Ведарь Берендей. Книга 1

Глава 17

Два дня жестких тренировок пролетают подобно стрижу над пшеничным полем. Только вчера мы прибежали, а сегодня собираемся в путь. Помятая «буханка» стоит неподалеку от дома — вчера привезли на тракторе. Ох и намучались же вытаскивать. Если бы её видел отец… Грязная, покосившаяся, без передних и задних стекол — водитель трактора покачал головой, когда «Уазик» выполз на дорогу. Но разговор с отцом лишь предстоит в будущем, да и будет ли он? Судя по тому, с какой легкостью меня одолел черный оборотень — вряд ли. Но теперь нас больше, и как-нибудь победим… Русское «авось» в действии.

Тетя Маша учит контролировать себя. Следом за мороженой курицей мне скормили жирного гуся, под чутким руководством тети Маши. Я должен смотреть на этот благоухающий бугорок мяса. Сдерживаться, когда очень хочется. Сдерживаться, когда кровавые куски лежат перед глазами. Сдерживаться, когда запах манит, а на шее поднимаются легкие волоски.

— Дыхание, дыхание и ещё раз дыхание. Сосредотачивайся на нем, а вовсе не на жажде и голоде. Это как при курении — если сможешь отвлечься на другое, то мысли о сигаретах постепенно будут слабнуть, пока не останутся всего лишь досадным напоминанием. Понятно, что полностью не сможешь расслабиться, однако ты можешь контролировать себя, быть хозяином собственного разума, — женский голос успокаивает, завораживает, расслабляет.

Эти упражнения помогают держать себя в руках. Когда возникают мысли о пище, я сразу же перевожу мысли на другой объект — на рыбалку, на охоту, на секс. На последнее переводится с большим удовольствием.

— Завтра выезжаем. Заедем к Иванычу, попробуем его уговорить подействовать на друга-десантника. Долететь у нас получится быстрее, чем доехать на поезде, а после пройдемся на своих двоих. Собираем самое необходимое, незачем себя перегружать. Неизвестно, какой ещё путь получится.

— Опять к Сергею? — бурчит Александр. — Опять терпеть насмешки и подколки?

— Ой, такой большой детина вырос и не знаешь, что на все насмешки нужно отвечать улыбкой — тогда быстрее отстанут. А если реагировать и злиться, то не отстанут никогда. Чем чаще ты улыбаешься на хохмачей, тем им же хуже — подколки не достигают цели. Будь носорогом, — улыбается тетя.

— В смысле?

— Ты должен уметь сметать любые преграды на пути, а все насмешки будут отскакивать от толстой шкуры. Помнишь, как в фильме про боксера: «Совсем неважно, как ты ударишь — важно, как держишь удар!»

— Ого, вы и такие фильмы смотрите?

— Иногда в боевиках показывают интересные удары, почему бы и не поучиться? Правда, сейчас всё больше начали показывать сор и фантастику, — тетя упаковывает в рюкзаки одежду и мыльно-рыльные принадлежности. — Вы чего расселись? Или думаете, что я и вам упакую? Ну-ка руки в ноги и вперед.

После этих слов мы тоже кидаемся собираться. Вскоре на диване лежат рядком три рюкзака.

— Что-то мне это напоминает, — говорит Александр. — Недавно такие же рюкзаки поехали в тайгу…

— Ладно, мы или будем предаваться воспоминаниям, либо побежим на автобус. Если не успеем, то я поеду на ваших закорках. Всегда мечтала попробовать себя в роли гоголевской панночки.

Я представляю себя бегущим с таким грузом и хихикаю. Судя по растянутым губам Александра — он тоже представляет похожую картину.

Утро встречает нас прохладой и мелким дождиком. Лает соседская собачонка. Александр цыкает на неё и шибздик тут же забивается под крыльцо. Странное поведение для собаки, из-под досок выглядывают испуганные пуговицы глаз.

— Тебя любят животные.

— У меня с Тузиком старые счеты, — отвечает Александр. — Не будем об этом, это слишком печально.

С горьким вздохом смотрю на несчастную машину — она-то не виновата, что оказалась в центре боевых действий между оборотнями и ведарями.

— Потом повздыхаешь, — одергивает тетя Маша, — когда родным про неё расскажешь. Сейчас же бежим за автобусом.

Старенький «Пазик» покачивает округлыми боками на выезде из села. Мы кидаемся следом. Нога Александра больше не скрипит. Я иногда вообще забываю, что он стал инвалидом, единственно, что по вечерам друг начинает прихрамывать.

Спустя минуту мы вовсю хлопаем по жестяным бокам громоздкого зверя.

