Великий диктатор

Глава 14

— Теперь я буду диктатором! Я взрослее, сильнее и лучше! — заявил мне и всей нашей компании Андреас Викстрём, мой племянник из Улеаборга.

В этом году племянников сплавили к нам сразу по двум причинам. Главной была беременность их матери, руовы Ингегерды Викстрём. Там как раз был последний месяц беременности, и шумных мальчишек отправили к нам. Тем более, что они и сами просились. Привёз их из города дед Кауко уже почти ночью. А так как эти городские сони долго дрыхли, а бабуля не позволила мне их разбудить, то и увиделись мы только тогда, когда они выползли из дома.

Сегодня у нас в «братстве» был особый день. Я пообещал мелким научить их делать глиняные свистульки. К моему удивлению, здесь из глины их не делали. Резали исключительно из дерева или привозили костяные из Лапландии. А я в поисках глины для поршня паровой машины облазил почти всю местную округу, но нашёл небольшой выход первоклассной красной глины.

В моём будущем для создания поршня я использовал суперклей и наточенный карандашный графит. Здесь суперклей нигде не продавался, а смешивая графит с рыбьим клеем, я получил жутко хрупкую субстанцию. Пластилина здесь тоже еще не было, а как его изготовить я не знал. Вот и пришлось искать замену в виде глины. Во время поисков я неожиданно для себя стал богаче на четыреста двадцать рублей, заимел две винтовки «Бердан № 2» и под сотню патронов к ним. А также стал обладателем странного пистолета «Бергманн № 3».

Прочёсывая местность с обломком металлической остроги в руках, который я использовал в качестве палки-копалки, вдруг услышал выстрел. Очень похожий на выстрел из нагана. По крайней мере, так я его определили для себя. Ведь частенько слышал в своей прошлой жизни на реконструкциях и в тире.

И нет, чтобы сделать ноги и позвать старших. Я попёрся смотреть, кто это там стреляет на нашей земле. В селе наган был только у нашего полицейского. И чего мне тогда бояться дяди Раймо?

Но повторных выстрелов не было. Как и не было слышно каких-либо голосов, звуков или чего прочего. И это меня насторожило. Поляну с тремя трупами людей я увидел из зарослей молодых побегов «Зеленючки» как здесь называют ягодный тис. По которым я осторожно и крался в направлении прозвучавшего выстрела, сжимая в потных ладошках несуразную железяку, моё единственное оружие.

Минут пять понаблюдал за тремя мертвецами. Прям картина великого побоища. Дальнее от меня тело лежало вниз лицом и в его затылке торчал «халланд», разновидность местного строительного топора в виде небольшой секиры. Судя по тому, что лезвию вошло почти полностью, то это стопроцентный труп. Справа от меня лежал длиннобородый мужчина с тесаком или штык-ножом в груди. И именно он сжимал в руках револьвер, из которого, похоже, недавно и стреляли. Застреленный был слева от меня. Его тело находилось в столь неудобной позе, что не приходилось сомневаться — его душа уже давно не с ним.

Все пять минут наблюдения за поляной мертвецов во мне боролись два чувства. Осторожность — не лезть, а пойти и позвать взрослых. И жадность — посмотреть, что я могу с них поиметь. Естественно, победила жадность.

Никакого страха перед мёртвыми или перед кровью и увечьями я совершенно не испытывал. Открыл я это в себе совершенно случайно в прошлой жизни. Когда меня на Кавказе взяли в плен. А было это так.

Наше предприятие. Блин, где же я работал? Нихрена, не помню. Так вот, наше предприятие заключило контракт на замену оснастки и доработку ремонтно-слесарных и ремонтно-механических мастерских на базе автомобилей ЗИЛ-131. Какое-то малое предприятие находящиеся в селе Сунжа, рядом с Владикавказом, выкупило старые машины в воинской части выведенной из ГДР.

За перегон автомобилей платили живые деньги, что в 1995 году было очень актуально, так как зарплату задерживали уже на три-четыре месяца. И не только мне, но даже и супруге, которая работала в бухгалтерии. Вот я и подписался на подобное. Пара перегонов прошли успешно. Все разрешительные документы у нас были, и многочисленные военные блок-посты я преодолевал без проблем. Но на третьем перегоне мне не повезло. Ну, это как посмотреть.

