Великий диктатор

Глава 10

— Керсти, ну что? Мы будем ему письмо писать?

— Элла, а куда писать? В газете его адрес не дали же. Известно только, что он живёт в Улеаборгской губернии.

— Ха! А я выяснила село откуда он родом! Яали! Думаю, этого хватит.

— Ну ты и шпионка, Элла. Как это у тебя получается?

— Папа был на литературном кружке у Свонов…

— Подожди, подожди, подожди! — Керсти от нахлынувшего на неё озарения даже подскочила со стула. — Это тот кружок, где Анни Свон пела песню на стихи Матти Хухта?

— Ага, — широко улыбнулась конопатая и рыжеволосая одиннадцатилетняя девочка и показала свой розовый язык подружке.

— Эхх, — огорчилась её черноволосая и курносая подружка. — Отец поссорился со Свонами и теперь туда не ходит.

— Зато мой ходит, а мы ведь подружки! Давай лучше текст письма придумаем.

— А на каком языке писать будем? На шведском или на финском? И как бы у него фотографию попросить.

— Естественно, на финском. Он же стихи на финском пишет. А фотографию не будем просить. Вдруг он страшный и нам не понравится.

— Он ещё и на русском пишет. Отец говорил, что читал его стихотворения в петербургской газете. И, ты права, не надо фотографию. Вдруг он старый. А так, ответ напишет, нам все в лицее обзавидуются.

И две, не разлей вода подружки, Элла Муррик и Керсти Бергрот склонились над листом бумаги, придумывая письмо их новому литературному кумиру, Матти Хухта.

«Чего мы хотим? Перегородки! Где мы их хотим? В режиме строительства!» — фраза из «Симс-4», которую любила последнее время вставлять где ни попадя моя супруга из прошлой жизни, полностью соответствовала тому, что произошло в наше отсутствие. Пока мы покоряли столицу, деды с нанятыми рабочими разделили комнаты мансарды. Так что теперь у меня снова отдельная комната.

При помощи старших братьев украсил свою комнату подаренной картой. Вначале на карту предъявляла претензии, как ни странно, матушка. Она хотела повесить её в гостиной, чтобы можно было хвастаться подарком от великого писателя. Но мне, неожиданно, пришёл на помощь отец.

— Эмма, а давай твои платья на гвоздик рядом с картой повесим, чтобы все могли ими любоваться!

— Матти! Ты что такое несёшь?

— Вот и не отжимай у сына его подарок. Ему подарили? — он неожиданно зло посмотрел на супругу. — Я не слышу ответа! Эмма! Эту карту кому подарили?

— Матти, — испуганно, но в то же время и раздраженно, прошипела мама.

— Вот пусть с ней и делает, что хочет.

— И правильно, — неожиданно поддержала отца бабушка Тейя, мама мамы. — Это картинка бумажная, а у вас, что кухня, что гостиная, всё вместе. Она гарью и жиром быстро покроется и испортится.

На том спор о моём подарке и затих. Эса сделал лёгкую рамку и приколотил её к новой стенке. Там же, по моей просьбе, он сделал несколько книжных полок. Хотя по семейным правилам все книги должны были храниться в библиотеке, а на руках могли быть только учебники или одна художественная, на почитать.

Благодаря этому разделению комнат я впервые за три года пребывания в этом теле увидел северное сияние. Может, что-то я видел и до этой ночи, но не придавал особого значения. Когда мансарда была единым помещением, то все окна были закрыты на внутренние ставни, для сохранения тепла. Теперь же я частенько забывал закрывать их, так как обогревался потусторонним и материально невозможным существом. А вечером перепил чая и, вставая в туалет, обратил внимание на яркое зелёное свечение в окне.

Стекло было грязноватое и видно было плохо, поэтому быстро одевшись и тихо, как мне казалось, проскользнул к входным дверям. Они, к моему удивлению, были не закрыты на засов, и я выскочил на улицу. И тут же упёрся с разбегу в кого-то в темноте.

— Что? Не спится, сына? — узнал я голос отца. — Решил тоже на бег лисицы полюбоваться?

— Кого? — только и смог я выдавить из себя, прикидывая, что мне будет за ночное гулянье.

— Иди сюда, — отец, присев на верхнюю ступеньку лестницы, ухватил меня за руку и усадил себе на левое колено, запахнув вокруг моей тушки свой тулуп. — Ты же за этим пришел? — и он указал на небо.

