Вихри на перекрёстках

13

Двое суток диверсионная группа провела в лагере. А теперь опять шла на выполнение боевого задания. Володя за это время побывал в штабе бригады. Долго разговаривал с Сергеевым и Ядловцем. Они вызвали и переводчика. Из его рассказа командованию стало точно известно, что гитлеровцы планируют вывоз зерна и что вместе с хлебом они намереваются вывезти в Германию рабочую силу. Ядловец и Сергеев решили направить на дороги от Слободы к окрестным деревням боевые роты. А Бойкач получил конкретное задание: немедленно уничтожить Копыцкого, чтобы тот не выдал местонахождение партизанских отрядов. Володе дали пистолет, бинокль, бесшумку, много капсюлей-детонаторов, шнур, взрывчатку. Вернули ему и коня, а группе — баян.

Диверсионная группа остановилась в Нивках. За последнее время она выросла. Разрешили Володе принять в группу и Данилова, и невысокого худощавого партизана Калошу, отличного баяниста.

Деревня Нивки стояла рядом с гравийной дорогой. В одном конце ее почти к самым дворам подступал лес, и поэтому для партизан Нивки являлись удобным местом.

Разместились хлопцы в крайней избе около леса, где жила знакомая Толику Зубенку семья. Анатолий при случае наведывался сюда: не столь уж красивой, как голосистой певуньей была дочь хозяйки избы. Особенно хорошо она пела под гитару. Но сегодня стеснялась, сама слушала песни, которые разучивали партизаны. Володя разыскал тетрадь, привезенную из госпиталя. Стоило баянисту послушать ту или иную песню, как он тут же подбирал мотив.

Дружно спели уже знакомую всем «Темную ночь».

— А теперь, хлопцы, давайте!

Вдруг в избу вбежал запыхавшийся деревенский мальчуган и крикнул:

— Дяденьки, по дороге из Жлобина мчится мотоцикл!

Партизан будто ветром сдуло: все выскочили во двор.

— Хлопцы, на ту сторону дома и не стойте все вместе, — распорядился командир, а сам поспешил на улицу. За штакетником во дворе остались переводчик и Валя. Мотоцикл быстро приближался. Володя притаился за воротами и, когда машине осталось проехать метров сто до двора, размахнулся и метнул гранату. Раздался взрыв, юноша нажал на спусковой крючок, но после единственного выстрела автомат заело. Машина остановилась как раз напротив Бойкача. Мотоциклист соскочил на землю, поднял руки, по его лицу струилась кровь. А сидевший в коляске офицер, увидев Володю, приподнялся, сжимая в руке гранату с длинной ручкой. Над головой командира просвистели пули: Данилов на секунду раньше броска успел открыть огонь. Мотоциклист упал, офицер выпрыгнул из коляски и бросился за угол хлева на другой стороне улицы. Валя выстрелила в него, но промахнулась.

— Дай шомпол! — крикнул Бойкач.

Валя подала шомпол и выбежала на улицу. Командир выбил патрон с оторванной шляпкой, перебежал улицу и швырнул еще одну гранату через хлев. Офицер без оглядки бросился по огороду, но вдогонку хлестнула длинная очередь из командирского автомата, и, схватившись рукой за бок, немец, наконец, рухнул.

— Хлопцы, сюда! — громко позвал Бойкач, направляясь к убитому гитлеровцу. Тот лежал на спине, широко раскинув руки. Володя снял часы, забрал пистолет, вытащил из карманов документы и вернулся к мотоциклу, возле которого собрались партизаны. Данилов завел машину, немного проехал и повернул назад.

— Мы далеко отбежали и мотоциклиста даже не видели, — сказал Пылила.

— Как раз наоборот. Проскочил бы он мимо нас, тогда что, догоняй ветра в поле? А так он все время был под огнем. Ну и гранаты ты мне подсунул, — обратился Володя к переводчику. — Такие яйца только под гусыню подкладывать. Разорвалась перед самой машиной и только рожу одному фрицу поцарапала. Вот если бы я «эфкой» своей запустил, она бы их на котлеты перемешала. Оттащите труп в траву за забор, потом люди похоронят.

— Мы что, уезжаем? — спросил Анатолий.

— Да. Получи немецкий пистолет, и хватит с тебя трофеев в Нивках, — рассмеялся Бойкач. — Поедем в Марковщину, она не на таком бойком месте. Там безопаснее.

Пылила пошел во двор за своей пароконной телегой. Командир с Анатолием сели верхом на лошадей. Данилов завел мотоцикл и усадил в коляску Валю.

Едва партизаны успели оставить деревню и по полевой дороге поднялись на пригорок, как из-за Нивок начал бить пулемет. Пули со свистом пролетали над головами. Все бросились в ложбину, только Данилов, соскочив с мотоцикла, начал копаться в нем.

Володя повернул коня и крикнул:

— Давай быстрее оттуда!

Переводчик сел на мотоцикл и медленно съехал с пригорка.

— Что случилось? — спросил Бойкач.

— Переднее колесо спустило, пробито осколком.

— Сейчас же уничтожь мотоцикл. В партизанах на нем, к тому же неисправном, воевать нельзя.

Валя выбралась из коляски и пошла к подводе. Жаль, конечно, уничтожать машину, но командир прав. Данилов достал канистру, облил мотоцикл бензином, намочил какую-то тряпку, поджег и, шагнув в сторону, бросил ее на люк. Машина вспыхнула, как свеча. Переводчик побежал догонять своих. Вскоре послышался взрыв: взорвался бак с горючим.

