Великий диктатор

Глава 31

Не сказать, что после отъезда на учёбу в Улеаборг я был дома редко, но моему приезду все очень обрадовались. Особо радовался мой тонтту, теплым облачком носящийся вокруг меня. Мама предъявила письмо-приглашение на посещение царской резиденции в августе месяце, за подписью министра императорского двора. Приглашение оказалось именным, лично мне, Матвею Матвеевичу Хухта, плюс ещё одно лицо для сопровождения. Естественно, таким лицом самоназначила себя мама и уже успела убедить всех, что никому не отдаст своего ребёнка. С чего она взяла, что меня собираются отбирать, я так и не понял. А при попытке её успокоить, ещё отхватил и подзатыльник.

— Мама! Да никто не собирается меня отбирать. Это, наверное, из-за моих книг. А если и решат чего, так ты же со мной. Я царю врежу, а ты царице — и убежи… Ой! — мне прилетела от родительницы крепкая затрещина.

— Даже не смей ничего плохого задумывать на наших монархов! Ты меня понял? — меня ухватили за шиворот и, приподняв, заглянули прямо в глаза.

— Д-да, мам! Понял! Что с тобой? — меня ещё пару секунд подержали на весу, разглядывая в упор, после чего я был обнят и залит материнскими слезами.

По-моему, мне надо линять из этого дурдома как можно скорее. Зря меня дед сюда отправил. До августа ещё далеко, всё само собой успокоится и устаканится.

А ночью мне приснился чудесный сон. Я летал над островом или полуостровом с множеством озёр, рек и водопадов. А вершина самого высокого холма была со старым вулканическим кратером, на дне которого лежал расколотый на две половинки рыжий камень-сейд. И даже, скорее, не расколотый, а разрезанный неизвестным способом, так как стенки разреза были идеально ровными. От этого странного камня исходило знакомое тепло, точно такое же, как и от моего домового и от сейда, под которым я пролазил в пятилетнем возрасте.

Проснулся с счастливой улыбкой и долго лежал в постели, вспоминая сон. Что же это я такое увидел? Или это проделки моего Хиири? И он мне так показал где жил и родился? Тогда, получается, что сейды — это их домики или яйца, откуда они и вылупляются. Красивая и интересная гипотеза. Можно будет даже вставить в какой-нибудь рассказ.

За завтраком выяснилось, что всем обитателям дома приснилось что-то хорошее. Анью — её будущая свадьба. Бабушке Ютте — её мама, с которой она во сне собирала грибы. А отцу с мамой — какие-то хорошие эпизоды из их детства. В общем, похоже, Тонтту поработал семейным психологом, убрав у всех негатив из-за полученного письма.

Что тут же проявилось в том, что меня выперли из родного дома в город, продолжать и дальше грызть гранит науки. А я так надеялся остаться на пару дней, повидаться со своими пионерами и вволю пострелять. В городе просто негде было. Вернее, тир существовал и вход в него стоил немного, но по правилам посещать его могли лица только с четырнадцати лет.

Пока ждал поезд, наблюдал как в одном из соседних с вокзалом дворов мужик обжигает какую-то тушу паяльной лампой. Вроде только недавно предложил своим родственникам такой способ, а ты же смотри — уже и в селе лампами пользуются.

Эта лампа не выходила у меня из головы всю поездку в город. Я так и этак прикидывал как можно её использовать для пайки или даже для сварки. Медь точно можно при её помощи варить, а вот латунь или бронзу — даже не знаю. Интересно, а газовая сварка уже есть? Что-то я ничего подобного ещё нигде не видел. Надо будет поинтересоваться, смогут ли Нюберги мне в этом помочь. Ведь именно Карл Нюберг, мой дальний родственник через супругу моего старшего брата Кауко, и был изобретателем и производителем паяльной лампы.

