Великий диктатор

Глава 18

— Ааа! Лови! Уйдёт!

— Хрю! Хрю!

— Левее! Левее!

— Гав, гав, гав! — к нашим воплям и визгу раненного дикого поросёнка присоединились сельские собаки, которые и погнали бедное животное вглубь населённого пункта. А мы попадали от усталости на первые попавшиеся бревна у чьего-то забора.

— Ааааа!!! Помогите!!! — донеслось из села.

Хлопнул винтовочный выстрел, а за ним второй и третий. Мы переглянулись с пацанами и дали дёру обратно в лес.

— Так. Всё. На всякий случай прячем луки, стрелы и копья, — подвёл я итог неудавшейся охоты после того как мы отдышались и напились воды на одной из наших секретных полянок.

Но сделать ничего не успели. Через заросли тиса прямо на поляну выехали трое конных.

— А я тебе говорил, что это банда твоего диктатора, а ты не верил, — со смешком произнёс наш полицейский, старший констебль дядя Раймо Коскинен, обращаясь к моему отцу.

— Капрал Стрёмберг, построить капральство, — скомандовал я Ялмару, так как мне в голову неожиданно пришла мысль, как можно попробовать вывернуться из намечающихся неприятностей.

— Капральство, становись, смирно, — Ялмар скомандовал, мальчишки построились, уж чего-чего, но дисциплину мой новый капрал поддерживал на уровне. — Мой диктатор, капральство по твоему приказу построено, — и лихо козырнул мне двумя пальцами.

Я мазнул взглядом по строю и, вскинув руку с двумя пальцами ко лбу, отрапортовал опешившим взрослым. Вернее, я рапортовал только отцу, как главе общины.

— Господин староста, капральство рыцарей зеленого меча отдыхает после неудавшийся охоты. Позвольте продолжить отдых.

Первым засмеялся наш кузнец, дядя Рикки Сайпанен, которого недавно выбрали в церковные старосты и чей сын Тойво сейчас стоял в нашем строю. За ним заржали отец и старший констебль. Дядя Рикки настолько сильно смеялся, что свалился с лошади, отчего смеяться стали уже и мы.

— Неудавшаяся охота. Ишь как завернули поганцы, — отсмеявшись и немного успокоившись произнёс наш полицейский. — А вы знаете? Что из-за вашего кабана тетка Ииду родила с перепугу. Двойню. Наделали делов и в кусты! Неудачная охота, — передразнил он меня, сделав голос писклявым.

— А если бы не мы и наш кабанчик, то вместо двойни одного бы родила, — неожиданно вылез из строя и возразил дяде Раймо мой племянник, Ларс Викстрём. — И мясо у них теперь есть, отпраздновать. А у нас ничего нет…

Мужики на его слова хрюкнули, как давешний поросёнок, и опять заржали.

— Слышь, Рикки, твоя же Элина на сносях? Хочешь двойню? Пришлём к ней эту банду с кабанчиком. Ой, не могу, ха-ха-ха, — отец не упустил возможности подколоть нашего кузнеца.

— Мужикам рассказать, не поверят! Ха-ха-ха, — ржал как лошадь и дядя Рикки, отчего его лошадка испуганно шарахалась от него, что вызывало дополнительное веселье.

Наконец веселье пошло на спад и взрослые, пригрозив нам всяческими карами в будущем, погрузились на свои средства передвижения и убыли в село, по пути похохатывая и что-то обсуждая.

А я повёл упавших духом мальчишек на кирпичный завод, по пути размышляя как я умудрился вляпаться в сегодняшнее происшествие.

Всё началось, когда Ээро Эркко сбежал от нас в столицу. Мы опять остались без взрослого, который согласился бы присматривать за нами на стрельбах. Плодить сущности обманывая взрослых я не хотел. Поэтому с огнестрельной подготовкой пришлось завязать.

Зато я вспомнил как матушка обвиняла моего братца Эса, что тот чуть не пристрелил из лука деда Хейди. И пошёл с поклоном к брату, чтобы он нас научил делать это оружие. Братец в просьбе не отказал, но не стал нас учить, а сам сделал нам десяток луков и по десятку учебных стрел. Лучше бы он это время с нами на стрельбище провёл. Но нет, упёрся как баран. Хотите луки — держите, а сидеть там с вами и смотреть как вы по банкам стреляете — не желаю.