Небо полыхало! Непередаваемой красоты зеленные всполохи пронзали красные, фиолетовые и даже синие вспышки. Вся эта красота была в непрерывном движении, как будто разноцветные волны накатывались на неровный, но невидимый участок берега.

— А почему лисицы, па? — вспомнил я вопрос отца только через несколько минут после любованием этим явлением.

— По старой и древней легенде это огненные лисицы (revontulet) охотятся, а с хвоста у них сыпятся разноцветные искры, отмечая их путь. Но в это верят только у нас, на севере. А южане и карелы верят в то, что это Вяйнямёйнен сражается с Тором, а тот осыпает его своими молниями. Знаешь, кто такой Тор?

— Да. Бог грома и молний. Сын Одина и Ёрд. И женат на Сиф.

— Ух ты. А откуда ты это узнал? У нас, вроде, нет в библиотеки ничего про это.

— Вот и мне интересно, — неожиданно раздался сзади нас голос деда, отчего мы с отцом одновременно подпрыгнули от неожиданности. Он на ступеньке, а я на его колене.

— Отец!

— Деда! — синхронно возмутились мы на безответственное поведение родственника.

— Чего орёте? — упрекнул нас он, — Сейчас женщины выйдут и нагонят нас. Так откуда ты про Тора столько знаешь, внучек?

— В Гельсингфорсе у Томми книжка на шведском есть. «Младшая Эдда» — называется. Вот там и прочёл в предисловии, — ответил я правдиво, так как на самом деле у кузена была книга Снорри Стурлусона. Мне хватило бредового предисловия, в котором скандинавские боги описываются как выходцы из античной Трои, чтобы понять, что я эти стихи не осилю.

Просидели мы на крыльце еще минут двадцать, пока не пришла мама и нас всех не загнала в дом.

В конце апреля, мне неожиданно пришло письмо от поклонниц моего литературного «таланта». В тот день я был в вотчине дяди Каарло и наблюдал за установкой парового дровокола. Ларс Нюберг, родной дядя жены моего старшего брата Кауко, владел небольшим механическим заводом, производящим, в основном — всякие скобяные изделия и, по лицензии, паяльные лампы и примусы. Херра Нюберг решил заняться и выпуском дровоколов, что было вполне перспективно в лесной Финляндии.

Небольшие паровые машины его завод производил и сам, а вот дровокол он купил американский, вертикальный, компании «Van Brunt». И теперь думал, как обойти лицензию, создав на базе американца собственную модель. А так как места для испытания на его заводе не было, то, вот, привёз к родственникам. Всё это он объяснял дяде Каарло, а я крутился вокруг и рассматривал чудо-агрегаты.

Дровоколы я видел. В прошлой жизни. Нам на ремонт привозили парочку горизонтальных дровоколов «Самохвалова». У обоих были проблемы с рамой, видимо некачественная сварка. Но те малютки в сравнении с привезенным американским монстром — небо и земля. Хотя, надо дождаться когда всё это соберут и посмотреть как он в работе. Давать советы, в свои неполные пять лет, я пока никому не собирался. Посмотрю, подумаю, почитаю сопроводительный талмуд, который прилагался к дровоколу, а потом, если что надумаю, подойду со своей идеей к деду.

Вернулся домой к обеду, а там все уже сидят за столом и подозрительно хихикают. А при виде меня вообще заржали как целое стадо парнокопытных. Пока раздумывал над тем, стоит ли обидеться и уйти, и как это сделать эффектнее, семья подуспокоилась, а мама рассказала, что мне пришло письмо. От двух учениц четвертого класса женского лицея имени Александра Второго. В письме говорилось, что эти две юные любительницы моего творчества прям спать не могут как хотят чтобы я приехал в Гельсингфорс и выступил перед их классом.

Письмо было отправлено, что называется — «на деревню дедушке». Село Яали, Улеаборгской губернии, писателю и поэту Матти Хухта. Обратного адреса, кстати, тоже не было. Лишь два имени и фамилии, Элла Муррик и Керсти Бергрот.

Матушка усадила меня писать ответное письмо «милым барышням». С, так сказать, каминг-аутом, о том, что мне всего пять лет, и я только начинаю свою литературную жизнь. И никак не могу выступить перед их классом, о чём прошу прощения и так далее, и тому подобное. Первый вариант письма она забраковала, пришлось переписывать. Но и второй её не устроил, так как ей казалось, что я вставил в текст много лишнего. Слава Богу, что третий вариант её удовлетворил, и письмо было отправлено моему литературному агенту, в надежде, что дядя Ээро сможет найти отправительниц и вручить им мой ответ.

