Вихри на перекрёстках

3

Партизанская рота разместилась на сухой поляне, в центре которой высился огромный ветвистый дуб. На вершине его, наверное, издавна, находилось большое гнездо. Видно, не одно поколение аистов ремонтировало его, достраивало, и не одна пара длинноклювых великанов взлетала с этой площадки и парила в небесной голубизне.

Вот и теперь четверо молодых аистят пробуют силу своих крыльев, по очереди подпрыгивая над гнездом, готовятся к самостоятельному полету. Родители осторожно, несколько раз пролетают над детьми, внимательно присматриваются и только после этого вытягивают вперед длинные ноги, тормозят крыльями и опускаются на гнездо.

Когда-то Володя Бойкач бывал возле этого дерева и теперь пришел к нему, как по компасу. Товарищи бросились к нему, а те, что пришли в отряд позднее, стояли в стороне и смотрели на парня с удивлением. Многие молодые ребята откровенно завидовали хлопцу, и это понятно: каждому хотелось иметь и автомат, и военную форму.

— Где ребята из моей группы? — спросил Володя у Деревяко.

— На задании.

— А командир?

— Разве ты его не встретил? Он же только что уехал в штаб бригады. Вон под дубом его землянка.

Володя оглядел партизан, стоявших рядом, и его взгляд остановился на стройной черноглазой девчине. Та не выдержала его взгляда и попятилась за спины соседей. «Валя Голубь из Слободы, — подумал Володя. — Как изменилась, выросла!»

Он подошел к девушке:

— Ты что же не здороваешься? Не узнала?

— Я думала, ты на фронте, — покраснела Валя. — Мне как-то Зина сказала, и я поверила.

Они отошли в сторону, сели на скамейку возле стола. Хлопец снял с плечей вещевой мешок. Разговаривали долго, вспоминали школу. Вдруг Володя заметил около двери командирской землянки девушку, очень похожую на Зину. Она стояла и смотрела на него. «Нет, Зина сразу бросилась бы ко мне», — подумал парень и зажмурился.

— Чего ты? — спросила Валя. — Болит что-нибудь?

— Нет… Мне показалось, что около землянки только что стояла Зина…

— Так это она и была.

Володя схватил вещмешок и побежал к землянке. Зина стояла, прислонившись плечом к низкой двери.

И едва юноша попытался обнять ее, с силой оттолкнула его.

— Зина, ты что? — опешил Володя, только сейчас увидав белое как полотно лицо и полные слез глаза девушки. — Ты больна?

— Нет… Пойдем куда-нибудь, я тебе все объясню…

Они отошли в сторону, сели на траву под рябиной.

Володя достал из вещевого мешка сапоги и мыло:

— Это тебе.

У Зины опять полились слезы.

— Я не думала… — бессвязно заговорила она, — никак не думала, что ты вернешься…

— Так чего ты плачешь? Не веришь, что я жив и здоров?

— И мама еще ничего не знает… Но он же сразу забрал меня из группы.

— Кто? — Володя пристально глянул в ее усталые глаза.

— Саблин. Теперешний командир нашей роты. Сама не знаю, как это получилось. Дней через пять после твоего отлета на Большую землю он пришел в наш отряд. Микола увидел Саблина и сказал: «Вот бы нам этого героя!» На груди орден Красного Знамени, веселый, смелый хло… мужчина. Не знаю, говорил ли с ним Микола, но на следующее утро, когда я шла к роднику умываться, услышала, что кто-то догоняет. Оглянулась — бежит новичок. Поравнялся, остановился и спрашивает:

— Вы сегодня идете на задание?

— Да, — ответила я.

— Меня зовут Петр.

Я только улыбнулась. Он долго меня не отпускал. Говорил, что пойдет вместе с группой на диверсию, но непременно командиром. Я слушала, а сама подумала, что уж очень он быстрый. Саблин утверждал, что если все будет так, как он хочет, то скоро и мне не разрешит с группой ходить. Я посмотрела на него, как на чудака, и побежала к роднику.

