Вихри на перекрёстках

2

Отрезок железной дороги Жлобин — Красный Берег гитлеровцы считали наименее опасным. Вдоль насыпи они вырубили снегозадержательные полосы из акаций и елей, и теперь дорога была как на ладони. Многие деревни, находившиеся вблизи полотна, фашисты сожгли, а крестьянам запретили пахать землю и вообще появляться на этих участках. Лес начинался километрах в пяти от насыпи, и только в одном месте мелкий березняк с соснячком клином врезался в поле, на краю которого раскинулась деревня Залесье. Небольшое заросшее болотце делило деревню на две части. Летом болотце пересыхало, и лишь посередине его бежал полноводный ручей.

Почему гитлеровцы не сожгли Залесье, толком никто не знал. Старики говорили, что деревню защитила церковь, возвышавшаяся над избами прогнившей луковицей своего древнего купола. Те, кто помоложе, считали, что их деревню немцы сохранили с какой-то лишь им известной целью. Ведь фашисты отлично знали, что в Залесье партизаны наведываются чаще, чем в те селения, которые они сожгли. Во время блокады каратели окружили Залесье и ждали команды, чтобы расправиться с деревней. Но из Жлобина вместе с эсэсовским офицером примчался на автомобиле священник. Офицер в присутствии попа приказал снять блокаду. Это и послужило основанием для различных предположений.

Первой после снятия блокады приехала в Залесье на лошадях диверсионная группа во главе с Миколой Вересовым. Партизаны разместились у знакомого крестьянина. Микола напился воды и сразу исчез. Пересек болотце и пошел за церковь, на кладбище, откуда была хорошо видна железная дорога. Влез на ветвистый дуб и долго наблюдал в бинокль. Хлопец считал, что после блокады немцы ослабят охрану дороги. И действительно, на километровом отрезке пути он заметил всего лишь двух гитлеровцев. Правда, на крыше кирпичного здания возле переезда, в специально сделанной клетке, сидел наблюдатель. «Стемнеет, там ему нечего будет делать, слезет. Патруль метрах в трехстах от здания поворачивает назад. Если у них такая же охрана и по ночам, подорвать эшелон сможем», — решил Микола.

Солнце опускалось все ниже. Микола хотел уже возвращаться к ребятам: нужно было выкопать спрятанную на огороде хозяина взрывчатку, подготовиться и с наступлением темноты двигаться к дороге. Но вдруг заметил, как наблюдатель начал спускаться с крыши. Ну ка, куда он пойдет? Ведь в кирпичном доме немцы никогда не ночуют. Обычно на засады их развозит поезд или автомашины, прибывающие из Жлобина. Однако сейчас наблюдатель из-за дома не показывался. Куда же он подевался?

Внимательно всмотревшись, Микола заметил за небольшим кустарником, росшим возле дома, какие-то сооружения, часть стены. Он насторожился. Через несколько минут из дома вышли двенадцать фашистов. Проследить, где они разместились в засады, не составило труда. Метров на двести от дзота не остановился ни один солдат. «Это хорошо, — подумал парень, — я подойду к вам под самый нос, к дому». И, спустившись с дуба, он быстро направился к своим.

Через полчаса группа подрывников обошла болотце и по низинному выгону гуськом зашагала в сторону железной дороги. Невдалеке, в лужице, плескались ребятишки. Увидев вооруженных людей, они подхватили одежду и без оглядки помчались в деревню.

— Видите, что натворили фашисты? Дети своих начали бояться, — сказал Анатолий Зубенок. — Раньше этого не было. Помните, как они за нами бегали. Некоторые даже просили: «Дяденька, дай стрельнуть…»

— Не им разбираться в теперешней жизни. Мы гораздо старше, и то многого не понимаем. Вот я все думаю: почему немцы никого не тронули в Залесье? А ведь уничтожили даже те деревни, где партизаны почти не бывали, — задумчиво, словно самому себе, говорил Микола.

— Так ведь люди болтают, будто Залесье защитил поп, — заметил Федя Кисляк.