Пара сильных коней с трудом везла телегу, на которой разместились восемь человек. Володя подумал, что придется раздобыть еще несколько лошадей с седлами, и тогда группе будет легче маневрировать. Разведчики знают седельного мастера в какой-то деревне, можно будет заказать ему несколько штук.

Командир обратил внимание на переводчика, который, низко опустив голову, Сидел на задке телеги. Для Данилова тут все ново и необычно, ведь к партизанской жизни нужно привыкнуть. Ничего, скоро втянется. Бойкач даст ему такое задание, что грустить не придется. Будет он в своей форме останавливать вражеские машины и подводить фашистов к партизанской засаде. А посчастливится, остановит и танк. Первая серьезная операция — на мосту недалеко от Марковщины: сначала надо проследить за движением поездов по железной дороге. Володя не отказался от мысли взорвать мост. И когда группа, под видом полицейских, сядет в вагоны, Данилов должен будет себя проявить.

В Марковщину приехали на закате солнца и остановились у связного Войтика. Володя спешил. Сняв гимнастерку и пилотку, он отдал их Ивану Журавчику, а у того взял рубашку, пиджак и кепку. В один карман опустил пистолет, в другой бесшумку и несколько патронов.

— Давай, Валечка, свой карабин и пойдем в Слободу навестить Копыцкого. Почему же вы не желаете нам ни пуха ни пера? — засмеялся Бойкач и, махнув рукой, вместе с Валей вышел со двора.

Солнце садилось в тучи, подул легкий ветерок. Володя свернул с дороги и напрямик, по болоту зашагал к Слободе. Девушка не отставала от него. Шелест листьев березок, шепот елочек нагоняли грусть. Володя думал, что, если бы не было Вали, он совсем бы заскучал. А Валя считала, что, кроме нее, никто не должен был идти с Володей. Рядом с нею он будет цел и невредим. И хотя сердце девушки временами сжималось от тревоги, она предпочитала об этом не говорить.

— Ваши соседи не знают, что ты в партизанах? — спросил хлопец.

— Где точно, не знают.

— Все равно тебе нельзя показываться на улице. Заберись на сеновал и сиди, пока я сделаю свое дело.

— Одна? Боюсь.

— А со мной?

— С тобой — нет. Не нравится мне, что ты такой.

— Какой?

— Можешь вмиг голову сложить. Ну, хотя бы с этим мотоциклистом: хорошо, что офицер растерялся и не выхватил пистолет, завозился с гранатой. А иначе выстрел в упор, и все.

— Так и нужно воевать, чтобы враг не успел опомниться. Ты жалеешь меня?

— Почему же нет?

— Тогда я буду тебя слушаться… Как темно стало, где же тут была тропинка? А, вот она… По болоту нужно идти тихо.

В деревне загудела машина. Слышно было, что она поехала в сторону станции. Опять к сердцу подкралась тревога. Ночью идти гораздо легче и веселее, когда разговариваешь.

— На сеновал я один тоже не пойду. Не смогу уснуть, — шепотом сказал Володя.

— Пойдем в избу.

— Опасно, Валечка.

— Тогда и я на сеновал.

— А не боишься?

— Нет, мне с тобой и в глухом лесу не страшно.

Тучи затянули все небо, начал накрапывать дождь.

Валя едва нашла тропинку к своему огороду. Подошли к хлеву.

— Надо бы взять у мамы что-нибудь подстелить, — сказала Валя.

— Не тревожь маму, потом не уснет.

Девушка тихонько открыла ворота.

— Заходи, запремся отсюда.

Валя перелезла через бревенчатую загородку и поползла по сену, Володя за ней. Забрались под самую крышу, разворошили сено и улеглись. Юноша обнял девушку. Она не сбросила его руку, но тихонько попросила:

— Только не трогай.

Володя прижался лицом к ее щеке и почувствовал, как щека становится все теплее и теплее. Повернув Валину голову, он поцеловал ее в губы.

— Не нужно, я и так тебя люблю, — прошептала девушка и начала гладить хлопца по волосам. Наблюдая, как она относится к другим партизанам, Володя считал ее грубоватой. А тут такая нежная рука, такие ласковые губы, такой приятный, с теплым дыханием, шепот… Володя еще и еще раз поцеловал ее, потом спросил, с кем она целовалась раньше.

— Копыцкий хотел поцеловать, так я плюнула ему в лицо. Больше никто. Почему-то меня боятся.

— А вот я не боюсь.

— Ты никого не боишься.

— Да, не боюсь. Но если бы ты сказала мне что-нибудь грубое, я никогда не дотронулся бы до тебя. Значит, боюсь.

— Зачем мне это? Ты для меня самый красивый и самый хороший. И знаешь, когда я к такому выводу пришла? Уже во время войны. Начала вспоминать, с кем училась, и ты почти каждый день стоял перед глазами. Думаешь, случайно расспрашивала о тебе Зину, когда она приходила в Слободу на разведку? Я ведь знала о твоих отношениях с ней и была довольна, когда она вышла замуж. Если кто-нибудь спрашивал, почему ни с кем не дружу, я всегда отвечала, что люблю одного. И имела в виду тебя.

— Ну, а если бы ты мне не нравилась?

— Я в это не верила. Когда в девятом классе тебя посадили со мной, классная руководительница сказала, что ты можешь слушаться одну меня.

— Что ж, вывод сделала правильный. Я и тогда любил тебя, но на расстоянии, а классная — раз, и посадила рядом. На некоторое время эта близость меня сковала. Но ведь я ничем даже не намекнул, что ты мне нравишься, правда?

— Я и без твоих намеков это знала. Только кто мы тогда были? Дети…

— А чувства уже пробуждались. Своеобразные, робкие, которых нередко сам боишься.