— Зачем ты все это рассказываешь мне? — перебил Володя. — Скажи прямо: ты уже замужем?

— Да…

— Он молодой?

— Двадцать семь лет. Володя, я тебе признаюсь, только никому не рассказывай. Хорошо? Однажды я тайком взяла ключик и открыла чемоданчик, в котором он прячет важные бумаги. В документах прочитала, что у него есть жена Анастасия и сын Игорь. Нашла и письмо жены с разъезда Зарябинка Гомельской области. Оно было послано еще тогда, когда Саблин служил на границе около Ломжи. Сначала мне казалось, что сойду с ума. Потом не выдержала и спросила у него о жене. Он ответил, что ни жены, ни сына давно нет на свете: немцы убили под Минском, когда она ехала к нему в часть в сопровождении красноармейца. Тот уцелел и сообщил о несчастье. Теперь я смирилась с этим, поверила ему…

Сдерживаясь изо всех сил, Володя старался внимательно слушать. А Зина все рассказывала и рассказывала. Человек с чистой совестью, она так и прожила бы всю жизнь с этой верой, если б однажды случайно не заметила, как там же, возле родника, где Саблин признавался ей в любви, он подстерег Валю Голубь. Зина нечаянно услышала их разговор. Саблин говорил, что будет ездить с Валей в разведку, брал ее за руку, обнимал за талию, вздыхал и сожалел, что Валя не пришла в отряд хотя бы на месяц раньше…

Больше Володя не мог слушать эту исповедь. Резко поднялся и ушел.

День был жаркий. Партизаны занимались кто чем: некоторые обтесывали бревна, другие носили на кухню воду. А Володя, сбросив гимнастерку и сорочку, подставил белые плечи солнцу. Деревяко сел рядом и начал рассказывать об их партизанском житье-бытье. Как бы между прочим, он посоветовал Володе держаться подальше от Зины и не показывать командиру, что хорошо знаком с Валей. Володя рассердился, стал доказывать, что хотя Деревяко и был его учителем, но рассуждает неправильно.

— Увидишь командира, сам все поймешь, — хмыкнул Деревяко. — Он не только смелый, но и очень суровый. Конечно, такими люди и должны быть во время войны, но я тебе по секрету скажу, что никому не нравятся его ухаживания за молодыми девчатами. Подожди, придет Микола, от него еще не то услышишь.

Их беседу нарушил топот конских копыт: по тропинке ехал командир. Он сразу заметил Володю, но резко дернул повод и проскакал мимо. Володя проводил Саблина взглядом до самой землянки.

— Да, красивый человек, — заметил он.

— Хотя и политрук, но до Сергеева ему далеко, — поморщился Деревяко. — Я однажды слышал, как он Зину ругал. Хоть ты уши затыкай!

— За что?

— Кто его знает. Она его боится, словно прислуга хозяина. Удивляюсь, как только решилась с тобой поговорить.

— Тише, вон и он… Идет сюда…

Шагов за двадцать до партизан Саблин остановился и крикнул:

— Боец! Ты что, на пляже?

— Володя мгновенно побелел, повернулся к Деревяко, шепнул: «Думал, вернусь на родную землю, хоть на солнце погреюсь, а тут…»

— Ты слышишь?

— А кто вы такой, что запрещаете на солнце греться?

Деревяко нахмурился: теперь командир обвинит его: почему, мол, не сказал хлопцу, кто идет к ним.

А Саблин знал, что перед ним диверсант Бойкач, знал, из рассказов, и о его характере. Вот и хотел сразу ошеломить хлопца. Но получилась осечка, и, подойдя к Володе, он уже другим тоном сказал:

— А-а, новичок…

— Как видите, без бороды, — спокойно ответил юноша.

Саблин посмотрел на автомат, на гимнастерку, на пилотку со звездочкой.

— Откуда же вы?