Но идти с этим вопросом напрямую к Нюбергам я не стал. Спасибо, научен. Озаботил этим деда. Чтобы потом не было воплей и подзатыльников от этого старого пердуна об упущенной выгоде. Рисунок нарисовал, описал что и как по моей идеи должно было работать, да и отдал ему с просьбой не затягивать.

Мой десятый день рождения отпраздновали в городе. Так как он пришелся на вторник, то всё ограничилось праздничным ужином и подарками. Дед Кауко, вскладчину с приехавшим из Гельсингфорса Ээро Эркко, подарил, наверное, самый дорогой подарок из всех. Печатную машинку «Underwood-5» с шведской клавиатурой, с буквами «Å, Ä, Ö», что позволяло печатать и на шведском и на финском языках. Отсутствовали только лишь буквы «Š и Ž», но дорисовать гачек к стандартным S и Z можно было и от руки. Как позже рассказал мне дед Кауко, эта машинка в Гельсингфорсе стоила аж семьсот марок.

Мои бедные уши горели огнём наверное ещё пару дней после днюхи. И всё из-за моей недальновидности. Не знаю почему, но в той местности, куда я попал, дёргать за уши на день рождения было не принято. Хотя, как я читал в книгах своего времени, в остальной империи, это традиция вполне себе существовала.

Ну, и ради прикола, я стал дергать за уши именинников из своей детской банды. Естественно и моим ушам тоже доставалось во время моих дней рождений. И как-то незаметно эта наша традиция распространилась сначала на всех детей в селе, затем перекинулась на взрослых и вместе с ними вернулась к нам на хутор. Бумеранг вернулся. Конечно, кто-то из гостей таскал мои уши нежно и осторожно, а кое-кто, как дед Кауко, приподнимал меня за мои ушки на полном серьёзе, даже слёзы на глазах наворачивались. Но я стойко терпел и дал себе слово, что отомщу ему на его днюхе.

Переводные экзамены в шестой класс через неделю после дня рождения я сдал, можно сказать — с лёгкостью. А вот Микки пришлось попотеть. Всё же по возрасту он, как и я, должен был ещё учиться в начальной школе. И если мне хоть частично помогали знания из первой жизни, то бедный кузен грыз тот самый гранит науки в прямом смысле. И иногда давился гранитными крошками. Поэтому мне и приходилось постоянно его опекать и направлять в нужную сторону.

Зря я строил планы на начавшие летние каникулы. Их похерил опять-таки дед, который назначил меня переводчиком к датчанам-инженерам. Микки тоже не повезло, его дед отправил поработать учётчиком по приему кирпичей на начавшей стройке на моём «Зелёном» острове. Деду вместе с покупкой части «Нормы» удалось сманить и две семьи датчан, работавших на заводе инженерами.

По какой-то неведомой причине эти датчане не захотели переезжать в Швецию и уж тем более возвращаться в Данию. Было их довольно прилично. Две старшие семьи и четыре младшие, семьи детей инженеров. И все, так или иначе, работали на патронном заводе.

Когда они жили в Норвегии, то у них не было причин изучать шведский язык. Дед, хоть и знал пару десятков датских слов, в основном матерно-морских, но общался с датчанами на английском языке, который главы семейств знали практически идеально. Но так как дед Кауко не мог находиться сразу в нескольких местах, то в качестве переводчика привлек меня, дав наказ учить ещё и датский. Блин, не было печали. И зачем я согласился на просьбу отца купить завод в Стокгольме?

Не забыл дед похвастаться мной перед датчанами и как начинающим мастером-оружейником, предъявив им один из моих однозарядных «Пионеров». К моему глубокому удивлению Кристоффер Бондер — инженер-капсюльщик, мою поделку похвалил.

— Прекрасный учебный пистолет. И если, как вы говорите, сделан из обрезков старых винтовочных стволов, то и должен быть довольно дешев в производстве. Вы его патентовали, герр Хухта? — обратился он к деду.

— Да, герр Бондер. Но только в княжестве и в унии. Вы думаете, у этой поделки есть какой-то шанс на коммерческий успех?