— О! Молодой Эркко, рад тебя видеть! Я даже и не ожидал, что ты придешь на наш клуб либералов-старперов.

— Добрый вечер, херра Мехелин. Я здесь не как политик, а чисто как литературный агент. Ищу господ Бергорта и Муррика. А так как они состоят в вашей партии, где же мне их еще искать, как не в вашем клубе, — вежливо ответил Ээро Эркко хозяину дома, лидеру финской либеральной партии, первому председателю городского совета Гельсингфорса, а по совместительству и одному из хозяев компании Нокия, Леопольду Мехелину.

— Заинтересовал и заинтриговал, — пробасил в ответ хозяин. — Неужто эти чинуши в литераторы подались?

— Нет. Всё намного проще. Их дочери написали письмо моему подопечному автору. Ну, вы должны помнить, я писал про трехлетнего поэта из северной Остроботнии в прошлом году.

— А, точно, точно. Помню. Моей Александре очень понравились стихи про деда и покраску. И что учудили дочери моих однопартийцев?

— Они, не выяснив его возраст, пригласили его выступить у них в лицее. А написав письмо, не оставили адреса для ответа, теперь вот мне приходится почтовым курьером работать.

— Забавно. А я вот что сейчас подумал. Вы же всем составом партии именно в Остроботню в конце лета ездите. Куда? Если не секрет, конечно?

— Отец этого юного гения, — Ээро помахал конвертом, как бы давая ответ, какого именно гения. — Имеет лесной лагерь на чудесном озере с превосходной рыбалкой. Да и охота там вполне хороша. Вот мы там каждое лето и проводим, так сказать, отпуск. Набираемся сил перед новым политическим годом.

— И наверное, в своё полное удовольствие говорите о политике? Глухомань, кто вас там услышит. Эх, хотелось бы мне тоже вырваться на отдых.

— Так присоединяйтесь к нам, херра Мехелин.

— Да я бы с радостью. Но мы в компании решили заняться гидро-электро-энергией, — по частям и со значением произнес хозяин дома. — Ищем сейчас подходящие реки.

— Так и там есть Оулу. Чем не повод съездить?

— Куда это вы, господа, собрались? Эркко, моё почтение, — подошёл к беседующим граф Карл Маннергейм.

— Да вот, граф, Эркко приглашает на чудесную летнюю рыбалку. И я думаю, что стоит ответить согласием на это приглашение. Эркко, мой друг, давайте попозже обсудим летние планы. Люди, которых вы ищите, должны быть в кальянной. А мне надо перемолвиться тет-а-тет с графом, раз он соизволил оторвать свою великосветскую задницу от любимого дивана и навестил меня.

На моё пятилетие я стал обладателем кучи нужных и совершенно мне ненужных вещей. Такое ощущение, что финны живут по пятилеткам. Ведь на свой четвёртый день рождения я получил в подарок лишь праздничный пирог от бабы Ютты и поощрительный подзатыльник от брата Эса.

Стоит отметить, что часть подарков была мною выбрана заранее. И я не имею ввиду ту винтовку, которую купил мне отец. Я её видел только издалека на традиционных мужских пострелялках. Мне даже пока не дают её в руки.

Но именно покупка отцом винтовки и сподвигла матушку подойти с вопросом — а что ты хочешь на день рождения, сын? Вот на неё я и вывалил, что хочу «Британику». Видел я в Гельсингфорсе в книжном магазине шведское издания британской энциклопедии аж из двадцати девяти томов. Но и стоила она просто запредельные пятьсот марок.

К моему удивлению, «Британику» на шведском мне подарили, но хитрая маман купила детское издание, состоящее из шести томов. Деды, по моему заказу, презентовали мне целый сундук новых деревянных кубиков, но не кубической формы, а, в основном, прямоугольной, треугольной и там даже было несколько конусов. Ведь мне всего лишь пять лет, и я ещё как минимум пять лет должен изображать из себя ребёнка. Вот и буду заниматься любимым градостроительством. Но со старыми кубиками нормальные сооружения не построишь. А мне хотелось собрать египетскую пирамиду. А из квадратных только мезоамериканские получались.

