Вихри на перекрёстках

6

Направления на лагерь Саблин придерживался до тех пор, пока позади слышалась стрельба. Наконец наступила тишина. Только тут он вспомнил, что не обратил внимания, в какой стороне было солнце. Вот и броди теперь по этой трясине… А тут еще подошва у сапога оторвалась, приходится на каждом шагу выбрасывать ногу, чтобы не зацепиться и не ткнуться носом в кочку. Отрезать бы подошву, да складного ножа нет, остался у Зины.

Да и сапоги портить жалко: он в них прошел от самой западной границы. Но должен же быть выход, нужно лишь хорошенько подумать. Вон впереди кудрявый вал лозняка. Саблин направился к нему. Болото, словно тонкий осенний лед, прогибается под ногами, а впереди поднимается вверх. Из-за кустов взлетело несколько больших птиц. Саблин остановился, подумав, что это аисты. Полетят к своему гнезду, и он найдет лагерь. Но птицы, лениво махая крыльями, поплыли к темной полосе высокого леса. Это серые цапли, догадался Саблин и начал сдирать лыко. Подвяжет подошву и пойдет дальше. Будет повод сказать партизанам, что в любом случае у них должна быть солдатская находчивость.

Только тут Саблин заметил, что впереди, за кустарником, плещется большое озеро. Здесь он никогда не бывал, но слышал от партизан, что зимой они в этих местах дрались с гитлеровцами. Озеро находится километрах в семи на запад от лагеря; стало быть, нужно держаться правее. Саблин подремонтировал сапог, выжал портянку, обулся. В большом походе обувь — главное, потому что ни один груз не принесет столько мучений, сколько плохая обувь.

Идти стало легче, но начали одолевать невеселые мысли. Саблин считал, что ему ни в чем не везет. Впечатление от первой операции, которая прошла успешно, испортила Валя. Нужно было ему тогда так сплоховать, что на обратном пути пришлось молчать и потом не вспоминать про бой на железной дороге. А теперь — на тебе: командир без войска. Неужели у него нет командирских способностей? Но ведь он все понимает, видит, кто чем дышит. Он был уверен на сто процентов, что детально продумал сегодняшнюю операцию. Правда, предложение Воробейчика было более разумным. Но не станет же командир роты подчиняться разведчику, ронять свой авторитет! Нужно всегда стоять на своем! Лишь при этом условии будет сохраняться дисциплина. Если потом и выявятся неправильные действия или какие-либо промахи, они не привлекут к себе внимания. А Саблин пока живет только той боевой славой, которую придает ему орден на груди. Боевой орден и Зину ослепил своим блеском. Она не раз признавалась, что любит мужественных и храбрых людей. Только напрасно Саблин связался с Зиной на глазах у всех партизан. Теперь она еще и ребенка ждет. А в роту чуть ли не каждый день приходят новые девчата. Зина связала его по рукам и ногам. Вот Валя не хуже ее — упустил. И все же в группе Бойкача Вале не бывать. Саблин найдет как поставить на место командира подрывников…

Неожиданно лес расступился, и показались шалаши лагеря. Жалко, что не въезжает, как обычно, на лошади, а возвращается пешком. Ничего не поделаешь, опять не повезло.

Мокрый по пояс, забрызганный грязью, Саблин не пошел в лагерь по тропинке, а полез через чащобу, чтобы незаметно юркнуть в свою землянку. Возле двери никого не было, и он нырнул внутрь. Зина лежала на кровати и тихонько всхлипывала, а рядом с нею сидела женщина, работающая на партизанской кухне. На столе — хлеб, котелок с клубящимся над ним паром.

— Чего она хнычет? — грозно спросил Саблин, подходя к столу.

Зина спрыгнула с постели, обхватила мужа руками за шею:

— Мне сказали, что тебя нет…

— Зина, тебе нельзя волноваться. Успокойте ее, — сказала женщина.

— Меня не так-то легко взять. Плохо ты знаешь своего командира, глупая. Ну, хватит реветь!

