Вихри на перекрёстках

1

Летняя ночь коротка: не успеет сгуститься вечерний сумрак, как на востоке уже загорается зарево нового дня. Светлеет небо. Дымится туман на луговых плесах. На траве в крупные капли собирается роса. Кажется, нет ни дыхания ветерка, но стройные осины все равно трепещут листвой, словно снится им вчерашний жаркий день. Наверное, в это время с завистью смотрят на них с песчаных пригорков сосны. Густая темно-зеленая хвоя еще хранит вчерашний, нагретый солнцем воздух, а у подножья деревьев, на желтом песке, не хочет расти трава, которая по утрам могла бы отдавать им часть своей росистой свежести. Но сосны ни за что не променяют свою жизнь на любую другую. Скоро осины станут голыми, за зиму промерзнут насквозь. А сосны будут все так же стоять, одетые в красивый темно-зеленый убор.

Вот тускло заблестели в зареве вспыхнувших на большой поляне костров медные стволы сосен, а вершины их зашумели, загудели: над лесом пронеслась стальная птица. Сделав круг, она снизилась, блеснула белым боком, чиркнула колесами по земле и покатилась по партизанскому аэродрому. Из густого сосняка вышли вооруженные люди и направились к самолету. Навстречу им из кабины выскочил Володя Бойкач, за ним летчик. Володя не знал, кто его встретит, и, увидев много незнакомых партизан, почувствовал себя неловко. Между партизанами и летчиком начался оживленный разговор, и воспользовавшись этим, он незаметно отошел в сторонку. Глянул на темный лес, широко раскинул руки и полной грудью вдохнул свежий лесной воздух. Но в глазах вдруг потемнело, он чуть не упал. «Что это со мной?» — удивился Володя, возвращаясь к самолету.

Из леса показалась пароконная упряжка, прибывшая за грузом. Очень хотелось Володе спросить у кого-нибудь, где теперь их отряд «Буденовец», но не успел тронуть за плечо ближайшего хлопца, как тот заговорил сам:

— Повезло нам сегодня. Недавно сбросили груз на парашютах, а теперь и вы привезли.

Неожиданно в небе над поляной заревел еще один самолет. Костры уже еле светились, но кто-то крикнул:

— Гаси огни, не наш!

Партизаны разбежались в разные стороны. Исчез и Володин собеседник. Только летчик прислушался к шуму мотора и улыбнулся. А минуту спустя на аэродром примчался всадник и велел как можно скорее разжигать костры. Его распоряжение не успели выполнить. Будто мощный гром прокатился по окраине аэродрома, ослепительно блеснул огненный шар, защелкали затворы партизанских винтовок и автоматов. Упав на траву, Володя начал всматриваться в звездное небо. Ему казалось, что сейчас приземлится вражеский десант. Однако вместо этого опять послышался голос верхового, крикнувшего, что разбился наш самолет.

На аэродром спешили партизаны — с лопатами, топорами и ведрами…

По дороге в штаб соединения все только и говорили об этом происшествии. Один Володя шагал молча. Радость возвращения на родную землю словно вырвали из души. Прислушиваясь к рассуждениям спутников, он дополнял их собственными раздумьями: «Погибли трое летчиков. Три орла, такие же, как тот, что привез меня…»

Транспортный самолет получил повреждение, когда перелетал линию фронта. Но задание он выполнил и повернул назад. За Гомелем экипаж понял, что до линии фронта их машине не дотянуть, и решил посадить ее на партизанском аэродроме. По рации связались с партизанским штабом, но — поздно…

— Ты что? — обратился к Володе летчик. — С такой радостью летел, а сели, и нос повесил. Мы же с тобой отлично фронт прошли.

— Летчиков жалко…

— Жалко… Наш брат каждый день в огне горит… Где же та девушка, что должна была тебя встречать?

— Жива ли она?.. Даже не знаю, где сейчас наш отряд.

— А мы куда идем?

— В другой, не в наш.

— Не грусти, побываем и в твоем.

Стало совсем светло, когда пришли в расположение отряда, находившегося при штабе соединения. Молодые хлопцы с завистью глядели на военную форму Володи. Слышался шепот: «Десантник…» А когда он спросил, где можно немного отдохнуть, стали наперебой приглашать в свои шалаши. Но Володя решил вздремнуть на свежем воздухе, лег на траву, расстегнул воротник гимнастерки, положил рядом автомат и вскоре уснул.

Он не знал, долго ли спал, и проснулся, лишь почувствовав, как солнце припекло ноги сквозь голенища сапог. Быстро встал, одернул гимнастерку, поправил пилотку, забросил на плечо ремень автомата и направился к штабной землянке.

