Великий диктатор

Глава 17

Мои самые страшные опасения сбылись в один прекрасный вечер, когда после ужина было решено, что я достаточно взрослый чтобы помогать семье по хозяйству. Мои возмущения по этому поводу, что я мол и так обучаюсь торговле с дедом, пишу сказки и придумываю всякое разное, что приносит семье хороший доход, были проигнорированы. И первым делом, меня взялись обучать, как доить корову.

Первоначально это был ужас ужасный. Здоровая как танк, пятнистая, красно-белая Арширская корова и я, такой маленький. Соски у них большие, для маленьких детских ручонок очень неудобно. Да ещё эта зараза громадная постоянно на меня глазом косит и фыркает.

Анью показала мне на одной корове как надо правильно доить, выдавливая молоко в ведро, попеременно перехватывая пальцами сосок. Поначалу получалось так себе, но затем я приноровился, и мне даже понравился этот процесс. Но для дойки нужно было вставать в пять утра. И это оказалось тем фактором который полностью отбивал все положительные стороны этого навыка. Да к тому же у коров были разные имена, и при дойке надо произносить их, это, типа, успокаивает коров, а для меня они все на одно лицо, как китайцы.

После двухнедельного испытания коровами бабули решили перевести меня на дойку коз. Что и привело к завершению моей карьеры дояра. С самой первой же козой по имени Белка (Orava) я подрался. Анью показала, что их надо доить точно так же, как и коров, и оставила меня с ними наедине. А при попытке выдоить эту Белку, она, коза этакая, от меня ушла. Я перешел к ней, сел, подставил ведёрко, только дотронулся до вымени, как она скаканула в сторону. И я понял, что коза надо мной издевается.

Поймал её за ухо и потащил к ведру. Она вырвалась и слегка меня боднула лбом, я в ответ треснул её по носу. Видимо, ей это не понравилось и она в прыжке с места боднула меня в бедро, очень сильно. И очень больно. Я не удержался на ногах и полетел на пол овина. Хорошо, что рога у неё были спилены, а то бы и не знаю чем бы это всё закончилась. Разозлившись и заорав, отчего эта бандитка немного отскочила в сторону, я поднялся на ноги и, схватив валявшееся на полу берёзовое полешко, со всей своей детской дури заехал ей по лбу. Прямо промеж глаз.

Так и застала нас, прибежавшая баба Ютта, в разных углах овина. Меня, зло скалившегося и с поленом наперевес в руках, и эту Белку, орущую дурным, почти человеческим голосом. Хорошо хоть, остальные козы не полезли в драку. Видимо, это только одна была такая боевитая.

— А я ведь догадывалась, чем это всё закончится, — у меня отобрали полено и эвакуировали на улицу. — Но проверить мне, старой, захотелось. А вдруг? — и, видя мое непонимание, снизошла до ответа, попутно отчищая меня от налипшей соломы и козьих какашек. — Не, вылитый отец. Тот тоже, в твоём примерно возрасте, с козой подрался. Да так, что её забивать пришлось. Посмотрим ещё, что с этой Белкой будет.

За завтраком, когда вся остальная семья узнала о происшествии, было решено больше не привлекать меня к дойке животных.

— Писал сказки, вот пущай и дальше пишет. Толку больше, — подвел итог дед Кауко. — А то одно разорение от этих Матти.

Неожиданный ответ императора вызвал раскол в финском обществе. Одни негодовали, а другие не могли понять, почему их представительство послали в Синод. И только на четвёртый день после возвращения представительной делегации из Санкт-Петербурга «Ежедневная газета» напечатала объёмную статью Ээро Эркко про причины неудавшейся депутации.

В этой разгромной статье досталось всем на орехи. Дядя Ээро был зол на всех представителей партий, приехавших в столицу империи. И начал высказывать своё недовольство прямо на Дворцовой площади. За это его и Пера Свинхувуда «забыли» при обратной дороге, сообщив неверное время отплытия судна. И им, пришлось добираться поездом в вагоне третьего класса.

