Великий диктатор

Глава 2

— Эх, дождём разрушит эту красоту скоро. Вон, правая башня уже поплыла, — сокрушался Ахти глядя на песчаную крепость, которую построил малыш Матти.

— Можно навес сделать, — внес предложение Эса. — Только вряд ли отец досок на это даст. — И он вопросительно посмотрел на старшего брата Кауко, который частенько приходил в их детский дворик, скрываясь от своей беременной жены.

— Точно не даст, — разрушил он все надежды. — Но Матти построит еще лучше. Правда, братик?

— Угу, — проворчал я, пытаясь согреть озябшие ступни под рогожкой порванного мешка.

За прошедшее лето, я выучил много финских слов и уже почти полностью понимал о чём говорят аборигены. Отвечал на вопросы правда коряво, с неправильными ударениями или даже совсем неправильно составляя слово. Но меня быстро поправляли и заставляли произносить правильно до тех пор пока не запомню.

Пасли теперь меня, после того несчастного случая, очень строго. Со двора выпускали только в большой компании, а так предпочитали запирать в детском дворике. Местные отделили часть двора, поставили там лавки, насыпали кучу песка и содержали там детишек моего примерно возраста, когда все взрослые были заняты на работах. Такого рода, большой манеж. Видимо, все отпрыски семьи Хухта прошли через это место, и теперь в нём они собирались ежедневно. Посидеть, полежать, поболтать, а старшие и покурить. И никто из взрослых не покушался на это детское место, по крайней мере, по вечерам точно.

Чаще всего присматривать за мной оставляли младшую из девочек, восьмилетнюю Анью, имя которой я сразу перекроил в Аню, а затем, за мной, так стали её звать и остальные. Аню была девочкой тихой и не конфликтной в отличие от старшей сестры Тюуне, в сокращении, Тю.

Эта та, которая отвлеклась на малину и, оступившись, уронила себя и моё нынешнее тело вместе со старым владельцем на камень в кустах. Когда меня привезли из больницы, она первая бросилась ко мне, упала на колени и стала что-то эмоционального говорить, видимо просила прощения. А я ни хрена не понял из её речи кроме многочисленного повторения своего нового имени, но всё равно обнял её и поцеловал в щёку, что и было расценено ею и окружающими как знак прощения.

И именно она чаще всего выступала в роли моего учителя, когда исправляла неправильно произнесенный мной слова или поставленные ударения, а так как я воспринимал это на полном серьёзе, то часто, вместе с Аню, становился учеником импровизированной школы одной одиннадцатилетней учительницы.

Но, в основном, проводил время только с молчуньей Аню и, чтобы не закиснуть от скуки, придумывал себе развлечения. Так, одним из них стала песчаная крепость. В прошлой жизни я со своими мальчишками каждый год ездил на Чёрное море в Анапу. И вот именно там научился возводить настоящие города из песка чтобы развлечь детей и себя.

Вот и здесь. Сначала построил одну квадратную башню с бойницами и зубчиками, затем стену и вторую башню. И так увлёкся, что за месяц возникла целая фантастическая цитадель, на которую приходили пялиться не только все местные хуторские дети, но и почти все взрослые. Хотя, на мой искушённый взгляд, получилось так себе, все-таки ручки двухлетнего ребенка еще не обладают нужной моторикой.

Единственным минусом всего этого лета было то, что оно холодное. Температура не поднималась выше плюс восемнадцати, иногда двадцати градусов. А все местные, включая иногда и взрослых, ходили босиком. Ну и мне приходилось. Бррр.

Грязи особой не было, так как земля, на которой стоял хутор, была песчаной, но и прогревалась не очень. Из-за чего мои лапки постоянно мерзли, и я пытался их спрятать погреться хоть куда. Зато в доме все носили вязанные тапочки, да и печь топили частенько.

— И как он это только придумал? Где он это всё увидел? — удивлялся моим способностям братец Ахти.

— В книжках Эса, Ахти, — влезла в разговор мальчишек Тю. — Я у него спрашивала, а он показал на книжку, где про двух рыцарей.

— А, Дон Кихот, — понял мальчишка. — Да, там много картинок с замками. Но всё равно, очень хорошо у него крепость получилась, — похвалил он мои таланты.

— Матти у нас красивый и умный, — изрек старший Кауко, названный так в честь деда, отца нашего отца.

