Глава 30

Впервые с момента моего попадания в это время и место я встречал Рождество не дома, на хуторе, а в Улеаборге. И, причем в довольно большой компании родственников. Бабушка Тейя, Микка, брат Кауко с супругой Катариной и приехавшая с хутора мама Микки, тётя Сусанна. Хорошо посидели за столом, поели вкусняшек и потанцевали под граммофон. А на следующий день, утром, я уже ехал в Гельсингфорс в компании с дедом и отцом.

По прибытию в столицу княжества я проводил время в компании кузена Томми Саари пока взрослые занимались оформлением всех необходимых документов по текстильной фабрике. Двоюродный брат уже почти окончил Гельсингфорский университет, обзавёлся дамой сердца и изящными усиками с бородкой, и нянчиться со мной, мелким, ему было неохота. Тем более, что я сразу отмёл все его поползновения подзаработать репутацию на моей знаменитости. Проще говоря, когда он предложил посетить вместе с ним несколько молодёжных литературных кружков, я категорически отказался.

Сначала мы посетили синематограф в том самом здании гостиницы «Сеурахуоне», где проводилось награждение лауреатов «Парижской выставки», и где мне подарили остров. За целую марку с человека нам показали два коротеньких фильма, сопровождаемых игрой на пианино. Первый — «Душ после купания», производства студии братьев Люмьер. Короткая, не больше минуты, черно-белая и немая хрень, в которой несколько мужчин и женщин поливали себя и друг друга водой из вёдер. Второй, такой же короткий ролик с названием «Держи вора!». Вот в нём смысла было больше, хотя и странного: какой-то оборванец украл у мясника мясо и съел его сырым, пока за ним гонялись. Жуть какая-то. Даже и не знаю, что было в этих фильмах смешного, но публика, так же как и мой братец, просто угорали от смеха.

Затем я наконец прокатился на «Муммибусе», как назвал Леопольд Мехелин этот неказистый электробус, созданный инженером Романовым. В городе уже курсировало четыре подобных агрегата, по разным маршрутам. Которые закольцевали так, чтобы они начинались и заканчивались возле городской электростанции, где электробусы подзаряжали свои аккумуляторы.

Вот возле неё, на конечной остановке, куда мы и приехали с братом, я и увидел недавно вспоминаемого мной главу города в окружении нескольких мужчин, яростно с ним спорящих.

— Херра Мехелин, здравствуйте! — поприветствовал я главного либерала страны, буквально притащив на буксире за собой упирающегося кузена.

— О! Матти? Здравствуй! А ты откуда здесь? А это твой брат? Помню, помню. Вроде, Саари? Имя, извини, забыл, — обратил он внимание на нас так поспешно, что складывалось впечатление, что очень рад отвлечься от происходящего здесь разговора.

— Томми. Томми Саари, господин, — представился брат.

Но Мехелин на это только кивнул и обратился к остальным присутствующим здесь взрослым:

— Вот, господа, знакомьтесь. Это и есть наш юный гений Матти Хухта. А это, — он стал поочередно указывать на мужчин, представлять их мне. — Это господин Романов, создатель того самого электрического омнибуса, который я назвал в честь твоего книжного героя. Рядом с ним его напарник и компаньон Александр Гусс.

— Очень приятно, господин Романов, господин Гусс, — и я слегка поклонился недвольно переглядывающимся мужчинам, которые даже и не подумали поздороваться в ответ.

— А это мой новый напарник и ещё один директор Нокии, а заодно и владелец Гельсингфорской фабрики резиновых изделий Эдуард Полон.

— Рад! Очень рад! — заулыбался мужчина лет сорока в модном высоком цилиндре и даже первым протянул мне руку для рукопожатий. — Мои дети просто влюбленны в твои книги, да и я восхищаюсь столь юным талантом. И как изобретателя, в том числе! Господа, — перевёл он взгляд на хмурых Романова и Гусса. — Что вы кукситесь, право слово. Это не простой мальчик, а писатель и изобретатель. Ваши документы, кстати, скреплены скрепкой, которую он изобрёл.

