Вихри на перекрёстках

4

Утро выдалось тихое, с земли между деревьями поднимался реденький туман. Володя вылез из шалаша, осмотрелся: еще никто не ходил по лагерю, только слышно было, как где-то стонет раненый партизан. Сбросив рубашку, хлопец повесил ее на ветку дерева и пошел к роднику умываться. Тропинку переплели росистые паутинки. Голой грудью Володя разорвал одну паучью заставу, а возле второй остановился. «Умное существо, — подумал он. — Кто без приспособлений быстрее, чем он, соткет такой узор? С вечера ни одной не было, а за каких-нибудь пять часов столько сетей». Паучки хорошо знают привычки своих жертв. На этой тропинке всегда слышны запахи: то от оброненных крошек, то от партизанских котелков, которые носят сюда мыть. Мухи издалека слетаются сюда. Тут-то паук и готовит для них сети.

Володя все еще стоял, потихоньку напевая:

Он не слышал, как сзади подошла Валя, и даже вздрогнул, когда она спросила:

— Кому ты колыбельную поешь?

— Это совсем не колыбельная. Чудесная песня.

— Разве? Я слышу ее впервые.

— Где же ты могла ее слышать? Дома на печи? — Этим Володя хотел подчеркнуть, что хотя он и ровесник девушки, но уже бывалый боец. Получилось же так, что и себя не поднял и Валю обидел.

— Почему на печи? — поджала она пухлые губы. — Немцы схватили меня в Жлобине, посадили в тюрьму, потом повезли неизвестно куда, а я протиснулась через окошко вагона и выскочила на ходу поезда.

Володя терялся, замечая, что случайно обидел человека. Он мгновенно ставил себя на место собеседника и тяжело переживал за него. А случалось так не раз. Молодость ли была виновата, или то, что формирование характера пришлось на военную вьюгу, когда мысль обычно срабатывает молниеносно, а на глубокие рассуждения не хватает времени. Вот он и делает нередко заключения, с которыми тут же не соглашается сам.

— Прости, Валя, я вижу, что сморозил глупость.

— Пойдем к роднику, — улыбнулась Валя.

Они медленно двинулись по тропинке. С гнезда поднялся аист и поплыл над вершинами деревьев. Лес сразу ожил, защелкали, защебетали птицы. Обычно так бывает, когда родители уже не поют, а желторотая молодь радуется окружающему миру, на все лады дерет горло и думает, что все прекрасно. Старики тоже рады: пускай ноют, лишь бы есть не просили…

Володя умывался холодной водой, а Валя сидела рядом на пеньке и говорила, что хочет попроситься в его группу, что ей необходимо хоть на минутку заскочить домой, взять кое-какие вещи. Правда, командир обещал отпустить ее наведаться к матери, но после того, как Валя сходила с ним на боевое задание, передумал.

— Я понимаю, Валечка, как тебе надоело быть возле кухни, но к матери Саблин тебя не отпустит. Тем более со мной. Видела бы ты, как он кривился, когда комиссар бригады давал мне задание, будто не догадываясь, что Саблин против моего назначения командиром группы. Но разве Сергеева обманешь? Он сразу почувствовал, что командир роты хочет придержать меня в разведке, а вот по какой причине — не знает.

— Так комиссару неизвестно, что Зина — жена Саблина?

— Нет.

— А тебе жалко ее?

— Ну, как тебе сказать? Если б я узнал, что тебя арестовали немцы, больше жалел бы тебя, чем Зину, выскочившую за командира.

— При чем тут я?

— Ее взял свой человек, да еще командир. А нам нужно заканчивать войну и идти учиться.

— Ты думаешь, Зина счастлива с ним?

— Кто ее знает…

— Ой, нет! — Валя закрыла лицо руками. — Если бы Зина знала, что он мне говорил!

— Мало ли о чем человек может болтать.

— Ну уж нет. Будь у меня такой муж, после подобной болтовни дня бы с ним не осталась!

— А что такое?

— Нет, Володя, не скажу.

— Тогда пойдем отсюда. Я поговорю с Саблиным, чтобы разрешил взять тебя в нашу группу.

— Будь другом, сделай… Не могу я тут больше оставаться…

— Как тебя понимать?

— Так и понимай. Попрошусь в другую роту.

Володя поглядел вслед удаляющейся девушке. «Как выросла, — подумал он. — А когда-то я стеснялся садиться с ней за одну парту, Ну и дурак же был».

Он свернул к шалашу, где жил их прежний учитель.

— Николай Павлович, это я.

— Почему не спишь? — проворчал Деревяко.