— Товарищ командир, — Володя встал, взял гимнастерку, начал одеваться, — думаю, вам известно, кто я и откуда.

— Если бы знал, не стал бы спрашивать.

— Я долго воевал здесь до вас, был ранен, лечился в госпитале.

— А-а, так ты Бойкач, один из лучших подрывников? Сергеев только что рассказывал о тебе.

И Саблин хлопнул парня по плечу, оглядывая с головы до ног. Видно, оценивал Володю, но не как боевого товарища, а как соперника. Володя почувствовал это.

Деревяко незаметно ушел.

— Ты куда собираешься? — спросил примирительно Саблин. — Давай посидим, расскажешь, как там, за линией фронта.

— Тогда лучше в тенек. У вас теперь новые порядки: на солнце сидеть нельзя.

— Дисциплина, товарищ, нужна во всем, — многозначительно заметил Саблин.

— У партизана должна быть собственная, большая внутренняя дисциплина. Партизан в военное время — человек, который может одновременно быть и прокурором, и следователем, и адвокатом, и исполнителем вынесенного им же самим приговора. Нет статута, дающего партизану готовый рецепт на каждый случай жизни. Партизан должен сам хорошо ориентироваться в любых обстоятельствах и принимать правильные решения. В госпитале на эти темы было много разговоров. Так рассуждали мудрые, опытные командиры, и я с ними согласен.

— Ладно, не будем об этом. Садись. Лучше скажи, товарищ, чем ты хочешь теперь заниматься?

— Не понимаю вашего вопроса. Как это — чем? Тем, чем и прежде: диверсиями.

— Сергеев об этом говорил, но по дороге я подумал, что не совсем ладно получится с Миколой. Придется освобождать его от обязанностей командира.

— Почему? Разве нам не нужны другие диверсионные группы? Мне известно, что вы, как знаток подрывного дела, решили готовить диверсантов.

— Но Сергеев подчеркнул, что ты хочешь именно в свою группу, — Саблин хитро глянул в глаза Володе. — Хотя… теперь тебе все равно.

— Почему?

— Девчат там больше нет.

— А я возьму.

— Знаешь, я считаю, что пока тебе лучше побыть в разведке. У нас разведчиков мало, да и те без опыта. Сидим, как кроты, и где что делается, не знаем.

— Скажите, пожалуйста, за что такая немилость? Разведчиком я войну начинал, а потом изучил диверсионное дело и считаю его более ценным и важным. Ведь подрывник одновременно и разведчик.

— Ты на меня не обижайся. Поживешь, приглядишься к ребятам, и тогда организуем тебе группу.

— Я не обижаюсь, но заявляю, что вернулся воевать. И приглядываться мне ни к чему: отлично знаю более половины людей.

— Ты, небось, голоден? Сейчас прикажу поджарить печеночки. Мне малость привезли.

Они вместе направились к кухне. «Что значит новый командир! Все стало по-иному. Печеночки… Хочешь быть на переднем рубеже, а он мешает. Или я его не понимаю, или он не понимает ни дьявола», — думал Володя.

Саблин был выше его ростом, кудрявый, светло-русые волосы спадают на виски, нос прямой, с горбинкой, губы плотно сжаты. Все это придавало его лицу суровую мужественность. Только небольшие карие глаза из-под припухших век глядели затаенно-хитро и словно сверлили собеседника.

Прошло несколько дней, а Саблин и не собирался создавать для Володи диверсионную группу. Почему — неизвестно. Возможно, потому, что Бойкач — не его воспитанник. Все больше мрачнея, Володя ожидал, когда вернется диверсионная группа Миколы и настанет время сходить в штаб бригады.

Саблин тем временем готовил операцию, которую должна была осуществить рота. Заключалась она в том, чтобы взорвать котлован на железной дороге. Этой операции Саблин придавал огромное значение. Он собрал всех командиров, уселся с ними за столик, развернул карту и говорил, говорил, но только сам. Командир отделения разведки Воробейчик, давний знакомый Володи, тоже присутствовал на совещании.