Мои братцы, скинувшись, купили мешок с сладостями и половину сами слопали с сестричками, которые вообще ничего не подарили. Старший брат Кауко подарил мне толстенное увеличительное стекло в бронзовой оправе. Но после того, как я поджёг горку сухих стружек, у меня его конфисковали.

Из Гельсингфорса, от Ээро Эркко пришла посылка с двумя толковыми словарями, финским и шведским. Кузен Томми прислал мне в подарок половинку цейсовского бинокля, и на неё тут же наложили свои лапы мои братики. А Улеаборгский кузен Нильс Викстрём, которого повысили до штабс-капитана, привез мне в подарок своих двух сыновей, Андреаса и Ларса.

Вернее, их привезли на летнюю передержку, так как по плановой ротации рота Нильса убывала в Кеми, на шведскую границу, для смены первой роты их батальона. А мальчишек было решено отправить в деревню к родственникам.

— Вот тебе соратники для игр и проказ, — сказал мне дед Кауко. — Смотри! Отвечаешь за своих племянников, — и погрозил мне кулаком.

Вот не было мне печали, шведских родственничков на шею повесили. Ладно, придумаем чем их занять, тем более, что их наличие позволяло избегать всяких крестьянских работ, под соусом развлечения гостей.

Самый нелепый, по моему мнению, подарок, прислала из Кийминки руова Кокконен, крестная моей матушки. Качалку в виде деревянного коня неестественного бледно-зелёного цвета. Которого тут же оккупировал мой четырехлетний племянник Ларс и самозабвенно закачался на нём. Ну вот, хоть один рад этой игрушке. Да и мне иногда полезно будет оседлать этого скакуна, чтобы притвориться ребенком.

В целом, праздник удался. Хоть и со слезами на глазах. Буквально за два дня до днюхи я вприпрыжку слетал по лестнице из мансарды в дом и, поскользнувшись, кубарем скатился вниз. Ничего не сломал, только набил синяки, ну и в полёте умудрился зацепиться ногтем большого пальца левой ноги то ли за сучок, то ли за шляпку гвоздя. И прощай ноготь. Кровь, боль, да еще дед Хейди на поврежденный палец плеснул крепчайшей коскенкорвы. Не пожалел самогону, гад такой. Вот и пришлось на своей днюхе щеголять босиком с забинтованным пальцем.

А вечером, когда баба Ютта меняла мне повязку на ноге, припёрлись посмотреть на страшные раны оба моих подопечных.

— Больно было? — поинтересовался Андреас.

— Ещё как! Ай, — не удержавшись, вскрикнул я, когда бабуля сходу оторвала присохшую к ране ткань.

— Ух ты, — с какими-то кровожадным оттенком в голосе воскликнул Андреас и жадно впился глазами в мой палец без ногтя. А Ларс неожиданно разревелся, и бабуле пришлось переключить внимание на него, чтобы успокоить.

— Капральство! Равняйся! Смирно! Херра Диктатор, капральство братства рыцарей «Зелёный меч» построено и готово к торжественному маршу. Доложил — капрал Андреас Викстрём, — шестилетний племянник лихо козырнул мне двумя пальцами и застыл по стойке смирно.

Лето 1897 года пролетело как-то совсем незаметно. Вот только недавно была моя днюха, десятого июня, а уже середина августа, и моих племянников ждёт дорога домой, в Улеаборг. За это время произошла масса различных событий и приключений.

Абсолютно того не желая, я стал создателем религиозной идеи отказа от курения. Всё началось с того, что на одной из молодёжных гулянок в селе моего братца Ахти обозвали ущербным из-за того, что он не может курить. В итоге братишка расстроился и даже подрался с тем типом, который про него это ляпнул. А на следующий день припёрся в детский дворик, который оказался теперь в полном распоряжении племянников и меня. И ничуть не стесняясь гостей, высказал мне, мелкому, что это, типа, я виноват в его горе и мой тонтту.

Из всего словесного поноса, что он вывалил на меня, я смог понять, что он стал ущербным из-за какого-то, по его мнению негативного, на него влияния домового. А так как тот пришёл ко мне, значит, и я виноват. Немного прифигев от подобного заявления, я быстро сообразил что делать. И подойдя к нему, спросил:

— Ахти, ты против того, что подобен Христу?

— …, — ожидаемо завис братец.