Я же стоял, улыбался и кивал, а сам пребывал в очередном ступоре от того, что именно Нокия поглотила резинотехническую фабрику, а не наоборот, как это произошло в моём мире. Вывел меня из моей задумчивости толчок в спину.

— Пойдём, Матти! Я познакомлю тебя ещё с одним человеком, — Леопольд Мехелин подтолкнул меня в спину, явно призывая идти с собой. — Ведь это не просто электростанция! Которую мы тоже уже начали переводить на торф. Здесь находятся наши мастерские, где собирают «Муммибусы», и где мы хотим попробовать построить первый финский электрический трамвай.

— Как у тебя в книге! — подхватил его речь господин Полон. — В Солнечном городе. Ээро Эркко говорил, что рисунок трамвая там — твоей руки. Очень необычный трамвай.

Трамвай как трамвай. Что помнил, то и нарисовал. Самый обычный «КТМ-5», который ездил в моём Таганроге. Что может быть в нём восхитительного?

Меня с братом провели через шумные механические мастерские и завели в более тихое помещение, где был только один человек. Который что-то увлечённо считал на счётах, и на нашу ввалившуюся толпу посмотрел с нескрываемым раздражением.

— Карл! Смотри кого мы к тебе привели! — почти прокричал Эдуард Полон. — Ты же хотел пообщаться со своим земляком Матиусом Хухтой.

— Это Карл Эмиль Стольберг. Наш главный инженер в совместном транспортном предприятии, — представил нам с братом мужчину Леопольд Мехелин. — А заодно и старший брат нашего секретаря Сената, Карла Юхана Стольберга.

Мужчина наконец оторвался от расчётов и, заулыбавшись, поднялся со стула и пробасил:

— Так вот ты какой вживую. Здравствуй! — мне пожали руку в ответ на моё приветствие и тут же потащили к большому рисунку трамвая, висевшему на стене.

— Очень интересная конструкция! — вещал господин инженер. — Большие окна, самооткрывающиеся роликовые двери, электрическое освещение и отопление. Мы уже всё продумали. Всё, как описано в твоей сказке. Но вот это что? — и он указал на прямоугольник между колёс. — Просто для красоты? Часть колёсной тележки? Мы так и не смогли понять, а в твоей книге нет подсказок.

Я посмотрел на увеличенный рисунок из книги, на то место, на которое указкой показывал инженер. Там был просто прямоугольник между двух колёс и, только видевшие вживую трамваи из моего мира, могли догадаться что это. И то не все. Я даже усмехнулся от этой мысли.

— Это рельсовый прижимной тормоз. Чтобы в случае гололёда трамвай не укатился вниз по склону на крутых участках. Солнечный город, в моей сказке, на холмах же стоит.

— Ааа! Ясно! Интересно! Надо будет попробовать такой сделать. Ведь ещё никто такие не придумывал. Это же новое изобретение! Леопольд, это надо патентовать, — обратился он к градоначальнику.

— Ну, раз надо, то запатентуем. И про тебя не забудем, — подмигнул он мне. — Твой дед частенько ко мне наведывается. Вот с ним всё и порешаем.

— Мы сейчас как раз бьёмся над проблемой установки таких больших стекол на двери, — Карл Стольберг опять указал указкой на рисунок. — Трамвай очень сильно вибрирует при движении и большие стёкла лопаются. Особенно в местах крепления деревянных рам.

— Так сделайте резиновые уплотнители, — ляпнул я не подумав.

— Резиновые? — удивился инженер. — Но, как это будет работать?

Пришлось брать в руки карандаш и заниматься рисованием уплотнителя и замка в виде резиновых клиньев. А затем ещё и объяснять как это должно работать.

— Александр, Эдуард? Это уже по вашей части. Можно такие изделия изготовить из резин? — обратился Стольберг к Гуссу и Полону.