— Но и ваш друг уже куда-то исчез.

— На кухню ушел, дежурить.

— А я только что с Валей разговаривал: просится в нашу группу.

— Возьми. Иначе трудно ей будет отбиться от этого… Ну и командир, где же его совесть? Понимаешь, с вечера повел роту к котловану. По его приказу мы открыли огонь по железной дороге. Немцы в ответ — из пулемета, и двух наших пришлось хоронить. Хорошо, что вскоре охрана сбежала, а если бы продержалась? Патронов-то у нас было мало, стреляли вслепую. Все же взорвали котлован. Надо немедленно уходить, а Саблин — нет, ночуем в лесу. Как же с ранеными быть? Кто-то предложил отнести их в Горновку, там фельдшер живет. Понесли. Я остался со всеми. Добрались до непролазной чащобы и попадали, кто где. Мне никак не удавалось уснуть. Вижу, Саблин и командир взвода Пинчук развели огонек, достали баклажку с самогонкой, выпили. После этого Саблин поднялся и пошел к елке, под которой спала Валя. Разбудил ее и привел к костру. Уговаривал выпить, не знаю, согласилась ли, но видел, как вернулась под свою ель. Вдруг костер погас, послышались голоса: Валин — умоляющий, чуть не плачущий, Саблина — нетерпеливый, злой. Чуть не бросился я к девчонке на помощь, но она сама вырвалась, подбежала ко мне. Сделал я вид, будто только что проснулся, и говорю: «Тебе страшно? Ложись рядом, ложись». До утра бедняжку дрожь била. А утром пришлось дать ей иголку с ниткой, — я всегда в шапке ношу, — чтобы зашила порванное платье. Как тебе все это нравится? Вот ведь подлец какой, а?

Володя слушал, а сам думал о Зине. Вот, стало быть, как она попала в жены к командиру… Но что теперь сделаешь? Рассказать ее матери? Это ничего не даст. Сергееву? «Нет, — наконец решил, — посмотрю сам, что это за командир».

Снаружи послышались голоса. Высунув голову из шалаша, Володя увидел, что бородатый партизан ведет коня к командирской землянке. Следом, на лошади, едет молодой разведчик.

— Николай Павлович, — быстро заговорил хлопец, — командир куда-то собрался. Что, если я быстро съезжу к командиру отряда и попрошу позволить Вале идти с нами.

— Он человек толковый, думаю, разрешит. Да она и домой должна наведаться: обносилась, и мать ничего не знает о ее судьбе. В общем, поезжай!

— А как фамилия командира отряда?

— Булынка.

Сизый дымок поднимался над партизанской кухней. Запах жареного мяса стоял в утреннем лесном воздухе. Командира отряда на месте не оказалось, и Володя попал к начальнику штаба Хоромцу. Тот встретил его приветливо, больше расспрашивал и слушал, чем говорил сам. Хоромцу понравилось, что хлопец сказал:

— Я должен прежде всего разобраться в загадочной гибели Миколы. Предательство не должно остаться нераскрытым.

Володя заговорил о Вале, и начштаба, подумав, произнес:

— Хорошо, пускай идет.

Сразу стало легко на сердце. Начальник штаба словно вернул Володю к тем осмысленно трудным, но и приятным будням партизанской жизни, какие были прежде. Хлопец вскочил на коня и поскакал. В лагере он увидел возле кухни Валю и почти подбежал к ней. Женщины, работавшие тут же, с удивлением уставились на парня. Не обращая на них внимания, Володя взял девушку за руку:

— Пойдем!

На ходу он развязал вещевой мешок, вытащил хромовые сапоги:

— На, носи, они тебе будут в самый раз.

Валя остановилась и, то ли от неожиданности, то ли от обиды, опустила голову. Только сейчас хлопец заметил, что ее платье, разорванное на боку, наскоро стянуто нитками. Сразу вспомнил недавний рассказ Деревяко… Валя продолжала стоять, всей тяжестью тела вдавливая в мох ноги в ботинках, которые уже давно «просили каши».

— Ты же в своих не дойдешь, — сказал Володя.

— Мне некуда идти.

— Вот дурак, забыл сказать, что тебе разрешили перейти в нашу группу.

Влажные глаза девушки радостно засветились.

— Кто разрешил? — ахнула она.

— Начальник штаба. Я только что от него.

— Правда? Ой, Володенька, как я рада! Но у меня оружия нет.

— А винтовка где?

— Саблин забрал. Сказал, на кухне не нужна.

— Найдется у нас. Остался же автомат Миколы.