— Ну, если немного доработать. Но это не ко мне. А вот юному мастеру нужно учиться. Хотите, я попробую уговорить одного старого мастера-оружейника стать учителем вашего внука? Тем более, что мне всё равно нужно будет ехать вербовать рабочих в родной Дании.

— Было бы неплохо. Если у вас это получится, то мы обеспечим такого мастера жильём и окладом.

Ну, вот, опять всё без меня порешали. Хотя обсуждали вроде меня и мой пистолет, а моего мнения так никто и не спросил, хочу ли я мастера-наставника себе? Да ещё старого! Чему он меня может научить? Как делать мушкеты и дуэльные пистолеты? Тьфу! Обидно!

Обидно было и другое — дед без моего ведома отдал «Песчаный» остров датчанам. Приехав первый раз посмотреть куда же их, собственно, зазывают работать и жить, они, по словам деда, прям влюбились в мой маленький остров и потребовали его себе под строительство домов. Короче, после долгих и жарких споров дед согласился отдать им остров в личное владение, но только после десяти лет с момента начала полной работы завода. В моём владении оставался лишь небольшой кусочек земли на юго-западной оконечности острова, через который должны будут пройти мосты.

Тогда же, во время споров за остров, было решёно, что в первую очередь будет строиться капсульный цех и пороховой. Связанно это было с тем, что линия по выпуску капсюлей производила бердановский стандарт. Что могло дать неплохую прибыль, так как все российские патронные заводы перешли на выпуск капсюлей к патронам трехлинейного калибра.

Также я узнал, что вместе с оборудованием нам достались ограниченные лицензии на патенты по производству пороха и патронов. По патронным лицензиям наши линии могли выпускать не более десяти тысяч патронов в сутки каждая. А пороховая лицензия вообще меня поразила. Даже не знаю каким способом «Норма» смогла получить лицензию на Нобелевский баллистит, патент от 1888 года за номером 1471. И самое главное — почему отдала вместе с производственной линией? Но эта бумага давала нам право на выпуск бездымного пороха в количестве не превышающим двухсот шведских фунтов в сутки. А это — восемьдесят пять килограмм пороха. Учитывая, что на патрон надо только два с половинной грамма пороха, то мы полностью перекрывали все наши потребности.

— Государя императора и государыню императрицу величать только Ваше Величество, их дочерей, если они будут участвовать в этой встрече — Ваше Высочество. Это понятно? — спросил майор Ааро Корханен. Помнится, в прошлый свой приезд к нам, за моей фотографией, он был ротмистром. Растёт, однако.

— Да, господин майор, — почти синхронно ответили мы с матушкой.

— Сударыня и вы, молодой человек, вы хорошо знаете русский язык, поэтому общайтесь только на нём. Привычное вам обращение «херра» к кому либо из мужчин в русском языке имеет некоторую оскорбительную двусмысленность, — монотонно бубнил Ааро Корханен.

Эти многочисленные инструктажи уже немного начали раздражать. Первый инструктаж майор провел ещё у нас дома, когда подбирали одежду для визита к императорской семье. Меня, как куклу, переодевали трижды и остановились на самом первом варианте, повседневном мундире лицея.

В вагоне генерал-губернатора, который специально прислали за нами, нас ещё и тщательно обыскали. Маму, естественно, обыскивала женщина и в отдельном купе, а я обошелся выворачиванием карманов и проверкой двух томиков моих новых книг, которые я прихватил в качестве подарка. Книга — лучший подарок! А то у меня были мысли прихватить всякой всячины, вертушек для царевн, зимнюю удочку для царя и пакетики с чаем для царицы.

Мои поползновения на чай пресёк дед Кауко, который заявил:

— Даже не вздумай! Мы с Стокманнами уже подписали договор с Густавом Паулигом о производстве чая в мешочках. А что на ум царю взбредёт, один хийси знает. Отдаст кому ещё — и поминай наши доходы. И прочего ничего не тащи, не позорься. Вон, книжки свои последние со сказками возьми лучше. И на, денег возьми, — протянул он мне две купюры по пятьдесят марок. — А то туда везут, а назад могут и забыть. Хоть на поезде доберётесь.