— Не верю я в это. Немцы, брат, такие, что, если им невыгодно, не послушаются никого. Возможно, они из каких-то особых политических соображений так поступили. Например, заглянут сюда какие-нибудь духовные отцы, и немцы продемонстрируют им, как «храм божий» спасает людей, — усмехнулся Микола.

Подрывники знали, что им предстоит сделать, но впереди еще было много опасностей. Раньше они выбирали определенный отрезок дороги между засадами, в которых сидело по трое вражеских солдат. А сейчас никто из хлопцев не знал, сколько фашистов находится в кирпичном доме, есть ли возле него охрана. Твердо не знал этого и сам командир.

Солнце зашло, небо начало быстро затягиваться черным покрывалом. Дохнул ветерок, тихонько заговорили неспелые колосья.

На пригорке, во ржи, группа остановилась. Все партизаны окружили командира. Он шепотом повторил план диверсии, назначив каждому точное задание.

В приглушенных голосах друзей Микола чувствовал волнение, а вместе с тем и желание быстрее начать операцию — обмануть немцев и под самым их носом взорвать эшелон. Федя, который должен был прикрывать минеров со стороны дома, попросил бесшумку, доказывая, что его фланг самый опасный.

— Нет, — возразил командир, — с твоей стороны обходчика не должно быть. Если около дома поднимется тревога, придется открыть массированный огонь, чтобы гитлеровцы подумали, будто на них напали. Тогда они не рискнут броситься в погоню. А так ранишь из бесшумки одного, он заорет и поднимет всех. Осветят ракетами, бросятся на нас. Черт знает, сколько их там…

Партизаны осторожно спустились с пригорка. Началось бугристое поле, которого давно не касался плуг. Группа замедлила шаги. Все старались ступать как можно мягче. Микола шел первым, и из-под его ног время от времени вспархивали сонные жаворонки. Вскоре до слуха партизан донесся далекий грохот со стороны Жлобина. Он быстро нарастал, ширился: на запад мчался поезд. Вдалеке засветилась фара паровоза, и партизаны, отбросив осторожность, прибавили шагу. Лучше всего подходить к дороге под шум поезда, и ребята побежали по той зоне, где предполагалось ползти. Эшелоны партизаны распознавали, даже не видя их. Стоило услышать едва уловимый звон пустых цистерн, как все знали: это «наливник». Тяжелое «дыхание» паровоза свидетельствовало о груженом составе. А продолжительный гул с тихим перестуком — о пассажирском поезде.

Быстро промчался состав, и хлопцы залегли.

С вечера не выпала роса, и партизаны ожидали дождя. Но тот и не капнул, хотя небо было обложено темны-ми тучами. Наконец ветер немного усилился, и группа ползком двинулась вперед.

Во дворе кирпичного дома мычал теленок. Наверное, солдаты привезли его из какой-нибудь деревни. Около железнодорожной насыпи, слева от двора, была ложбинка. Оттуда веяло сыростью.

Микола первый выполз на вырубленную снегозадержательную полосу и залег. За ним — Анатолий со взрывчаткой. Остальные должны были с флангов охранять минеров. Хлопцы быстро заняли свои места и, затаив дыхание, прислушивались к каждому шороху. Микола с Анатолием всползли на насыпь. Командир вытащил из кармана детонирующий шнур с капсюлем-взрывателем, Анатолий достал из вещевого мешка тол. И вдруг Микола схватил напарника за руку, сильно сжал ее и выставил вперед автомат. В трех шагах от партизан стоял человек. Но почему он стоит как вкопанный? Командир чуть-чуть подался назад, и Толик, поняв это как сигнал к отходу, вскочил и, пригнувшись, побежал с насыпи. А Микола остался. Предохранитель его автомата был отведен. Стоило человеку пошевелиться, и выпущенная в упор очередь сразила бы его. Ведь еще прежний командир группы, Володя Бойкач, предупреждал хлопцев, чтобы на близком расстоянии не поворачивались к противнику спиной. И Микола продолжал лежать.

Неожиданно человек, стоявший перед ним, что-то спросил и, не получив ответа, вдруг истошно завопил:

— Партизан! Бандит! Бандит!

