Великий диктатор

Глава 25

Когда в парке «Эспланады» Гельсингфорса поднялась какая-то нездоровая суета, Аксель Лиль только-только удобно устроился на лавочке. Он специально сел посередине, по бокам от себя разместив трость и зонтик. Его друзья, Арвид Неовиус и Рудольф Эльвинг, с которыми он намеревался сегодня устроить мальчишник в ресторане «Клиппан», по какой-то причине задерживались. А желающих присесть на свободное место, даже к незнакомому человеку, всегда хватало. А так и приличии соблюдены, и никто его не побеспокоит.

Надо бы попенять Рудольфу, как члену городского совета, на малое количество лавочек в парке, подумал Аксель, но развить эту мысль не успел. Из-за здания Шведского театра стали вылетать, как мячи для крикета, мальчишки-газетчики, что-то орущие во всю свою глотку. Народ засуетился, газеты расхватывались прямо на лету, и до опешившего Акселя добрался только один мальчишка со всего двумя экземплярами «Финской правды» в руках.

— Пулемёты! Нам нужны пулемёты! — прохрипел он явно из последних сил и слегка помахал двумя газетками.

— Держи, — кинул мужчина мальчишке монетку в пять пенни и, получив газету на руки, тут же забыл о газетчике, переключив всё внимание на передовую статью. Хоть Аксель и был активным членом шведской партии и читать крестьянскую прессу ему было не к лицу, особенно здесь, прилюдно, в парке, но статья с заголовком «Пулемёты для Особой Китайской бригады» привлекла его внимания и, начав читать, он увлёкся. Всё же Ээро Эркко один из лучших журналистов Финляндии, промелькнула где-то на задворках сознания, занятого обработкой читаемого текста, мысль.

Аксель Лиль так увлекся чтением, что пропустил появление своих приятелей. Оторвался только тогда, когда кто-то, подобрав его зонтик с лавки, присел рядом. Мужчина было дёрнулся отчитать нахала, но наткнулся на насмешливый взгляд Рудольфа Эльвинга. А подняв голову, обнаружил и стоящего рядом Арвида Неовиуса.

— Чем ты так увлечён? Ба! Да это же «Финская правда»! Арвид, погляди на нашего умника — и что он читает! И что интересного пишут? Поднялись цены на картофель? — Эльвинг, или как он предпочитал трансформировать свою фамилию в Эльфинг, пребывал явно в хорошем расположении духа, чего нельзя было сказать про Арвида Неовиуса. Их друг — марксист явно страдал с похмелья и выглядел мрачным и помятым. Он был единственный из этой троицы, кто не состоял в шведской народной партии, а почти в открытую заявлял о своём членстве в РСДРП. И даже успел поучаствовать в её первом съезде в Минске.

— Да вот. Наш малыш Хухта опять учудил! Прислал Ээро Эркко чек на тысячу франков, которые получил за издание своих книг во Франции. И попросил того купить на эти деньги пулемёт и передать в Китайскую бригаду.

— Кто бы ему позволил? — сдвинув тросточку Акселя, приземлился на лавочку и Арвид, обдав своего приятеля ядрёным перегаром.

— Фу! — замахал Аксель на него газетой. — Ты что вчера пил? Керосин, что ли? И что ты имеешь ввиду, что Эркко всё подстроил для своей статьи?

— Не помню что пил. А с Эркко станется. Хотя, хорошая придумка. Сейчас все ринутся тоже что-то для армии жертвовать.

— Здесь фотография чека на предъявителя, с именем Матти Хухта. На, сам прочти!

— Ой! Мне бы пива. А ты газеты суёшь, — слабо возмутился его приятель, но на фотографию взглянул. — Нет! Не думаю. Без одобрения взрослых ребёнок этого бы не сделал сам.

— Давай мне, — забрал газету из рук приятеля Эльвинг и принялся читать. — А что? Хорошая идея! И очень выгодна нам — произнёс Рудольф, закончив чтение.