Кстати, матушка съездила в Стокгольм вполне удачно. Ахти в училище приняли даже без экзаменов. Оказывается, у них каждый год выделяется квота на обучение будущих священников из Финляндии. А они, эти финны, почему-то не едут в Стокгольм учиться. Так что Ахти там приняли как родного. Ну и маман хорошо время провела и спустила почти все свои деньги на всякую ерунду типа шляпок, ридикюлей и всяких кофточек.

Буквально на пятый день как от нас сбежал Ээро Эркко, к нам в гости приехала Текла Хултин. Причём, средь бела дня. Что было очень удивительно. Оба поезда из столицы прибывают вечером. Что наш, местный, что «Шведский экспресс». А эта неугомонная дамочка прибыла на рейсовом каботажном судне.

Я об её приезде узнал только тогда, когда меня сестра выдернула с озера, где мы с мальчишками пытались охотиться с луками на лягушек. Меня быстренько умыли с мылом, переодели, причесали, заставили вычистить всю грязь из под ногтей и предъявили перед гостьей.

Оказывается, она приехала специально ко мне. Из её рассказа я понял, что эта, ужаленная в одно место дамочка, тоже собрала «Кагал», но свой, женский. Из двухсот самых знаменитых и влиятельных женщин Финляндии. Правда, в количестве подписей под обращением к монарху они значительно уступили мужскому «Кагалу», собрав всего двести тысяч имён.

И когда разразился скандал с названием мужской депутации, руова Хултин обратилась за помощью в переименовании женской делегации к Леопольду Мехелину, у которого до недавнего времени работала секретарём. А этот хитрый господин, послал её ко мне. Она со своими товарками несколько месяцев пыталась решить проблему самостоятельно, но кроме ссоры с несколькими активными участницами это ни к чему не привело. И она всё-таки решила воспользоваться советом своего бывшего босса.

На её просьбу о помощи с названием я почесал свою грязную репу, которая, и правда, чесалась, и вытащил из памяти всё, что помнил про «Гессенскую муху», как прозвали супругу Николая II в России.

— А назовите вашу организацию — «финский женский клуб», — предложил я руове Хултин.

— Матти! Это что за странное название! — строгим голосом наехала на меня матушка, явно уловив легкое неудовольствие на челе своего кумира.

— Понимаешь, мам. Александра Фёдоровна, наша императрица, с детства воспитывалась у своей бабушки, королевы Великобритании. А у них в стране очень распространены разные клубы. Как мужские, так и женские. Самый знаменитый клуб, это «клуб Александры», названный так в честь супруги принца Эдуарда. Ещё есть «университетский женский клуб», объединяющий женщин, выпускниц королевского университета. А недавно в Лондоне открылся «женский пионерский клуб», объединяющий женщин, которые борются за трезвость в обществе.

— Откуда ты это всё знаешь? — удивлению мамы не было предела.

— Мы же выписываем «Svenska Dagbladet» (шведские ежедневные новости), — в ответ удивился я. — Три месяца назад у них прошёл ряд статей о английских женских клубах в связи с возобновлением работы клуба имени Фредрики Бремер. Правда, кто это такая, в газете не написали. Ты что, не читала?

— Фредрика Бремер — это великая шведская писательница, — подала голос наша гостья. — Сейчас запишу в блокнот и, по приезду в Гельсингфорс, отправлю тебе её самую знаменитую книгу. Но причем здесь наша императрица? Ведь мы собирали подписи под обращением к Николаю II.

— Раз император не принял даже мужскую депутацию, то вас он точно не примет…

— Мальчик, это не тебе решать, кто и кого примет.

— Дело ваше, руова. Но тогда зачем вы приехали ко мне? — пошёл я специально на обострение. Сейчас обидятся, отругают и выгонят, что мне и надо, а то у меня там десяток мелких спиногрызов, вооруженных луками, да без присмотра.

— Маленький негодник! Ты что себе позволяешь? Как ты себя ведёшь! — мне пришлось срочно ретироваться из-за стола, чтобы спасти свои уши от сильных пальцев матушки.