— А надолго пойдем?

— Не меньше чем на неделю.

— Ой, как хорошо! Только надо уходить поскорее, пока не вернулся Саблин.

— Хлопцы быстро соберутся. Натягивай сапоги.

Подрывники жили на краю лагеря в большом шалаше. Увидев Володю в хорошем настроении, ребята повеселели. Командир спросил, есть ли в лагере повозка для группы.

— Зачем она нам? — удивились хлопцы. — Мы все верхом.

— А взрывчатку на чем везти?

— На своих плечах, — сказал Павел.

— Ух ты, силач. Но с нами еще и партизанка будет.

— Кто?

— Валя.

— Найдется повозка. Ты бери коня Миколы, а я своего в телегу запрягу, — предложил Анатолий.

Володя не согласился:

— Можешь ездить на Вороном. Я ведь слышал, что у тебя красивая девчина завелась. А к красавице на какой попало кляче не подъедешь. Хлопцы, давайте быстрее: пора!

И только группа успела покинуть лагерь, как примчался Саблин в сопровождении разведчика. Их кони, покрытые грязью, часто дышали. Спрыгнув на землю, Саблин приказал разведчику позвать командиров взводов, Воробейчика и подрывника Бойкача.

Все собрались, только Володи не было. Саблин глянул на разведчика, с напускной деловитостью спросил:

— Где Бойкач?

— Недавно со своей группой уехал, — вместо разведчика ответил Воробейчик.

— Вернуть!

Разведчик пришпорил лошадь и исчез в гуще леса. Саблин пригласил командиров к себе в землянку.

Сидя за столиком, Зина что-то шила. Муж лишь махнул рукой, и она, словно кошка, торопливо перебежала на нары. Воробейчику показалось, что в землянке очень темно.

— Зачем ты, Зина, глаза портишь, — сказал он. — Шла бы на улицу, там тепло и светло.

— Хватит! — оборвал командир. — Я лично ездил проверять секретные посты и заметил, что вдоль железной дороги со стороны Шатилок в нашем направлении движутся около двадцати груженых немецких подвод. Солдат там мало, едут медленно. Думаю, рота при поддержке группы подрывников этот обоз захватит.

— А для чего подрывники, повозки взрывать? — спросил Воробейчик.

— У них хорошее оружие, — ответил командир. — Засаду предлагаю устроить на краю большой поляны.

— На каком краю, с нашей стороны или со стороны Шатилок? — снова спросил командир разведки.

— Конечно, с той, откуда движутся немцы. Пропустить их и ударить сзади.

— Товарищ командир, — просунул голову в дверь землянки разведчик, — можно вас на минутку?

Саблин вышел. Воспользовавшись этим, Воробейчик высказал свои сомнения:

— Я думаю, товарищи, засаду лучше устроить с той стороны, куда движется противник, а не с противоположной. Пропустить немцев на поляну и бить в голову, в упор. В таком случае у нас будет свободный отход в тыл, то есть в лес. А иначе тылом окажется открытая поляна.

— Ну и что с того? — услышал его последние слова вернувшийся в землянку Саблин. — Нам никакие тылы не нужны. Я сам иду. Стройте взводы!

— А где Бойкач? — спросил кто-то.

Саблин будто не слышал этого вопроса, только бросил косой взгляд на Зину, поднявшую голову в ожидании ответа. Не хотел, не мог командир признаться, что Володя отказался подчиниться разведчику без письменного приказания. Хотя одновременно подумал, что не вернулся Бойкач совсем по другой причине…

— Быстрее пошли, быстрее, — сказал Саблин.

Взводы, один за другим, направились кратчайшей дорогой к поляне. Вдоль колонны верхом на лошади скакал Саблин. Он то выезжал вперед, то тащился по вязкому болоту сзади.

Партизаны перешептывались, одобряя командира роты за то, что идет в бой вместе с ними. Присутствие боевого командира особенно вдохновляло молодых бойцов.

Вот шагает в шеренге, то и дело наступая на пятки переднему, светловолосый, с голубыми глазами, юноша. Лишь несколько дней тому назад пришел он в отряд из Дубравки со своим оружием — обрезом. Саблин заметил хлопца, подозвал к себе:

— Ты из какого взвода?

— Из третьего.

— Почему без оружия?

— Хочу в бою раздобыть автомат или хотя бы винтовку.

— Как тебя зовут?

— Юра.

— Держись возле меня, будешь связным.