— Иисус Христос не курил. И значит, по-твоему, он тоже ущербный? Ведь мы все созданы по образу и подобию создателя, как и сын божий! А, значит, ты сейчас возводишь хулу на него!

Брат ошалело лупал глазами, шевелил губами, но ответил мне не сразу. А только через несколько минут, когда я уже вовсю занимался Андреасом и Ларсом, объясняя им, как нужно прорезать бойницы в слепленной из песка башне.

— Матти, а ты точно знаешь, что Христос не курил? — задал мне этот хитрый и коварный, как ему наверное казалось, вопрос братец, но я решил переложить ответственность на более компетентного человека в этом.

— Ахти, сходи и спроси у отца Харри. Он священник, он должен это знать.

И Ахти пошёл, и спросил. Пастырь у нас был умным и образованным дядькой, и прекрасно знал откуда взялся табак в Старом Свете и в каком году. А уж что брат ответил своему оппоненту на очередных посиделках после подтверждения священником, то мне неведомо. Но волны от его ответа захлестнули наше маленькое Яали и, не удержавшись в нём, пошли распространяться дальше.

Но сначала забурлило местное общество, и священнику пришлось рассказывать в церкви, что Христос и первые христиане были некурящие. Недовольные курящие прихожане, хотя им никто и не запрещал курить, написали письмо в Улеаборгский диоцез, из-за чего к нам приезжал епископ Отто Иммануэль Колляндер, который провел разбор жалобы.

Но так же, как и наш священник, подтвердил, что Иисус Христос был некурящим. Дабы избежать повторных жалоб диоцез даже выпустил разъяснение об этом, разослав его во все приходы. Позднее эту бумагу продублировали остальные епископства княжества. Но сначала допросили всех причастных к этому казусу.

И первым на допрос к нему были вызваны мы с Ахти. Брату что? Он всё на меня свалил, а мне пришлось отдуваться по полной.

— Проходи, малыш, не бойся, — пробасил лысоватый мужчина лет пятидесяти на вид, когда я робко вошёл в кабинет нашего пастора.

Прошёл и сел на деревянную и очень неудобную скамью. Поёрзал, устраиваясь поудобнее, и принялся рассматривать епископа. Простая темно-синяя сутана с непомерно большой белой колораткой, видимо, это отличительный знак епископа. И довольно массивный золотой крест на золотой же цепи. Острое, вытянутое лицо с редкой, седой бородкой. На переносице, очки-тишейды, которые в моём будущем переименовали в ленноны. За их стеклами пронзительно-холодные карие глаза, которые тоже внимательно осматривали меня.

— Вот ты какой, Матти Хухта, — мужик скосил глаза на стол, на котором лежали какие-то исписанные листы. — Читал я твои стихи, хорошо придумываешь, добро. Но только увидев тебя, убедился насколько ты мал и юн. И одолевают меня сомнения, что не ты пишешь те стихи, а кто-то за тебя. Хотя и не понимаю, зачем? Если ты не пятилетний простой ребёнок, а уже вполне сформировавшиеся личность, способная писать, считать, мечтать и сочинять, то пройдешь мою проверку.

Мля, это что сейчас такое было? Это, случаем, не инквизиция в поисках всяких вселенцев? Или дедушка и вправду сомневается, что я способен был написать стихи, а за меня их кто-то другой пишет.

— Ваше Преосвященство, — обратился я к епископу так, как и учил меня наш пастор отец Харри. — А что вы хотите узнать?

— Всё, малыш! Всё, что ты знаешь и умеешь!

— Ну, я знаю три языка хорошо. Финский, шведский и русский. И один со словарём, английский.

— А зачем тебе английский? — перейдя на шведский, поинтересовался дедок.

— Мой дядя купил американский дровокол, вот я и взял почитать техническое приложение к нему. А там всё на английском, — ответил я на шведском.

— И зачем тебе это? — перешёл на довольно корявый русский, епископ.

— Так интересно же! — ответил тоже на великом и могучем и специально выпучил глаза. — Вот как паровая машина работает? Вы знаете?

— Хм. Поверхностно, — сознался этот очкарик, вернувшись к общению на шведском. Видимо, он ему родной.

— Вот! А я хочу знать точно! Интересно же!

— Хорошо, убедил! Ну, а стих какой-нибудь, при мне сможешь сочинить? Старые-то я твои знаю.

И придвинул ко мне листок бумаги и карандаш.