— Нам?! — искренне удивился Аксель. — Это как же?

— В редакции «Финской правды» открыт пункт сбора помощи. Завернём туда и внесём пожертвования…

— Ты с ума сошёл? Что про нас подумают однопартийцы? — возмутился Лиль.

— Что мы патриоты своей страны. Если наши газеты закрыты, то внесём в фонд «аграриев» и расписку возьмём. А если они будут печатать списки жертвователей, то ты и с этой распиской, и с этой газетой в понедельник пойдёшь в канцелярию генерал-губернатора. Где и попросишь снять запрет на наши газеты «Викинг» и «Новая пресса» для начала сбора помощи военным. Думаю, что не откажут. Тем более, я в воскресенье объеду всех наших сенаторов и попрошу о всемерной поддержке, — Эльвинг покопался в своём бумажнике и извлек купюру. — Вот, я готов пожертвовать пятьсот марок.

— Я на мели, — пробормотал Арвид. — На сегодня хватит погулять, но за более крупной суммой надо идти в банк или к отцу.

— Не думаю, что это хорошая идея, в твоём состоянии попадаться на глаза генералу. Твой отец тебя, ещё чего доброго, под домашний арест определит.

— Да, папа Фритьоф такой. Так что, пожертвования — это без меня.

— Я думаю, что и моих пятисот марок хватит. А с вас оплата ресторана тогда, — и совершенно неожиданно для всех окружающих громко свистнул, привлекая внимание и останавливая проезжающий мимо экипаж.

— Ты бы хоть предупреждал, — осуждающе произнёс марксист, вставая с лавочки. — Я даже малость в себя пришёл от неожиданности.

Аксель Лиль, подобрав свои зонтик и трость, тоже поспешил вслед за приятелями, уже усаживающимися в коляску. Давно зная Эльвинга, он чего-то подобного и ожидал от товарища, который своими выходками просто обожал эпатировать окружающую публику.

Конец апреля принёс новости, которые меня полностью убедили, что этот мир не мой, прежний, а какая-то параллельная реальность. Вместо того чтобы распустить финские войска, власти решили их отправить в «Жёлтую Россию», как назвал в своей статье, опубликованной в «Петербургском листке», журналист Илья Левитов территории Маньчжурии, доставшиеся империи после подавления восстания ихэтуаней.

Всё финляндское общество моментально разделилось на два лагеря: на тех, кто был за сохранение армии даже таким оригинальным способом, и тех, кто против. Так как войска отправлялись на восток, на десять лет, то срок службы по призыву был поднят до пяти лет, с отменой всех предыдущих льгот. Я до этого как-то особо и не интересовался тем как и почему служат финны. А теперь с удивлением узнал, что до сегодняшнего дня срок службы составлял всего два года для получивших четырёхлетнее образование и один год для выпускников училищ и университетов.

До злополучного указа служба в местных подразделениях считалась чистой синекурой. За исключением Абоского и Улеаборгского батальонов все остальные части занимались лишь шагистикой, стрельбами и раз в год участвовали в парадах. К тому же, солдат нередко привлекали к довольно неплохо оплачиваемым строительным работам. И, естественно, увеличение срока службы и перевод из резервных рот в стрелковые батальоны рядовой и унтер-офицерский состав восприняли неоднозначно.

Было даже несколько случаев, когда офицеры подали прошения об отставке и переводе в Улеаборгский батальон, который внезапно преобразовали в пограничную бригаду и переподчинили российскому министерству финансов. Всё это подробно освещалось в прессе. И после вала критики читателей в отношении этих офицеров, многие из них отозвали свои прошения.

Полностью убедившись что это другой мир, я понял, что могу делать всё, что захочу, и решил внести свой небольшой вклад в происходящее. А точнее, отправить Ээро Эркко чек на тысячу франков, который зимой мы получили от Стокманнов. Своими действиями я убивал сразу двух зайцев: мстил деду, который по какой-то мне неведомой причине начал патентную регистрацию схемы моего дровокола на своё имя, и вносил свой посильный вклад в защиту солдат в будущей русско-японской войне.