Сдав в гараж заказчиков отремонтированный нами зилок, я больше чем обычно потратил времени на получение очередной авто-развалины, которую мне предстояло перегнать для ремонта. И из села выезжал уже в сумерках. Почти сразу на выезде меня тормознули, как сначала подумал, военные. Но оказалось, что это были какие-то бандиты, почти не говорящие по-русски.

По-хорошему, мне надо было выпрыгнуть из грузовика и дать дёру, когда ещё ехали через село Октябрьское. Но я так на это и не решился. Уж очень меня пугало дуло автомата, которое смотрело мне в правый бок и иногда на ухабах, больно тыкаясь пламегасителем под рёбра. А уж когда свернули на дорогу ведущую в горы и фары осветили простреленный в нескольких местах указатель на Тарское, я понял что и поздно спасаться бегством.

До Тарского мы не доехали. Свернули на какую-то грунтовку и через пару сотен метров горного серпантина упёрлись в бетонные коробки строений. Я загнал машину во двор, куда мне указал рукой бородатый боевик, и совершенно безропотно дал сковать себе руки наручниками. Хорошо, что спереди, а не сзади. После чего, меня загнали в подвал, в котором уже находилась куча народа. В нос ударил резкий, кислый запах нечистот и давно немытых тел людей.

Как только боевик, который и затолкал мою двухметровую тушку в этот бетонный зиндан, хлопнул дверью и щелкнул замком, за меня тут же взялись два местных сидельца. Судя по звездочкам, которые я смог рассмотреть на их грязных фальшпогонах в свете тусклой, не более чем сорокаваттной лампочки, оба старшие прапорщики. Очень быстро и профессионально вытянули из меня всю информацию и порадовались, что находятся рядом с Владикавказом, а не в Чечне, как они до этого думали.

Остальные сидельцы оказались самоходчиками из частей почти всего северо-кавказского военного округа. Всего в подвале находилось двадцать семь человек. А теперь, со мной, двадцать восемь. И у всех были скованны руки наручниками. Почему боевики не снимали их с пленных даже в подвале было совершенно не ясно.

Мне же было в них не просто не удобно, а уже даже опасно. Слишком у меня были большие запястья, и из-за туго застёгнутых браслетов уже начали потихоньку неметь кончики мизинцев. Но это было поправимо. В детстве, в нашем дворе возле Николаевского рынка. Оба-на! Ещё кусочек мозаики! Это радует! Так я всё и вспомню.

Так вот, в нашем дворе жил некий дядя Коля, который нас, пацанов, и научил вскрывать милицейские наручники почти любой проволокой или скрепкой. Уж даже и не знаю кто он такой был по жизни, с нами он особо не откровенничал о своём прошлом. Да и прожил в нашем дворе чуть менее года. Но у него были две пары наручников, и он с охотой учил нас их вскрывать. Причём, учил что лучше всего подходят именно мягкие металлы, а иголка или булавка могут сломаться.

Вот и сейчас, я залез руками в боковой карманчик джинсов, в котором все нормальные парни носят презервативы, и только я один, так как уже был женат, носил всякую мелочь. И вытащил цепочку из простых канцелярских скрепок. Отстегнул одну, расправил, сделал короткую загогулину и вставил в левую замочную скважину. Нащупал справа механизм, надавил на собачку и стал проворачивать левую руку по часовой стрелке, и дужка наручника стала выходить из замка. Полминуты — и левая рука свободна, еще столько же — и вторая тоже свободна.

— Ты как это сделал? Ты что, из уголовников? — тут же накинулся на меня с расспросами «страшный» прапор, который представился как Петров.

— Почему сразу из уголовников? В детстве один мужик научил. Вот и пригодилось, — ответил я предельно честно.

— Нам открой! — почти скомандовал второй прапорщик, который не представился, и я, тогда, в то время, обозвал его, в пару к Петрову, Васечкиным. Будь это позже, в следующем тысячелетии, то и Башировым мог бы обозвать.