Наступила поздняя ночь, по крыше шелестел дождь, а спать ни Володе, ни Вале не хотелось. Еще больше растревожили они свои молодые души, и их все больше влекло друг к другу.

— Я никогда не думал, что целовать тебя будет так приятно, — шептал. Володя.

— А я никогда не думала, что мне так хорошо будет с тобой. Теперь понимаешь, что со мной было, когда услышала, будто тебя уже нет?

— Да… Скажи, кто такой Гут из вашей деревни?

— Мерзость какая-то. Ты должен его знать, он учился в десятом. Одно время повадился ходить к нам. Я спрашиваю: «Почему ты, такой здоровый, не идешь воевать?» А он отвечает: «Куда я пойду! Я немецкий язык изучаю, прочитал уже много книг. Нужно готовить себя для большой жизни». Я спрашиваю, кто ему даст такую большую жизнь. Нужно идти воевать, а не сидеть на полатях без штанов, в длинной женской сорочке. Правда, собираясь к нам, он все же штаны натягивал.

— Отчаянный храбрец! — рассмеялся Володя.

— Люди говорят, что он не язык изучает, а библию. Баптист какой-то. Выгоню, все равно лезет: он в избу, я из избы. Сядет с мамой и рассуждает, что нам без мужчины в доме тяжело жить. Хвастается, что сам он хороший хозяин… Мама однажды упрекнула меня: некрасиво так поступать. Я ответила, что уйду куда глаза глядят, если этот болван не отвяжется. Видно, мама сказала ему об этом, перестал ходить. А недавно опять явился, расспрашивал, где я. Мол, письмо хочет мне послать. Вот уж действительно глупый Гут!

— Почему? Он тебя любит.

— Любить нужно хотя бы немножко похожего на себя человека. Если не внешне, так взглядами на жизнь… А то представь себе: великовозрастный дубина в длинной сорочке сидит на полатях! И из-под потолка по-кошачьи блестят глаза! Нет, Володенька, это не человек, а настоящий псих!

Володя обнял Валю за талию и прижался к ее груди.

— Не нужно так. Сейчас встану и уйду. Спи один.

Хлопец отодвинулся.

— Ладно, давай спать.

— Умница, я сама хотела предложить это, но боялась обидеть.

Володя уснул не скоро. Все лежал и думал, думал…

Очнулся от стука в ворота. Проснулась и Валя, быстро спустилась вниз и отодвинула задвижку. Вошла Татьяна Николаевна. Она удивилась, увидав дочь с Володей. Правда, ничего не сказала, но чувствовалось, что ей неловко за Валю. По словам Татьяны Николаевны, ничего опасного в деревне не было, и они пошли в дом. В сенях Володя шепотом признался девушке, что ему стыдно.

— Ничего, мама должна знать, что партизанам по-всякому приходится ночевать. Главное — как я себя веду.

— А я думал, что и тебе неловко.

Скоро пришла Татьяна Николаевна. Она рассказала о последних событиях в Слободе. Видела и того пленного, который предал своих товарищей. Он теперь бегает по домам в немецкой форме и выгоняет людей на работу в лес. Но после исчезновения Данилова гитлеровцы относятся к Копыцкому недоверчиво. Спать ему все равно приходится на полке в бане, хотя и без охраны.

— Он по дворам с оружием бегает? — спросил Володя.

— С винтовкой.

— И почему же каждый день?

— Работа разная. Вчера погнали на станцию, оттуда заставили везти на подводах цемент или еще что-то, не знаю. Другой раз в лес ведут или землю копать. Скоро опять забегает. Правда, на нашей улице распоряжаются солдаты, он — на соседней. Люди видели, как немцы избивали тех пленных. Ненавидят Копыцкого, но и боятся больше, чем гитлеровцев.

— Значит, мне нужно спешить. Плохо, что Копыцкий орудует не тут. Винтовку с собой не возьмешь, из пистолета можно прикончить, но поднимется тревога. Придется из бесшумки.

— Ты хочешь его убить? — удивилась Татьяна Николаевна.

— Да. Обязательно.

— Днем? У нас молодые хлопцы по улицам не ходят. Тебя любой немец задержит.

— Дайте какое-нибудь старое платье, только пошире.

Хозяйка открыла шкаф и достала коричневое платье с пояском.

— Вот-вот, хорошо, — кивнул Володя.

Он вышел в сени и скоро вернулся переодетый:

— Валя, дай мне свой карабин.

Он вложил в магазинную коробку два патрона для бесшумной стрельбы, засунул карабин под платье и подвязался поясом. Бесшумку и пистолет положил за пазуху. На голову повязал платок в горошек.

— Чем не женщина? Теперь пойду через огороды на Карпиловскую улицу. В каком бы дворе там лучше засесть?

— Где есть лошадь, — Татьяна Николаевна подвела хлопца к окну. — Видишь дом, крытый гонтом? А рядом, справа, еще хата. В ней живет старик, его каждый день куда-нибудь гоняют.

Володя шел быстро, рукой прижимая оружие к телу. Добравшись до нужного места, он лег между грядами, как раз напротив входа в сени, снял с головы платок и закрепил бесшумку на стволе карабина. Вскоре по улице прошли два немецких солдата, потом проехал грузовик и остановился невдалеке. Бойкач решил: «Наверное, грузовик повезет людей на работу».