В статье описывался съезд, на котором и было выбрано имя союза политических партий Финляндии. Упоминался и я, что мол только наш маленький поэт и писатель Матти Хухта из Северной Остроботнии обратил внимание на несуразность выбранного имени. Но представителями шведской народной партии был бесцеремонно выставлен за дверь. И именно имя этого союза — «Кагал», и спровоцировало русского царя на подобный ответ.

Попытки изменить название на нейтральное, предпринятое отдельными представителями финской партии, потерпели неудачу. И вся громадная проделанная работа была уничтожена людьми, которые просто не захотели подумать головой. Весь подвиг финского студенчества, когда они, в едином порыве решили помочь своей Родине, на лыжах объезжали отдаленные населенные пункты и собирали подписи, был уничтожен представителями шведской народной партии. И раз финским шведам так нравится всё иудейское, то надо на законодательном уровне обязать их носить пейсы и сподики.

Что такое сподики я не знал, но дед Кауко пояснил, что это традиционные еврейские шапки из чёрной нокии.

— Нокии? А разве это не название села, речки и компании Леопольда Мехелина? — удивился я.

— Так раньше, называли меховых животных имеющих черный цвет шкурки. Пока их не выбили всех. Эх, тебе, Матти, сейчас не про шкурки животных надо думать, а про свою шкуру. Как бы нас не съели власти из-за статьи этого полоумного Эркко. Как ты вообще попал на то заседание? Я же тебе запрещал лезть к господам.

— А как нам теперь ехать в Стокгольм? Что подумают о нас наши шведские родственники? — неожиданно прорвало маму. — Как ты мог такое говорить про шведов? Ведь ты же и сам почти наполовину швед!

— Эмма! — отец со всей силы треснул кулаком по столу, из-за чего подпрыгнула и жалобно звякнула вся посуда на нём. — Ты что несешь, дура? Когда это Матти такое говорил? Это Эркко написал в своей статье. Он, кстати, скоро приедет со своей семьёй. Вот у него и спросишь.

— Да как-то неприлично, — стушевалась матушка.

— Ага! А сына обвинять в том, что он не делал — это прилично? Извиниться перед ним не хочешь?

Естественно никто не перед кем не извинялся. Не успели. Деду это надоело, и он разогнал всех по работам. У него были проблемы поважнее, чем бояться шведов. На нашем, недавно запущенном, кирпичном заводе проблем хватало каждый день. И часть этих проблем, по мнению деда, создал я. Он меня таскает с собой на завод постоянно, так как наш управляющий, Кевин Райт, учил мою тушку разговорному английскому языку.

Учил он своеобразно, просто общался на нём со мной, иногда снисходя до перевода на финский. Ткнет пальцем в глину (savi) и переведёт на английский — «clay». И всё, приходится запоминать с первого раза. Зато руки не распускает как дед. Надо сказать, что такой способ обучения приносил определённые плоды. По крайней мере, я уже почти полностью понимал, что он мне говорит. Здесь плюсом было и моё неплохое знание технического английского.

Последние четыре года предыдущей жизни, перед встречей моего затылка с лестницей, наше предприятие каким-то чудом оказалось сервисным центром китайской Лифан (Lifan Technology Group Co Ltd) и индийской Махиндры (Mahindra & Mahindra Limited). И мне, как старшему мастеру, пришлось изучать мануалы на двигатели этих компаний. Китайский и хинди я бы точно не осилил, но все присланные нам бумаги были на английском. И я, при помощи детей, супруги и гугл-переводчика неплохо его освоил.

Да что там освоил. Некоторые мануалы двигателей я выучил практически наизусть. Особенно лифановские, сто восьмидесятой и сто девяностой серий. А маленький движок сто пятидесятой серии на две с половиной силы даже снился мне несколько раз. Эту мелочь китайцы пихали на генераторы, насосы, лодочные моторы и мотоблоки, и они чаще других оказывались у нас в ремонте. Из индийских движков, я был знаком всего с парочкой. Дизельный «Xylo», который все рабочие называли по-русски и немного по-другому, и бензиновый «Scorpio», который на самом деле был лицензионной копией фордовского движка.