— Мы тут с ними намучились, — разоткровенничался Петров, радостно потирая освобожденные руки. — Все иголки и булавки, у кого были, поломали, а так и не смогли открыть.

— Так. Громила. Слушай сюда, — это уже Васечкин подключился к нашему разговору. — Сейчас, примерно минут через десять или двадцать, придёт чех и, скорее всего, позовёт тебя. Ты вон какой мамонт! А мы все тут уже силы почти потеряли. Позовет принести еду и воду. Сможешь его вырубить одним ударом? — и дождавшись моего утвердительного кивка, продолжил. — А остальное я с Петровым сделаю. Теперь, начиная расстёгивать браслеты всем остальным. Вот этим трем, первым. Гирин, Шестаков, Родичев, сюда поближе пересядьте. — Он скомандовал каким-то солдатикам и те стали перебираться ко мне поближе.

Всё случилось как-то быстро и даже неинтересно. Пришедший боевик, действительно, позвал меня, тыкая в мою сторону одной рукой и призывно махая другой. Его автомат беспечно висел за спиной. Я подошел, и под растерянный взгляд моджахеда, заметившего, но явно не поверившего своим глазам, что мои руки свободны, со всей своей молодецкой дури, правым кулаком, приложил ему по левому виску. Специально немного выставив вперед костяшку среднего пальца. Чтоб уж наверняка.

Появившийся у меня из-за спины Петров, сдернул с пояса боевика нож и, полоснув его по шее, рванул дальше, на лестничный марш. Васечкин, обтёк меня с другой стороны и, перевернув труп, пачкаясь в его крови, завладев автоматом и бросился догонять напарника. И вот тут бы меня должно было пронять. Кровь, труп. А я в армии все два года провел в рембате 43-й учебной мотострелковой дивизии, что под Куйбышевом, который сейчас Самара. И абсолютно не спецназовец. Даже из автомата Калашникова я на гражданке стрелял в сотню раз чаще чем в армии. Но не проняло. Молча развернулся и пошёл вглубь подвала.

Через полчаса всё было кончено. Из наших пострадали двое. Один рядовой и прапорщик Сидоров. Им быстренько замотали ранения, и все погрузились в кунг моего же зилка. Пока ехали до Владикавказа, старший прапорщик, перекрикивая завывания явно нездорового движка, проводил мне инструктаж. О том, что я никого из них не видел и не в какой плен не попадал. С возможными разговорами рядовых, они вопрос решат. «А ты нас выгрузишь там, где я покажу, и навсегда забудешь про этот эпизод из своей жизни».

Пришлось соглашаться. Тем более что в качестве компенсации мне была вручена тугая пачка денег. Видимо то, что собрали с боевиков. В пачке были рубли, карбованцы, доллары, марки и даже британские фунты. Эта пачка надежно послужила нашей семье стабилизационным фондом на протяжении почти десяти лет.

Вот и сейчас, выбравшись из кустов, осторожно подойдя к мертвецам, я чувствовал только азарт и, небольшую неуверенность в правильности своих действий. А ещё, где-то на задворках сознания, стучал в закрытые ворота страх, что их было не трое, и кто-то сейчас подойдёт и застукает тебя за мародёрством.

Ворочать тела мне было не под силу в виду возраста, поэтому обошёлся поверхностным обыском карманов и одного вещмешка, который валялся рядом с зарубленным топором мужиком. Еще два мне были недоступны. Так как находились под телами своих владельцев.

Достал вязанные перчатки из своего рюкзачка, который мне пошила Тю по моему рисунку. Отпечатки пальцев сейчас вроде бы ещё не умеют снимать, но бережёного, как говорится — Бог бережёт.

Первым делом оттащил в сторону две берданки, одна из которых оказалась переделочной винтовкой Квашневского. Под телом зарубленного ещё виднелся обрез, но доставать его, я посчитал излишним. Всё равно придётся сдавать эту полянку отцу или деду. А один револьвер на троих — это как бы подозрительно.