В итоге, в обсуждение создания уплотнителя втянули даже моего братца, который, оказывается, учился на физико-математическом факультете, но мечтал стать химиком. В процессе этого обсуждения, я узнал, что Александр Гусс — это тот самый знаменитый химик, который создал «гусматик», наполнитель для автомобильных шин. И сначала даже не поверил — насколько я помнил, «гусматик» стали применять только во время первой мировой войны, а до неё ещё ого сколько лет. Но именно шины с «гусматиком» и стояли на всех Гельсингфорских электробусах. А Эдуард Полон даже уже начал производство подобных шин и для гужевого транспорта. Вот и думай, что хочешь…


В столицу Шведско-Норвежской унии, город Стокгольм, мы попали на почтово-пассажирском пароходе. Я даже и представить не мог, что такое возможно в самый разгар зимы. А оказалось — возможно. Правда, мы сначала поездом добирались до Або, а уж из него и отчалили.

С начала ледостава ледоколы пробивали канал от Або до Стокгольма и сопровождали караваны судов, которые курсировали туда и обратно ежедневно. В Швецию везли зерно, керосин и нефть, пеньку и ткани, лес и различные масла. Обратно доставляли уголь, чугунные болванки и просто железную руду, станки и механизмы.

Стокгольм нас встретил ветром, метелью и небольшим морозцем. В крохотной каюте на шведском коммерческом авизо, на который мы и купили билеты, отец с дедом рубились в карты, а я, большей частью, пытался перевести «Книгу джунглей» Киплинга на финский. Я уже устал пересказывать Микки содержимое подаренных мне книг и решил перевести её, чтобы он сам читал.

Мы с дедом в очередной раз разругались. И всё из-за тех новинок, которые я подсказал Мехелину и его инженерам. После моего рассказа за ужином, как мы с кузеном провели день, дед наорал на меня, а затем ходил в городскую управу к Леопольду Мехелину улаживать совместные права на очередные придумки «глупого и несносного мальчишки», как он меня обозвал.

Так что на Новый год я от него не получил никакого подарка. Зато мне отдарился Томми, которого Александр Гусс взял к себе учеником.

— Вот! Это тебе! С Новым годом! Ты же любишь всякое стреляющее, — с этими словами кузен протянул мне какой-то свёрток.

Развернув его, я обнаружил небольшой револьвер, который при более тщательном рассмотрении оказался чугунным карманным и пятизарядным велодогом бельгийца Шарля-Француа Галана.

— Спасибо, Томми! Откуда он у тебя?

— Ай, не спрашивай. И взрослым особо не говори, что от меня.

Но самое главное я обнаружил вечером, когда разобрал револьвер. Этим главным оказались браунинговские патроны 7,65Х17. Пять маленьких патрончиков с так долго мной искомой полностью цилиндрической формой. «Ай, моя же ты прелесть». Где бы мне их ещё прикупить — и можно заняться модернизацией моего «Пионера», переведя его на магазинное заряжание.

За два часа до прибытия в Стокгольм я уже торчал на палубе, натянув и завязав башлык. Уж лучше здесь, на ветру, чем в той тесной и прокуренной коробочке каюты.

Прямо за зданием таможни нас уже с нетерпением поджидал Ахти. Он, бедняга, так соскучился, что даже попытался взять меня на руки, но даже и приподнять не смог.

— Ну ты и вымахал, братец! — удивился он. — Чего же ты тяжёлый такой? Неужто железо беспошлинно в карманах провозишь? — попытался пошутить он и оказался почти прав, в одном из карманов шинели у меня лежал подаренный револьвер.

Пока дед с отцом занимались поисками поставщиков анилиновых красителей, брат Ахти таскал меня по городу, знакомя с достопримечательностями и попутно выспрашивая у меня про домашние новости. Остановились мы, кстати, не у наших родственников, а в припортовой гостинице «Серые водоросли» (Gråalger). Длинное, кирпичное, одноэтажное здание было когда-то казармой шведской морской пехоты. Единственный плюс этой гостиницы был в хорошем отоплении. Всё остальное — газовое освещение, удобства на улице и довольно тонкие стены, которыми разделили общие спальни казарм, было сплошным минусом. Ну, взрослым виднее. С нашими доходами мы могли бы и в «Гранд-отель» заселиться.

Стокгольм оказался островным городом. Совсем как Гельсингфорс. Что, впрочем, и не удивительно, ведь столица нашего княжества и была построена шведами. Далеко мы с братом не путешествовали. Зимой много не напутешествуешь, да, к тому же, Стокгольмская конка в рамках перехода на электричество была закрыта. И нередко приходилось брать извозчика, что довольно сильно било по моему карману, так как Ахти предпочитал путешествовать пешком и отказывался платить за такую роскошь.