Первым делом нанятый англичанин пробурил несколько шурфов на нашем глиняном поле. И когда бур извлёк красную глину с глубины в десять метров, развёл деда с отцом на строительство печи Гофмана. Вложились они в строительство преизрядно. Дед хорошо тряхнул мошной клана, да и наш управляющий тоже вошёл в долю, внеся в строительный фонд четыре тысячи золотых марок. Даже мои деньги, приходящие переводами от Стокманна, дед полностью пускал на строительство, успокаивая меня тем, что я тоже есть в списке хозяев, и мне сторицей окупятся вложения. Как будто я мог что-то против сказать и денег не дать.

Как мне рассказал мистер Райт, Фридрих Гофман в середине девятнадцатого века изобрёл печь для безостановочного обжига кирпичей, работающую на торфе. Свою печь он естественно защитил патентом, но действие этого патента истекло десять лет назад, а продлевать его он не захотел. За тридцать лет производства «клинкера», как назывался этот кирпич, кирпичные заводы Европы практически исчерпали запасы доступного торфа и стали переходить на другое топливо.

В нашем же случае сошлись вместе все факторы. Большое месторождение красной глины, наличие подходящего торфа на землях клана и финансовые возможности для строительства. Готовые кирпичи «клинкер» были трехцветными. Что делало их более дорогими и востребованными на рынке стройматериалов. К тому же, зелёные кирпичи первого ряда обжига широко использовали в мощении улиц из-за их прекрасных водоотталкивающих качеств.

Строительство завода длилось почти год. Наш управляющий размахнулся не на шутку. На это «строительство века» по местным меркам дед выгреб всех свободных наёмных рабочих в нашем уезде. А вот после окончания строительства завода оказалось, что практически нет желающих работать на нём. Непрерывный цикл, с работой в дикой, почти адской жаре, отталкивал потенциальных работников, даже несмотря на довольно неплохой оклад.

Завод успел проработать ровно месяц, когда часть рабочих взяла расчёт и ушла. А из оставшихся сформировать хотя бы две бригады на десятичасовые смены никак не получалось. Пришлось тушить печь и думать, где брать персонал.

Вот на это собрание, где собрались дед, отец и мои дядья, меня и приволок наш управляющий. Пока взрослые между собой гавкались, пытаясь переорать друг друга, я занимался рисованием. Мне, въехавшему в проблему нашего семейного предприятия, пришла в голову идея её решения. Вот я и готовился влезть во взрослый спор.

— Отец! Я что? Должен бросить своё дело и работать здесь простым рабочим? — орал на деда Кауко дядя Каарло.

— Вот-вот! Брат прав! Отец, это была твоя авантюра, а теперь ты пытаешься переложить свои проблемы на наши плечи! — вторил ему дядя Тапио.

— А я что? Должен уйти из старост? — удивился отец, когда дед перевёл взгляд на него.

Я протиснулся к столу за которым сидели спорщики и грустный молчаливый управляющий и выложил перед всеми свои рисунки.

— Это ещё что за каляки-маляки? Как ты вообще здесь оказался? — заорал на меня дед, который не мог ничего противопоставить напору своих сыновей и, видимо, решил спустить пар на мне.

— Мистер Хухта! Можно взглянуть? — неожиданно прервал деда мистер Райт. — У молодого мастера иногда появляются неплохие идеи, которые можно использовать себе на пользу.

Мастером (nuoriherra) меня наш управляющий стал называть после случая с водокачкой и душем для рабочих. Когда стали добывать глину, сразу же образовалась проблема с водой скапливающейся в карьере. Пусть он был ещё мелкий и небольшой, но вычерпывание дождевой и дренажной воды ведрами было малоэффективно.