Обыск карманов меня очень удивил. У зарубленного были доступны только два кармана на куртке, и в них я нашёл странный пистолет. Откуда-то из закоулков памяти всплыло его название — «Бергманн». Лучше бы, вот так, личная информация всплывала, чем название этого уродца. Ну да ладно. Вместе с названием всплыло то, что моделей этих пистолетов была куча, и различались они только по калибру.

Вытащил линейку, которую тоже на всякий случай таскаю с собой, и замерив ствол, получил две целых семь десятых тума. Ага, шесть с половиной сантиметров, это значит, что пистолет третьей модели. Шведский «тум», это тот же имперский дюйм, только на три миллиметра меньше. Шведская уния, уже давно перешла на метрическую систему. А вот в Финляндии старые шведские системы мер ещё вполне себе в ходу. Вот и у меня в рюкзаке была линейка, с которой учился ещё мой отец.

«И на хрена я это делал?» — Пришла мне в голову мысль, когда я выяснил модель и калибр. Или всё-таки себе забрать? Подрасту и из него забацаю что-нибудь типа пистолета Егера. Значит, забираю. Отнесу к винтовкам.

Карманы зарезанного и застреленного дали больше находок. Часы, складной нож, серебряная и медная мелочь и огромное количество бумажных рублей. Трёшками, пятерками и редкими десятками набралось четыреста двадцать рублей. Которые я, без зазрения совести, конфисковал в пользу себя, любимого. Всю мелочь, часы и даже приглянувшийся мне перочинный нож, вернул по карманам.

А вот в вещмешке я нашёл мешочек с золотыми самородками. Ну, я так думаю. Ни разу в жизни вживую я эти самородки не видел. Но по просмотренным видео и фильмам и по рассказам деда Кауко сделал вывод, что это именно они и есть. И всё встало на свои места. Быстрее всего, все трое лежащих на этой полянке — старатели. Которые искали золото на реке Ивалойоки.

То, что я слышал от взрослых, совершенно не укладывалось в моё представление о бедной на ресурсы Финляндии. Десять лет назад на этой реке нашли первое золото. И началась великая финская золотая лихорадка. По рассказам и статьям в газетах, на этой реке работало несколько сотен приисков. Кто-то даже с нашего села пытал там счастья, но вернулся ни с чем.

Но что эти старатели делают у нас? От Ивалойоки до нашей местности почти сорок миль. Шведских миль. Я долго привыкал к тому, что в шведской миле — десять километров. Хорошо, что в стране наряду с шведской используется и русская система мер. Например все дороги имеют верстовые столбы. Поэтому, если расстояние меряют географически — то это шведские мили, а если по дорогам — то русские версты.

Почему они попёрлись к нам, а не в Кеми или Кемиярви? Или это какие-то преступники? А может и революционеры? Но всё равно непонятно. Ладно, сдам их отцу, пусть у него голова болит. Так, золото назад в мешок, оно нам не надо, а вот винтовочные патроны я приберу.

Нагрузился как ишак и еле попёр две винтовки и пистолет с патронами в рюкзаке. Благо, недавно я нашёл неплохой схрон для хранения подобных вещей. Узкая скальная полочка. Главное, хорошо замаскировать, а потом и прикопать хабар можно. Главное, не забыть хорошо смазать и завернуть в ткань.

В прошедших в июне выборах старосты отец победил. Обещанная мне больница оказалась тем камушком, который склонил чашу весов с голосами избирателей в пользу отца. И теперь он целыми днями пропадал в управе, принимая дела и вникая в всякие мелочи. С больницей нокиевцы не обманули. Когда дед с отцом ездили заключать договор и получать мои акции, причем, без меня… Обидно, однако. Вот тогда, обратно с ними и приехал архитектор с помощниками, которые целую неделю что-то считали и измеряли на выделенном участке земли. А после их отъезда нанятые рабочие начали копать котлован под фундамент.

Вот в управу я и рванул, спрятав своих находки. Отец моему рассказу поверил сразу и самолично побежал к нашему констеблю. А меня отправили домой. И только через несколько дней я узнал, что это были какие-то бандиты, а не золотоискатели. А про золото вообще ни разу в своём рассказе отец не обмолвился. Через неделю, случайно подслушав разговор дяди Раймо и отца, я узнал куда оно делось.