Женщине не понравились эти слова. Почувствовав себя лишней, она поднялась и вышла.

— Кто тебе сказал, что меня убили? — спросил Саблин.

— Все вернулись. Пинчук, Бизунок… Они не могли сказать, жив ты или нет, и я подумала… Всех разведчиков послали искать командира.

У Саблина мелькнула мысль: хорошо было бы, если б его царапнула пуля. Все-таки оправдание: командир ранен. А что он теперь скажет командирам взводов? Дело не в оправдании: как бы партизаны не посчитали его трусом. Есть ведь такие: раздуют из мухи слона, начнут придумывать анекдотики и веселить бойцов…

— Дай сухие брюки и позови ко мне Пинчука, — сказал Саблин жене.

Вскоре прибежал Пинчук. Саблин сидел насупившись. «Каким бы он был, — подумал командир взвода, — если бы так получилось по моему плану или по плану Воробейчика?»

— Сколько убитых?

— Пятеро наших.

— Чьи же еще там были?

— Неизвестно, где хлопец, который был с вами.

— Черт его знает. Подо мной убили коня, самого придавило так, что едва выбрался. Искали, и пришлось отсидеться в болоте.

— А у нас был один выход: прорываться через железную дорогу. Так и сделали.

— Вот как? Я ожидал, что вы повернете огонь на тех, что охраняли обоз. Тогда поддержал бы с тыла. А вы, значит, убежали…

Пинчук едва сдержался. Очень хотелось сказать, кто убежал, но посмотрел на Зину и промолчал.

— Я доволен, что вы живы. Повернуть огонь и продолжать бой было бы преступлением. Не меньше сотни гитлеровцев двигалось в обход засады. Они были в лесу, а мы, считай, на открытой поляне. С какого же тыла вы смогли бы нам помочь? Вы хорошо знаете военную тактику и стратегию, однако партизанская тактика приобретается только опытом и приходит со временем.

Саблину понравилось, что взводный признает его искусство в военном деле. А партизанский опыт — дело наживное.

— Разведчики еще не вернулись? — спросил он.

— Нет, ищут вас.

— Зачем нужна была эта паника?

— Кто же знал, где вы.

— Слушай, — обратился Саблин к взводному, — у старшины сапоги есть?

— Пары две немецких должны быть.

— Все равно, хоть турецкие. А то видишь, — и Саблин выставил ногу в оплетенном лыком сапоге.

— Хорошо, пойду скажу, чтобы принес.

Пинчук ушел, а командир роты пододвинул котелок и принялся жадно есть суп.

Зина, молчавшая все это время, сказала:

— Командир отряда у тебя спросит, при каких обстоятельствах погибли люди. Да еще трое ранены. Действительно, какие потери может понести рота, когда сама нарвется на засаду.

— Тоже мне стратег-диверсантка нашлась. Не лезь куда не надо!

Зина вовсе не собиралась упрекать мужа. Хотела предупредить, чтобы он подготовился к ответу. Она знала, как разбирали каждую боевую операцию группы, если во время нее кто-нибудь был убит или ранен. И слова Саблина больно задели ее. Но пришлось замолчать…

Держа перед собой две пары сапог, в землянку вошел старшина.

— Примерьте, пожалуйста.

— Оставь, я выберу. Разведчики не вернулись?

— Пришли, товарищ командир. Говорят, похоронили еще двух партизан.

— Позови ко мне Воробейчика и взводных.

— Есть! — и старшина вышел.

Саблин задумался. Зря он пошел с ротой в засаду. Не будь его там, мог бы умные замечания сделать кому следует. Теперь же что докажешь, что скажешь? Впрочем, нужно почувствительнее уколоть командира разведки: если бы не доложили с секретного поста, никто и не знал бы, что рядом — гитлеровцы.

Пригласив явившихся по его зову взводных садиться, Саблин сразу упрекнул Воробейника:

— Теперь понятно, товарищи, что мы стали слепыми из-за бездействия разведчиков.

— Почему же это разведчики завязали вам глаза? — спросил Воробейчик.

