и прочих невинных. Глаза затуманились, он попытался сглотнуть, чтобы впустить воздух.

— Я все равно собирался на запад, — добавил после паузы Аса.

Вечер углубился в ночь, и теперь его лицо было едва различимо в свете тускнеющих углей. Он поворошил костер, вскинув к небу синее пламя в снопах искр.

— Расскажешь свою историю? — застенчиво спросил он, словно ответ на этот вопрос раскроет что-то о нем самом, а не о Хокане.

Хокан наконец сумел сглотнуть и утер глаза.

— Я из Швеции. Я потерял брата. Я еду в Нью-Йорк его найти. Люди на тропе. Я их встретил. Они. После.

Ком в горле затвердел. Он закашлялся и почувствовал себя так, словно легкие вот-вот вырвутся из раны. Боль освободила слезы.

— Давай помогу, — сказал Аса, приподняв Хокана за плечи и подложив ему под спину сложенное одеяло.

— Я устал, — сказал он с тихим стоном, с искаженным слезами лицом.

Аса сжал его крепче.

— Я устал.

Он, всхлипывая, положил голову на плечо Асы.

— Так устал.

Аса охватил его грудь другой рукой.

— Так устал.

Это были первые объятья Хокана.

Они отправились на запад почти в полном молчании. Впрочем, время от времени они переглядывались и мимолетно улыбались. Еще никто не улыбался Хокану вот так, без причин. Это было приятно. Скоро и он научился улыбаться в ответ. Каждый вечер, когда они устраивали привал, разжигали костер и стряпали ужин, он почитал едва ли не за чудо находиться в чьих-то глазах, в чьем-то мозге, в чьем-то сознании. Влияло присутствие Асы и на равнины — уже не ту гнетущую махину, так долго вверявшуюся лишь одинокому взгляду Хокана.

Еще не восстановив силы, он все-таки потребовал снять швы с груди как можно раньше — его преследовали воспоминания о кишащих личинками швах Пинго. Это вызвался сделать Аса, но Хокан хотел провести процедуру сам, пусть это и значило, что он не сможет принять болеутоляющее. Пока он дергал стежок за стежком щипчиками и срезал скальпелем, Аса глядел во все глаза и ронял разрозненные слова ободрения, только давившие на Хокана. Но когда он закончил и боль ушла, он все же понял, как сильно ему помогло присутствие Асы.

Аса любил еду. Это ставило Хокана в тупик. Конечно, он и сам предпочитал одну еду другой (клубнику с молоком — обугленной луговой собачке) и ел со смаком, если доставалось любимое угощение. Но он никогда не гнался за этим наслаждением и даже не испытывал особого желания. Едят, чтобы выжить. И его удивила забота, с какой Аса каждый раз стряпал. Он отбирал ингредиенты на протяжении дня, то и дело останавливался собрать травы, цветы, грибы и яйца. В котел попадала только лучшая добыча Хокана, и Аса вечно экспериментировал с разными методами приготовления — жарил на костре и в дыму, закапывал, коптил. Аса научил его смотреть на еду так же, как Лоример показал ему тела: раскрыл глубину и смысл там, где их не было прежде (хотя Хокан знал, что не имеет тех же дара и склонностей к кулинарии, какие выказывал к анатомии). И, как было и с Лоримером, благодаря страсти Асы Хокан раскрывал чудеса в доселе однообразной пустоши. В этой голи его спутник умудрялся раздобыть множество самых разнообразных ингредиентов. Не имея трав и соусов, он научился приправлять цветами. Он не только умел различать нюансы разных видов и семейств, но и в точности знал, на что применять каждую часть цветка: редко он клал цветок в блюдо целиком, предпочитая лепестки одного да тычинки другого, посыпая лишь пыльцой третьего. Если специй не хватало, то уж сладостей, когда они миновали последних пчел, не осталось и вовсе. В течение всего путешествия Аса выискивал некое карликовое дерево и буравил его узлистые ветви ради сока. В голове не укладывалось, как такой кособокий куст с толстыми ветками дает столь сладкий сок. Аса делал с ним пироги и конфеты, а из остатка вываривал сахар. Это чудо из чудес — лакомиться конфетами на равнинах: на миг это словно перечеркнуло огромность пространства. Но ради чего Аса — в остальном дисциплинированный путешественник — готов был отклониться, так это ради птицы, напоминавшей перепелку. В отличие от большинства птиц, такие почти не давались в руки. Они даже взяли в привычку дразнить преследователей, дожидаясь до последнего момента, чтобы вспорхнуть по удивительно вертикальной траектории, будто их выпустили из рогатки. Стоило Асе заметить такую птицу, как он спешивался и носился, будто умалишенный, набрасывая на нее одеяло, и ругался под нос всякий раз, как она ускользала. Верная своей насмешливой натуре, перепелка отлетала недалеко, подогревая его надежды. Но результат стоил такого унижения. Эти нежнейшие птицы были на вкус как каштаны, взбитые сливки и, по словам Асы, самые небеса вокруг. Его любимым рецептом был перепел с грибным рагу. Хокана восхищала его кулинарная точность и прежде всего уверенность, с которой он применял ингредиенты, стоившие столько времени и усилий.