— Что вы решили? — спросил Володя, когда тот вышел от Саблина.

— Видно, брат, что военный человек. Каждому определил место в бою, указал, кто будет с ним на связи, кто в прикрытии.

— Значит, и он пойдет?

— А как же!

— У того котлована ночью сидят три немца с пулеметом, днем его охраняют два путевых обходчика. Я, например, не действовал бы так, как командир, но что я… Если небольшой котлован ценен не меньше, чем эшелон, я с двумя хлопцами взорвал бы его днем. Снять из бесшумки обходчиков, подложить мину, и готово. А пойдет вся рота, немцы откроют огонь вслепую, и могут быть жертвы. Бездарность! — плюнул Володя.

— Ты лучше об этом никому не говори. Узнает, живьем съест.

— А я и ему могу сказать. Сергееву не такое говорил.

— Не все такие, как наш комиссар. Он — душа!

— Ты прав. Придется сходить к нему и попросить, чтобы забрал меня отсюда.

Володя махнул рукой, отошел подальше, сел на заросшую мхом кочку и задумался.

Молодые аисты дремали на солнце, свесив над краем гнезда свои длинные клювы. Где-то в старом осиннике кричали сизоворонки. Лес стоял словно в забытьи.

Володя и не заметил, как к нему подошел командир. Саблин бросил к ногам парня вещевой мешок и с ухмылкой сказал:

— Не нужны моей жене такие подарки. Она их все равно не оценит. Сказала: «Отнеси и отдай, на кой черт мне его сапоги». Женщины — капризные, брат, существа.

Круто повернулся и ушел. Володя встал, забросил вещевой мешок за плечо и направился к своему шалашу. Рота строилась. Хлопец остановился, издали рассматривая партизан. Среди мужчин он увидел и Валю. «Она же в хозяйственном взводе, так почему с боевым идет? А Зину свою не взял, — подумал Володя. — Рота пробудет на задании не меньше суток. Нужно воспользоваться случаем и завтра сходить к Сергееву».

От одной этой мысли юноша повеселел, улыбнулся. Он проводил взглядом роту, впереди которой гарцевал на лошади командир. Забросил в шалаш вещевой мешок и пошел к Воробейчику.

— Я хочу завтра утром отлучиться в штаб бригады. Вы мне скажете пароль? — обратился к нему Володя.

— Саблин приказал не давать пароль никому, кроме тех, кто идет на задание.

— Так я пойду в разведку.

— Командир ничего не сказал насчет тебя.

Многие партизаны могли сутками отсиживаться в лесу, а Володя не выдерживал и часа бездействия. Категорический отказ Воробейчика не на шутку задел его за живое. Взяв планшетку, хлопец ушел под рябину, где в первый день разговаривал с Зиной.

Всегда ли бывало так или только теперь, когда Бойкач вернулся, но Зина редко выходила из землянки. Однако на этот раз, заметив Володю под рябиной с толстой тетрадью в руках, она подошла, села рядом и осторожно вытащила тетрадь из его рук.

Парень поднял голову:

— Возьми, почитай, какие песни.

— Я хотела… начала собираться, а он увидел сапоги и будто с ума сошел… Он их тебе отдал?

— Вручил. Да еще с какой речью. Мол, Зина сказала — на кой черт они ей.

— Неправда! Я виновата только в том, что много рассказывала ему о тебе, хвалила. Из-за этого и на меня теперь смотрит зверем.

— Вот, оказывается, сколько неприятностей я тебе принес.

— Нет, это я тебе.

Володя хотел сказать еще что-то, но, бросив на Зину быстрый взгляд, опустил голову на руки. А она быстро перелистывала страницы, и с такой же быстротой менялось выражение ее лица. По этим переменам он догадывался, какую песню читает Зина. Вместе с нею он видел темную ночь, вражеские засады, свист пуль. А перевернет страницу, и опять они вместе то в холоде туманного утра, то на жаркой пыльной дороге. Вот Зина проглотила текст песни «Девушка, помни меня, милая, помни меня…», а с ним и слезы. Володя уже не разделял c Зиной тех чувств, о которых говорилось в песне.