В работах по созданию горизонтального дровокола принимали участие кроме меня ещё и наш англичанин, мистер Райт, и мой дядя Каарло. Идея была моя, а работа руками и финансирование — их. О том, что дед в отправленных на регистрацию в патентное бюро Гельсингфорса документах поставил своё имя, я узнал из полученной почты в отчёте нашего юриста. Подходить и интересоваться, что дед творит, я не стал. Раз сам не сказал, то и тут отмажется.

Написал довольно небольшое письмо главному редактору «Финской правды», с просьбой обратить его внимание, что головные уборы в стрелковых батальонах имеют белый верх и очень хорошо демаскируют. А самоё главное, попросил того поспособствовать в покупке любого доступного пулемёта (konekivääri), патронов к нему и передаче в любое подразделение финляндской армии, отправляющийся в Китай. «Вокруг них будут тысячи и тысячи туземцев, а у них — только лёгкое стрелковое оружие», — добавил я эмоций, не забыв разъяснить, что это за чек и откуда он у меня взялся. А то дотошный дядя Ээро может и вернуть его письмом моим родителям.

Не доверяя местной почте, опять-таки по рекомендации Ээро Эркко, я собирался отправить заказное письмо с помощью её железнодорожного аналога. В 1890 году местная почтовая служба была присоединена к имперскому министерству почт и телеграфов, и нередки были случаи перлюстрации отправлений. Тем более, что я уже несколько раз пользовался услугами железнодорожной почты, отправляя свои рассказы или стихи в столицу.

Случай попасть в Улеаборг и отправить письмо, подвернулся довольно скоро. Мне и так нужно было в город, в оружейный магазин, и я уже собирался попросить о поездке кого-либо, но не успел. Дед сам взял меня с собой за покупками. Он продолжал моё обучение на собственном примере, покупая или продавая что-либо, попутно рассказывая и объясняя, а вечером частенько устраивал экзамены, проверяя что я запомнил, какие были цены и почему он выбрал именно это, а не то. В этот раз я успел только пообедать после школы, как мы, я, дед Кауко и мой брат Эса, выехали в столицу губернии на двух фурах за солью.

Проезжая мимо вокзала, я отпросился на пять минуток «отправить письмо», пообещав догнать их на складе. Мог бы и не спешить, соли на складе хватило только на дедову фуру. Дед Кауко поворчав на нерасторопных торгашей, оставил меня и брата дожидаться, когда подвезут соль из порта, а сам поехал домой.

— Эса, мне надо в оружейный заскочить. Без меня справишься? — обратился я к брату, который воспринял вполне спокойно приказ деда остаться и дождаться соль, и сейчас, сидя на облучке фуры, читал юмористическую повесть «Сапожники Нумми» Алексиса Киви.

— Пфф, — фыркнул брат и, оторвавшись от книги, поинтересовался. — Опять патроны? Ты же вроде недавно брал пару сотен, или вы уже сожгли их?

В ответ я только пожал плечами.

— Ну, мы же много стреляем. И я не только патроны. Я и новые винтовки заказал. Только деду не говори, хорошо?

— Ого. Дорого небось? — и хитро прищурившись, спросил. — Чем задобришь моё молчание?

— Винтовку хочешь?

— Твою пукалку? Не, мне такое не нужно.

— А берданку? И сотню патронов?

— Издеваешься, мелкий? Откуда у тебя берданка?

— Ты мне не веришь? Когда я тебя обманывал?

Отдавать в качестве подарка за молчание одну из найденных на телах мертвых золотостарателей винтовку было жалко, но ещё как минимум три-четыре года стрелять из этого четырехлинейного монстра для моей мелкой тушки было крайне опасно. Переделочную винтовку Квашневского я, конечно, сохраню, но вот простой берданкой и пожертвовать можно.