Готовя, Аса слишком погружался в стряпню, чтобы разговаривать, но непосредственно за едой они вели короткие беседы — обычно о маршруте и ближайших планах. Прибравшись, снова впадали в дружелюбное молчание. Однажды ночью, когда костер уже давно погас, Аса пришел к Хокану и лег рядом. Сперва близость его тела напугала. Не смея шелохнуться, Хокан смотрел на звезды, гадая, бодрствует ли Аса, обнявший его сзади. Сам не зная почему, Хокан стал дышать с ним в лад. Они дышали вместе. Постепенно он заснул, чувствуя безопасность, тепло и радость. Впредь глухими ночами, когда угли уже давно бледнели под пеплом, Аса приходил и ложился рядом.

Вставали они всегда затемно, заметали все следы и выдвигались спорым шагом. К этому времени братство уже наверняка собрало слухи и сложило воедино историю о поимке Хокана, мошенничестве шерифа и их побеге. Наверняка их разыскивали. Аса планировал уйти на дальний запад и спрятаться там. Затем, через год-другой, можно было бы продолжить путь и попытать счастья в Калифорнии. Он знал там кое-кого, кто поможет начать — найти работу, накопить денег и сделать себе состояние. Как доставить туда Хокана незаметно, Аса не знал. Но знал, что так или иначе, а они доберутся туда вдвоем.

Путешествие с тем, кто знает окрестности и имеет глаз следопыта, меняло восприятие равнин. Где однажды Хокан замечал угрозы и множащиеся признаки врага, Аса не видел ничего — разве что, быть может, какое-нибудь благоуханное дерево, отменное для копчения мяса, редкий корнеплод или похожий на кусок мыла камень, которые он собирал для костров. И наоборот, Хокан часто удивлялся, когда Аса останавливался как будто посреди пустоты — не отличавшейся ничем от любого другого клочка земли в любом направлении, — спешивался, озирался, выбирал новое направление и торопил прочь от слабого, но для него красноречивого признака всадников. И хоть из-за внезапных остановок и разворотов они выделывали запутанные змеящиеся виражи, Аса и без компаса безошибочно правил путь на запад. Но еще сильнее умения читать равнины и идеального чувства направления впечатляли его знания территории, обретенные во множестве поездок и позволявшие предугадывать каждый этап путешествия. До сих пор Хокан странствовал из прошлого, но не в будущее. Он оставался в вечном настоящем, минуя пейзажи и людей, но не двигаясь в более-менее определенном предвиденном направлении. Нью-Йорк — единственная его цель — был таким же умозрительным и фантастическим, как город на далекой луне, никогда — четкой целью перед мысленным взором. Покамест он странствовал лишь от одного «сейчас» к другому. Джеймс Бреннан ходил по следам золота в земле, Джон Лоример был в этих краях новичком ничуть не лучше Хокана, а Джарвис Пикетт показал свою ненадежность. И только Аса раз за разом мог предсказать будущий мир. Завтра мы выйдем к реке. Через три дня найдем много хвороста. Поедем в ту сторону — еще до заката увидим город. Когда Хокан узнал, что земля круглая, как мяч, его представление о мире и о путешествиях по нему изменились так, как он и не мыслил возможным, — и до сих пор, задумываясь об этом, чувствовал, как его разум всякий раз изгибается, чтобы вместить в себя такую новую мысль. Способность Асы предсказывать будущее оказала схожее воздействие. Действительность уже не заканчивалась на горизонте.

До того как угодить в руки шерифу, Хокан боялся, что ненароком обогнул планету, пропустив Нью-Йорк, и оказался в вечной ловушке между равнинами и пустыней. Поскольку все это время он следовал компасу, в голову приходило только одно объяснение — он сходит с ума. Несколько дней он формулировал вопрос и набирался смелости его задать.

— Мир круглый, — произнес он. Это прозвучало одновременно и утверждением, и вопросом.

Аса опустил голову — то ли кивнул, то ли ждал, когда Хокан продолжит.

— После корабля мы шли. Потом я был в пустыне. Долго. Сперва она была красная. Потом — белая. Потом — опять красная. Я долго был в пустыне. Один. Потом — на равнинах, тоже очень долго. Потом опять увидел пустыню. — Ему казалось, он должен все растолковать. — До тебя и шерифа я опять видел пустыню, но развернулся.

Он думал, что говорит непонятно, и уже жалел, что начал. Долгое молчание.

— Я обошел мир?

Аса вскинул голову, словно его потянули сзади за волосы, и уставился на Хокана. Тот зарделся, сгорая от стыда. Он не сумасшедший; он всего лишь глупец. Аса улыбнулся.

— Нет. Ты не обошел мир. Просто это большая страна.