— Матху, — как я уже знал, это было детское прозвище отца, сокращение от имени и фамилии. — Надо от этого золота избавляться. Оно нам счастья не принесёт. Тем более, что мы его с мертвецов сняли. А нашёл его твой Матти. Не боишься за сына?

— Чего ты несёшь, Трубка? — обратился отец к нашему констеблю тоже по прозвищу. — Там того золота всего шесть фунтов. Фунт самородков, а остальное песком. Что? Боишься продавать?

— Я боюсь духов, — мрачно сказал дядя Раймо. — Сны мне плохие снятся. Давай продадим и деньги отдадим отцу Харри. Ты же знаешь мою чуйку.

— Это что? Харри всё рассказать? И мы себе ничего не оставим?

— Да. Расскажем. А деньги? Ну, пусть купит дом для семьи нашего телеграфиста. Обрам уже всех достал рассказами, как им в их Соутярви живётся плохо и бедно.

— А что они у нас будут делать? У нас пшеница и рожь не растёт.

— А тебе что, работники не нужны? Всегда же жалуешься.

— И что? Мы себе с золота вообще ничего не оставим? Давай хоть ящик патронов купим.

— Это да. Патроны нужны. Хорошо. Я золото продам, куплю ящик патронов, а остальное мы с тобой вдвоём отнесём пастору. Согласен?

— Угу…

— А тебя я назначу капралом, — барственно продолжил делиться со мной планами Андреас.

— Пф, — фыркнул я и без замаха врезал ему левым кулаком по носу, а правым двинул в ухо.

Племянника, не ожидавшего от меня такого коварства, повело в сторону, и я тут же пробил ему в солнышко. Из-за чего мальчишка сложился пополам и завалился на землю. Я же, войдя в раж, «власть он решил у меня захватить», заехал ему босой ногой прямо в пузо. И сразу после этого моего действия между мной и Андреасом влез подросший Ларс, который заголосил не своим голосом:

— Лежачих не бьют! Лежачих не бьют! Матти! Не надо! Остановись!

— В сторону! — завопил я на него. — Паровозы надо давить, пока они чайники! О! Чайники! Точно!

Я на мгновение замер, озаренный сделанным открытием. Здесь нет ещё чайников со свистками. Подобные чайники появятся только лет через двадцать или тридцать. Это же какой куш с этого можно сорвать!

— Ааааааа!!! Чайники! Чайники! Ааа! Чайники! — я радостно заорал и запрыгал, отчего от меня шарахнулся Ларс, но зацепившись за брата, кубарем покатился по земле.

Остальные мальчишки тоже благоразумно подались от меня в стороны. Мало ли чего ждать от обезумевшего предводителя орущего про чайники (vesipannu).

Немного успокоившись, занялся своим отрядом.

— Ялмар! Ко мне. Назначаю тебя капралом. Всё ясно?

— Так точно, мой диктатор! — радостно проорал мальчишка и зло покосился на плачущего Андреаса.

— Тогда, бери всех и веди к старой берёзе возле Весёлого ручья, и там нас ждите. А я пока с этими городскими разберусь.

— Будет исполнено, мой диктатор! Капральство! Становись!

Дождавшись пока поредевший отряд скроется из виду, я пошёл разбираться с племянниками. Вот от кого я не ждал подобного предательства, так от них. И надо же, не угадал.

— Ну, что? Ты ещё с нами или уже нет? — спросил я у Андреаса, присев на корточки перед ним.

— С вами, — буркнул племянник и продолжил размазывать грязь с кровью и слезами по лицу. — Извини. Я так больше не буду, — выдал он универсальное обещание всех детей мира.

— Ну, а ты? — я поднялся и подошел к Ларсу.

В отличие от предыдущего года, он не расплакался.

— А что я? Я ничего не делал. Это всё Андреас. Он с Рождества мечтал стать диктатором, — сдал своего братца Ларс.

— Хорошо, — я одобряюше похлопал племянника по плечу и вручил ему старый медный котелок. — Сзади тебя, метрах в десяти, бьёт ключ. Набери воды и принеси, надо отмыть твоего братца, а то он — вылитый перкеле.