— Вы чего это, мальчишки? — хрипит водитель, когда дверцы расходятся в стороны. — Не могли следующего автобуса дождаться?

— Извините, очень торопимся. Жень, сложи пока рюкзаки, а я за тетей. Командир, подождешь ещё пару минут, а то там женщина старенькая осталась! — Александр отдает мне свой рюкзак и возвращается за тетей.

Старенькая женщина! Да она нас обоих раскатывает по бетонному полу бункера, раскидывает, как сопливых малышей из детсада. И не важно, был я в обличье оборотня, или в человеческом обличье пытался ударить.

Тетя Маша подходит к автобусу, Александр под локоток подсаживает «старенькую женщину». В автобусе с нами здороваются редкие пассажиры. Мы с Александром усаживаемся рядом. Ведарша подходит к знакомой бабушке, и они начинают негромко переговариваться об огородных делах. Даже и не скажешь, что одна из них ведущий волхв круга Ведарей, человек, который лишил жизни не меньше сотни оборотней.

— А ты что думал? — шепчет мне Александр, — Мы вынуждены скрываться. Люди не должны о нас знать, пусть спят спокойно.

— Ваша служба и опасна и трудна.

— Да, и порой она как будто не видна.

Я вздыхаю и отворачиваюсь к окну. Александр пользуется передышкой и, сложив руки на груди, дремлет. Мне не спится, я наблюдаю за расцветающей природой. По стеклу сползают тяжелые капли, они как живые крадутся вниз, вбирают в себя (поедают) мелкие капельки. Листва на деревьях омывается дождиком и ярко зеленеет, сквозь приоткрытую форточку долетают запахи леса. Березы покачивают длинными сережками почек, ели хвастаются коричневыми шишками. Следом за автобусом с ветки на ветку перелетает черно-белая сорока, её стрекот иногда доносится сквозь урчание мотора.

Мимо проплывают полузаброшенные деревушки, в них доживают свой век полузаброшенные старики. Старые домики провожают автобус подслеповатыми глазами. Редкие собаки пробегают около колес, дежурно гавкают и отстают, исполнив свой долг. Чуть оживленнее в Юже, появиляются машины, люди в плащевиках.

То ли погода, то ли последние дни и события не располагают к беседе, когда мы вылезаем на автовокзале. Спустя полчаса молчания, когда каждый думал о своем, взглядом скользя по прилегающим к автобусному вокзалу соснам, мы погружаемся в автобус, который может подвезти до «Медвежьего».

Молчание. Дорога. Лес. Гудение мотора. Попса из магнитолы.

Совсем недавно я также ехал к Александру. Совсем недавно я был нормальным человеком. Совсем недавно я жил собственной жизнью.

— Уважаемый, можно тут остановить? — раздается голос Александра.

Мы вылезаем на грунтовку, ведущую к «Медвежьему». На этом самом месте ребята на джипе «подцепили» Марину… Перед внутренним взором проходит картина с мухой на выкатившемся глазу. Черно-зеленая огромная муха на куске человеческой плоти, похожем на мармеладный шарик.

Они всего лишь пища…

Я тут же перевожу мысли на рыбалку, на покачивающийся на водной глади поплавок, на утренний туман над рекой.

— Вон и дракон показался, — нарушает молчание Александр.

— Его Иваныч сделал, золотой мужик! Может и меня научит такие вещи делать, тогда точно без куска хлеба не останусь.

— И нам он помог не мало, уж не знаю как и просить-то его о помощи. Совсем ведь немного времени прошло, после того, как… — не договаривает тетя Маша.

Договаривать нет нужды, и так понимаем — о чем она хотела сказать.

Небольшие лужицы чавкают под ногами, крупные приходится обходить. Мокрые травы спускают стебли на дорогу и цепляются за штанины. Я поскальзываюсь, но Александр подставляет руку и предотвращает падение в грязь.

За забором мы наблюдаем сидящего Вячеслава, его коротко стриженую голову видно в прорехи досок. Он пародирует роденовского «Мыслителя», то есть подложил под подбородок кулак и мрачно смотрит на дверь сарая. В правом окне дома ощетинилось острыми зубами разбитое стекло, сквозь отверстие доносятся звуки работающего телевизора и хныкающие звуки. Я замечаю дорожку из еловых лап. Она берет начало у калитки Григорьевны и уходит к концу деревни.

— Слав, привет! — говорит Александр.

— Вот только вас здесь и не хватало, — бурчит в ответ Вячеслав. — Идите своей дорогой, не до вас сейчас.