Возле калитки остановились два немца. Один что-то говорил, второй молча размахивал руками. Но как только они вошли во двор, Володя в переднем сразу узнал Копыцкого. Тот открыл дверь сеней, пропуская напарника вперед, и, пока немец переступал порог, юноша успел прицелиться. Держась за ручку двери, Копыцкий шагнул следом, и тут щелкнул боек затвора. Все еще держась за ручку, предатель зашатался. А Володя мгновенно бросился за угол хлева, подсунул карабин под платье и побежал. Он был уже во дворе Татьяны Николаевны, когда на Карпиловке один за другим грохнули два выстрела.

— Пошли скорей, — вбежав в избу, сказал он Вале. — Я только переоденусь.

Огород Татьяны Николаевны упирался в болото, и они быстро пробежали его.

— Только сейчас вздохнул легче, — улыбнулся хлопец, когда деревня осталась далеко позади.

— Копыцкий один был? — спросила Валя.

— Нет, с немцем. Тот вошел в избу первым и не заметил, как Копыцкий зашатался и повис на двери. Ну и переполох поднимется среди гитлеровцев! Они же ничего не знают о нашей бесшумке. Даже Данилов спрашивал, что это за штука… Татьяна Николаевна что-нибудь говорила о нашем ночлеге?

— Задавала хитрые вопросы. Я призналась, что люблю тебя, но до свадьбы еще далеко. Закончится война, мы пойдем учиться. А ты ей понравился, говорит, парень хороший. Мы теперь в лагерь пойдем?

— Пожалуй, нет. Пошлю кого-нибудь из хлопцев, пускай доложит командиру, что с Копыцким покончено. Отряды охрану усилили, опасаются, чтобы этот предатель карателей не привел. Даже думали, не перейти ли в другое место. А мы начнем готовиться к самой сложной диверсии, какой у меня еще не было. Ты, понятно, с нами не пойдешь.

— Нет, пойду! Я буду рядом с тобой!

— Но это очень опасно;..

— А для тебя не опасно?

— Не одолел Копыцкий, значит, буду жить сто лет, не меньше.

— Володенька, я с тобой.

— Сказал — нет, и все! Ты будешь песни с баянистом петь, — улыбнулся Володя. — Одно задание командира и комиссара мы с тобой уже выполнили.

— Ты выполнил, а что я!

— Выполняли вместе. Не обязательно обоим стрелять.

— А какая операция теперь?

— Пригородный поезд ходит от Жлобина в Слободу и возвращается назад. Нужно взорвать мост и спустить состав в речку.

— Ты как выдумаешь что-нибудь, ужас берет! Не дождемся мы освобождения, хотя и армия наша уже близко.

— Я все делаю для того, чтобы освобождение пришло скорее.

Начался крупный дождь. Володя снял пиджак. Прикрыв им головы, они ускорили шаги.

Подрывники не ожидали, что командир вернется так скоро. Одни пели в избе у Войтика, другие отправились в соседние хаты к девчатам. Только Данилов сидел в одиночестве и дымил самокруткой.

— Папирос уже нет? — спросил у него Бойкач.

— Нет.

— Привыкай к самосаду. Деды всегда выручат.

— Почему так быстро? — спросил Федя Кисляк. — А говорили, что вернетесь суток через трое.

— Там нечего больше делать. Скопытили Копыцкого, все.

Данилов поднял голову и удивленно посмотрел на Бойкача. Очевидно, подумал, что и с ним могло такое же произойти, если бы не встреча с Володей. Сразу повеселев, переводчик поинтересовался:

— Как же вам это удалось?

— Во дворе, из бесшумки. Правда, был в платье Валиной мамы и бежал, как женщина.

— Признаться, я мало верил и успех, но неудобно было предупреждать командира, а тем более останавливать. Волновался за вас. Ох, как хорошо, что прикончили эту мразь! Ребята рассказывали о нем: первостатейный негодяй!

— Так, брат, и воюем. У нас фронта нет.

— Действительно, сложная война.

— Виктор, придется тебе отправиться в лагерь и доложить, что Копыцкий убит. Скажешь, что дня через три группа вернется. Если для нас срочных поручений не будет, можешь остаться в лагере. Старайся обходить деревни стороной.

Виктор вскинул винтовку на плечо и ушел. Володя сел возле старого Войтика и начал расспрашивать его о пригородном поезде. Старик сказал, что первый раз поезд уходит из Жлобина очень рано, а возвращается из Слободы, когда становится светло. Через полчаса — второй рейс. Немцы пользуются пригородным мало, больше ездят железнодорожные рабочие и служащие немецких учреждений. Сам Войтик лишь одни раз воспользовался им: съездил в Жлобин, когда его сын, партизанский связной, служил в полиции. После потери связи с Володей сын стал помогать диверсионной группе из-за Днепра, а недавно ушел к партизанам.

— Он для нас много полезного сделал, хороший парень, — сказал Бойкач.

— Последнее время за ним начали следить, пришлось скрыться.

— Домой не приходит?

— Был один раз. Из-за Днепра сюда не легко добраться.

Володя встал, прошелся взад-вперед по комнате, взял бинокль.

— Пойду понаблюдаю за железной дорогой.

Вышел во двор, приставил лестницу к стене хлева и забрался на крышу. Вначале осмотрел железнодорожное полотно, потом окрестности. «Что это за подвода поехала из Марковщины на Нивки?» — удивился хлопец и начал внимательно присматриваться, кто сидит на телеге. Сразу узнал Виктора: не пошел пешком, а решил ехать, для этого и взял у кого-то лошадь. «Погнал же его черт в Нивки, надо было стороной обойти! Вчера в деревне оставили труп немца, а сегодня он прется туда!»

Командир спрыгнул с крыши и побежал в дом.

— Федя, сейчас же разыщи Анатолия и быстро пришли его ко мне!