Деду пришлось приобретать паровой насос у нашего шведского родственника в Улеаборге. Первый насос быстро сломался, лопнул шатун в паровой машине. Ларс Нюберг, младший брат отца жены моего старшего брата Кауко, который и занимался выпуском этих паровичков, решил не забирать машину в ремонт, а поставил новую.

Вот тут и вылез Кевин Райт с предложением не откачивать воду в ближайший ручей, а построить водонапорную башню, откуда и брать затем воду для технических нужд и замеса глины. Дед выразил сомнение в работоспособности такого сооружения при сильных морозах. На что наш управляющий предложил разместить накопительные баки вокруг дымовой трубы, где её тепло не даст замёрзнуть воде.

— И душ можно будет построить для рабочих, — влез я в их разговор.

В финском языке я не знал такого слова, поэтому использовал английское «shower».

— Это как у Уильяма Фитхэма, да? Где ты про него только узнал? Хорошая идея!

— Прочитал в «Британике», — соврал я мистеру Райту, так как никакого Фитхэма и близко не знал. Надеюсь, наш управляющий не будет мои слова проверять.

— А, делайте что хотите, — неожиданно легко согласился дед.

Вот так и появилось у нас несколько душевых кабинок, в которых можно было помыться теплой водой всё время пока работала печь. Рабочие, правда, заботу о них не оценили. Только единицы пользовались душем, а остальным предпочитали мыться дома в банях или ходить грязными. В ходе строительства я еще подкинул мистеру Райту идею с фильтрами для воды, после чего он и стал меня величать «мастер Хухта». Уж даже и не знаю, в насмешку или серьёзно?

— О! Это у тебя план-схема какого-то жилого помещения? — прервал мои воспоминания наш управляющий, закончив рассматривать мои рисунки. — И как это поможет нашей проблеме?

— Да-да, и как, мастер Хухта? — с явной издевкой в голосе и выделением слова «мастер» зло прошипел дед.

Что это на него нашло?

— Все получившиеся кирпичи пустить на строительство вот таких домиков на два хозяина, — я потыкал в листики где зарисовал примерный план виденных мной кирпичных «бараков» в селах своего мира.

Четыре комнаты, печь посередине. И даже примерные размеры написал в метрах, плюнув на шведские единицы измерения, в которых так и не смог до конца разобраться. Фоты, каппланды и спаннланды — это не ко мне. Вот какого Лемминкяйнена их ещё используют, если вся Швеция уже два десятилетия как на метрическую систему перешла?

— И чем нам помогут эти дома? — в голосе отца тоже не было особого энтузиазма.

— Много семей, у которых нет жилья, и им приходиться снимать его. А мы предоставим им жильё бесплатно. Заключим договор. Если два члена семьи работает на заводе, они живут в квартире. Ну, вот в этой половинке дома, — на всякий случай я объяснил родственникам, что имел ввиду под квартирой. — И ещё можно бесплатно, два раза в день, кормить работников. Перед сменой и после смены.

— Да мы разоримся, — проворчал дед.

— У нас целое озеро рыбы и поля с картошкой. Рыбный суп, это не разорение. Можно из отходов варить, голов, хвостов. А хлеб пусть свой приносят, — выдал я всё, что смог придумать. — Я думаю, такие условия, привлекут работников.

— Хорошая идея… — начал говорить мистер Райт, но был прерван дедом.

— Если их семьями селить, куда остальных девать? Детишек, девок, баб? Которые не работают? А? Внучек?

— Бэ! Дедуля! — меня переклинило от его непробиваемого скепсиса. — Пусть свистульки лепят, кружки, горшки! В печи места на всё хватит! А ты потом это Стокманну своему продашь! — проорал я своим писклявым голосом и, на всякий случай, спрятался за дядю Каарло.