Командиру соединения уже было известно, что командир диверсионной группы Бойкач прошлой ночью прилетел с Большой земли. Он хотел лично поблагодарить Володю за взрыв водокачки в Жлобине. А тот еще издали увидел возле землянки группу партизан и среди них узнал командира соединения. Командир первый протянул руку, с улыбкой сказал:

— Ого, как вырос! А давно ли был совсем мальчишкой.

— Да, товарищ командир, немцы хотели меня малость укоротить, но не смогли. Назло им еще больше вытянулся и крепче стою на земле.

— Молодчина. Пойдем вместе завтракать.

Володе не хотелось долго задерживаться в чужом отряде. Он терпеливо слушал разговоры за столом, а мыслями и душой уже был среди друзей. Обрадовался, узнав, что из «Буденовца» сформирована бригада, в которую входят три отряда. Стоят они в лесу за железной дорогой Жлобин — Калинковичи.

— Так я пойду, — сказал наконец Володя и начал прощаться с командирами и летчиком.

— Дать сопровождающих до Березины? — спросил командир соединения.

— Я тут все тропинки знаю, доберусь. Только пароль дайте.

После госпитальной палаты в лесу дышалось необыкновенно легко. Не чувствовался вес ни вещевого мешка за плечами, ни автомата, ни запасных дисков к нему. Только немного мешал планшет, подаренный летчиком; все время путался на длинном ремне в ногах. Но в нем хранилось самое дорогое: Володя переложил в него из вещмешка толстую тетрадь с военными песнями. Ох, какие песни! Впервые он услышал их в госпитале, от раненых бойцов.

«Темная ночь…» Есть ли на свете лучшая песня! Разве может у фрицев родиться такая? Для нее нужна широкая свободная душа. Оловянным солдатам этого не понять. Вернется хлопец в отряд и споет ее Зине и ребятам.

Подходя к знакомой приберезинской деревне Святое, Володя мысленно прикинул, кого бы попросить перевезти его через реку. А когда поднялся на песчаный пригорок, в оцепенении остановился: на месте деревни чернели только стволы деревьев да облупившиеся печные трубы. Острая боль сигала сердце парня, подкосились ослабевшие ноги. Пришлось присесть на корень придорожной сосны…

Миновав не одну разрушенную печь, Володя встретил, наконец, живую душу. Сидя на обгоревшем полене, понурая женщина перебирала мелкую картошку. Запавшие глаза ее едва светились на темном худом лице.

— Тетенька, — обратился к ней Володя, — нет ли тут где-нибудь лодки?

— А кто вы такой? — безразличным глухим голосом спросила женщина.

— Зачем это вам?

— Если были вместе с немцами, так должны знать, где наши лодки, где мои дети, где все…

— Не был я с ними. Я свой, партизан.

Услышав ответ, женщина сморщилась и с отчаянием в голосе начала рассказывать, как однажды в деревню приехала на лошадях большая группа вооруженных людей. Многие были даже с ленточками на шапках. Они называли себя партизанами, вошли в доверие к жителям. Тут их угощали, проклинали при них гитлеровцев, предателей. А немного спустя на машинах нагрянули фашистские каратели. Крестьяне поняли, какие это «партизаны», лишь тогда, когда те вместе с немцами начали поджигать избы и убивать все живое. Мало кто уцелел тогда…

— Идите туда, — махнула женщина рукой в сторону вишневого садика, из-за которого виднелись две трубы. — Там деда Остапа найдете. У него, кажется, сохранился челн, потому что ловит рыбу.

Старик тесал небольшое бревно. Увидев Володю, он, словно зоркий ястреб, разогнулся и как-то напружинился. Казалось, еще мгновение, и бросится с топором на вооруженного человека. Но, как видно, звездочка на пилотке успокоила деда. Глянув на нее, он протер глаза, шмыгнул носом, воткнул топор в бревно и заговорил:

— Вот, сынок, хочу до зимы какую-нибудь хатку слепить.

— Правильно, дедушка, нужно.

— Ох, горюшко наше. Пусть бы деревни жгли, а зачем людей?.. Они же нужны жизни.

— Просьба к вам, дедуля: перевезите, пожалуйста, на ту сторону.

— Вы кто же будете?

— Свой я, свой!

— Я-то сразу узнаю человека… Гм… Пойдем.