И неожиданно подскочив к моей лавке, сгрёб меня в охапку, куда-то себе под мышку и принялся ерошить мне волосы, теребить за щечки и щекотать рёбра. Я сначала возмущенно пищал, а потом от щекотки расхохотался, дернул ногами и рогожка, каким-то чудом державшаяся на моих ступнях, улетела точно на голову Тю. От чего та испуганно вскрикнула, дернулась и свалилась прямо в старое деревянное корыто, в котором была вода для моего строительства. И к моему звонкому и заливистому смеху, примешались её возмущенные вопли и дружное ржание старших братцев.

Хутор Онкиниеми находиться рядом с одноименным озером и в ста метрах от села Яали, в Северной Похьяньмаа, что звучало для меня почти как северный Пхеньян… Всё это я выяснил уже в конце лета, когда мне немного ослабили режим содержания и меня стали водить по округе, показывая интересные места. Конечно, интересные в первую очередь тем, кто в данной прогулке меня сопровождал.

Пацаны таскали меня на озеро и в село, играть с местными в прятки, и в странную разновидность городков, «Кююккя». Естественно, я не играл, а сидел где-нибудь в сторонке чтобы меня не затоптали или не прибили битой и был полностью предоставлен сам себе.

Девчонки водили меня к своим подружкам, где мне приходилось играть роль живой игрушки. Что мне категорически не нравилось, и я старался всеми правдами и неправдами избежать прогулок с ними. Вплоть до того, что садился на землю и отказывался с ними идти. После того как Тю меня уронила, она даже притрагиваться ко мне боялась. Аню же была маленькой и щуплой чтобы поднять меня и куда-либо тащить.

А взрослые женщины водили меня только в церковь. Вместе со всеми остальными детьми. Хорошо хоть не каждый день, а только по воскресеньям. Оказывается, финны евангелисты-лютеране, а не католики, как я считал раньше. При помощи бабушки Тейи, мамы моей новой мамы, я даже смог выучить наизусть символ веры, хотя две трети слов так и не понял.

Отец каждую субботу брал меня на посиделки с местными мужиками. Они там бухали пиво и нечто под названием «коскенкорва», закусывая это рыбой и салом. Стреляли из своих винтовок по разным мишеням и обсуждали политику и женщин. И я там был не один такой мелкий.

Местный кузнец приводил своего сына Тойво, который был на год меня старше, но по росту такой же маленький, как и я. Плюс, дядя Каарло, младший брат отца, иногда приводил своего первенца и моего погодка, Армаса. А местный сельский полицейский, констебль, дядя Раймо, приводил десятилетнего сына Мартти.

Нашим основным развлечением, был сбор стрелянных гильз и шишек для костра. Старшему, Мартти, было откровенно скучно с нами возиться, и он постоянно терся возле взрослых, которые, наоборот, прогоняли его к нам.

От нечего делать я показал пацанам как можно использовать стрелянные гильзы вместо свистулек. Это развлечение очень понравилось мелким, но не понравилось нашим отцам. Тогда я придумал игру в гильзы. Как мы в детстве играли в колпачки от зонтиков, ставя каждый по одному колпачку к подъездным ступенькам и кидали по очереди в этот ряд колпачок-биту, старая выбить как можно больше. Так и здесь, раздал каждому по одинаковому количеству гильз и показал что делать.

Игру мелкие не поняли, хотя она и напоминала местную разновидность игры в бабки, которую здесь называли «перуна», то есть картошка. Ну, понятно что покидать куда-то гильзы прикольно, но саму идею, выбивать и так выигрывать, понял только Мартти, с которым мы и играли в гильзы. Впрочем, нашим отцам игра тоже понравилась. Правда, прилично подвыпив, они чаще промахивались, чем попадали, но от этого изрядно веселились и прикалывались друг над другом. Очень скоро об игре в гильзы узнали все окрестные мальчишки, а через год в неё играли уже по всему уезду.

Вот именно на подобных мероприятиях я из разговоров мужиков и узнал местные названия и социальное положение моей семьи.

Наша семья Хухта, что в переводе означало лесную поляну, была податными крестьянами, владеющими землёй, а самое главное, во владении моей семьи было и небольшое озеро «Онкиниеми». И вообще, все в той компании охотников пострелять были людьми уважаемыми и обеспеченными, хоть и ходили иногда босиком.