— Пфффф, — выпустил из себя воздух дед, набравший его явно для того, чтобы высказать всё, что он думает про меня. Посидел, посмотрел на примолкших родственников и управляющего, отдельно позыркал на меня, потёр лицо руками и, наконец, выдал. — Давайте попробуем так, как предложил этот мастер Хухта.

Благодаря строительству рабочего посёлка, который в официальных документах получил название «Тииликуля», я, наконец, вспомнил откуда же я родом и где жил. Дома возвели очень быстро и первыми же семьями въехавшими в них, стали две семьи родственников нашего телеграфиста. А вот затем дед сманил крупную семью погорельцев из деревушки Контио с фамилией Каура.

— О! Лошадиная фамилия! — развеселился я, когда узнал фамилию наших новых работников, вспомнив рассказ Чехова. В переводе на русский «kaura» — это овёс, а значит фамилия семьи — Овсовы.

И тут меня как пыльным мешком по голове стукнуло. Чехов — домик Чехова — лавка Чехова — гимназия Чехова — Таганрог. Ой. Ура! Я, наконец, вспомнил название населенного пункта, в котором родился и жил. И сразу в голове возник целый пласт воспоминаний. Правда не всё. Вот где я работал — так и не вспомнил. Перебрал в уме все известные мне в Таганроге предприятия, но память подсказку так и не дала. Остановился на предположении, что это какая-то часть бывшего Комбайнового завода.

Ээро Эркко приехал к нам уже после моего дня рождения. Приехал с супругой и четырёхлетним сыном Юхо. Которого и навязали мне для присмотра. Дядя Ээро приехал не просто так и даже не за моей новой книгой про приключения Мумми-Тролля. Он банально сбежал из столицы, надеясь отсидеться в наших местах и, как он выразился во время совместного обеда — «попытаться найти новый смысл для жизни».}

После его памятной статьи, которую перепечатали почти все финские газеты, шведская народная партия развалилась, и их стало две. К уже существующей прибавилась шведская партия Финляндии, своим названием как бы намекая, что в ней только те шведы, которые за Финляндию.

Не обошлось без раскола и в финской партии. Младофинны, наконец, выделились в отдельную партию, но вместе с тем осудили действия своего лидера Ээро Эркко и почти единогласно проголосовали за его исключение из новой партии. Младофинны усмотрели в его действиях, ни много — ни мало, а пособничество русской администрации. Ведь благодаря именно его статье и произошёл раскол союза партий, и как они ему сказали — всего финского народа.

Мне же, несмотря на страхи и опасения моей семьи, пока случилась одна лишь выгода. Резко взлетели вверх продажи моих книг в торговой сети Стокманна. Причем, не только в Финляндии, но в Швеции. Что очень радовало моего деда и меня.

Так как мне исполнилось семь лет, то я пошёл к отцу за его обещанным разрешением пользоваться своей винтовкой. Батя, конечно, удивился, что я помню тот разговор, но противиться не стал и отдал итальянский карабин мне на хранение. Но обязал стрельбы устраивать только в присутствии кого-то из взрослых. Сам он, ввиду загруженности, помочь мне в этом не мог. Я долго бродил от одного взрослого родственника до другого, но все мне ответили отказом. И тут я вспомнил про нашего гостя. И дядя Ээро не подвел. Делать ему было особо нечего, а присмотреть за детишками при их стрелковой подготовке он счёл неплохим развлечением.

Я запланировал обучить стрельбе всё моё воинство. Которое в этом году подросло до десяти человек, а если считать мелкого Юхо, то и все одиннадцать. Поначалу я хотел достать из своего схрона берданку, но вовремя одумался. Этот десятимиллиметровый монстр переломает все детские кости своей отдачей. Для организации стрельбища мои подчиненные обыскали всё село в поисках жестяных банок из-под популярного в княжестве кофе «Paulig», притащив невероятное их количество. Я-то знал, что финны — кофеманы, но не подозревал насколько.