Федор исчез за дверью, а Бойкач продолжал ругаться, расхаживая по комнате. Правильно говорят: «Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет!»

— Товарищ командир, в чем дело? — спросил Данилов.

Володя не успел ответить, прибежал Толик.

— Быстрее седлай Вороного и мчись по дороге на Нивки. Виктор поехал туда на телеге, может быть, успеешь догнать. Отбери лошадь. Пускай идет пешком и, как я говорил, не заходит в деревни.

Анатолий убежал.

— У кого из ваших односельчан серый конь? — спросил у Войтика Володя.

— Серый с черным хвостом и гривой?

— Да.

— Во-он хатка, — показал старик через окно.

Бойкач не выдержал и отправился к хозяину лошади. Обычно крестьяне сами подвозят партизан от деревни к деревне, а Виктор поехал один. Неужели решил на подводе добираться до отряда? Это было для командира загадкой.

В избе он застал одну хозяйку. Та рассказала, что муж косит сено, а партизан спешил и пообещал оставить коня в Нивках, в первом же дворе при въезде в деревню. Хозяин должен вечером пойти и забрать.

Володя вернулся к Войтику, опять забрался на крышу и стал наблюдать. Было видно, как под горою около самых Нивок Анатолий остановился и повернул назад. А подвода уже исчезла из виду. «Не догнал, но почему не поехал дальше?» — задумался командир. И тут услышал, что со стороны Жлобина приближается поезд. Напротив Марковщины поезд остановился, из вагонов вышли несколько рабочих, и пригородный пошел дальше. «Наверное, завтра мы тебя отправим в последний путь», — подумал хлопец.

Прискакал Анатолий, и командир спустился с крыши. Он сразу заметил, что у Толика бледное лицо и нервно дрожат руки.

— Виктора, наверное, убили, — Анатолий почесал затылок. — Не видел, но думаю, что так. Как только он подъехал к деревне, послышались выстрелы. Я даже слышал крики немцев и решил туда не соваться.

Володя созвал ребят в избу.

— Случай с Виктором, — сурово заговорил он, — должен стать для всех уроком. Этот урок показывает, какое бездарное решение можно принять и погубить самого себя. Захотелось подъехать… Ведь это то же самое, как если бы мы с Валей сели на лошадей и поехали в Слободу. Да немцы за три километра от деревни увидели бы нас! Жаль его мать: потерять двух сыновей за один год. Зря я его послал. Думал, будет лучше, пусть посидит в лагере. А его, оказывается, нельзя было и на шаг от себя отпускать. Иван, с донесением пойдешь ты. Знаешь, о чем доложить командованию?

— Я слышал, что вы говорили Виктору.

— Стоит ли поспешно делать такое заключение? А вдруг Виктор жив? — высказала сомнение Валя.

— Как он может быть жив, если я слышал три выстрела из немецкой винтовки и даже голоса немцев? — не согласился с ней Толик.

— Как бы мы ни хотели этого, но спастись он мог только чудом. Гадать не будем. Иди, Иван, но держись подальше от Нивок. Напрямик, мимо болота: и ближе, и безопасней. Счастливой дороги, — пожелал на прощание Бойкач.

Настроение у партизан было испорчено. Все сидели молча. То ли случай с Виктором взволновал их, то ли ответственная операция, которую командир намечает провести завтра, заранее беспокоила каждого. Потеря товарища всегда оставляет отпечаток в душе каждого бойца. Человек задумывается тогда и о своей судьбе. Если бы знать, что тебя ждет!.. Обычно все волнуются перед ответственной операцией, перед разведкой в логове врага, а гибнут в большинстве случаев там, где смерти и не ждут.

— Калоша, сыграй полонез Огинского, — вдруг попросил Володя, — я его очень люблю.

Хлопцы немного оживились. Заиграл баян. Казалось, мелодия полонеза не заполняет избу, не вырывается за ее окна, а вливается в душу каждого партизана, бурлит в ней. Подперев рукой подбородок, Валя сидела возле стола и смотрела в окно. Большие черные глаза ее заблестели, как переспевшие вишни, омытые росой, в лучах восходящего солнца. Чуть трепетали ноздри, легкий румянец окрасил свежее лицо.

Володе очень хотелось знать, о чем думает Валя. Наверное, с каждым парнем бывает такое. Но это остается только желанием, а верить приходится одним словам. Володя верил всему, что говорила ему Валя. Глубокая задумчивость ее трогала хлопца.

Баян еще не умолк, когда в избу вошел высокий, сутулый, худой человек. Он поздоровался и остановил взгляд на переводчике. С минуту стоял молча. Не ошибся ли. А потом взглянул на Анатолия, и губы тронула улыбка.

— Проходите, дядька Дмитро! — сказал Толик.

Он знал этого человека. Дядька Дмитро, в прошлом лесник, стал партизанским связным. Он живет в Нивках. Анатолий еще вместе с Миколой несколько раз бывал у него.

Связной искренне рассмеялся, шагнул от порога:

— Я растерялся, думал, тут немцы с полицаями сидят.

— Что вы, это все свои, — улыбнулся Толик.

— Не вашего ли партизана убили у меня на глазах? Я узнал лошадь из Марковщины и решил прийти сюда.