— Неужели вы думаете, что сегодняшняя неудача лежит не на их совести?

— Мне кажется, вместе с вами ездил на разведку как раз разведчик.

— Считаете это своей заслугой?

— Нет, чужая слава мне не нужна. Тем более сегодняшняя.

Пинчук незаметно толкнул Воробейчика, давая понять, что так разговаривать с командиром нельзя. Но Воробейчик не умел кривить душой, привык всегда говорить правду в глаза. Молодой, горячий, один из первых партизан, он не любил людей, становившихся бездумными пешками перед начальством. Если ты воин, говорил Воробейчик, ты всегда должен им быть и думать, как победить врага.

Командир разведки начал опять:

— Нужно прямо сказать, что сегодняшняя засада была устроена бездарно.

— По чьей вине?

— Вы были там, вам и виднее. Хорошо, если это будет единственная ваша ошибка. А если и дальше будем так же подставлять себя под удары фашистов…

— Хотите сказать, что мы умышленно подставили роту под удар? Но ведь мы вместе обсуждали план засады!

Маленькие глазки Саблина сверлили то Бизунка, то Пинчука. Бизунок опустил голову, и по его лицу нельзя было определить, согласен он или не согласен. А Пинчук смотрел в глаза командиру роты, и было ясно, что поддерживает его.

— Почему же, товарищ Воробейчик, разведка не предлагает нам объекты, где можно было бы провести более удачные операции? — не успокаивался Саблин.

— Это уже другая тема. А вот сегодня можно было уничтожить много гитлеровцев, захватить трофеи и не понести потерь.

— Каким же образом?

— Я уже говорил и готов повторить, что роту разместили бездарно. Сам сотни раз бывал на той поляне. Неужели не ясно, что любая засада должна предусматривать вариант удачного отхода? А сегодня этого не было. И не только этого. Главное — мы не смогли заметить врага, а если бы и заметили, ничего не смогли бы сделать. Достаточно было одному немецкому пулеметчику вскочить на насыпь железной дороги, и неизвестно, кто из партизан остался бы в живых. Нет, это не засада, и виноваты все, кто ее организовывал!

— Вся наша беда в том, — воскликнул Пинчук, — что мы ничего не знали о немцах, которые пошли в обход. Считали, что едут около двадцати подвод и на каждой из них по одному-два солдата. В таком случае делай засаду хоть посередине поляны, все равно победа за нами. Но все предвидеть невозможно, отсюда и потери.

— Товарищ командир! — вбежал в землянку дежурный по лагерю. — Приехали комбриг и комиссар!

Саблин вскочил, одернул гимнастерку и чуть ли не от самого стола пошел строевым шагом. За ним поспешили все.

— Что-то я у тебя дисциплины не вижу, — встретил командира роты комбриг Ядловец. — Лежат вон распластанные и, наверное, без оружия.

— Товарищ командир бригады, я командиров взводов долго задержал, только поэтому. Сразу после неудачной засады сидим и разбираем промахи.

— Во-первых, с командирами нужно долго сидеть до боя, а не после, тогда и неудач будет меньше. А во-вторых, вы не могли долго задерживать взводных, потому что совсем недавно наши разведчики видели вас на берегу озера.

Саблина будто кипятком обожгло. Он нахмурил брови, облизнул губы и едва произнес:

— Да, я там был…

— Мы услышали выстрелы, — заговорил Сергеев. — Позднее приехали разведчики и доложили, что видели, правда, в бинокль, Саблина. Прихрамывая, он шел к озеру. Вы что, ранены?

— Нет, подошва оторвалась. Вот и все…

Вокруг собрались партизаны. Саблин злился на них, но прогнать не решался. Это заметил комиссар, попросил бойцов отойти и вместе с комбригом и командиром роты уселся за столик под сосной. Взводные стояли в стороне, думая, что их могут подозвать.

— Самым большим недостатком наших командиров я считаю то, — сказал Воробейчик, — что когда они приезжают к нижестоящему, так и разговаривают только с ним. Сумеет гладко доложить — все в порядке. А на самом деле доклад этот далек от истины.