Крик оборвала короткая автоматная очередь, и гитлеровец рухнул на землю рядом с Миколой. В ту же секунду над кирпичным домом взвилась ракета. Командир бросился с насыпи, успев заметить, что внизу стелется густой туман. Вторая ракета прорезала тьму и осветила немца, лежащего на рельсах.

— Отходите! — крикнул Микола и побежал, придерживая сумку с автоматными дисками. Следующую ракету немцы выпустили низко над землей. Она пролетела прямо над диверсантами, упала и догорела на земле. Возле дома поднялся шум. С насыпи послышалась длинная автоматная очередь, из-за завала затрещал пулемет. Гитлеровцы стреляли вслепую, но пули свистели вблизи партизан, изо всех сил спешивших к пункту сбора во ржи.

На запад мчался поезд. Приближаясь к кирпичному дому, он загудел. Слышно было, как заскрипели тормоза. Машинист, очевидно, заметил человека, лежащего на рельсах, и, подумав, что это партизан, очень испугался. Но, как только переехал неподвижное тело, быстро отключил тормоза и снова начал набирать скорость.

Подрывники собрались в условленном месте. Не было только Павла Пылилы. Микола прижал кулак к губам и трижды крякнул, имитируя голос дикой утки, — таков был сигнал сбора. Но в ответ — ни звука. Вокруг стояла тишина, нарушаемая одиночными выстрелами на железнодорожной насыпи.

Командир вспоминал весь путь отхода и анализировал, где и что могло случиться с Павлом. Отходили не так быстро, чтобы он далеко отстал. Неужели ранили или убили? Заблудиться Пылила тоже не мог, зная направление, куда побежали партизаны.

— Толик, когда немцы ударили из пулемета, не ты за мной бежал? — спросил Федя.

— Я слышал, что бегут справа и слева, но впереди никого не видел.

— Значит, это был Павел. Бежал, чуть мне на пятки не наступая, а как засвистели пули, бросился в сторону, к кустам недалеко от насыпи.

— В любой ситуации он вечно крутит, хочет сделать по-своему, — недовольно сказал Микола. — Знаю, о чем думал: «Вы, мол, побежали, а начнется погоня, и я убью пару фрицев». Испортил Павлуху тот первый удачный выстрел в бывшем военном городке, когда он фашиста убил. Ну и дурак, если устроил засаду: немцы в такую темень не высунутся из укрепления и в поле не побегут. Придется подождать, может, придет.

Партизаны улеглись на краю ржаного поля. Хлопцы молчали в ожидании товарища. Командир подумал, что напрасно принял Пылилу в свою группу. Парень он смелый, но главного в операции никогда не понимает и слаженно с другими воевать не может. Разве не он навязал группе бой с вооруженной до зубов ротой гитлеровцев на гати около Дубовой Гряды? Едва успели удрать… И разве не Павел тайком от группы отправился в деревню к девчатам? Чуть не полночи пришлось его искать. «Ладно, пускай только вернется, отправлю в отряд», — пришел к заключению командир.

Небо хмурилось, казалось, вот-вот пойдет дождь. Но постепенно тучи рассеялись, начало проясняться. Во ржи, недалеко от партизан, закричала перепелка: «подпалю-подпалю-подпалю…»

Ребята ждали, пока посветлеет: нужно было искать Пылилу. Со стороны железной дороги послышался отдаленный шум поезда.

— Надо воспользоваться этим шумом, — сказал Микола. — Разойдемся так, чтобы видеть друг друга. Федя, иди в направлении тех кустов, я пойду за тобой. Если найдете труп, никаких звуковых сигналов не подавать, а только присесть. Сосед поступит так же, а за ним дальше по всей цепи.

Он первый пошел на правый фланг, остальные хлопцы поспешили растянуться в цепь. Поезд был еще далеко. Возле кирпичного дома изредка взвивались ракеты.