Дядька Дмитро рассказал, что он косил за деревней в кустах и вдруг слышит: в конце деревни стреляют. А через несколько минут показалось, что кто-то бежит и стонет. Дмитро присел за куст. Мимо пробежал парень: в одной руке винтовка, вторая болтается и вся в крови. Возле канавы парень присел, снял кепку, зачерпнул ею воды и начал пить. Дмитро хотел уже подойти к нему, но невдалеке послышались шаги. Присмотрелся и увидел двух немцев. Они крались, как хищные звери, останавливались и рассматривали кровь на листьях березок, на траве. Поняв, что предупредить хлопца уже не удастся, Дмитро затаился под кустом. Сделав еще несколько шагов, гитлеровцы увидели партизана. Один из них вскинул винтовку, прицелился и выстрелил. Парень поднял голову, взглянул на небо и ткнулся лицом в траву…

— Боже ты мой, в жизни не видал такого зверства, — как от острой боли, сморщился рассказчик. — Фашисты оттащили труп от канавы, достали штыки и присели около него. Просверлили лоб, вырезали пятиконечную звездуи такую же звезду на груди. Потом вымыли штыки в канаве, забрали винтовку и со смехом, весело пошли назад. Я перенес труп в кусты и накрыл ветками.

Придя в деревню, Дмитро увидел у забора запряженную в телегу лошадь. Одна из женщин сказала, что на ней и приехал партизан. А в Нивки еще накануне прикатило много гитлеровцев. Они забрали труп своего офицера и сгоревший мотоцикл. По дороге ехать не решились, думая, что она заминирована, и двигались по полю. В деревне остались человек пятнадцать фашистов и грузовик.

— Неизвестно, в какую сторону пойдет грузовик, а то и в самом деле заминировали бы дорогу, — задумчиво сказал Бойкач.

— В Марковщину не поедут, побоятся, — покачал головой Дмитро.

— Знаю, но в сторону Жлобина или Слободы? Вы, дядька Дмитро, немного подождите нас. Соберемся и пойдем, похороним Виктора. Не по дороге пойдем, а в обход. Где Пылила?

— Тут он, у соседа.

— Вернее, у соседки. Сейчас же приведи его, Толик, и попроси там лопату. А ты, Федя, возьми лопату, топор и пару гвоздей у дядьки Войтика.

Войтик открыл сундук и достал простыню.

— Спасибо, — поблагодарил Володя. — Возьми, Валечка.

Близился вечер хмурого и долгого дня. Друг за другом партизаны молча шли среди кустов по мокрой траве. И только вблизи Нивок дядька Дмитро вышел вперед.

— Где-то здесь близко, — сказал он.

— Подойдем к канаве, оттуда вам легче сориентироваться, — предложил командир.

— Да нет, вон под тем кустом он.

Дядька Дмитро подошел, отодвинул ветки. Партизаны окружили труп и на минуту замерли.

— Давайте отнесем к дороге и похороним на обочине, — предложил Володя. — Павел, сруби вон тот дубок: временно поставим дубовый крест.

Над землей сгущался сумрак. Партизаны похоронили своего друга. Они не посадили цветы на свежей могиле, не смогли дать прощальный салют. Молча ушли, чтобы завтра опять вступить в бой и отомстить врагу за боевого товарища.

Вернулись в деревню, когда было уже совсем темно. Войтик сварил большой чугун картошки, поставил миску помидоров со сметаной. Даже принес сена, подготовил постель на полу. На этот раз Бойкач решил назначить часового: тревожила близость Нивок. Но хозяин заверил, что все равно не уснет.

— Дайте винтовку, я посторожу, — сказал он. — Каждый кустик знаю, каждый столбик, ночью никто не подойдет. Так что спите спокойно. А ты, Валя, ложись на мою кровать.

— Только обязательно разбудите на рассвете, мы должны успеть к поезду. Возле моста все как было, так и осталось?

— Раньше в домике было шестнадцать, а теперь четырнадцать немцев. Ночью по обе стороны моста стоят часовые. Как только начинает светать, один из них забирается в клетку на крыше.

— Это я знаю.

Взяв винтовку, Войтик вышел во двор.

— Хлопцы, давайте еще раз все продумаем и обсудим. У нас два вещевых мешка тола, гранаты есть у всех и повязки полицаев у каждого. Анатолий, к своей «эфке» привяжи еще две четырехсотграммовые шашки. Ты первый бросишь гранату в окно, и взрыв должен получиться очень сильный. Как только поезд остановится на полустанке, мы должны быть на месте. Данилов, а за ним Гриша — сразу на паровоз, чтобы немецкий машинист не успел поднять шум. Скажешь ему пару теплых слов, а Гриша пристукнет из пистолета. Думаю, в вагонах не услышат. После этого Данилов — к нам. Мы сядем в вагон, Гриша поведет паровоз. Скорость должна быть небольшой, потому что мост близко. Дальше действуем так: Данилов приглашает солдата перейти во второй вагон, из которого мы переведем рабочих в следующий. Как только солдат войдет, Анатолий бьет его из бесшумки. Ты не морщись! Они не миндальничали, расстреливая твою семью! Данилов приводит второго гитлеровца, потом последнего: немцы всегда ездят втроем. Если их окажется четверо или пятеро, будем бить из пистолетов, если еще больше, сойдем на остановке перед мостом, позовем Гришу, и сразу — отход. Но это на крайний случай. Возле моста Гриша останавливает поезд, я из бесшумки снимаю часового на крыше, все бежим к дому и бросаем гранаты в окна. В это время Павел несет тол к мосту. Валя, наверное, с нами не пойдет.

— Пойду!

— В какой же роли ты будешь, женщина-полицейский, что ли?

— Возьмешь мою винтовку, когда войду в вагон. Буду не полицаем, а его женой.

— Как вы думаете, хлопцы?

— Пускай идет, — в один голос ответили подрывники.

— Ладно, только я и на остановке буду с автоматом и с твоей винтовкой.

— Хорошо.

— Товарищ командир, почему на паровозе один машинист? — спросил Данилов.