Мы немного с ней побегали вокруг круглого стола под насмешливым взглядом Теклы Хултин. Но ей вскоре это надоело и на одном из кругов, она поймала за руку мою маму и сказала:

— Руова Хухта, достаточно. Пусть всё-таки ваш сын договорит. А затем мы с вам решим, отпустить его или поймать и наказать вместе.

— Я не просто про Александру Фёдоровну говорил, — дождавшись, когда раскрасневшаяся то ли от бега, то ли от гнева мама усядется на противоположный от меня стул и, оставшись стоять на всякий случай, продолжил растекаться мыслью. — Так как она воспитывалась в Англии, то при обращении к ней от имени «финского женского клуба» скорее всего примет ваше письмо. Ведь по закону она наша княгиня. К кому как не к ней обращаться финским женщинам. Да и просто, название подходит под объединение всех финских женщин даже разных политических взглядов. У меня всё. Бить будете? — На мой вопрос наша гостья засмеялась и великодушно отпустила меня.

А через три недели мы узнали сразу несколько новостей. Об образовании «финского женского клуба» и о том, что им, в отличие от финских мужчин, удалось вручить своё послание императрице. Почти все финские газеты хвалили Теклу Хултин за находчивость с названием и ни словом не упоминали про меня. Что очень разозлило матушку, которая последними словами поносила хитрую столичную журналистку и возмущалась ведь это именно её Матти и придумал то название.

Мне же было как-то пофиг. Ну, не упомянули и не упомянули. Мы с пацанами готовились к нашей первой охоте. Мой кузен Микка, сын сестры мамы, выследил дикого подсвинка. Который, видимо, или отбился от стада, или остался один в результате охоты взрослых. В нашей местности водились только зайцы, утки-пискульки да рябчики. Иногда забредали белые куропатки. А всё, что крупнее, охотники выбили поголовно ещё в прошлом веке, если верить рассказам деда Кауко. Хотя, откуда ему знать, он же тоже родился в нашем, девятнадцатом веке.

Вот и этот кабанчик, неведомым образом появившийся в нашей местности, долго бы не протянул. Кто-нибудь его обязательно бы пристрелил, так как он повадился лакомиться желудями у трёх старых дубов, совсем недалеко от села. Возле этих деревьев мы с мальчишками и устроили на него засаду.

— Я стреляю первым, вы за мной. Затем, хватаем копья и добиваем, — проводил я инструктаж рано утром, перед тем как отправиться в засаду.

Но мы не учли толщину шкуры этой свиньи. Вернее, я не учёл. Ну, никогда не охотился, вот и не знал об этих зверушках ничего. Подвело самомнение, рыбу, стрела пробивает — значит и хрюшку пробьёт. Моя стрела воткнулась и ещё несколько, остальные просто отскочили. Самодельные луки и деревянные стрелы без наконечников не лучшее оружие для охоты, да ещё и в руках у мелких и неопытных деревенских детишек. Но, согласно плана, мы подхватили кривенькие копья и с воплями кинулись в погоню за поросёнком…

— Здорово, диктаторские! — поприветствовала наш отряд парочка лысых пацанов лет десяти, тащивших одну тачку с глиной на двоих. Чем и выбили меня из самокопания. Даже и не заметил, как мы добрались до кирпичного завода.

— Капральство стой! Поприветствуем лысых! — рявкнул я.

Моя банда остановилась, заулыбалась и, набрав воздуха, рявкнула на счёт три:

— Обезьяна Чи-Чи-Чи продавала кирпичи.

— За верёвку дёрнула и нечайно пёрнула.

— А рабочие пришли: Чё воняют кирпичи?

От нашего дружного вопля эта парочка дёрнулась, и их тачка, соскочив с деревянной дорожки, перевернулась, рассыпав глину. Лысые, было дернулись в драку на нас, но быстро одумались, так как мы все были с мечами и копьями. А уж ими-то мы пользоваться умели, они это прекрасно помнили.

Лысыми у нас в селе прозвали детей-переселенцев, родственников нашего телеграфиста. Сразу после их приезда наши врачи осмотрели поселенцев и нашли у детей вошек. У взрослых не нашли, а у всех мелких прям кишело. Ну, их и оболванили под ноль.