Партизаны успели пройти половину дороги, когда впереди послышался крик дикой утки. Неужели Павел? Ведь Микола сам учил его подражать утиному кряканью. Но это оказалась настоящая дикая утка. Она, видимо, вела утят к водоему, но выводок успел добраться только до поля и встретился с людьми. Утка захлопала крыльями, закричала, оторвалась от земли и снова упала, отвлекая внимание партизан от своих детей. А утята, как мыши, затаились в траве. «Ну что ж, это к лучшему, — подумал командир, — если Пылила заблудился, он примет утиный крик за наш сигнал».

Федя изменил направление и подошел к Миколе.

— Нужно взять правее, от насыпи он бежал за мной вон туда, в низинку к кустам, — шепотом сказал хлопец.

— Ты это хорошо помнишь?

— Да.

Под грохот мчавшегося на всех парах поезда командир повернул в сторону и подошел к кусту, над которым возвышалась чахлая вишня. Дальше темнел какой-то продолговатый пригорочек. Микола направился к нему. Это был погреб. Вокруг рядочками торчали невысокие почерневшие пни.

Микола присел недалеко от погреба, и вскоре к нему один за другим собрались все партизаны. Кирпичный дом находился теперь метрах в трехстах от них. Надо было соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не выдать себя фашистам.

— Черт его знает, куда Павел мог деваться, — заговорил командир. — Надо хорошенько осмотреть все вокруг. Когда-то здесь жили люди, но их жилье, видимо, сгорело гораздо раньше, чем мы начали наведываться в эти места.

Вдруг недалеко что-то хрустнуло, будто кто-то сломал сухую палку. Партизаны насторожились, напряженно вглядываясь в темноту.

— Немцы, — стоя на коленях, прошептал Анатолий. — Там, во дворе.

— Тише, что-то шумит, — сказал командир. — Машина идет из Жлобина? Нет, это дрезина. Ложитесь за погреб.

Дрезина остановилась около дома. И сразу до слуха партизан донеслись какие-то выкрики. Взвилась ракета и, прорезав темное небо, погасла.

— Наверное, каратели примчались из Жлобина. Или медики… за трупом. Пускай разбираются. А меня больше интересует, что это треснуло, — прошептал Микола Анатолию. — Думаешь, во дворе? Нет, я сидел выше и слышал лучше: треснуло совсем близко.

«Только бы на засаду не напороться», — подумал он и обратился к товарищам:

— Ребята, пока немцы разбираются, что у них и как, обыщем это место.

Партизаны, крадучись, разошлись во все стороны. Командир с Анатолием поползли к подозрительному месту. Впереди — куст, оттуда слышатся чьи-то вздохи. Микола толкнул Анатолия и рукой показал, чтобы тот не полз рядом. Двигались очень медленно, наконец добрались до куста, но там никого не оказалось. Что за наваждение? Не зверь ли какой прячется поблизости? Осторожно двинулись дальше, и вдруг перед самым носом появилось что-то черное. Яма!

— Кто там? — спросил Микола.

Ответа не было.

— Павел, ты? — окликнул он снова.

— Я, я! — донесся голос из глубины.

— Тише! Молчи!..

Микола велел Толику собрать хлопцев. Скоро все подошли. Связали ремни, опустили конец в яму и вытащили Пылилу.

— Это же нужно, а? И чего тебя черт сюда загнал? — высказал общее недоумение командир. — Вон где мы отходили, а ты свернул и, будто нарочно, — в яму!

— Какая там яма, это же колодец, — начал оправдываться Павел. — Счастье мое, что заброшенный, а то бы… Показалось, будто за нами погоня. Хотел залечь, чтобы сбоку стрелять.

— Ладно, потом разберемся. Пошли.

Группа направилась к Залесью. Как и всегда, отправляясь на диверсии, командир шел первым, а возвращаясь — последним. Случается и на войне, что человек на какое-то время забывает о напряженной обстановке, окружающей его, вспоминает о прежних, мирных днях. Так и Микола сейчас забыл, что за плечами у него автомат, а впереди шагают вооруженные хлопцы. Представилось вдруг, будто идет по тропинке после выпускного вечера, и впереди — Лида. Вдвоем они, только вдвоем посреди ржаного поля. Все вокруг чистое: и голубое небо, под которым висят звоночки-жаворонки, и волны, пробегающие от ветерка по ржи, и тропинка, являвшаяся в ту пору как бы стартовой площадкой для полета их чудесной мечты. Идут вдвоем, ощущая неуловимое сплетение молодых душ, и хочется им, чтобы эта тропинка и этот день тянулись бесконечно.