Из Улеаборга наш маленький состав, состоящий всего из двух вагонов и паровоза, выехал вечером. С таким расчётом, чтобы прибыть в Котку рано утром и предстать перед императорской четой сразу после их завтрака. В этом году императорская чета отдыхала в «русской избе», на даче отца Николая II, Александра III. Как я понял из скупой информации, которой с нами делился господин майор, царская семья запланировала встречу со мной в свой последний день отдыха в княжестве. И сразу же после второго завтрака убывала на свою яхту. Интересно, а когда у них второй завтрак? А нас там кормить будут?

Но на мои вопросы у жандарма ответов не было. Выходит, что я как тот слон, которого по городу водили. Посмотрят на «неведомую зверушку», похвалят и забудут. Может, и правда, стоит Николашку попробовать завалить? Что-нибудь длинное и острое ему в глаз засадить, прям до мозга.

А толку? Что это даст? Кто царем станет? Михаил? Не думаю, что что-то изменится в политике государства. Меня, конечно, не казнят, мал ещё, да и общество в империи дурное, любит за террористов вступаться. А вот семью жалко, съедят её. Причем, свои же, финны. Не, нафиг, я и маме обещание дал, что не буду ничего дурного замышлять на наших монархов. Но вот когда они станут не монархами, вот тогда и можно с них профит поиметь, в лихую годину попробовать спасти царевен в обмен на деньги лежащие за границей. На этой мысли я и заснул под стук вагонных колёс.

Ранним утром, сразу после превосходного и обильного завтрака, господин майор опять включил свою пластинку инструктажа, как нам вести себя в присутствии монархов. Но толком не успел разойтись, как наш короткий поезд прибыл прямо внутрь крепости Кюминлинна, где нас уже дожидались конные экипажи.

Пересадка из поезда в коляски и довольно быстрое движение в крепости и по дороге, не дали мне возможности рассмотреть получше эту крепость-звезду, построенную по указанию Суворова. Десять минут поездки — и мы въехали на территорию царской резиденции в Лангинкоски. Сама дача Александра III располагалась на отдельном острове, куда вёл деревянный мост с воротами, охраняемыми двумя солдатами и целым штабс-капитаном.

Проверка нашего приглашения не заняла много времени, и я с мамой, в сопровождении штабса, вступил на мост. Наш майор остался за забором, надеюсь дожидаться нас, чтобы доставить обратно.

Дача представляла из себя деревянный дом из крашенного в коричневый цвет бруса, с мансардой и с длинным крытым крыльцом вдоль всего строения. Николай и Александра уже находились на крыльце. Императрица полусидела-полулежала в инвалидном кресле, укрытая клетчатым пледом, и курила длинную пахитосу. Император сидел рядом с ней на стуле и с жаром что-то ей доказывал, размахивая правой рукой с зажатой в ней дымящийся папиросой. А вот принцесс нигде видно не было. Может их позже позовут?

При виде подходящих нас, Николай прекратил свой монолог. Улыбнулся и после доклада штаб-ротмистра и передачи нашего письма-приглашения, сопровождавший офицер был отпущен.

— Здравствуйте, Ваши Величества, — по очереди поздоровались мы, а монаршие супруги переглянулись и заулыбались, не забыв поздороваться в ответ, поименовав маму — сударыней, а меня — милым мальчиком. Маме предложили стул, а меня оставили стоять пешком.

И тут же начали задавать множество вопросов. Императрицу в основном интересовало, как я в столь малом возрасте придумываю такие замечательные сказки и откуда беру сюжеты. Слава Богу, что мы получили приглашение заранее, и у меня было время подумать, что отвечать на подобные вопросы. Отдал ей привезенные с собой два томика с переделанными «Джингликами» на русском языке, которые специально напечатали в дорогом исполнении и с шикарной обложкой в типографии Стокманнов.