Первый раз мы с ними схлестнулись из-за черники. Мы с пацанами шли на завод, куда ходим каждый день. Я учу английский, а пацаны лепят свистульки, которые потом обжигаются в печи и продаются. Дед Кауко платит моим спиногрызам по два пенни за каждую свистульку. За два часа мелкие успевают сделать по пять-шесть свистулек, и в месяц зарабатывают до трех марок.

Вот и тогда мы шли на завод и наткнулись на семь лысых мальчишек в возрасте от шести до двенадцати лет, которые ползали по черничным зарослям и лопали не созревшую ягоду.

При виде нашего воинства они быстренько сбились в кучу, а их вожак, самый старший мальчишка, крикнул нам, смешно коверкая финские слова:

— Мимо идти! Мы первый найти эту ягоду! — и выставил перед собой сжатые кулаки, как бы намекая на возможность пустить их в ход.

— Ой, хёльмё!!! — покачал я головой и попробовал им объяснить. — Белую и красную ягоды нельзя есть! Они ядовиты! Обосрётесь же! — и зачем-то добавил на непонятно из каких глубин вылезшем немецком. — Ферштейн?

Но их предводитель, то ли не понял меня, то ли понял только «хёльмё» (дурак), но с диким криком бросился на меня размахивая кулаками. Я, недолго думая, выхватил свой деревянный меч и заехал ему по руке. Нашу драку поддержали обе стороны, но так как мои мальчишки воспользовались моим примером и пустили в ход мечи и копья, мы очень скоро победили.

После этой битвы, как стали её величать мои бойцы, пришлые ещё несколько раз попытались взять реванш, но против нашей сплоченной команды у них не было никаких шансов. А после того как дед Кауко взял женщин и детей из переселенцев на завод таскать глину и формовать кирпичи, мы заключили негласный мир. Но я, вспомнив несколько дразнилок из своего детства, перевёл их на финский и заставил выучить своё капральство. Вот одну из них мы и опробовали на попавшихся новичках.

В августе, к имевшимся в стране шести партиям, добавилось ещё две. В городе Або была создана «Рабочая партия», а в Гелсингфорсе о создании «Аграрной партии» заявил неугомонный Ээро Эркко, объединившись с неформальным лидером столичных фенноманов Сантери Алкио. Чем сразу привлёк в свои ряды массу политически активных выходцев из крестьянства.

Видимо, мой вопрос про отсутствие в стране крестьянской партии и подтолкнули его на образование новой политической силы. Вместе с партией он основал и новую ежедневную газету «Suomen totuus» (Финская правда), куда смог перетащить часть подписчиков «Ежедневной газеты», которую он возглавлял, когда являлся членом финской партии.

Свою новую книгу про приключения Мумми-Тролля я закончил ещё в начале лета, причем в переводе и на шведский и на русский языки. Но почему-то никто из моих издателей так до конца лета за ней и не приехал. Ээро Эркко было, видимо, не до моих литературных изысканий, а Георг Стокманн, как и положено дисциплинированному немцу, ожидал моё продолжение именно от дяди Ээро. Короче, получился замкнутый круг. Но в конце августа, когда самоназначенному лидеру финского крестьянства понадобился материал для заполнения своей газеты, он обо мне наконец вспомнил.

Идею третьей книги, «Мумми-Тролль на Луне», я стянул у Носова. Конечно, с изменениями. Так как в моей книге не было Незнайки, то на роль нашедшего лунный камень был выбран персонаж по имени Пирожок. Пончиков в Финляндии девятнадцатого века я пока не видел. Вот и не стал рисковать, а назвал толстенького коротышку Пирожком.

Все термины из будущего — космическая ракета, телевизор, невесомость, скафандр, я оставил без изменений. С небольшими, но наивными пояснениями, что и почему. Ребёнок я или нет? Даже вспомнил и зарисовал схему ракеты из советской книги.

В незаконный полёт у меня отправились Пирожок, которому Мумми-Тролль запретил лететь за баловство с лунным камнем, и Пёстренький, которому также отказали в полёте за то, что он раскрасил свой скафандр в разные цвета.

Политическое устройство лунатиков я не менял. Изменил только поведение коротышек, убрав удивление на наличие денег и отсутствие прочих достижений мира победившего коммунизма, которое и описывал в своей трилогии Николай Носов. Пирожок, как и Пончик, вначале разбогател, а затем обанкротился.