— Тут всего пути пятнадцать километров. Видно, немцы считают, что кочегар не нужен. Я этим тоже интересовался.

— А какие обязанности выполняют в вагонах солдаты?

— Вроде проводников: в этом поезде могут ездить лишь те, кто работает на немцев. У посторонних и подозрительных солдаты проверяют документы. Есть еще вопросы?

Вопросов не оказалось, и Толик предложил ложиться спать. Но каждый продолжал обдумывать план действий. Володя не раз предупреждал, что бой всегда вносит в планы свои коррективы. Внесет ли завтра? Заранее никто не мог этого предсказать. Данилов подумал, что за всю войну он ни разу не участвовал в такой сложной операции. Вначале фашисты не придавали большого значения действиям партизан, описывая их в своих газетах как вылазки одиночек-бандитов или фанатиков. Данилов же среди этих ребят не увидел ни одного фанатика. Он упрекал себя за то, что раньше не подумал, чем может быть полезен для партизан. И теперь засыпал с радостным удовлетворением от мысли, что попал в такую группу. Здесь он сумеет проявить себя! У немцев был лишь их языком, а тут стал воином!

Спит Марковщина, укрытая темным покрывалом ночного неба, спит вместе с ней и группка партизан. Зато над Слободой время от времени влетают ракеты. Тревожно спит гитлеровская дивизия. Да и как не тревожиться, если за одну ночь был тяжело ранен генерал, сгорел штаб, а сутки спустя от партизанской пули погиб их верный слуга Копыцкий…

Перед рассветом с поста вернулся Войтик и зажег лампу. Пора вставать. Хлопцы начали переодеваться: снимали рубашки, брюки и у Пылилы, как у старшины, получали немецкую форму и нарукавные повязки полицаев. По очереди смотрелись в зеркало. Каждому казалось, что чужая форма не может скрыть его истинную принадлежность. Послышался смех, посыпались шутки и неожиданные клички. Пылилу тут же прозвали «Фриц — арийская кровь», и тот обиделся, даже рассердился.

— Если бы ты теперь зашел к самому фюреру, — не удержалась и Валя, — он бы не усомнился, что ты не Фриц.

— Правильно, — подхватил Толик, привязывая шашки взрывчатки к гранате. — Еще и оставил бы в Германии, чтобы Павел мог участвовать в племенном деле по выведению чистой арийской расы.

— А что? — ухмыльнулся Пылила. — На такое дело я, пожалуй, пригодился бы.

Все захохотали.

Забросив вещевые мешки за плечи, диверсанты вышли из дома и направились к железной дороге. Вскоре на слободскую станцию прибыл пригородный поезд.

— Оттуда паровоз пойдет задом, — сказал командир Данилову.

Дойдя до насыпи, группа остановилась на вытоптанной площадке. По шпалам шагали два обходчика. Бросив взгляд на мнимых полицаев, немцы прошли дальше.

— Что это за солдаты? — спросил Данилов.

— Охраняют определенный участок дороги, — ответил Бойкач. — Скоро повернут назад.

На остановку пришли еще три человека в потрепанной одежде, рабочие-путейцы. Приближался поезд.

Володя наблюдал за товарищами, которым с трудом удавалось спокойно стоять на месте. Он и сам чувствовал, как до предела напряглись его нервы. Наконец поезд остановился, и командир увидел, как Данилов и Гриша быстро поднялись в будку машиниста. Через минуту там довольно громко хлопнул выстрел, Данилов спрыгнул на землю и подбежал к группе.

Паровоз начал рывками трогаться с места. Диверсанты вскочили в вагон. В нем сидело человек десять мужчин в гражданской одежде. Бойкач быстро прошел в задний вагон, но и там немцев не оказалось. Вернувшись, Володя попросил пассажиров пройти в конец поезда. Некоторые сразу встали и пошли, а человека три-четыре сделали вид, будто не слышат. Станут они, важные птицы из немецких учреждений, подчиняться какому-то полицейскому… Бойкач подмигнул Данилову, и тот, подскочив, так облаял «птиц» на чистейшем немецком языке, что они мгновенно исчезли.

В опустевшем вагоне остались только партизаны.

Бойкач и Данилов перешли в соседний, ближе к паровозу. Вот они, три немца: двое сидят рядом, один напротив. Подойдя к ним, Данилов что-то сказал одному из немцев, и тот послушно последовал за ним. Володя отправился дальше. Больше в поезде гитлеровцев не было. Вернувшись, он увидел, что Данилов уводит сразу обоих немцев. Одного Анатолий прикончил из бесшумки, а второго переводчик пристрелил из пистолета.

— Больше в вагонах немцев нет, — сказал командир, — я проверил. Толик, дай бесшумку, скоро мост.

В окнах зеркалом блеснула река. Гриша убавил скорость.

— Подъезжаем. Приготовиться! — Володя вышел в тамбур. — Толик, станешь за мной, я отдам тебе винтовку. А вы разойдитесь по другим тамбурам.

Заскрежетали тормоза, и поезд остановился. Гитлеровец на крыше дома с удивлением посмотрел на паровоз. Володя прицелился ему в грудь и выстрелил. Выстрела никто не услышал, а немец упал на колени, скорчился, но тоже успел выстрелить в ответ. В окно полетела брошенная Анатолием граната. Володя шмыгнул возле двери и бросил гранату в другое окно. Взрывы, один за другим, встряхнули весь дом. Командир бросился в коридор, как вдруг у него перед глазами промелькнула длинная ручка немецкой гранаты и полетела прямо под ноги Федору. Володя выпустил очередь из автомата в дверь, и на порог, головой вперед, вывалился фашист в нательной рубашке.