— Хмм! Ты это серьёзно, Матти?

— Вот те крест! — перекрестился я и добавил для верности. — Чтоб я лопнул, ежели обману.

— Хррр, — хрюкнул в ответ братец. — Тебя надо несколько лет откармливать, чтобы ты лопнул. Ладно, поверю и даже не буду спрашивать откуда у тебя винтовка. Ты другое скажи, там у тебя много груза? Ты же в магазин херра Кухуса? Может, ты меня там подождёшь?

На этом и договорились, и я рванул в оружейный магазин. Все дело было в том, что мы расстреляли ствол на моём итальянском карабине. На последних пострелушках внезапно выяснилось, что попасть точно в цель даже со ста метров практически невозможно. Мы с пацанами сначала грешили на сбитый кем-то прицел, но пристрелка, ситуацию не исправила. Что на самом деле было причиной этой проблеме, я мог только предполагать. Или сказалось невысокое итальянское качество, или изначально небольшой жизненный ресурс ствола. Всё-таки это был кавалерийский мушкет (Moschetto da Cavalleria), как он значился в документах. И стрелять из него предполагалось немного. Хотя могу и ошибаться.

С самим торговцем у меня сложились странные отношения. Первый раз у херра Кухуса мне покупал патроны дед. Затем он пару раз писал хозяину магазина записки, а покупал уже я. Но последний год торговец мне верил на слово и продавал патроны без каких-либо подтверждающих документов. Месяц назад я решил проверить, можно ли у него купить что-нибудь более серьёзное. И покопавшись в его каталоге, нашёл мой карабин. Правда цена на него была значительно выше той, которую выложил отец в Гельсингфорсе пять лет назад.

— Херра Кухус, я могу у вас заказать парочку таких винтовок? — обратился я к хозяину магазина, когда после ухода очередного клиента мы остались практически наедине, если не считать его приказчика занимавшегося подсчётом каких-то патронов. — Вот, номер тридцать четыре в вашем каталоге, — ткнул я пальцем в рекламный журнал.

— Хм, — мужчина посмотрел на меня очень странно, но тем не менее ответил согласием. — Конечно, молодой господин. Вы можете заказать что угодно, но оружие, я отпущу только взрослому.

Я на пару минут подзавис, пытаясь определить, кого из знакомых взрослых можно будет привлечь к этой покупке более безопасно для меня. И остановив свой выбор на своём старшем брате Кауко, который проживал в городе и работал телеграфистом на железнодорожном вокзале.

— Хорошо, херра Кухус. А вас устроит, если я расплачусь рублями? — решил я всё же потратить часть денежной заначки снятой с мертвых золотодобытчиков.

— Не вижу никаких проблем, молодой человек. Так что? Заказываете?

Естественно, я заказал. Два карабина, пятьсот патронов и деревянную кобуру-приклад к имеющемуся у меня пистолету Бергман № 3. И вот теперь настал день «Х», когда я получу на руки оплаченные и уже находящиеся в магазине мои покупки. Правда, брат будет другой, но не суть. Главное, что и ему выдадут.

Пока в магазине господина Кухуса дождался появления нашей фуры, весь извёлся, успеет ли братец к закрытию магазина или нет. Но всё прошло стандартно. И Эса успел, и ему спокойно выдали мой товар, и даже помогли загрузить под тент повозки.

— И куда ты будешь девать всё это добро? — поинтересовался у меня братец, когда мы пересекли стальной шоссейный мост через реку Оулуйоки.

Я, проводив взглядом ажурное переплетение стальных балок над головой, которые всегда, пробуждали во мне воспоминания про свой первый день появления в этом мире, ответил:

— Сделаем крюк на завод и сгрузим в мою каморку.

— Ладно, — согласился братец. — Заедем и сгрузим. Но если завтра утром ты не принесёшь мне обещанное, то я всё расскажу отцу.

