Великий диктатор

Глава 22

Приснилось мне, что ехал я в троллейбусе. И тут, бздынь — стекло вдребезги, и вокруг пули свистят. И вот я уже со своим верным итальянским карабином бегу в атаку на генерала Бобрикова, который палит в меня из ППШ. Ха-ха! А я умный! Я бегу зигзагами, и он в меня не попадает. Осталось совсем ничего, перепрыгнуть противотанковый ров, и я пущу в ход свой штык. Разбег, прыжок, полёт! И неведомая сила дергает меня за правую ногу. Падаю в какую-то тёмную жижу на дне рва и просыпаюсь…

— Вставай, засоня, в школу скоро, — услышал я голос сестры, видимо, это она меня за ногу дёргала.

— Угу, спасибо, встаю, — пробурчал в ответ и для верности, чтобы опять не заснуть, сел на кровати.

Сестра зажгла свечу у меня на столе и свалила по делам, а я сидел в своей кровати и пытался понять, почему приснился именно троллейбус? Бобриков-то понятно, его портретами пестрят почти все газеты. Он враг номер один у почти всего населения княжества. Пистолет-пулемёт Шпагина — это тоже понятно. Я несколько дней подряд переносил из памяти на бумагу все восемьдесят семь его деталей. А троллейбус приснился скорее всего, из-за прочитанной статьи в Петербургском листке о создании неким господином Ипполитом Романовым электрического омнибуса в Гатчине.

Мои размышления прервали постукивания в дверь и голос сестры:

— Мелкий! Не засни!

— Да, Анью! Я уже встал! — крикнул в ответ и принялся искать, куда я вчера запулил свои домашние тапочки.

Нашёл их в разных углах, обулся и, не переодеваясь, побрёл на выход маленьким белым привидением в своей ночной рубашке. Как она меня бесит. Хорошо, что я уже подрос, и она мне чуть ниже колен. А ведь была когда-то по щиколотки. В кальсонах спать нельзя, голым тоже нельзя. А в этом платье — неудобно. Может, стоит пижаму купить? И поставить всех перед фактом? Надо это обдумать.

— Хювяя хуомента, — сонным голосом пожелал я доброго утра всем присутствующим на кухне и в гостиной и юркнул в уборную.

Спустился к завтраку я уже при полном параде. В пошитом по моему рисунку костюме цвета хаки и с правильно завязанным двухцветным пионерским галстуком. Приём в пионеры прошёл на ура. Всем моим приятелям очень понравилась идея собственной детской политической партии, но со спортивным уклоном. Благо, и правилам приёма, мною придуманными, они все соответствовали. Кто уже учился, учились без неудов, хорошо бегали и умели подтягиваться, отжиматься и приседать. В общем, делали всё, что от них требовал их «Великий Диктатор» на протяжении всего времени существования нашей банды.

Раздал им галстуки и почти два часа убил на обучение, как правильно их завязывать, попутно инструктируя, что с ним нельзя делать. А то, вспоминая своё пионерское детство, я просто диву давался, что мы с этим символическим кусочком красного знамени только ни делали. И пот вытирали, и как банданы или ковбойские маски носили, сгрызали кончики галстука до непотребного состояния. И ничего нам за это не было. Так, красная тряпочка на шее. Ношение — обязательно, а уважение и почитание — уже нет.

Вроде бы донёс до мальчишек, что галстук — это главная вещь финского пионера, и он должен его холить и лелеять. Нашивки не раздавал. Мне в голову пришла очередная гениальная идея: пошить всем единообразную форму. По деньгам вроде бы должно быть немного, тем более что пятьсот марок, полученных от Стокманнов за мои книги, дед отдал мне. Как я подозревал, хотел устроить мне ещё один экзамен. А я, решил этот экзамен провалить и посмотреть уже на его реакцию.

С пошивкой костюма для меня Анью одна не справилась. Пришлось привлекать маман. Костюмы для мелких Викстрёмов они вдвоём тоже пошили без вопросов. А вот когда я заикнулся о пошиве для всех остальных братьев-рыцарей, она встала в позу, и эта моя затея, привлечь её, чуть не закончилась плохо для всей юной пионерии Финляндии. Зря я ей предложил денег за пошив, ой, зря.

Ничего сложного там не было. Пиджак-куртка с двумя накладными карманами на груди и брюки-карго с четырьмя карманами — двумя накладными и двумя прорезными. Ну и головной убор в виде кепи с матерчатым козырьком и ушами на пуговице. За основу кепи я взял хорошо мне знакомую афганку.