Показалась деревня. Через огород партизаны вошли во двор. Зазвенели удилами под поветью кони и перестали жевать сочную траву. Будто прислушивались, кто это пришел.

— Свои, Вороной, свои, — подошел Микола к своему скакуну, которого любил за быстрый бег и послушание.

К повети нерешительно подошел Анатолий.

— Чего тебе?

— В Нивки съездить хотим. Дал бы ты мне, Микола, Вороного.

— На своем почему не хочешь?

— Спотыкается. Да и ход у него не тот…

— К пролетарочке собрался? Она же тебя не любит, — засмеялся Микола. — Я бы и шага к такой девчонке не сделал. Надо мужскую гордость иметь, хотя она и красавица.

— Пускай не любит… Посидим, она споет нам что-нибудь под гитару…

— Споет… «На заводе у нас была парочка, а она была пролетарочка…» Верно, голос у нее хороший. А почему ты решил, что я с вами не поеду?

— По настроению вижу.

— Ну, черти, смотрите, под самый нос к немцам едете. Эх, любовь, любовь… С кем же я останусь?

— С Пылилой. Наблюдать за железной дорогой будет он. А к вечеру мы вернемся.

В другое время Микола не дал бы коня, но теперь он был взволнован своими воспоминаниями и подумал, что молодые чувства нужно поддерживать, чтобы не становилось горько на душе в это и без того горькое время.

— Бери, — сказал он. — Пойду отдохну. Возьми и мой автомат, я с десятизарядкой останусь.

Вместе с Павлом Пылилой командир забрался на чердак. Улеглись на сене. Вскоре затих топот копыт Вороного. В деревне не слышно было ни звука, только где-то возле церкви протарахтели колеса телеги. Павел сразу засопел, а Микола подсознательно старался определить по звуку, в какую сторону удаляется телега. Пожалуй, кто-то поехал в Жлобин… Он откинулся на спину и закрыл глаза. Приятно пахло свежим сеном. Сладко слипались веки. И парень уснул.

Спал бы, наверное, долго, если бы не услышал, что по двору ходит хозяин, кашляет, чем-то бренчит. Микола спустился на землю и увидел, что хозяин принес от соседей плужок-обгонялку, — видно, хочет попросить коня, потому что его гнедого забрали немцы.

— Хотите картошку окучивать? — спросил партизан.

— Да, сынок, хотелось бы под дождик.

— Берите любую лошадь. Только не знаю, которая лучше ходит в борозде.

— Ничего, вон дочка идет, она поводит.

Женщина лет тридцати быстро шла против ветра по улице, придерживая рукой концы головного платка. Микола никогда не видел ее, поэтому посмотрел с любопытством. Поздоровавшись, сказал:

— В самую пору пришли. Отцу поможете.

— Меня послали не к отцу, а к вам.

— Вот как? И кому же я понадобился?

— В деревню пришли девять немцев… — начала женщина и неожиданно улыбнулась. — Да вы не бойтесь, не бойтесь. Они пришли сдаваться в плен. Там уже наших людей полно. Офицер просит привести партизан.

Микола взглянул на хозяина: в уме ли его дочь сказать такое?! Старик пожал плечами:

— Не обман ли?

— Сначала и мы так подумали, поэтому отказались: не знаем, мол, где партизаны. А офицер, он немного говорит по-русски, все равно просит отвести их в лес.

— Пожалуй, они не рискнули бы идти в глубь леса, — задумчиво сказал Микола. — А какое у них оружие?

— У офицера автомат, у пятерых солдат винтовки, у трех остальных ничего нет.