Кроме всего прочего оказалось, что вся эта компашка являлась ещё и местной ячейкой «Финской партии», что бы это ни значило. Но мало этого, все они считали себя «младофиннами». «Младотурков» я помнил, а вот про «младофиннов» не знал вообще ничего. Может, это всё-таки не мой мир?

Ну, а мои деды, дед Кауко, отец моего отца и дед Хейди, отец моей матушки, при любой возможности тащили меня в баню, париться и мыться. От чего я даже и не подумывал отказываться. В бане было тепло, в отличие от финского лета. На верхние полки, в самую жару, меня не пускали, но мне и внизу было хорошо. К тому же, в предбаннике всегда был вкусный ягодный морс.

Сказать по правде, я ожидал увидеть классическую финскую сауну, а попал в классическую русскую баню, правда топившуюся по-белому. С неизменными дубовыми вениками и шайками для воды.

Большую баню, которая была пристроена к дому, топили раз в неделю, по субботам. А вот маленькую, рядом с небольшим домиком, где когда-то жили родители отца, топили каждый день. Потому что бизнес нашей семьи основывался в основном на выращивании, ловле и продаже озёрной рыбы. Как свежей, так и солёной, копчёной и даже тухлой, которую, как я понимаю, брала шведская община Улеаборга.

И вообще, мне досталась какая-то неправильная Финляндия. Здесь все строили заборы вокруг своих участков. А некоторые, как моя семья и наши родственные семьи, огораживали свои участки домом, баней и хозяйственными постройками с несколькими внутренним двориками. Как у нас, общий двор, детский дворик и за большим и длинным дровняком, еще и скотный двор. Больше всего, это напоминало небольшой форт.

Насколько я помнил из своего времени, наши финны заборов не строили, а если и строили, то не выше колена. Ну, не могут же народные традиции поменяться за сто лет! Или могут?

Головные уборы, которые здесь все носили повсеместно, ничуть не напоминали те вязанные шлемы с ушами в которых всегда представляют современных финнов в моём мире. Девочки и девушки носили налобные повязки, а все остальные женщины, платки. Мальчики и парни щеголяли, кто в картузах, а кто и в самых натуральных тюбетейках или кипах.

Мне тоже такую пытались навязать, но я специально, постоянно, её где-нибудь забывал, и вскоре от меня отстали.

Мужчины носили картузы, а те, кто побогаче, непонятные шляпы, напоминавшие приплюснутые котелки, и почти все носили на поясе ножны с ножом. Эти ножи у всех были разные. Мужчины клана Хухта носили ножи с очень небольшим лезвием, специально для разделки рыбы.

В августе пошли дожди, и мне, наконец, выдали долгожданную обувь. Маленькие кожаные сапожки были, правда, на пару размеров больше моей лапки, но это решалось наматыванием толстых портянок.

Самоё обидное, что самому мне обуваться не разрешили. Меня всегда обували или матушка, или сестрички с бабками. Вязали портянки на ноге тоже очень странным способом. Вроде бы и конвертом, как меня научили в советской армии, но, в тоже время, мою ногу ставили не с края портянки, а по центру.

После долгих размышлений, я пришёл к выводу, что это немецкий способ, отлично подходивший для ботинок, но не для сапог. Практика показала, что так оно на самом деле и есть. Через часик активного гулянья, портянка в сапожке съезжала в сторону и начинала натирать ногу. Приходилось уже самому перевязывать её по самой надежной советской системе.

То, что меня обувают женщины, очень не понравилась моему отцу, и он решил научить меня самообслуживанию в данном вопросе.

— Матти, иди сюда, — позвал он меня в один из дней. — Матти, ты мужчина и должен сам одеваться и обуваться, а не надеяться на женщин. Ты меня понял?

— …, — я на всякий случай кивнул и одновременно пожал плечами. Чего он хочет от двухлетнего малыша? Или все мои братья и сёстры были настолько вундеркиндами, что сами одевались и обувались в этом возрасте?

— Значит, смотри, — он поставил мою ножку на портянку и завязал её немецким способом. — А теперь сам в сапог ногу вставь, — и дождавшись когда я это выполню, скомандовал, — Разувайся, снимай портянку и завяжи её сам, как я показал.