— Пинчук, ты знал, что Саблин был на озере? — спросил Бизунок.

— Нет. Он чуть ли не ругал меня за то, что мы прорывались через железную дорогу. Если б вступили в бой с обходчиками, он, мол, бил бы их с тыла.

— Выходит, за десять километров сумел бы достать? — рассмеялся Воробейчик. — Ну и ну! Носить орден Красного Знамени и с перепугу так далеко удрать — позор. Лучше бы в кармане носил, чтобы лес не смешить.

— Чего ты на него взъелся? — удивился Пинчук. — Он же неплохой командир, шустрый.

— Хотя я всего лишь бывший студент юридического института, а разбираться в людях умею. По отношению к кому шустрый? К девчонкам! Скажи спасибо, что сегодня жив остался. И смотри, чтобы в другой раз Саблин своими приказами не подставил тебя под фашистскую пулю.

Бизунок лишь курил да посмеивался. Мысленно он поддерживал Воробейчика, а сам помалкивал, надеясь, что неудачи, особенно сегодняшняя, перевоспитают Саблина. И не только его. Разве в этой неудаче вины командиров взводов нет? В том числе и его, Бизунка, вины? Отмахнулся Саблин от его предложения — Бизунок промолчал. И с другими взводными получается так же. Что это, как не беспринципность? Неизвестно, как бы повел себя командир роты, если бы взводные твердо стоили на своем.

В небе над лагерем появилась темная туча, и хотя косые лучи солнца по-прежнему падали на шалаши, хлынул крупный «цыганский» дождь. Комбриг и комиссар направились к землянке Саблина.

— Может быть, тут, под елкой, переждем? — неуверенно предложил командир роты, испугавшись, что теперь откроется его сожительство с Зиной. Сергеев улыбнулся:

— А почему ты боишься пустить нас в свой дом?

— Там душно.

— Ничего, зато посмотрим, как ротный живет.

Комиссар открыл дверь и остолбенел: поджав под себя ноги, на нарах сидела Зина. Увидев Сергеева, она быстро спустила ноги, и по лицу ее скользнула улыбка, выражавшая больше горечь и обиду, чем радость.

— Входите, Александр Данилович, присаживайтесь. Давно я вас не видела…

— Не ожидал я такой встречи, тем более здесь. Петр Егорович сказал, что группа ушла на задание, я и подумал, что ты с ней.

— Илья Карпович, садитесь, — пригласила Зина.

— И давно ты так воюешь? — спросил комбриг.

— Давно…

— Ты что, адъютантом ее к себе взял? — серьезно глянул на Саблина комиссар.

— Зато она в безопасном месте, — ответил тот.

— Еще вопрос, где более безопасно для молодой девушки — возле командира роты или в подрывной группе. Там человек растет, мужает, а тут… У вас же сыро.

— Вы что, поженились? — поднял брови Ядловец и взглянул на Зину.

Та беспомощно посмотрела на мужа, который в последнее время все чаще и чаще говорил, что серьезной жизни у них быть не может. И не успела ответить, как Саблин опередил ее:

— Да, живем.

— Что значит — живем? Она твоя жена? — нахмурился комиссар.

— Да.

— Так и говори. Сколько раз встречались, даже не похвастался. Береги Зину, уважай, она заслуживает этого. Я ее знаю почти с первых дней войны.

Слова Александра Даниловича больно задели Зину, и она не сдержалась. Закрыла обеими руками лицо, горько заплакала. Саблин растерянно стоял посередине землянки: опять не повезло, будь он проклят, так некстати хлынувший дождь! Только бы Зина не начала выкладывать все начистоту!

Комбриг и комиссар чувствовали себя неловко. Так всегда бывает с мужчинами, когда они видят, как плачет чужая жена.

— Успокойся, Зина, успокойся, — подошел Сергеев к нарам. — Наши бьют фашистов на всех фронтах. Скоро мы выйдем на простор, и жизнь станет другой.