— Нет, нет и ещё раз нет! Я запрещаю тебе тратить деньги на своих дружков-приятелей! Обойдутся! У них семьи с достатком и сами могут пошить то, что нужно. Одно дело — для тебя и двух Викстрёмов, но я не собираюсь обшивать всё село! — орала на меня матушка, когда я предложил ей пошить за мои деньги одинаковые куртки и брюки для моего отряда.

На её крики сначала пришли обе бабули, а затем и сестричка прискакала.

— Да кто у него там приятелями? — вмешалась в мою с матушкой перепалку бабушка Ютта. — Микка, Армас и Раймо? Так то все наши! Ты же обшила своих внуков — Викстрёмов, а родных племянников не хочешь? Так собери их матерей, и вместе пошейте. Пусть все видят, что у нас на хуторе хорошо одеваются. Тем более что ткань Матти уже купил на всех. Так, Матти?

— Да, ба. И ткань, и пуговицы, и нитки, — подтвердил я наличие необходимого, неожиданно поддержавшей меня бабуле.

И часа не прошло, как в нашем доме собрались все матери моих архаровцев из родственников. Тётя Сусанна — сестра мамы, тётя Тууликка — супруга дяди Каарло и тётя Минна — жена дяди Тапио. А меня бесцеремонно выставили за дверь.

Всем остальным моим пионерам форму пошили их матери, которых эти мелкие достали просьбами. Но самым главным выгодополучателем во всей этой истории с костюмами оказался дед Кауко. Он, увидев первый раз моё кепи, повертел его в руках, поотстёгивал и позастёгивал уши, и заказал Анье пошить несколько штук. А через неделю организовал пошивочную мастерскую, прикупив несколько подержанных швейных машинок. Наш головной убор оказался очень ходовым товаром. Шили его в мастерской из разных тканей. Но самым популярным и, соответственно, самым дорогим оказалось кепи из клетчатой ткани, чем-то мне напоминавшее кепи доктора Ватсона из советского фильма про Шерлока Холмса.

Внезапная отставка Плеве с поста министра статс-секретаря по делам Великого княжества Финляндского и назначение на эту должность министра финансов Сергея Юльевича Витте вызвали массу слухов и пересудов. В отличие от своего предшественника Витте согласился с требованием сената принять финляндское гражданство, что сразу добавило ему положительных очков в местном обществе.

Я же не помнил такого поворота событий в своей истории и пришёл к выводу, что или что-то поломано в этой истории мною, или это не мой прошлый мир. Но я не та величина чтобы что-то сломать глобальное. Не из-за сказок же это и скрепок! Да и пофиг, если сломал! Зато теперь могу делать всё, что захочу. Прямо как мой главный герой в новой книге.

Ну, здесь она будет новая, а в моём мире — очень даже старая. Как-то вечером рассыпал спички из коробка и, собирая их по всей комнате, пожалел, что они не волшебные. И прямо там же на пол и сел от пришедших в голову воспоминаний про прочитанную в детстве книгу «Шёл по городу волшебник» и просмотренный фильм «Тайна железной двери», снятый по этой же книге. А я мучился с переделкой сюжета по мультфильму «Вверх». А тут — сразу готовая книга, имена только поменять.

Правда, одними именами дело не ограничилось. Пришлось менять Ленинград на Гельсингфорс, а проступок главного героя с нарушением правил дорожного движения на катание зайцем-безбилетником в столичной конке. Ну, а дальше, всё по сюжету, погоня кондуктора, обнаружение мальчика-волшебника и волшебных спичек.

Кто автор книги я не помнил совершенно. Но прочитанное и просмотренное довольно легко вспоминалось и ложилось на бумагу занимательной историей. Переделок, правда, было много. Всё же советские реалии довольно трудно менять на нынешние. Но, ничего, справился. Оставалось совсем чуть-чуть, самое главное, финал. И отвлекаться на обсуждение с родными отставки Плеве и назначение на его пост Витте я не стал. Хотя, в душе всё же порадовался. А вдруг, здесь, в истории не будет Русско-Японской войны? Ведь помню из прочитанного мной в интернетах, что именно Плеве ратовал за эту войну, заявляя во всеуслышание, что «нам нужна маленькая победоносная война, чтобы удержать Россию от революции».

— Вот из-за этого я и подрался с Топелиусом! Царствие ему небесное, — воскликнул дед Кауко и перекрестился.