Женщина рассказала, что у немцев с собой чемоданы, свернутые палатки, связанные в узлы одеяла. После этого Микола поверил, что они пришли сдаваться в плен. Но его заинтересовало другое: откуда женщина знает, что партизаны — у ее отца?

Неожиданный вопрос явно смутил ее, даже глаза к земле опустила. Хлопец глянул на старика.

— Нет, я никому не говорил, — отрицательно покачал тот головой.

— Кто-то вчера вас видел, — робко сказала его дочь.

— Лейтенант Красной Армии, о котором вы говорили, ее муж? — спросил Микола у хозяина. — Он на войне?

— Да…

— Хорошо. Скажите немцам, пускай идут к болотцу. Мы будем их на мостике ожидать.

Женщина повернулась и торопливо ушла, а Микола отправился будить Павла.

Осмотрев винтовку Анатолия, он пощелкал затвором, вставил магазинную коробку с патронами и двинулся со двора. Следом молча плелся Павел.

Деревня казалась хмурой. Не слышалось людских голосов, Ветер раскачивал ветви деревьев. Низко, над самым куполом церкви, плыли серые облака. Павел сел на мостик, свесив ноги с настила, Микола топтался рядом.

Вдруг на улице показались немцы.

— Вставай, — сказал Микола, не сводя с них глаз.

Немцы шли друг за другом по обочине дороги, прижимаясь к заборам. В руках они несли чемоданы, узлы. Шагавший впереди высокий офицер был больше похож на бандита, чем на человека, считающего себя побежденным. В правой руке, стволом вниз, он держал автомат, а левой размахивал, как в строю. Миновав последний двор, офицер сбавил шаг, повернулся к своим и что-то громко сказал по-немецки. Солдаты начали отставать, затем остановились, опустив на землю свои ноши, но винтовок с плеч не сняли. Офицер еще раз оглянулся. Микола быстро расстегнул кобуру пистолета, дослал патрон в канал винтовки. Офицер скорее почувствовал, чем увидел это, и тоже остановился. Микола жестами показал, чтобы немцы положили оружие и подняли руки. Офицер поднял одну руку, но из другой автомат не выпустил. Подняли руки и солдаты, однако винтовки так и остались висеть у них на плечах.

Микола забеспокоился, опять повторил те же жесты, но немцы, как вкопанные, продолжали стоять с поднятыми руками. Видя это, Микола немного отступил к кустам. Сошел с мостика и Павел. Тогда офицер положил перед собой автомат, поднял обе руки и крикнул:

— Ком гер!

— Ком зи гер! — ответил Микола.

Офицер, а за ним солдаты начали приближаться, стараясь рассыпаться по всей дороге.

Микола еще чуть-чуть подался к кустам. Офицер взял автомат, поднял его над головой, демонстрируя, что держит руки вверх, и пошел прямо на партизан.

Партизаны начали не спеша отходить в кусты, немцы послушно следовали за ними.

— Как будет по-ихнему «клади оружие»? — спросил Микола.

— Черт его знает, — проворчал Павел. — Понимают, сволочи, чего мы от них требуем, а подчиняться не хотят.

Немцы по-прежнему шли за ними с поднятыми руками. Офицер впереди. Хлопцы прибавили шагу. Быстрее пошли и немцы. Вот уж и поле близко. Партизаны бросились бежать по редкому кустарнику, чтобы немного оторваться от гитлеровцев и спрятаться во ржи. Но офицер вдруг опустил автомат и выпустил очередь. Миколе показалось, будто кто-то хватил его колом по колену. Прыгнув несколько раз на одной ноге, он упал.

Обеими руками схватившись за ногу, хлопец разорвал мокрую от крови штанину и глянул на белую чашечку, вылупившуюся из-под кожи. Рядом послышались выстрелы. Микола не помнил, в какую сторону он упал головой, не знал, кто стреляет. Казалось, только теперь он почувствовал, с какой неимоверной быстротой вертится земля, а с нею летит и время. Во дворе стоит мать, по тропинке среди ржи идет Лида… Топот чьих-то ног… Микола выхватил пистолет из кобуры… Земной шар щелкнул и остановился…