— Я же пообещал! Но не утром, а во второй половине дня. Мне же в школу завтра, — укорил я братца, вскинувшегося было в возмущении.

— Стоять! Стоять, кураперси!

— Ааа! Ууууу…

Это дед Кауко в немыслимом прыжке поймал меня и, схватив за ухо, стал его выкручивать. Извернувшись в его руках, под вспышку боли в выкручиваемом ухе, я со всей своей силы зарядил кулаком уже в его ухо, наклоненное ко мне ближе всего. Дед, не ожидавший от меня подобной прыти, разжал свои клешни и плюхнулся задницей на пол. А я, получив свободу от его рук, рванул на улицу.

Бежал в полной темноте и матерился от боли, от возмущения и от переполнявших меня ещё сто тысяч пятьсот других эмоций. Пока не споткнулся и не упал. И только тогда расплакался.

Сколько я так пролежал, не знаю. Но ясность мышления мне вернул холод. Замерзли босые ступни. А вместе с холодом мне в голову пришла мысль — что же я наделал и как из этого выкручиваться? Ведь получается, что я поступил совсем по-детски. И придумку потерял, и деньги сам, добровольно, отдал. Назло деду уши отморозил? Вот я дурачок.

Моё письмо с чеком Ээро Эркко использовал явно сразу по получению. Свежую «Финскую правду» со статьёй про нашего мальчика приволокла сестрица Тюуне вечером воскресенья, ровно через три дня после отправки мной письма в столицу княжества. И отдала газету деду Кауко, который в одиночестве в гостиной что-то подбивал на счётах.

— Матти!!!!! — громкий крик деда я никак не мог проигнорировать, хотя он мог звать и отца.

Тем более, что мне и так хотелось отвлечься от писанины. Я начал работу над серией книг по сюжету Джингликов Олега Роя. Переработал мир очень серьёзно, оставив только сами приключения. Английское название Джингл-сити пришлось выкинуть и заменить на OutoKaupunki (Странный Город). Естественно, что пришлось поменять и имена героев населяющих этот город. Все, кроме Бедокура, обзавелись финскими аналогами своих имён. А главного нарушителя спокойствия пришлось переименовать в Хулигана (Öykkäri).

Работать над текстом мне удавалось только по вечерам, так как день был плотно занят школой, моими пионерами и разучиванием в церкви гимна «У рек Вавилона» на приближающееся «Вознесение Христово».

С удовольствием отложив перо, спустился вниз, где на крик деда, кроме меня вышел из своей комнаты и отец. И совершенно не ожидая никакого подвоха, пропустил удар свёрнутой газетой по лицу.

— Ты! Ты потратил наши деньги! Саатанан какарат! Да я тебя! Саатанан сика, придушу своими руками! — прыгнул ко мне с такой резвостью, что я даже не успел ничего предпринять.

Зато потом, дурак этакий, сообразил. Это же надо! Деду в ухо зарядить! Как мне теперь домой возвращаться? Может стоит рвануть к своей заначке и податься в бега?

Поднялся на ноги и подойдя к ближайшему дереву, пару раз стукнулся лбом об ствол.

— Помогло? — неожиданно раздался откуда-то сбоку, из темноты, голос отца.

Я аж подпрыгнул от неожиданности и обернулся. Отец стоял возле другого дерева, а совсем рядом маячил наш забор. Это что? Я кругами бегал, что ли?

Силуэт отца рывком приблизился, и я испуганно сжался, ожидая только плохого. Но отец, внезапно взъерошив мне волосы, притянул к себе и обнял.

— Мы с мамой полностью на твоей стороне. Это были твои деньги, и ты был волен решать на что их потратить, но посоветоваться-то мог с нами?