На автомате перекрестился и я, а заодно отвлёкся от тяжких дум: где брать цилиндрические девятимиллиметровые пистолетные патроны для опытов. По всему выходило, что их пока не существовало в природе. Придётся обходиться чем-то другим. Главное, чтобы они были центрального боя и не бутылочной формы. Ладно, надо сначала в столичные оружейные магазины попасть, что сделать с дедом будет крайне сложно.

— Вы это о чём, херра Хухта? — удивился дядя Ээро.

— Помните, когда вы первый раз приезжали к нам на хутор, кто-то из вашей компании интересовался, что за ссора у меня была с Захариусом Топелиусом.

— Конечно, помню. Я это и спрашивал, — подтвердил Ээро Эркко. — Правда, вы нам так ничего и не рассказали.

— А поссорились мы и подрались вот из-за этого, — дед постучал по картонке приглашения. И видя, что его оппонент ничего не понимает, пустился в объяснения: — Вот, смотрите, в расписании сразу после награждения — выступление труппы финской оопперы! Почему во всех странах, что нас окружают, опера имеет одинаковое произношение и одинаково прописывается — и только у нас какое-то заикание. Вот я ему и заявил, что современный финский — это искусственный язык, который создали шведы, чтобы поиздеваться над финнами.

— Интересная точка зрения, — заинтересовался политик. — Я запишу, вы не возражаете? — с этими словами он вытащил откуда-то из под своей меховой дохи записную книжку и карандаш.

— Пишите, пишите, — согласился дед. — Но это — только моё личное мнение. Одни придумали чтобы досадить другим, а теперь страдают все! Финны заикаются, а остальные выговорить не могут.

— Ха-ха, — хохотнул дядя Ээро и продолжил что-то быстро строчить в блокнот.

А я, наконец, увидел, выходящих из своего дома тётю Хелену, дядю Вэйкку и моего кузена Томми. И чего они так долго собирались? Мы уже малость подзамёрзли, ожидая их.

В столицу княжества я попасть на этот Новый год даже и не планировал. У нас в семье намечалась поездка в Стокгольм, чтобы проведать Ахти. Даже уже билеты купили на «Шведский экспресс». Кто назвал его экспрессом — был большим шутником. Так как прямого железнодорожного сообщения между нашими странами, просто не существовало. И дело тут даже не в разной ширине колеи путей. Просто через пограничную реку Турнеэльвен не было железнодорожного моста. В планах он был, и по газетным статьям на месте его будущего нахождения даже проводились какие-то изыскания. А так, из-за этого всем пассажирам этого «экспресса» приходилось преодолевать пятикилометровый квест с прохождением границы и таможни чтобы, наконец, добраться до шведского поезда на станции Хапаранда.

Но, видимо, Стокгольм для меня являлся каким-то табуированным местом — как только меня захотят в него свозить, так сразу что-то случается. За день до нашего отправления пришло из Гельсингфорса заказное письмо с приглашением на награждение по итогам парижской международной выставки. В итоге, в столицу шведской унии вместо меня поехала с предками Анью, а я с дедом Кауко — в Гельсингфорс.

В этот раз ехали мы в вагоне второго класса. Я практически весь путь провел на своей полке, бдительно охраняя наши чемоданы, так как дед совершенно безответственно бросил меня и отправился играть в карты с какими-то своими знакомыми. И даже пятнадцать марок выиграл.

Награждение лауреатов должно было пройти в парадном зале гостиницы «Сеурахуоне».

Вот туда-то и направилась наша большая компания. Как заверил нас Ээро Эркко, мест в зале хватит на всех, тем более что он успел телефонировать учредителям о количестве гостей со стороны меня, как одного из лауреатов.

На одном из перекрестков города мы попали в пробку из-за неразъехавшихся и сцепившихся саней. Так как нам было уже недалеко, то решили пройти пешком, не дожидаясь пока ликвидируют последствия дорожно-транспортного происшествия. А ещё через квартал наткнулись возле магазина колониальных товаров на игравшего на скрипке мальчишку лет двенадцати. При виде этого бедно одетого ребёнка, который старательно что-то пиликал на старенькой и облезлой скрипке, я моментально вспомнил песню Сергея Серкова — «Скрипач». И боясь, что могу потом не вспомнить текст, почти с угрозой в голосе потребовал у Ээро Эркко:

— Дядя Ээро, дайте мне лист из вашего блокнота и карандаш!

— Держи, — ничуть не удивившись моей просьбе, протянул он мне блокнот целиком и карандаш.