Николая же интересовала практическая часть моих литературных знаний и умений.

— Матвей, а ты можешь, вот прямо сейчас, что-нибудь сочинить? — улыбаясь в усы спросил меня самодержец.

— Ваше Величество, стихи, просто так, из неоткуда, не рождаются. Не пишутся…

И тут же, вспомнил подходящее стихотворение Андрея Вознесенского. И не сдержавшись, процитировал его:

Александра Фёдоровна захлопала в ладоши, а взгляд императора потяжелел и он укоризненно мне бросил, перейдя в обращении на вы:

— С таким настроем, молодой человек, вас, как поэта, забудут очень быстро.

— Извините, Ваше Величество! Виноват, исправлюсь! Минутку.

Хотя исправляться даже и не собирался. Обидеться, так обидеться. Прикрыв глаза вспомнил стихи, написанные по мотивам «Наверное, это старость» Ольги Бакулиной. Читаные в прошлой жизни, в интернете и запавшие мне в душу. Чуть-чуть их подправив, выдал:

— А вот это намного лучше, — улыбнулся император и попросил. — Запишите мне эти стихи. — И вытащив из нагрудного кармана блокнот, вырвал лист и протянул вместе с карандашом. — Впрочем, на обратной стороне, запишите и первый ваш стих. Хоть он и был неуместен, но есть в нём что-то особенное.

Внезапно императрица показала супругу какой-то знак и, выхватив откуда-то колокольчик, зазвенела им. Появившаяся служанка, а может и фрейлина, фиг их знает, ухватила коляску с царицей и укатила в дом.

— Извините, Александре Федоровне нездоровится, — внезапно повинился перед нами царь.

Ну, ещё бы ей не здоровилось. За тот час, пока шел мой допрос, она скурила не меньше десяти папирос. Да и Николай от неё не отставал и дымил как паровоз.

— Какие нибудь просьбы или пожелания есть? — тем временем поинтересовался государь у моей матушки.

— Нет, Ваше Величество! Спасибо, Ваше Величество!

— А у вас молодой человек? — император так и не вернулся к общению на ты, как это было в самом начале встречи.

— Да, Ваше Величество, есть одна просьба. Верните нам в село в школу русский язык.

— Ммм. Не понял. Как это вернуть? — удивился Николай.

— Вот, мама лучше расскажет, как у нас в школе преподавали русский язык, а затем отменили.

И мама рассказала. Сначала немного смущаясь, но быстро избавившись от своего смущения, поведала самодержцу о истории появления у нас в школе учительницы русского языка и о том, что в дальнейшем произошло.

— Ясно. Насколько я знаю, в княжестве русский язык обязаны преподавать во всех гимназиях без исключения. Но у вас в селе только начальная школа. И вы, молодой человек, хотите, чтобы я поспособствовал открытию гимназии у вас в селе?

— Да, Ваше Величество. Но у нас эти школы называются не гимназиями, а народными средними школами, — зачем-то пояснил я, и тут же получил отлуп за свой слишком болтливый язык.

— А вы дерзки не по годам, юноша. Я не просил вас поправлять меня. Впрочем, раз я сам спросил о просьбах, то постараюсь помочь вам.

На чём высочайшая аудиенция была окончена, и царь, распрощавшись с нами, ушёл в дом, а я с мамой потопал к мосту. Сразу за воротами штабс-капитан протянул нам бумажный свёрток и пояснил:

— Подарки от государя и государыни. Сейчас не открывайте, посмотрите в поезде.

Но зайдя в купе дожидавшегося нас поезда, вместо рассматривания полученных подарков, я был схвачен мамой за волосы на висках и подвергся лютой выволочке за дерзость в отношении царя. Больно было неимоверно, но я сдержал себя — и так и не заплакал. М-да, мне эта встреча с монархами явно выйдет боком. И перкеле меня дернул заняться литературой? Ну, да ладно, прорвёмся как нибудь.

Конец первой книги.