Разулся, развязался, но завязывать так, как он показал, я не спешил. Раздумывал как поступить. Протупить как и протупил бы любой двухлетний малыш или сделать по-своему? Мою задумчивость, отец интерпретировал по-своему.

— Что? Уже забыл? А мне все вокруг говорят, Матти — умный. А ты даже ничего запомнить не можешь.

Так и хотелось спросить его, что он помнит из своего двухлетия и когда дед Кауко его научил завязывать портянки? Но вместо этого, зло зыркнул на папашу и, поставив ногу на край портянки, завязал её по-своему, после чего и вбил ногу в сапожок. Точно также поступил и со второй ступнёй.

— Не понял. Ты сейчас, что сделал? Ты как её завязал?

Я в ответ пожал плечами и пропищал:

— Так лучше, — и подняв вверх свою мордаху, нагло уставился в глаза папахена.

Так мы и стояли, пялясь друг на друга наверное с полминуты, пока сзади к отцу не подкрался дед Кауко и не отвесил ему тяжёлый подзатыльник. Отец от неожиданности подпрыгнул и, развернувшись назад, с явным намерением покарать обидчика, споткнулся об злой взгляд своего родителя.

— Яялио! Инва! Ты чего из Матти хёльмё делаешь?

Слово хёльмё я уже знал, это значит дурак по русски, а первые два мне слышать еще не доводилось, и явно они были тоже ругательствами. Надо будет запомнить.

— Ты сам в каком возрасте научился портянки завязывать? А? Чего молчишь? — как будто прочитав мои мысли, дед по полной наехал на сына.

— Да я, это. Не помню, — явно смутился и покраснел мой здоровяк отец.

— Зато я помню! В шесть лет! Я тебя два раза порол, пока ты не запомнил! — продолжал орать дед, на крики которого сбежались все обитатели дома. — А ему, — он ткнул в мою сторону пальцем. — Всего два года! Тоже будешь пороть, или ты полная паскапяя?

О! Еще одно новое слово и тоже, видимо, ругательное. И его в копилку.

— Да он умеет! — неожиданно в ответ заорал на деда, отец. — Завязал только непонятно.

— Умеешь? — спросил повернувшись ко мне дед Кауко.

— Да, — не оставалась мне ничего другого как признаться.

— Показывай, — скомандовал он, и вокруг нас столпились уже все домочадцы.

Пришлось разуться и показать. Деда один показ не устроил, и он заставил меня медленно завязывать портянки несколько раз. А потом и сам повторил мой способ. Походил по дому в сапогах и завязанных по моему способу портянках, не обращая внимание, на ворчание невестки и супруги.

— Слушай! А ведь удобно, — обратился он к сыну. — Так, а ну-ка все учатся завязывать как Матти показал, — скомандовал он, и начался бардак на полчаса, как минимум.

А дед принялся допрашивать, откуда я знаю такой способ. На что я только пожал плечами и ответил:

— Не знаю, видел где-то, — большего от меня добиться не смогли и отстали.

Но уже через пару дней дотошный дед выяснил, что такой способ очень похож на тот, каким вяжут портянки русские солдаты. И я был подвергнут новому допросу. Мне было стрёмно что-либо объяснять, да и в этом возрасте, ребёнок на моём месте и не мог бы ничего толком объяснить. Поэтому плюхнулся на задницу и разревелся как белуга. Тем более и настроение такое было, жутко болели задние десны, где на свет начали вылезать моляры.

А еще через неделю я узнал, что не рыбой единой богат клан Хухта. Мы всей семьёй отправились на картошку. Копать никому ничего было не нужно, картофель добывался из грунта при помощи агрегата, который принадлежал нашему полицейскому капралу. Двигателем к немецкой картофелекопалке «Круппа» выступала пара лошадей, а в качестве оператора был уже знакомый мне по стрелковым посиделкам десятилетний Мартти.

Эта бандура, довольно шустро копала картошку, единственным минусом её было то, что клубни улетали по непредсказуемой траектории, и их приходилось искать. Первый день великого картофелекопания провел со всеми, по мере сил выискивая улетевший овощ. А на второй день меня сдали в импровизированный местный детский садик, вместе с полутора десятком таких же мелких, как и я, спиногрызов разного пола. Присматривать за нами поставили двух бабулек очень почтенного возраста. Хорошо, что там тоже был песок, и я занял себя уже привычным градостроительством.