— Что случилось? Мы вообще-то к Иванычу, чтобы он помог с перелетом…

— Не поможет он с перелетом. Вам никто уже не поможет, ведари, — Вячеслав тяжело поднимается и идет к калитке.

— Что случилось? — тётя Маша повторяет вопрос Александра.

Хныкающие звуки в доме стихают.

— Сейчас узнаете, и веревочка вас не спасет! — сплевывает Вячеслав.

Раздаются тяжелые шаги и грохот громоздкого тела, влетевшего в стену. Из-под крыши сыпется мелкая коричневая труха, шаги приближаются. Пульс учащается, как при драке, когда адреналин начинает проникать в кровь.

— А-а-а, ведари! — дверь распахивается, и на пороге возникает Михаил Иванович. — Вот вы-то мне и нужны.

В огромной руке он сжимает топор, больше похожий на секиру палача. Мутными глазами он проводит по нашей троице, словно масляной бумагой мазнул. Трехдневная щетина покрывает обычно выбритые щеки, на губе блестит рыбья чешуйка.

— Иваныч, мы вместе с тобой скорбим о Федоре и Марине, но жизнь продолжается дальше и, как она продолжится, немало зависит от тебя. Так что возьми себя в руки! — твердо говорит тетя Маша.

Иваныч рыгает в ответ на её слова и отшатываетсяот косяка. Придерживаясь за дверь, он спускается с крыльца, за спиной слышится шевеление кроликов.

— Он ни в чём не был виноват. За что же его так? — язык заметно заплетается.

— Ты о Фёдоре? — вперед выступает тетя Маша.

Взглядом она приказывает нам молчать. Дождик усиливается, словно кто-то наверху поворачивает вентиль душа.

— Нет, я о Се-ереге. Его вместе с семьей нашли разорванными на куски. Кто такое мог сделать, если не ведари?

— Могли старые перевертни. Ты же знаешь, что ведари не кровожадны. Видел, как я и Сашка справлялись с перевертнями. В крайнем случае, были бы иглы…

Ведарша не успевает договорить. Иваныч неуловимым движением бросает топор в её сторону. Вячеслав успевает слегка отодвинуться, когда блестящее лезвие пролетает мимо носа. Тётя Маша лишь поднимает руку, и топор прекращает недолгий полет. Без усилий, без страха, просто вынимает из воздуха.

— Никогда не получалось, — сплевывает Иваныч. — Гребаные ведари.

— Михаил Иванович, я тоже скорблю вместе с тобой. Очень жаль Сергея, извини, что побеспокоили. Пошли, мальчишки! — командует тетя и кидает топор обратно.

Одолев небольшое расстояние, секира до половины погружается в дверь сенника. Иваныч ещё раз вздыхает, поворачивается к нам спиной и идет в дом.

— Я не могу вам помочь, и… и прошу — не приходите больше! Вы приносите одни несчастия, — оборачивается мужчина на пороге.

— Иваныч, ты же знаешь, что мы здесь ни при чём. Ты сам видел дочку пастыря, ты стрелял по ней, так почему же винишь нас?

Лицо мужчины кривится в плачущей гримасе, и дверь закрывается. Вячеслав разводит руками:

— Видите, как получается! И так уже не первый день, сначала я пил вместе с ним, но такую пьянку даже берендеевский организм не выдержит. Вы куда собираетесь, может, возьмете меня с собой? Всё равно Иваныч ещё не скоро успокоится, а мне здесь всё о Феде напоминает. Тошно становится за этой веревочкой, и не уйдешь никуда.

— Мы едем на Урал, вернемся ли живыми — неизвестно. Ты подумай — оно тебе надо? Боль понемногу спадет, а вот жизнь обратно не отмотаешь, — отвечает тетя Маша.

— Если уж начали дело, то нужно его заканчивать. Дайте мне пятнадцать минут, и я буду готов, — заявляет Вячеслав.

— Что ж, лишние когти не помешают. Собирайся, мы подождем.

Вячеслав опрометью кидается в дом, слышится бурчащий голос Иваныча и ответы Вячеслава. Иваныч кроет ведарей на чем свет стоит, даже меня не забывает упомянуть, а Вячеслав отвечает, что мы ни в чем не виноваты, и он едет с нами.

— Тетя, а ты уверена, что он нам нужен? Помнишь, как он кинулся на Женьку? Вдруг у него снова крыша поедет — что тогда делать будем? Убивать, калечить?

— Уверена, Саш. У нас все меньше остается союзников. Ведарский круг решил не вмешиваться в преследование дочери пастыря и защиту твоей дочки. Так что будем обходиться собственными силами. Слава явно не будет лишним, а почему кинулся — ты и сам знаешь.