Я стоял и не верил своим ушам. Это мне говорит человек, который отобрал у меня мои первые заработанные три марки? Где-то что-то сдохло явно очень большое. Или это он так за несколько лет поменялся? Не верю! Здесь какой-то подвох. Сейчас заманит в дом сладкими речами, а там они с дедом вдвоём за меня возьмутся. Хотя, ты же сам прекрасно знал, на что идёшь, отправляя этот чек. Зато отомстил.

— Дед говорил, что вы договорились потратить эти деньги на дамбу к твоему острову, на что теперь строить будете? — спокойно спросил папахен и этим, своим спокойствием, вселил в меня надежду, что всё закончится хорошо.

— А что? У меня больше нет денег? Мне же на счёт что-то должно приходить за мои придумки и книги!

— Вот давай у деда и спросим. Пойдём, нечего здесь мёрзнуть. Там мать, бабушки и сёстры волнуются.

Вся моя семейка обнаружилась на кухне. В центре, на своём любимом стуле как на троне восседал дед Кауко, потирая красное ухо и время от времени прикасаясь к забинтованной голове. Справа от него угнездились обе бабули, а слева, на лавке сидела мама и сестра Анью.

— А вот и наш герой! — громко объявил отец и вытолкнул меня на середину зала.

Ко мне тут же подскочила мама и обняла, зашептав какую-то молитву на шведском. Сестрёнка просто помахала рукой с места и улыбнулась.

— Эмма, отойди, дай я полюбуюсь на своего внука, — скрипуче прокаркал дед, и мама послушно отлипнув от меня, вернулась на лавку к Анью.

— Сынок, Матти. Ты когда первый раз на меня руку поднял? — обратился старик к бате.

— В шестнадцать, по-моему. Когда ты наказал Тапио за то, что он не совершал.

— Вот! А этому ещё и девяти нет! — он указал рукой на меня и почему-то опасливо покосился в сторону печи. — Что из него вырастит? Ведь ты мне обещал, что сохранишь чек! На что мы теперь строить будем дамбу? А?

— Я тебе этого не обещал, — нагло ответил деду. Раз сразу не стал бить, значит наказание планируется другое. — И что? У меня больше нет денег на счёте в банке? За скрепку, вертушки, удочки? А где мой доход по акциям Нокии? — я все это практически проорал, но стоя на своём месте и не приближаясь к деду, так как помнил какой он шустрый.

— И вправду, отец. Не пора ли тебе отчитаться о доходах Матти, — подал голос папахен.

— Хорошо, — сквозь зубы процедил дедуля и опять покосился на печь. — Я отчитаюсь, но сначала я хочу услышать от Матти, от моего внука, почему он так поступил с доверенными деньгами, и хочу услышать от него извинения.

— Давай, сына, — подтолкнул меня вперёд отец. — Раз сумел потратить, сумей и обосновать эти траты. — Слово «обосновать» отец произнёс с трудом, явно недавно его выучил.

— Пфвууу, — выдохнул я. — Деда, я отправил эти деньги в столицу чтобы помочь нашим солдатам. — Ну, а что ещё я мог придумать в оправдание? Если уж поступил по-детски, то пусть и отмазка будет детской. — Но, — я поднял руку вверх, так как видел, что старик готов взорваться возмущениями, и показал, что не закончил объяснение. — Но, самоё главное, я отомстил тебе! За то, что ты оформил привилегию на принцип действия моего дровокола на своё имя.

Сразу же после моих слов родители кинулись выяснять у деда, правда это или нет, а когда выяснилось, что правда, то в разборки решили вмешаться и бабули. А мы с Анью были отправлены по своим комнатам.

— Анью? А что у деда с головой? — решил я выяснить у сестры непонятный бинт на голове у старика. — Я только по уху бил.

— Ха, это твой Тонтту ему два горшка в голову кинул. Один попал, а от второго ему удалось увернуться. А затем баба Ютта громадный кусок мямми ему за печку поставила, и всё успокоилось. Если бы не Хиири, то дед тебя точно выпорол бы.