Сгущались тени зимы, и скоро они бы вдвоем погрузились в долгую пронизывающую ночь. У Хокана осталась шуба, потому что шериф выставлял его в ней, но Аса, собиравшийся только для недолгой поездки, дрожал под парой затасканных одеял, норовивших соскользнуть с плеч. Хокан убедил его, что их главная задача — охота: он начал шить шубу для Асы, но на ходу это давалось сложно. Они резко свернули на юг, к теплым землям, богатым добычей. Крюк отдалял их от цели, но и запутал бы преследователей.

Достигнув бурого непроходимого леса, они встали лагерем где-то на неделю. Аса оказался превосходным охотником, дело спорилось, о чем Хокан слегка жалел: так приятно было отдохнуть и почувствовать себя в каком-то смысле как дома. В те дни ему грело душу видеть, как впечатляют Асу его навыки: свежевание, разделка, дубление, шитье. После Лайнуса Хокан не трудился никого удивлять. Даже Хелен. А теперь, к своему изумлению, понял, что хочет покрасоваться перед Асой. И у него получилось. Частенько он делал вид, будто не знает, что за ним наблюдают во время аккуратных надрезов и стягивания шкуры с такой легкостью, будто мертвое животное само с благодарностью избавлялось от меха, но время от времени, после особенно выразительного взмаха скальпелем, не мог не подсмотреть, не следят ли за его движениями с придыханием, а встретив взгляд круглых глаз Асы, улыбался, краснел и потуплял свои. Когда удавалось преодолеть застенчивость, он показывал разные органы и объяснял их анатомические функции. Он понимал, что поразил Асу до глубины души, если тот отступал и изумленно качал головой. Ничто так не радовало Хокана, как та голова, качавшаяся в отрицании.

Однажды вечером, воодушевленный уважением Асы к своим знаниям, Хокан решил поделиться идеями Лоримера. Он уже несколько дней мысленно репетировал речь. Лучший момент настал бы под конец ужина, когда Аса отвлекался от готовки или смакования и просто наслаждался остатками, отчего всегда впадал в особенно безмятежное расположение духа. На костях и органах, прибереженных для этой цели, Хокан описал основные тезисы натуралиста. Аса слушал внимательно, но было неясно, на чем он сосредоточен больше — на словах или на еде. Оказалось не так-то просто объяснить натуру того разумного вещества, как оно эволюционировало и отрастило сперва защитную корку, а затем и тело с конечностями, чтобы продлевать свою жизнь. Хокан дошел до самой трудной части лекции, где требовалось усомниться, что это Бог создал человека. Он помолчал. Они слышали, как шипит смола, когда угли проваливаются меж поленьев. Хокан продолжил. Временами он заикался и сбивался, но все же верил, что говорил ясно и не отклоняясь от системы Лоримера. Когда стало понятно, что он закончил, Аса отставил тарелку, облизал зубы и медленно начал смеяться. В том смехе не было ни злобы, ни издевки, ни презрения. Он просто смеялся, невинно и душевно, словно Хокан рассказал шутку. У Хокана пересох язык и покалывало в руках. По телу прошло новое ощущение, словно из пор лезли острые перья. Прежде он не знал негодования. Уставившись в угли, он поразился тому, как вдруг отдалился Аса. Еще Хокан разочаровался в себе, раз не смог донести важность открытия. Горячие возражения и даже высмеивание и то были бы лучше, чем этот искренний хохот. Лишь одно радовало: это не пошатнуло его веры в истину Лоримера.

Теперь шкур хватало в избытке. Некоторые будут сушиться по многу дней, а значит, Хокан закончит шубу в дороге. Готовясь к зимним шквалам, он прихватил лишние меха и гибкие ветки, чтобы сладить новое переносное убежище на двоих. Во время стоянки Аса закоптил побольше освежеванных туш и насушил мяса. Еще он собрал и засушил грибы, заготовил большой мешок горьких маслянистых орехов из леса.

По мере продвижения на запад трава становилась суше и острее. Они чаще сменяли лошадей и то и дело сворачивали, чтобы их напоить и накормить. Аса теперь щеголял в меховом жилете. Хокан трудился над рукавами и палаткой, закончив ее всего за несколько дней до первой метели. Первую ночь они провели в заметенном снегом убежище, прижавшись друг к другу ради согрева. Ветер вопил и сотрясал кожаную раму. Хокану пришло в голову, что они впервые спят под одной крышей. Он знал, что Аса позади него — не спящий, спокойный — думает о том же.

— Зачем ты это сделал? — спросил он.

— Что?

Он почувствовал тихое дыхание Асы, сперва на шее, потом — в носу. Пахло теплой сырой почвой.

— Это.

— Что? — тихо рассмеялся Аса.

— Это. Помог. От шерифа. А потом сбежал со мной. Бросил все. И теперь ты здесь. Почему?

— Из-за тебя.

— Но почему?

— Потому что увидел тебя и понял.