— Два берендея и два ведаря. Да мы почти группа разведчиков, теперь осталось заползти в тыл врага, натолкать ему по самое не балуй и галопом домой, — я стараюсь поддержать боевой дух.

Все-таки присутствие ещё одного оборотня в команде слегка успокаивает. Да и опыта по сдерживанию себя у Вячеслава полно — подскажет что-нибудь дельное. Ведари смотрят на меня с жалостью, как на деревенского дурачка, но ничего не говорят.

— Куда ты намылился? Погибнешь, и с кем я останусь? — слышится бурчащий голос Иваныча.

— За Сергея мстить, за других погибших берендеев. Если вы, Михаил Иванович, предпочитаете набухиваться и жалеть себя, то я буду действовать. С ведарями, или без них — я найду убийцу Сергея, — жестко отвечает Вячеслав.

— Не езди, пусть сами головы сложат.

— Там ваш учитель, ребята, девчонка с ребенком… Михаил Иванович, может, вместе поедем? — доносится голос Вячеслава.

Мы переглядываемся с ведарями. Они ждут, спокойные, невозмутимые, не обращающие внимания на дождь. Резко пахнет сырой глиной и сиренью.

— Деньги возьми, и это… поаккуратнее там, — после этих слов на телевизоре прибавляют громкость.

Группа «Комбинация» заглушает пьяный шепот Иваныча. Через несколько минут на пороге показывается Вячеслав. Тетя Маша снимает с забора веревку и крепко-накрепко завязывает обратно. Я чувствую из-за штор внимательный взгляд, но с улицы не могу разглядеть стоящего Иваныча. Этот взгляд щекочет спину сороконожкой с острыми коготками до тех пор, пока мы не заворачиваем на асфальтированную дорогу.

Совсем недавно мы так же выходили с Мариной…

— Слава, благодарю тебя за то, что отозвался! — говорит ведарша, не отрывая взгляда от серого горизонта.

— Кто-то же должен накостылять этой зверюге. А кто это сделает лучше злого берендея? Старушка, инвалид или… — колючий взгляд останавливается на мне, — или несмышленый медвежонок?

— Не такой уж я несмышленый, — бурчу я в ответ.

— Ну-ну, посмотрим.

Мы идем по мокрому асфальту, одежда прилипает к телу, слегка натирает на локтевых и подколенных впадинах. Каждый погружен в свои мысли, редкие машины проносятся мимо, водители не обращают внимания на поднятые руки.

— Ведарь, а ты знаешь, что одной ногой ты в могиле? — нарушает молчание Вячеслав.

— Правой или левой? — отвечает Александр.

— Правой, её похоронили вместе с Федей и Мариной. Под березой…

— Жаль твоего напарника, но он сам выбрал такуюдолю, — говорит Александр и добавляет. — Нога иногда чешется, видно черви впиваются в пятку.

— Все в земле будем, но не зачем в неё раньше срока торопиться, — замечает тётя Маша.

— Вон автобус едет, улыбаемся и машем, — обрывает философствования Вячеслав.

Фыркнув и качнувшись на рессорах, автобус остановливает неспешный бег. Водитель только хмыкает, когда мы заходим в салон — благо сидения покрыты дерматином. Довольно скоро под нами натекают небольшие лужицы. Ехать примерно полтора часа, и я следую примеру Александра, тоже скрещиваю руки на груди и погружаюсь в полудрему.

То проваливаясь в сон, то выныривая, я замечаю, что мы проезжаем Шую и вжимаюсь в сиденье, чтобы не быть замеченным снаружи. Хотя на улице почти никого нет, но образ полуразбитой машины не дает мне покоя, а ведь ещё везти к отцу… Не нужно, чтобы кто-то из знакомых видел меня в автобусе.

Проезжаем без происшествий и теперь прямая дорога до Иваново. До города невест.

Светло-бежевое здание железнодорожного вокзала встречает строгой прямотой линий и голубыми сигаретно-жвачными ларьками. Потолок изнутри поддерживают мощные колонны, больше похожие на утопленные в пол веретена. Стилизация под текстильный край, чтобы приезжающие сразу поняли — куда они приехали.

Мы спешим за ведаршей, как за лидером и предводителем небольшой шайки. Твердой рукой она собирает паспорта и вскоре возвращается с билетами.

— Два дня в пути, так что набирайте газет и журналов — поездка обещает быть скучной, — раздавая билеты, вещает тётя Маша. — Саш, возьми и мне парочку судоку, посложнее. Хоть немного мозги разомну.