Самые простые приключения двух коротышек в незнакомом мире. В конце-концов мои герои точно также попадают на остров дураков. Пёстренького и Пирожка вовремя спасает экспедиция Мумми-Тролля на втором лунном корабле. Попытки прибывшего Мумми-Тролля наладить контакт с лунным населением приводят лишь к конфликтам из-за желания каждого единолично владеть семенами гигантских растений. В итоге, земные коротышки и муммики тайно распыляют над поверхностью внутренней Луны семена земных растений и покидают негостеприимный мир, надёжно запечатав за собой выход на поверхность.

Я думал, что у меня получилось слишком заумно, но мои «братья рыцари» и сестра с матерью приняли сказку на ура. Также в полном восторге остался от книги и Ээро Экко, который начал публиковать её частями в своей новой газете.

— Проходите Николай Иванович. Вот сюда присаживайтесь, поближе к камину. Замерзли наверное по дороге. Зима в этом году что-то рановато началась, — хозяин кабинета после взаимных приветствий радушно озаботился обустройством прибывшего. — Надеюсь, ваш совместный с Плеве документ о преобразованиях в княжестве Финляндском готов?

— Так точно, Ваше Величество! Правда, Вячеслав Константинович из-за ледовой обстановки застрял в Кронштадте, — подскочил со стула финский генерал-губернатор.

— Я знаю, он прислал телеграмму с извинениями. Надеюсь, вы без него справитесь?

— Да, конечно, Ваше Величество! — заверил монарха Николай Иванович Бобриков и с подозрением покосился на сидящего в уголке императорского кабинета исполняющего обязанности министра внутренних дел Дмитрия Сергеевича Сипягина, ставшего во главе этого ведомства после неожиданной для многих отставки Горемыкина.

— Дмитрий Сергеевич здесь по моему приглашению и именно по финскому вопросу, — недовольно пояснил Николай II, заметивший косой взгляд Бобрикова. — Так что оставьте ваши взаимные претензии на потом. Кстати, у Дмитрия Сергеевича немного иной взгляд на реформирование вооруженных сил княжества.

— И какой же мнение может быть о вооруженных силах у сугубо гражданского чиновника? — генерал-адьютант Бобриков не преминул подколоть своего оппонента.

— Очень простое, Николай Иванович, — дождавшись разрешительного кивка императора, Сипягин высказал своё виденье этой проблемы. — Я против роспуска туземных частей. Финские войска очень хорошо себя проявили в подавлении восстаний в Польше и на Кавказе, а также в последнюю войну. Они хорошо обучены, дисциплинированны и преданны короне. И я считаю, что пусть поляки и закавказские народы лучше ненавидят финнов, чем русских.

— Вот именно, что туземные! Сегодня они преданны, а завтра? Иметь почти двадцатитысячную армию рядом со столицей это очень рискованно. Расформировать местные войска и влить их в части финляндского военного округа.

— А как же быть с шведской границей? Ведь именно их части несут пограничную и таможенную службу.

— Ну, значит преобразовать некоторые части в пограничные.

— Господин генерал-губернатор! — громко подал голос император, и в кабинете мгновенно воцарилась тишина. — Пока мы не начали обсуждение, у меня есть к вам поручение. Как вы, надеюсь, помните, я, по весне, не принял депутацию представителей княжества Финляндского.

— Да, да. Конечно! Ваш оригинальный ответ даже расколол местное общество, что пошло только на пользу нашему с вами плану по русификации этой провинции, — Николай Иванович поспешил верноподданнически заверить монарха, что помнит.

— Так вот, дорогой мой Николай Иванович, я-то ту депутацию не принял, но к Александре Фёдоровне женская финская делегация сумела найти подход. Естественно, что никакие их политические просьбы я удовлетворять не собираюсь. Но эта депутация преподнесла в дар две книги со сказками одного финского юного писателя, — император вытащил портсигар, извлек длинную папиросу и, прикурив от спички, жадно затянулся. — Николай Иванович, у меня к вам просьба от моей супруги, найдите фотографию этого маленького писателя и вышлите нам. Уж очень ей хочется взглянуть на столь одаренного ребёнка.