С громадным удивлением узнал, что в Швеции левостороннее движение транспорта. Может, это всё-таки не мой мир? Насколько я помню, вся Скандинавия в моём будущем была правосторонней. Или они позже перешли на другую сторону?

Мне все эти помпезные здания были не особо интересны. Меня интересовали специализированные магазины. Измерительных и простых инструментов, оружейные и механические. Но больше всего денег я потратил в автомобильном магазине, где смог приобрести два магнето и десяток свечей германской компании «Бош», но почему-то в упаковке от фирмы «Даймлер-Моторен-Гезелльшафт».

Через три дня после нашего прибытия деньги у меня закончились, и мы с братом просто гуляли по городу. А на обед отправились в один из трактиров возле «Южного театра», где и встретились с дедом и отцом. Батя при виде меня просиял лицом и шустро рванул на встречу.

— Сына! Скажи деду, что ты не против! Богом молю! Там такое! Если мы промедлим, то всё потеряем, — присев передо мною на корточки и приобняв, эмоционально зачастил родитель. — Он не соглашается! А это гарантированная прибыль! Он не понимает!

Я кое-как выкрутился из рук отца и, спрятавшись за не менее удивлённого Ахти, громко спросил у подошедшего деда Кауко.

— Деда, что это с ним? — и указал на отца, который поднялся на ноги и укоризненно на меня посмотрел.

— Деньги твои хочет. Мы на бирже были. А там объявление размещено, о продаже оборудования патронного завода. Матти! Не пугай сыновей! — прикрикнул он на отца. — Пойдёмте обедать, там всё и расскажем.

На обед у нас был уже поднадоевший мне гороховый суп и «пюттипанну» (pyttipannu) — смесь отваренных овощей, поджаренных с яйцом. Ну и чай с сухариками из «лимпы» (limpa) — сладкого хлеба. Отец удивил, взял себе тоже чай вместо пива, и старался пить его медленно и величаво, как дед Кауко, но было видно, что его что-то грызёт изнутри. Он постоянно елозил по лавке и стремился что-то сказать, но, натыкаясь на наши взгляды, сдерживал себя.

— Па, так что там такое продаётся, что ты сам на себя не похож? — первым не выдержал Ахти.

— Норма! Там продаётся Норма! — громко и торжественно прошептал отец и обвел нас возбуждённым взглядом.

— Норма, это которая патронный завод? — удивился я.

— Именно! Они сейчас переезжают из Норвегии в Швецию и продают часть своего производства! Вот! — обратился он к деду. — Матти знает, что такое Норма! Не то что ты!

— Ну, конечно! Вы же оба — чокнутые стрелки! Патронов сжигаете больше чем зарабатываете! Ну куда нам ещё и патронный завод? Где мы его размещать будем?

— Погоди, деда! А что конкретно они продают? И за сколько? Размещать-то есть где, Стокманны мне же острова подарили.

— Да на, читай, — протянул он мне машинописный текст. — Скажи спасибо, что я снял то объявление, — ехидно бросил он моему отцу. — А то бы ты наобъяснял.

Из текста я узнал, что патронный завод «Norma Projektilfabrik A/S» продаёт пороховой цех, капсюльный цех и цех полного цикла выпуска двух типов патронов стандарта 7,65×53 под винтовки «Mauser Argentino», и датский 8×58 под винтовки «Krag-Jørgensen». За всё про всё просили ровно десять тысяч британских фунтов.

— Деда. Я не против такой покупки! Я очень даже за! Но вот кто работать на этом оборудовании будет?

— Тьфу, заразил старший мелкого своими патронами, — сплюнул дед на пол и с опаской покосился в сторону раздаточного окна — не видел ли кто? — Работать как раз есть кому. Пока твой отец метался по всей бирже с криками «всё пропало», я кое-что разузнал. Есть две семьи инженеров-датчан. Они не хотят переезжать в Швецию. Вот можно их и попробовать переманить к нам. Ты другое мне скажи, внук! Зачем нам патроны под аргентинские винтовки и под старый патрон унии? Шведская армия же перешла на шестимиллиметровый патрон.