Найдя чистый лист, я принялся быстро переносить текст этой песни, тут же переводя на финский. Мальчишка же, прекратив играть, с удивлением таращился на меня и на остальных, которые тоже таращились на меня, стараясь понять, чем я занят.

Закончив писать, я, покопавшись по карманам, извлёк серебряную монету в две марки и протянул пацану, у которого глаза стали ещё больше. Но он замотал головой:

— Спасибо, херра. Но нельзя в руки. Удачи не будет. Положите в футляр.

Пришлось поклониться ему, наклоняясь к футляру от скрипки, в котором было несколько медных монеток разного достоинства, и добавить в их компанию благородного серебра. Следом за мной в футляр что-то опустили и все остальные представители нашей компании. А Ээро Эркко, получив назад свой блокнот и ознакомившись с написанным мной текстом, вдруг, внезапно, изменил свои планы и остался рядом с мальчишкой, принявшись у него что-то выведывать.

Награждение лауреатов затянулась, почти на два часа. Хотя их было не так уж и много. Сначала награждали бронзовых и серебряных лауреатов. Кроме медалей и сертификатов, от городской управы каждому досталось по небольшой денежной премии в сто и двести марок соответственно. Награждение проводил Эдуард Эрштрем, управляющий канцелярий статс-секретаря Великого княжества Финляндского, и Леопольд Мехелин, как глава города Гельсингфорс. Господин Эрштрем лицом и прической был отдаленно похож на вождя мирового пролетариата, а небольшая картавость придавала ещё больше сходства, что меня крайне веселило, хотя я и старался выглядеть серьезным.

Особенностью награждения было то, что всё мероприятие проходило на русском языке. Согласно недавнему указу о государственном языке. Вот только не все присутствующие могли правильно изъяснятся на древнем и могучем. Поэтому некоторые господа порой выдавали такие перлы, что вызывали откровенный смех у русскоязычных.

К моему удивлению, меня на сцену пригласили самым последним. Всё, видимо, из-за того, что Леопольд Мехелин, являющийся моим соавтором согласно договора, не хотел выставлять себя, как градоначальника, впереди всех остальных лауреатов. Золотая медалька, полученная мною оказалась небольшой, но довольно увесистой, чуть ли не сто граммов драгоценного металла. Кроме медали на шею и сертификата в конверте мне, в качестве подарка от города, достался земельный участок. Неожиданностью это не стало, так как все трое «золотых» лауреатов передо мной также получили земельные участки. Исключением стал Леопольд Мехелин, который не стал награждать сам себя чем-либо дополнительно.

Гром аплодисментов и вспышки сгораюшего магния при фотографировании несколько меня дезориентировали, так что, спускаясь со сцены, я чуть было не навернулся на ступеньках. Хорошо, что меня успел поймать за шиворот художник Альберт Эдельфельт, спускавшийся следом за мной после группового фотографирования.

— Осторожней, Матти! Никак у тебя голова закружилась от успехов, или ты так рад подаренному острову, что прямо падаешь с ног? — подколол меня он.

— Спасибо, херра Эдельфельт, — поблагодарил я мужчину. — Нет, просто немного ослеп от фотовспышек. А про какой остров вы говорили? — спохватился я, но художник ничего не ответил, а просто подмигнул мне, чем ещё больше сбил с толку.

Хоть Альберт Эдельфельт и был знаменитым художником, но даже у нас было две картины его работы. Которые он презентовал нашему кемпингу во время съездов финской партии. У нас, в главном домике кемпинга, собралась уже целая коллекция картин различных художников, которые они или рисовали у нас или привозили в подарок. Моим бабулям очень нравилась картина Эдельфельта — «Женщины из Руоколахти».

Добравшись в зале до своих, я попал в их тесные объятья. Меня обнимали, целовали, хвалили, тискали и ерошили мою шевелюру. А дед плакал. Надеюсь, что от счастья.

Земельный участок и вправду оказался островом. На торжественном ужине в доме тети Хелены, ей муж, дядя Вэйкка и приглашённый Ээро Эркко, рассказали в подробностях об этом земельном участке.

Дядя Ээро, кроме бутылки коньяка для взрослых, принёс также свежий выпуск «Финской правды» с репортажем о сегодняшнем награждении, моим стихом «Скрипач» и небольшой статьёй с фотографией про мальчишку, благодаря которому и появился этот стих.

— О! Так это сын Илмара Киннуена? — удивился дядя Вэйкка после прочтения статьи.