— Ничего, это я так. Не обращайте на меня внимания, — вытерла Зина слезы.

Сергееву очень хотелось знать, как воспринял эту женитьбу Володя. Но он не стал называть его имя, думая, что Саблину ничего не известно об их прежней дружбе. Ведь и Володя при встрече ни слова не произнес о девушке. «Молодец, умеет себя держать, повзрослел», — подумал комиссар, возвращаясь к столу.

— Чего стоишь, как сирота? — обратился комбриг к Саблину. — Садись.

Ротный послушно сел.

— Я уже говорил, что немцы восстанавливают железную дорогу Жлобин — Калинковичи. Твоя рота должна не только провести разведку, но и детально изучить перегон Слобода — Дубравка. Выясните, где там укрепления, где гитлеровцы размещают на ночь засады, чтобы их можно было сразу накрыть минометным огнем. Подсчитайте, сколько понадобится семидесятиграммовых толовых шашек из расчета одна на рельс. О начале наступления сообщим дополнительно. Сергеев, ты хотел еще что-то сказать?

— Да. Наши люди в деревнях мало знают о событиях на фронте. В частности, о провале немецкого наступления на Орловско-Курской дуге. Нужно, чтобы разведчики, подрывники, да и все, кто выезжает за пределы лагеря, захватывали с собой последние номера нашей газеты. Где смогут, там пускай и читают людям сводки и другие материалы. И еще: из вашей роты давно не поступает ни одной заметки о боевых действиях партизан и о зверствах фашистов. Обо всем этом нужно помнить. Скоро пришлем в роту политрука, вам станет легче.

Саблин слушал, утвердительно кивая головой. Раньше ему казалось, что смог бы командовать и дивизией, а теперь понял, как трудно быть во главе даже партизанской роты. Провести разведку… Вот и верти, Саблин, мозгами, как лучше разведать железную дорогу… Придет недобросовестный разведчик, скажет, что обнаружил засады, — попробуй проверь, врет или нет. Отряд ударит по засадам, и, посчитав, что засады уничтожены, — в наступление, да прямо на вражеские пулеметные очереди!.. Тут уж наверняка сделают выводы о командире роты, да еще какие…

— Петр Егорович, — обратилась Зина к мужу, — может быть, я на кухню схожу?

— Нет, нет, — в один голос ответили Ядловец и Сергеев, поднимаясь из-за стола, — ничего не надо. Нам пора.

Попрощавшись с Зиной, они ушли. Следом за ними, задумчивый и хмурый, шагал Саблин. Только увидев, что комбриг и комиссар направляются к своим лошадям, он распрямился и с облегчением вздохнул. Но Сергеев тронул его за плечо, спросил:

— О чем задумался? Держись, брат, держись. И Зину не обижай. Ты растерялся, смотри, чтобы этого не заметили партизаны. Где нужно военную дисциплину держать — действуй. Мы поможем.

— Хватит, поехали, — сказал комбриг и легко вскочил на коня. Комиссар тоже сел в седло, махнул ротному рукой и поехал вслед за комбригом.

Саблин решил пройтись по лагерю, посмотреть, какое настроение у партизан, особенно у тех, которые сегодня были в засаде. Ничего необычного он не заметил. В одном шалаше стонали раненые, в другом хлопцы резались в карты, возле третьего остроносый худощавый парнишка играл на немецкой губной гармошке. Вокруг него собралось множество партизан. В круг протиснулся широкоплечий приземистый боец в кубанке с красным верхом, раскинул руки и крикнул:

— Шире круг!

Партизаны расступились, а парень продолжал:

— Выступает заслуженный деятель искусств республики из кустов… я, разведчик Иван Иванов. Даешь «Яблочко»!

И пошел по кругу, подпевая гармонисту:

Партизаны хохотали, не замечая, что к ним подходит командир.

— Довольно! Расходись! — громко сказал Саблин. И музыкант сразу спрятал гармошку в карман. Партизаны стали неохотно расходиться.