— Датский патрон подходит под их ружьё-пулемёт, которых передали нашим военным не менее двух десятков. Кроме всего прочего, переходя на новый патрон армии Швеции и Норвегии много винтовок старого калибра пустят в гражданский оборот.

— О как завернул! — восхитился дед. — Ну, ладно, принимается. А с аргентинским что тогда делать? Или просто не покупать эту линию?

— Надо покупать, деда. Ты не смотри что там написано, — постучал я ногтем по объявлению. — Настоящий калибр у этого патрона 7,94 миллиметра. Больше половины всех охотничьих винтовок «Винчестер», «Ремингтон», «Маузер» и «Маннлихер» используют именно этот патрон, — дотошно разъяснил я деду.

По крайней мере, попробую создать свой пулемёт под этот патрон, у аргентинца Фиттипальди это ведь получилось, чем я хуже?

— А чего тогда они эту линию на продажу выставили, если она такая хорошая? — задумчиво почесал свою редкую шевелюру дед Кауко.

— Может им деньги на переезд нужны или рассчитывают больше получить от продажи патронов шведского стандарта. В общем, можете смело тратить мои деньги на это. Я полностью одобряю… Ай! Папа! Ты чего! Не вздумай меня подкинуть, тут потолок низкий! — заголосил я, когда радостный родитель сгрёб меня в охапку и точно намеревался запустить в космос.


Весна 1902 года выдалась дождливой, холодной и противной. Все очень надеялись, что после дня Святой Вальпурги наступят теплые и солнечные дни, чтобы приступить к севу. У меня же были другие проблемы, никак не связанные с погодой.

— Перкеле! Скеида! Да чего тебе ещё надо? Давай, Мауно! Толкай! Сильнее! Ааа! Да! Есть! — я даже запрыгал от радости когда крыльчатка в своем кожухе оделась на коленчатый вал в картере. — Фух. Перерыв.

— Я тогда перекурю, — отреагировал на мои слова Мауно Уотила, мой помощник и командир Улеаборгского пионерского отряда. — Я быстро.

— Да не спеши. Мне тоже успокоиться надо. Вон как руки дрожат, — и я, приподняв руки, растопырил грязные пальцы, которые после приложенных усилий к непослушным деталям заметно подрагивали.

Проводил взглядом своего помощника, выскочившего на задний двор бывшего каретного сарая, который я превратил в свою мастерскую. Во дворике места много не было, но бочку для песка и металлическую урну я пристроил, оборудовав место для курения. Всех курящих туда гоню, отца, братьев и даже деда. Пускай там дымят, а меня, здесь, не травят.

В ремонт этого сарая я вложил последние рубли, которые я снял с безвестных мертвых золотостарателей. Заново отштукатурили и побелили стены и потолок. Провели из дома электропроводку. Застеклили большие окна, которые долгое время были просто заколочены. Немного подлатали крышу и сделали водосток.

На полы денег уже не хватило. Мне хотелось деревянные полы для того чтобы к ним крепить фундаменты необходимых мне станков. Ибо после уборки накопившегося мусора и грязи оказалось, что полы гранитные. Из довольно редкого чёрного гранита с белыми прожилками. Красивые, но совершенно не подходящие для механической мастерской. Да и для каретного сарая тоже. Это кто же в каретном сарае такие полы отгрохал? Или здесь что-то другое планировалось?

Постелить полы мне пообещал отец за счёт семейного бюджета, но летом. Приезжавший братец Эса снял размеры и заверил, что запас сосновых досок, которые можно пустить на полы, на складе у нашего дяди Каарло достаточный.

Из станков пока я смог прикупить только маленький токарный станок с ножным приводом и ручной механический пресс. Да с разрешения нашего управляющего кирпичным заводом Кевина Райта позаимствовал в его мастерской точильно-шлифовальный станок с ножным же приводом.