— Дорогой. Ты его знаешь? А почему на улице не признал, — притворно возмутилась тетя Хелена.

— Я знал его отца, а не ребёнка, — огрызнулся дядя, и тётя тут же уткнулась взглядом в свою тарелку.

— Все знали его отца, — подтвердил и Ээро Эркко. — А как он умер с супругой от гриппа, так все про его семью и забыли. Я не про вас, херра Саари, — поспешил заверить вскинувшегося было моего дядю журналист. — Я про всё столичное общество. Это для вас, моряков, он был смотрителем маяка. А общество знало его как члена финской партии и радетеля финского языка. Вот про это и моя статья.

— Дядя Ээро, а правда, что мой земельный участок — это остров? — решил я сменить тему, так как наступившая тишина после слов политика ничего хорошего не предвещала.

— Да, — подтвердил он, так как уже успел ознакомиться с документом о передаче в дар мне земельного участка. — Городское неудобье, так сказать. Отдали то, что город никак не может использовать.

— Почему? — удивился я. В моём понимании, остров в городской черте столицы — это ого-го как круто.

— Томми! Сбегай в мой кабинет и принеси карту города, — отдал распоряжение сыну дядя Вэйкка. — Сейчас мы объясним тебе почему это так.

— И мне заодно, — неожиданно подал голос дед Кауко, за весь ужин произнесший не более пары слов.

— И вам, херра Хухта, — подтвердил хозяин дома.

Карта оказалась очень подробной. На ней без труда был найден, теперь уже мой, «Смоляной остров» (Tervasaare). Который оказался почти прямо в центре города. Где-то в километре от Сенатской площади.

— Раньше его использовали как склад для торговли смолой и дёгтем. Из-за чего он несколько раз горел. Пару раз огонь с его территории перекидывался на город. И после последнего пожара в 1896 году его забросили. Летом там пытаются отдыхать горожане, приплывая туда на лодках. Но так как остров — это одна сплошная скала, то там ничего кроме кустов и травы не растёт. А зимою на нём обитают только дикие собаки, — поделился с нами своими знаниями дядя Вэйкка.

— Так что город просто избавился от ненужного куска земли, подарив его тебе. Вот тебе, Боже, что нам негоже — как русские говорят, — последнюю фразу Ээро Эркко произнес на довольно неплохом русском.

— Чемодан без ручки, — констатировал я.

— Ха-ха-ха! — Зашёлся в смехе журналист. — Какое точное сравнение! Надо записать, а то забуду.

— И теперь за это, за этот чемодан, придётся ещё и пошлину платить! — возмутился дед.

— Нет, херра Хухта. Город подарил остров несовершеннолетнему. А значит до его семнадцатилетия он платить земельный сбор не будет. Вот если на его участке возведут строения и будут их использовать для получения прибыли, то тогда да, платить придётся, — успокоил деда Ээро Эркко, видимо неплохо разбиравшийся в местном коммерческом законодательстве.

— А на него посмотреть-то хоть можно? — зевнув, спросил я.

— Завтра и посмотрим, тут, в общем, недалеко, — заверила меня тётя Хелена. — А сейчас иди спать. А то ненароком заснёшь за столом.

На следующий день посмотреть остров не получилось, но через пару дней мы это сделали. Ну что сказать? Кусок скалы, припорошенный снегом и скованный льдами «Северной гавани». От набережной с незамысловатым названием «Северный берег», которую взрослые почему-то называли «Дровяным причалом», до моего острова, было метров триста. Я постоял, посмотрел на мою скалу и, всё обдумав, обратился к деду:

— Деда. Летом можно будет дамбу построить на остров.

— Зачем? — удивился старик.

— Да ты оглянись вокруг! Это же район «Лев»! Тут самые дорогие магазины и салоны! Если на острове построить склады, то все местные торговцы к нам в клиенты в очередь выстроятся.

— А ведь Матти прав! — неожиданно поддержал меня дядя Вэйкка. — Я и сам готов с вами в пай войти!

— И про меня не забудьте! — поспешил отметиться и Ээро Эркко.

— Хорошо, хорошо, господа, — давайте только всё дома обсудим, а то на нас, вон, уже люди коситься стали. Стоим и орём, как дурни. — С этими словами дед Кауко сгрёб меня в охапку и, наклонившись ко мне, зашептал мне в ухо. — И как ты умеешь во всём находить выгоду, а, чертёнок?

— Я не чертёнок, у меня хвост отвалился, — съехидничал я и, смеясь, вывернулся из его объятий.