Командир поспешил к Феде. Тот лежал на земле и, будто крыльями, размахивал руками. Осколки гранаты разорвали Федору живот. Володя приподнял голову товарища, но глаза его уже потускнели.

В стороне, согнувшись, ойкала Валя.

— Меня ранило, — сказала девушка, показывая на ногу выше колена. Кровь текла из раны в сапог. Бойкач сорвал с себя сорочку и перевязал рану. Из дома слышались одиночные выстрелы: Данилов и Анатолий добивали раненых гитлеровцев.

Командир побежал к мосту. Там уже стоял Павел с вещевыми мешками.

— Некоторые пассажиры хотели удрать через мост, но я их повернул назад, — сказал он.

— Молодец! Неси большой мешок на середину моста.

Володя подложил две плитки тола под балки моста около самого паровоза и соединил их детонирующим шнуром. К одной плитке прикрепил капсюль-детонатор с полуметровым отрезком бикфордова шнура. Наибольшие заряды тола он положил на середине моста, возле быков. Там бикфордов шнур был покороче. Командир решил сначала взорвать середину моста, пустить поезд, а потом взорвать мину с края. Таким образом половина моста разрушится и вместе с паровозом рухнет в реку.

— Павел, беги! — Володя поджег бикфордов шнур и поспешил ко второй мине.

На середине моста прогремел взрыв.

— Гриша, пускай паровоз и удирай! — крикнул командир.

Паровоз тронулся и медленно пополз по мосту, уткнулся тендером в прорыв и забуксовал. Грянул второй взрыв, и паровоз, волоча за собой вагоны, вместе с половиной моста полетел в речные волны.

Тем временем обыскали дом. В боковушке нашли много сыра, консервов, сигарет. Но командир приказал взять только два пулемета, автоматы и винтовки: придется нести тело Федора и помогать Вале.

— В боковушке есть носилки, — сказал Анатолий.

— Положите на них Федора, надо быстрее уходить.

Путь предстоял далекий и почти все время полем. Вале было очень тяжело идти. Она и сама не знала, что в ноге сидит еще один осколок, впившийся в мякоть до кости. Володя снял с ноги девушки сапог, осмотрел рану и увидел острый конец толстого металлического осколка. Попытался вытащить его, но пальцы соскальзывали. Тогда Володя прилег, крепко стиснул конец осколка зубами и потянул к себе. Валя вскрикнула, упала на траву, но осколок уже был в зубах у Володи. Только теперь из раны ручейком потекла кровь. Бойкач туго перевязал рану и натянул сапог. Девушка поднялась, сделала несколько шагов.

— Кажется, теперь легче, — неуверенно сказала она.

— Давай я понесу тебя, догоним ребят.

— Что ты, пойду сама.

— Как это вы с Федором попали под гранату?

— Заметили на пороге коридора немца в белом, но он быстро бросился назад. Мы за ним, а он — гранату…

— В таком бою всегда нужно прижиматься к стенам дома, а вы…

— Ой, как жалко Федю, — поморщилась Валя и остановилась, держась за Володино плечо. — Какие-то мурашки перед глазами забегали.

— Не хочется даже в отряд ехать. Двух человек потеряли. Так через неделю от группы ничего не останется.

— А сколько мне придется пробыть в лагере?

— Это тебе врач скажет.

— Пока буду лежать, ты никуда не пойдешь.

— Почему?

— Не пущу!

— Милая моя, думаешь, без тебя меня убьют? Я же говорил: если Копыцкий не убил, то буду жить долго.

— Все равно не пущу!

Пока они добрались до дома Войтика, хлопцы успели переодеться и запрячь лошадей. Командир тоже переоделся, туже подтянул седло на кобыле, и группа двинулась в путь.

— Куда поедем? — спросил Пылила.

— В Дубовую Гряду. Надо похоронить Федю Кисляка в родной деревне, в присутствии матери, родных и односельчан.

В полдень диверсанты были в Дубовой Гряде. Володя попросил стариков сделать гроб и вместе с Валей отправился к матери. Мария испуганно глянула на сына, порывисто прижала к груди:

— Боже, как ты изменился! И Валю не узнать…

— Федя Кисляк погиб, а Валя ранена. Нужно сделать перевязку.

— Сейчас простыню разорву.

На улице громко затарахтели колеса телеги и утихли. Володя глянул в окно: подъехали его ребята, даже кобылу пригнали.

— Что-то неладное. Пошли, Валя.

Во дворе встретили Анатолия. Тот крикнул:

— Возле болота немцы!

— Много?

— Человек тридцать.

— Поехали!

Володя вскочил в седло и, сдерживая кобылу, поехал позади телеги. Поравнявшись с Комячовой хатой, он бросил взгляд на окна. Опершись на подоконник, на улицу смотрела Зина. Вдруг она оттолкнулась руками от подоконника и исчезла. И все же Зинин взгляд тронул хлопца, хотя он и не понял почему. Потому ли, что Володя убил Копыцкого, или прежние их отношения эхом отозвались в душе?..

Дубовая Гряда осталась далеко позади. Партизаны ехали по лесной дороге. Володя поравнялся с телегой и спросил у Вали, как она себя чувствует;

— Больно, особенно когда телегу на корнях трясет, — ответила девушка.

— Терпи, Валечка, скоро доедем.

Невесело было у командира на душе. Легко возвращаться в лагерь, когда выполнишь задание и все твои бойцы целы. И как тяжело сейчас… Он задумался, долго смотрел вперед, где переплетенные лапы елей создавали над дорогой замысловатый туннель.