Солнечные лучи легли на зеркальную гладь Березины. Вода блестела живым серебром и слепила глаза. Старик вытащил из ивовых кустов челн и столкнул его на прибрежные волны. Быстрая река подхватила челн и понесла вниз по течению. Суденышко закачалось, и партизан, сидя на корточках, старался не потерять равновесие. Весло в руках старика, будто перышко, перелетало с борта на борт. Наконец челн пошел в нужном направлении. Наблюдая за ловкими движениями деда Остапа, Володя не понимал, почему он так торопится. И только когда суденышко ткнулось носом в противоположный берег, старый рыбак сказал:

— Вдоль берега не ходите. Я нарочно ничего не говорил, чтобы не испугать вас. Человек на воде не должен волноваться. Скоро из Шатилок должен немецкий сторожевой катер пройти. Как только солнце сядет вон за тем сосняком, он тут как тут.

Старик быстро погнал челн назад, а Володя присел на луговую траву в прибрежных кустах, решив посмотреть на немецкий катер. «Деревня Святое, — думал он. — Даже такое название не остановило фашистских карателей, подносивших пылающие факелы к соломенным крышам». Володя старался осмыслить произнесенные дедом Остапом слова: «Люди нужны жизни». И пришел к выводу, что они гораздо глубже по смыслу, чем «жизнь нужна людям». Старик видел и понимал жестокость и беспощадность фашистов к нашему народу. Наверное, поэтому и сказал так.

Катер промчался, оставляя за собой клин вздыбленных волн. «Скоро я вернусь к тебе, Березина, — подумал Володя. — Неужели партизаны не знают, что тут каждый день снует это судно?» По извилистой коричневой тропинке он направился в сторону леса. По дороге прикидывал, как бы поставить мину на воде. И решил, что нужно сделать из камыша два пучка, связать их, а в середину так уложить снаряд, чтобы он скрывался под водой. В отверстии снаряда, где головка, воском закрепить взрыватель. Мину поставить на своеобразный якорь, а кабель от взрывателя протянуть на берег. Как только катер взойдет на плавающую траву, дернуть кабель и сразу с берега — огонь, чтобы ни один гитлеровец не выбрался на сушу!

Представляя себе гибель катера и его ненавистных пассажиров, Володя спешил, не чувствуя ног под собой. И только когда пропотевшая гимнастерка начала прилипать к спине, он пошел медленнее. Добравшись до леса, сел на невысокий пенек, сбросил вещевой мешок, достал из него хлеб и банку свиной тушенки, полученные в госпитале. Потом вытащил хромовые сапоги, расправил их, стер пыль, вынул из голенища кусочек душистого мыла и разложил все это перед собой. «Зиночке и не снилось, что я ей привез. Хотя она, пожалуй, не ожидает, что я вернусь», — подумал Володя. Он открыл консервы, отрезал ломоть хлеба и с аппетитом начал есть, не сводя глаз с сапог. Вспомнилось, какая дрянная обувь была у Зины, сколько мозолей натерла из-за нее.

Солнце быстро садилось. Собрав вещи в мешок, хлопец, не торопясь, зашагал по лесу. Тут ему были знакомы все тропинки. Помнил и место, где разместилась бригада, и решил добираться туда напрямик. Опасность могла угрожать только со стороны железной дороги, но Володя знал, что партизаны блокировали ее и поезда пока не ходят. В лесу стояла тишина. Пробравшись через чащобу, хлопец вышел на небольшую поляну, залитую лучами заходящего солнца, и увидел на противоположной стороне ее лосиху. А рядом топтался, тыкался мордой ей в пах маленький лосенок. «Ишь ты, красавица какая, — улыбнулся Володя, — не одну блокаду пережила, а фашистам на глаза не попалась…» И только успел подумать это, как лосиха насторожилась, переступила задними ногами, оттолкнула боком лосенка и прыгнула. Передняя нога ее безжизненно болталась.

Володя нахмурился. Пристрелить животное, чтобы не мучилось? Но рядом — лосенок. Без матери и он пропадет.

У партизан существовал неписаный закон: лосей не убивать. А вот гитлеровцы в последние годы войны были злые, они не только уничтожали лес, но и старались загубить в нем все живое. «Не спрятались и вы от них, проклятых», — глядя на лосенка, думал Володя. А лосенок продолжал топтаться возле матери, тянуться к ее соскам. Что ему до того, что раненая лосиха потеряла много крови, что в сосках ее нет молока! Малышу дай есть.

Володя начал потихоньку пятиться в кусты, чтобы обойти поляну стороной, не нарушая покоя животных. Дальше и дальше вела его тропинка…

Но вот, наконец, и мертвая полоса вдоль железной дороги. Прежде Володя бывал здесь и видел свеженаваленные большие сосны, ели, березы. Сейчас они опалены огнем, и только торчат вверх черные разлапистые сучья да кое-где из земли робко показываются вопросительными знаками ростки папоротника.