«Что же ему написать? Что нибудь про бога? А что я помню? — я воздел глаза к потолоку и принялся копаться в своей памяти. — О! Точно! Блок! Не совсем про бога, и помню только половину, но стихи заумные, и даже, можно сказать, что издевательские по отношению к нему и моему странному допросу. Должны они этому деду зайти».

И я принялся быстро записывать текст на листе. Спасибо моему автопереводу, сразу на финском.

Дописал и протянул лист священнику. И уселся назад на лавку, ожидать вердикта.

— Эхх, — печально вздохнул епископ, отчего я ехидно ухмыльнулся. — Улыбаешся, мелочь пузатая? Уел старика, как есть уел. Прости за сомнения. Должен был я тебя проверить, чтобы понять как с тобой разговаривать. А теперь скажи мне. С чего ты взял, что сын божий был некурящий?

— В британской энциклопедии прочитал, — ответил я растеряно, не понимая как трактовать его вопрос. — А что? Он был курящий? — все-таки не выдержав, ляпнул я.

— Нет. Всё верно. Христос табак никогда не курил. Но, что конкретно ты прочитал, чтобы прийти к такому выводу?

— Что табак стали выращивать и завозить для курения в Старый Свет только в середине семнадцатого века. А значит, шестнадцать с половиной веков, христиане не курили. Ведь наше летосчисление идёт от рождения сына божьего. Так?

— Да. Именно. Всё так, — как-то грустно ответил мне епископ. — Но это ты знаешь, я знаю, ваш священник знает. Но другие про это не знают.

— Но курить же вредно и опасно для здоровья. Вон, мой брат задыхается, когда курит. Да и дорого к тому же. Табак привозной. Пять марок за полфунта.

— С чего ты взял, что курение опасно всем, кроме твоего брата, — удивился дедок.

— Так, это, — мои глаза остановились на закопченном камине. — Вот, Ваше Преосвященство, посмотрите на камин. В нём горят дрова, дым поднимается вверх по трубе, оседая внутри неё сажей. Раз в год надо нанимать трубочиста, чтобы прочистить дымоход. А кто и как чистит сажу от табачного дыма внутри человека? Ведь она там наверняка скапливается. И потом, со временем, люди начинают кашлять и задыхаться. Может от того, что сажей табачной всё забито?

— Вполне разумно! Вполне! — за круглыми стеклами очков священника азартно блестели глаза. Он явно что-то понял для себя и теперь внутренне развивал эту тему, и ему стало не до меня. — Ступай, сын мой, — он меня перекрестил и взмахнул ладонью, типа всё, свободен, вперёд в пампасы. Чем я и сразу и воспользовался, даже забыв забрать листик со стихом.

Через неделю «Улеаборгский вестник» напечатал статью авторства нашего епископа, в которой он использовал почти все мои примеры из нашей беседы, даже пример с трубочистом. Упоминался в этой статье краем и я, дескать, наш юный земляк-поэт полностью поддержал идею диоцеза о заботе о здоровье прихожан.

Эта антитабачная идея — «по образу и подобию», за несколько лет распространилась по всей стране и стала очень популярна. Особенно популярна среди женщин. Наш неугомонный епископ сам додумался до вреда пассивного курения. И постоянно проводил проповеди, призывая курящих прихожан не курить в присутствии женщин и детей. А женщин призывал воздействовать на мужей, напирая опять-таки на здоровье и экономию средств. Дошло до того, что даже мой, не очень верующий отец, и то бросил курить благодаря агитации матушки.

Я же, сам того не понимая, что породил, голову этой проблемой не забивал. У меня к двум моим подопечным племянникам добавились ещё три пацана. Двух моих двоюродных братьев, Армаса и Микку, мне спихнули дядья, а третьим был сын нашего наемного работника, Як Кютт, которого я тут же мысленно переиначил в Якута.

Такое сборище спиногрызов мужского пола не позволяло занять их мирными делами. Постоянно кто-то что-то кому-то ломал, ссорился и дрался, а мне приходилось их разнимать. Поэтому, поразмыслив, решил играть с ними в войнушку, но с пользой. Стал учить строю, командам, а заодно, отличать право от лево. У Эса, который ежегодно выстругивал десятки мечей на продажу, нашлось с десяток бракованных изделий, которые я торжественно и вручил своему воинству.

А воевать мы собрались с крапивой, чтобы спасти Муми-тролля, Снусмумрика, Гаечку и Винтика со Шпунтиком.