Были надежды запитать приводы обоих станков от электродвигателя, но Антон Кряков, наш заводской электрик, разбил все мои надежды, ткнув пальцем в договор предоставления услуг от местной электростанции. В котором было оговорено использование электричества только для освещения.

Вот я и решил попытаться собрать двигатель внутреннего сгорания для привода. После всех прикидок, рисунков и сравнения с нынешними технологиями обработки металла я пришёл к выводу, что замахиваться на китайский «Лифан» ещё рано. И решил попытаться сотворить одноцилиндровый, четырехтактный, карбюраторный, принудительного воздушного охлаждения, легендарный «ДМ-1».

Он, наверное, был самым массовым отечественным движком, который ставили на мотоблоки, и который нам в починку волокли граждане. А так как запчастей на это чудо постоянно не хватало, то многие вещи мы делали сами. Точили жиклёры, резали пружины для стартеров и подгоняли систему компрессии с других движков. В общем, я этот пятисильный двигатель знал очень хорошо. Но отталкиваться пришлось не от моих знаний, а от размеров имеющихся у меня подшипников.

И вот с этой самой системой компрессии у меня и случился затык. Долго и нудно перебирал в голове варианты пока не вспомнил про «ЗиД-4.5». Проще него из знакомых мне двигателей был только германский веломоторчик «MAW». Но к той крохе без алюминиевого литья подступится будет крайне сложно. Поэтому я свой выбор остановил на двигателе завода имени Дегтярёва.

Это даже представить трудно сколько бумаги, нервов и денег, я извёл чтобы получить от литейщиков и токарей необходимые мне части! Хорошо, что не стеснялся с деда стряхивать дополнительный кэш, когда он приезжал из столицы. А ещё больше терпения нужно было чтобы напильниками подогнать эти части под то, что мне требовалось.

В этой грубой работе мне большую помощь оказал Мауно Уотила, которому я предложил работу с фиксированной почасовой оплатой. Так-то у него была и учёба, и его пионеры, и работа на бондарном заводе. Но он всё равно находил время по воскресеньям чтобы мне помочь, ну и подзаработать десять пенни в час.

— Поливает нещадно. Ты всё равно на вокзал пойдёшь? — спросил меня, вернувшийся с улицы, мальчишка.

— А куда деваться? Дед на вечернем поезде приедет. Надо встретить. И не пойду, а позвоню на телефонную станцию и вызову экипаж. Старый же с багажом будет.

— Телефон — это хорошо, — согласился со мной Мауно. — А мне что делать?

— Оставайся, приберись только. И начинай рокер зачищать. Или, если хочешь, поехали со мной, я тебя до приюта подброшу.

— Не. Я останусь.

— Ну, смотри сам. Только микрометром чаще измеряй, — отдал я последние распоряжения и поспешил в жилую часть дома.

Кто бы знал чего стоило мне найти точные измерительные инструменты в метрическом исчислении в нашей глуши. Еле нашёл побитый жизнью микрометр американской фирмы «Браун и Шарп». Зато во время поездки в Швецию я оторвался по полной и приобрёл с запасом измерительного инструмента.

— Чего это у тебя ногти такие грязные? — неожиданно наехал на меня дед Кауко, когда мы наконец добрались с вокзала до дома и разгрузили его багаж.

— Двигатель мастерю, — буркнул я. — Не успел вычистить.

— Опять что-то патентовать придётся?

— Там всё надо будет патентовать. Не сейчас, а когда закончу, — успокоил я деда.

— Ну-ну, — пробормотал он и неожиданно огорошил меня. — Завтра с утра домой езжай! Там мать твоя вся в слезах и панике!

— Случилось чего? — обеспокоенно влезла в нашу беседу бабушка Тейя. — Помер кто?

— Тьфу на тебя, калоша старая! Ничего страшного. Письмо пришло! Требуют твоего внука к царю привезти. Летом.

— Ох, Святая Мария! За что? Зачем? Зачем им наш ребёнок сдался? — и бабуля неожиданно заплакала.

— Во! И дома такая же хрень! Все бабы плачут и рыдают! Так что утром на наш поезд садись и езжай домой, мать успокаивать. В лицей твой я записку напишу. Пусть отпуск тебе на пару дней дадут…

Загрузка...