Наконец добрались до поляны. Рота остановилась, и Саблин вполголоса отдал Пинчуку приказ, где устроить засаду. После этого повернул лошадь и поехал через поляну. Юноша трусцой бежал за ним. Партизаны гуськом направились поближе к железнодорожной насыпи. Там, метрах в сорока от дороги, выдвинулся на поляну клинышек кустарника. Место довольно удобное для засады: из кустов хорошо просматривалось шоссе, по которому едут гитлеровцы.

Партизаны рассыпались и начали маскироваться. Командир разведки прошел вперед — посмотреть, далеко ли немецкий обоз. Тот был уже метрах в четырехстах. Воробейчик быстро вернулся и сообщил, что на железной дороге фашистов мало, а это настораживает: не отправилась ли часть их в обход?

Саблин со связным были в это время в лесу, метрах в двухстах позади роты. Командир забеспокоился, вспомнив, что не указал партизанам точного ориентира, до которого должна дойти первая повозка, прежде чем засада начнет обстрел. Лишь сейчас он приблизительно подсчитал, на какое расстояние растянутся двадцать упряжек. И пока занимался подсчетом, пока прикидывал интервалы между подводами, из-за кустов показалась первая пара лошадей.

— Юра, беги к командиру первого взвода Бизунку и скажи, что огонь можно будет открыть тогда, когда первая подвода доедет вон до той сосенки с сухой вершиной. Осторожнее, придерживайся кустов!

Сжимая в руке обрез, юноша побежал. Но не успел он преодолеть половины расстояния до взвода, как в той стороне, лишь немного глубже в лесу, ударил выстрел. Саблин заволновался: «Вот, черт, послал дурака! Он что, заблудился?» Командир дернул повод. Только выехал на просеку, как справа опять послышался выстрел. Мелькнула мысль, что стреляет Юра, но конь вдруг присел и ткнулся мордой в землю. Саблин мгновенно перевалился на левый бок лошади, едва успев выдернуть ногу из стремени, и пополз назад. А в кустах вскочил и со всех ног бросился прочь.

Командиров взводов насторожили выстрелы у них за спиной. И особенно потому, что немцы на повозках почти не реагировали на эти выстрелы. Следовательно, фашисты знают, что это стреляют немецкие солдаты. Некоторые партизаны заметили гитлеровцев, пробиравшихся по кустам в ту сторону, где слышалась стрельба. И тут кто-то из командиров выпустил длинную очередь из автомата.

Решив, что это сигнал, партизаны открыли ураганный огонь по обозу.

Бизунок первый понял роковую ошибку.

— Сзади у нас немцы! — что есть силы крикнул он.

Но в грохоте боя его услышали далеко не все. Часть партизан перенесла огонь в другую сторону, и в ответ оттуда сразу же засвистели пули, даже полетели гранаты. Бизунок понял, что назад пути нет, и, крикнув: «Вперед! За мной! Ура-а!» — побежал к повозкам.

Охрана обоза успела спрятаться в кустах. С тыла партизан прикрывал все тот же клинышек кустарника. Но им нужно было перебежать железнодорожную насыпь, за которой начинался спасительный лес. Бизунок первый взобрался на нее и залег. Рой пуль посыпался вслед ему. Отстреливаясь, командир закричал:

— Пулеметы, огонь!

Гитлеровцы бросились в атаку. Но заговорили партизанские пулеметы, и немцы залегли.

— За мной, за мной! — продолжал Бизунок, посылая автоматные очереди в сторону немцев.

Партизаны дружно перебежали насыпь. Несколько человек упали.

— Не оставлять убитых!

Под прикрытием пулеметов и автоматов партизаны стащили с насыпи убитых и раненых. По ту сторону полотна остался только комсомолец Саша Романчик. Раненный, он скатился с насыпи и, чтобы не попасть живым в руки гитлеровцев, взорвал на своем ремне гранату.

Шагая по лесу, партизаны расспрашивали у командиров, каким образом фашисты могли оказаться у них в тылу.

— В этом нет никакой загадки, — хмуро объяснил Бизунок. — Двигаясь по лесной партизанской зоне, они обычно высылают сильный заслон. Вот и напоролись на нашу засаду. Я думаю, даже уверен, что два первых выстрела были сделаны по нашему командиру и по тому юнцу, которого Саблин назначил своим связным.

Хмуро шагали партизаны сквозь мокрый густой кустарник. Во второй половине дня добрались до высокого леса. Возле дороги, на пригорке, выкопали под белой акацией могилу и похоронили четырех друзей. Молчаливо, как и люди, стоял старый лес. Чуть зашумел, когда над песчаным холмиком прогремели прощальные выстрелы, и опять затих.