До отправления целый час, так что мы успеваем ещё и перекусить в вокзальной столовой. Пельмени с майонезом плюхаются в голодное нутро как уголь в топку, желудок урчит и требует еще. Приходится идти за второй порцией.

Поезд, как причудливый удав, зеленеет на перроне. Возле щелей прохода синеют формой проводницы. У дверей нашего вагона проверяет билеты хмурая молодая женщина — может и не так уж скучна будет поездка? Судя по масляно блеснувшим глазам Вячеслава, он думает также.

— Слав, и кто чаще будет бегать за чаем? — подталкиваю я его.

— Я обожаю чай, особенно с сухими вафлями, — говорит громко, чтобы проводница услышала.

Да уж, по части обаяния я ему проигрываю, но вот по части напора могу составить конкуренцию. Поездка грозит стать очень увлекательной.

— Чего взъерошились, петушки? Или на курочку гребни подняли? — усмехается тётя Маша.

— Теть Маш, не надо нас так называть. Слишком уж прижилось слово из тюремного жаргона, даже передергивает, — отвечаю я за обоих.

— Ваши билеты, — ровным голосом произносит проводница, окинув взглядом нашу группу.

— Здравствуйте, меня Вячеслав зовут, место 65. Когда к вам можно будет подойти за темно-коричневой жидкостью, а то так пить хочется, что даже переночевать негде? — улыбается берендей и протягивает билеты.

— Чай и белье получите, когда поезд тронется. Проходите, пожалуйста, в вагон, — также ровно отвечает проводница.

Теперь пришла моя очередь включать обаяние.

Так кот играет с мышкой… Так берендей играет с пищей…

— А мне можно без чая, лишь бы вы почаще улыбались, — я превращаюсь в машину очарования. — У вас такая чудесная улыбка, а от ямочек на щеках бросает в дрожь.

— Ещё у меня прекрасно поставленный удар левой, и муж работает в буфете, так что проходите в вагон и приятного пути, — прищуривается проводница.

Вячеслав успевает залезть по ступенькам, но останавливается, чтобы послушать наш разговор. Услышав ответ проводницы, он задирает голову, и громогласный смех наполняет коридор вагона. Стоящие на улице пассажиры тоже заражаются смехом и хохочут над двумя героями-любовниками. Я улыбаюсь, чтобы скрыть неловкость и залезаю в вагон. Следом за мной запрыгивает тётя Маша, проигнорировав протянутую руку.

Вещи залетают на верхние полки, запах сопревшей кожи приветствует нас. Усевшись на мягких сиденьях, мы ожидаем отход поезда. Провожающие за окном машут руками, утирают слезы и просят передавать приветы.

Поезд дрожит мелкой дрожью и дергается. Раз, другой. Вагоны начинают двигаться в одном ритме. Перрон убегает прочь. Какое-то тоскливое чувство сжимает сердце, как бывает всегда при отъезде. Вернемся ли? Что нас ждёт в конце пути? Похоже, что подобные мысли гуляют и в головах попутчиков, которые смотрят, как поезд понемногу выбирается из Иваново.

— Приятного пути, уважаемые пассажиры! А я вам чаю принес. Извините, чего покрепче не употребляем! — перед нами возникает человек с подносом в руках.

В светло-сером костюме, в белой сорочке с узким черным галстуком, мужчина выглядит так, словно только что вышел с делового совещания директоров «Газпрома». Русые волосы зачесаны назад и открывают небольшие залысины. В руках твердо лежит черный поднос, на котором подрагивают в подстаканниках граненые стаканы. Ложечки тоненько позвякивают, будто колокольчики.

Тётя Маша коротко вскрикивает, и её рука скользит за пазуху, туда, где греются медные иглы.

— Не надо! — останавливает её мужчина. — Я с миром!

— Вы всегда с миром, только потом войны разгораются! — цедит сквозь зубы ведарша, рука так и не опускается обратно.

— Кто это? — интересуется Александр.

— Один из пятерки старых перевертней. Он и ещё трое встретили меня у калитки, когда ты прорвал Защитные круги!

— А я думал, это Юля…

— Нет, дочь Пастыря почему-то отказалась прикасаться к главному ведарю. Поэтому пришлось нам… Нет, стой! — поднятая вверх рука останавливает движение Александра.

Александр отмахивается от руки, глядя в серые глаза посетителя. Мы с Вячеславом внутренне подбираемся, чтобы быть готовыми к любому повороту событий.

— Предлагаю сесть и поговорить как нормальные люди. Как нормальные люди, — повторяет перевертень и улыбается своим словам.