Мне даже удалось создать подвижную мишень, но принцип стрельбы с упреждением до многих дошёл не сразу. За лето мы сожгли несколько сотен патронов, что довольно ощутимо ударило по моим капиталам. Но мне было их не особо и жалко. Сегодня есть, а завтра отец или дед отберёт. Это едва и не произошло, когда я попросил деда купить мне патронов и швейную машинку.

— Сколько, сколько? — даже переспросил дед, когда я ему озвучил количество необходимых мне патронов. — Обойдёшься. Нечего раскидываться такими суммами.

— Так и знал, что обманешь, — в сердцах ляпнул я.

— Это когда же я тебя обманывал, а внучек? — аж подпрыгнул обидевшийся дед Кауко.

— Когда говорил, что если что потребуется, то говори — я куплю с твоих денег. Сорок марок пожалел. Значит и потом нечего не дашь, — выдохнул я и, закрыв глаза, стал ждать подзатыльника или оплеухи.

— Это где же ты патроны по такой цене видел? — неожиданно совершенно спокойно спросил у меня дед.

Я осторожно приоткрыл один глаз и увидел ехидно ухмыляющегося старика.

— У херра Кухусу. Моему карабину не все патроны подходят. А у него двадцать марок за сто штук.

— У этого жида? — и видя мое непонимание, пояснил. — Выкрест это. Крещёный еврей. Поехали, я сам буду с ним торговаться.

В итоге, мне за сорок марок досталось не двести патронов, а триста. Дед так заболтал торговца, что тот, наверное, и сам был рад отдать дешевле. И только после этого торга дед Кауко заявил, что швейная машинка у вашей матери есть и незачем покупать вторую.

— Так я не для мамы, я для Анье хотел. У неё скоро день рождения, четырнадцать лет. И я не за те деньги, что тебе приходят для меня, а на мои, скопленные, — и протянул ему платок в котором было увязано сто пятьдесят марок.

— Ой ты дурак, Матти! — и мне всё же прилетел легкий подзатыльник. — Она же девка. Через два или три года замуж выйдет и увезёт твой подарок в новый дом.

— И что? — возразил я. — Она от этого перестанет быть моей сестрой и твоей внучкой? Да и приданное, всё равно надо будет ей собирать. А тут одна машинка за приданное сойдёт.

Дед неожиданно схватил меня за шиворот и, притянув к себе, обнял.

— Молодец! Весь в меня! И усовестил и одновременно выгоду расписал. Пойдём, купим твоей сестре машинку. И убери это назад, в свою копилку, — он протянул мне мой импровизированный кошелёк.

На одной из стрельб мне пришло в голову, что я даже не знаю сколько всего политических партий в нашем княжестве. И пока пацаны возились и восстанавливали опрокинутые мишени, я подошёл с этим вопросом к Эрро Эркко, который что-то увлечённо строчил в своём планшете.

— Что вам угодно, мой диктатор? — мужчина оторвался от своего дела и обратился ко мне так, как меня называют пацаны.

— Дядя Ээро, а сколько в нашей стране партий?

— Было четыре, стало шесть. Шведская народная и шведская финская, либеральная партия, христианская рабочая лига, финская партия и младофинская, — на названии последней он грустно вдохнул.

— А почему у нас нет крестьянской партии? Ведь восемьдесят процентов населения княжества — это крестьяне.

— Что? Какой? — Ээро Эркко выглядел так, как будто его только что стукнули чем-то по голове.

— Ну, крестьянской, аграрной…

— Да! Да! Точно! Вот оно! — меня неожиданно схватили в охапку, обняли, а затем подкинули под мой испуганный писк в небеса, поймали и поставили на ноги.

Да блядь, что они меня все пугают, уже и спросить ничего невозможно. Что это вообще сейчас было? Куда это он? А как же наши стрельбы?

Дядя Ээро, что-то восторженно вопя, убегал в сторону нашего хутора. На моих глазах он поскользнулся на мокрой траве, упал, но тут же вскочил и прихрамывая продолжил бег. Ну вот, накрылись наши стрельбы…