«Зря фашисты уничтожили лес, все равно не позволим отремонтировать дорогу», — подумал юноша и сбежал с насыпи. По ту сторону ее начинался Алес. Как бы хорошо человек ни знал этот лес, ориентироваться в нем в сумерках все равно было трудно.

По травянистой поляне хлопец зашагал на север, к просеке, откуда путь ведет к Вороньему лугу, к базе бригады. Запасшись паролем на ближайшие двое суток, он не опасался встречи с партизанским постом. Поэтому и не удивился, услышав щелчок затвора винтовки и тотчас за ним неуверенный голос еще, как видно, не обстрелянного хлопца:

— Стой! Кто идет? Пароль!

Володя произнес пароль и, не требуя ответа, направился к часовому.

— Вы к кому? — спросил тот.

— Мне нужен Сергеев.

— Он здесь. Идите по этой тропинке.

Пришлось Володе еще не раз называть пароль, прежде чем он добрался до шалаша комиссара бригады. Сергеев уже спал, и едва часовой разбудил его, комиссар осветил вошедших электрическим фонариком. Только тут он узнал своего старого друга. Обнял юношу, крепко прижал к груди. Володя зажмурил глаза, стараясь сдержать слезы.

— Чего молчишь? Скажи хоть слово! — потряс его Сергеев.

— Как только приземлился, почему-то пропала охота разговаривать.

— Есть хочешь? — спросил командир.

— Нет, недавно поужинал.

— Тогда ложись рядом со мной.

— Это другое дело, отдохнуть надо, — складывая свои вещи в угол, сказал Володя.

Сергеев выключил фонарик. Володя снял сапоги и лег.

— Рассказывайте, Александр Данилович, как вы тут воюете, — попросил он.

— Туго, брат, было, очень туго. Страшнейшая блокада прошла. Немцев — не счесть, танки, самолеты… Но бригада вышла из-под удара. Болота нас выручили. Гитлеровцы бросились прочесывать глухие леса, а мы пробрались к ним в тыл и разместились на болоте возле Дубовой Гряды. Очень жалко мирных жителей. Фашисты издевались над ними, стреляли, жгли. Теперь большая немецкая часть стоит в Шатилках и Жлобине. Поэтому наши действия пока скованы.

— А как Дубовая Гряда?

— Цела. Теперь она уже не лесная деревня, и гитлеровцы обошли ее. Видел я твою маму. Специально наведался.

— Ну, и как она там?

— Все расспрашивала, перелетел ли ты линию фронта.

— А группа наша где?

— Молодцы ребята. Все живы, много диверсий совершили. У нас ведь теперь три отряда, твоя группа осталась в «Буденовце». Правда, не в самом отряде, а в специальной саперной роте. Командует ротой бывший политрук — сапер Петр Егорович Саблин. Рота строит бригадный госпиталь, а командир, хорошо знающий подрывное дело, взялся подготовить еще одну-две группы. Твоих передали им, чтобы хлопцы поделились своим опытом.

— Значит, моим командиром будет ваш коллега?

— Да, боевой парень. Награжден орденом Красного Знамени еще за бои в финскую.

— И в армии был политруком роты? Нужно было на отряд поставить: такой командир — находка. В госпитале расспрашивали, какие у нас должности есть, так я обстрелянным солдатам объяснял, что у партизан они командовали бы взводами.

— Знаешь ли, Саблин-то, конечно, политрук, однако слишком долго отсиживался.

— Не понимаю вас. Где отсиживался?

— Когда большая птица линяет, она сидит в глухой чаще, там безопаснее. Думаю, что и Саблин долго колебался, прежде чем к нам пришел. В качестве оправдания приводил всякие доводы. Мол, хозяйка, у которой он находился, дала в волостной управе подписку, что он никуда не уйдет, а у хозяйки — дети. Возможно, и так. Но в нынешнее время коммунист не смеет и одной ногой становиться в трясину: засосет. А он подписок испугался.

— Но ведь и вы пробыли в деревне до сорок второго…

— В деревне? — комиссар горько усмехнулся. — Нет: раны заставили скрываться у хороших людей. Улавливаешь разницу? Впрочем, дело не в этом. Саблин тебя не знает. Нужно будет сказать ему, чтобы подобрал хороших ребят для Миколы. А ты опять возглавишь свою группу.

Слушал Володя, что говорит его старший друг, отвечал на вопросы, а спросить о Зине так и не решился. Незаметно задремал.

— Спи, спи, — сказал Сергеев. — Завтра расскажешь о Большой земле.