Мысленно он перенесся в землянку, где теперь Зина жила. И хотя ни разу не был там, но представлял ее уют: четыре вбитых в землю кола, к ним прикреплены дощечки — это стол; рядом таким же образом сделанная скамейка; от стола — широкий земляной выступ, двухспальная кровать. Спать на ней не очень мягко, но для командира, пожалуй, сделали набитый осокой сенник, потому что мягкого сена поблизости нет. «Небось, Зине он кажется периной», — подумал хлопец, и от этой мысли ему стало противно.

Он не знал, что творилось в душе у Зины. Когда партизаны собирались в поход, она видела, как Саблин подошел к Вале и приказал ей тоже идти на задание. Зина спряталась в землянку… Не описать отчаяния молодой женщины, готовящейся стать матерью. И вот Зина бросилась к Володе, хотела признаться, что нет сил жить, а тут занялась песенником и немного успокоилась. Однако ненадолго. Когда Володя отвернулся, она перестала листать тетрадку и бездумно, опустошенно уставилась на его голову, плечи. Казалось, вот-вот бросится ничком на землю и заплачет.

Но в этот момент до них донесся чей-то голос:

— А где Володя?

Бойкач поднялся:

— Меня ищут?

— Кажется, Анатолий, — тихо сказала Зина.

— Бегу!

Вот когда, наконец, Володя дождался встречи с ребятами из своей групры.

— Ой, сколько вас! — крикнул он. — Братцы мои!

Те тоже спешили к нему. Начали обниматься, тискать друг друга. Но от Володи не укрылось, что хлопцы почему-то молчаливы, словно в чем-то виноваты перед ним. Заметил и догадался, что могло случиться.

— Значит, Миколы нет?

— Был ранен и… застрелился, — с трудом произнес Анатолий и указал на Павла. — Он был с ним вместе.

Пылила начал рассказывать, что немцы, скорее всего, пришли в Залесье по доносу. Ни одного человека в деревне не тронули, даже не поинтересовались, у кого останавливались партизаны. Очевидно, фашисты пошли на хитрость, объявили, что хотят сдаться в плен, а сами надеялись захватить партизан живыми. Ведь блокада успеха гитлеровцам не принесла, вот и решили взять языка, чтобы выпытать у него местонахождение партизан. Части, блокировавшие лес, продолжали стоять в Жлобине и Красном Береге. А диверсии на железной дороге повторялись, и от этого фашисты сатанели.

— Да, все правильно, — сказал Володя, — не зная, сколько партизан в Залесье, немцы не пошли бы туда так смело, Значит, кто-то сообщил гадам. Ну, ничего, скоро мы будем там и разберемся, что и как.

Вокруг группы собрались партизаны, оставшиеся в лагере. Володя отозвал Анатолия в сторону.

— У тебя пароль на сегодняшний день есть?

— Есть.

— Пока не расседлали коней, подскочим в штаб бригады. А то, брат, новый командир держит меня тут в черном теле.

— Тебя? Микола не мог его терпеть. Говорил, все равно перейду в другую роту, а то и в другой отряд. Черт его знает, что он за человек, этот Саблин.

Володя бросил взгляд на землянку, на минуту задумался и сказал:

— Ты только не говори комиссару о Зине. Мне как-то стыдно. Все равно их не разлучить. Да она, наверное… пятна на лбу, на щеках заметил? Вот и кумекай. Жалко мне ее, пускай спокойно живет.

— А Микола злился и на нее, очень хотел увидеться с Сергеевым и рассказать ему обо всем.

— Не нужно. Где вы Миколу похоронили?

— В Дубовой Гряде… Ой, сколько там слез было…

— Хватит, поехали.

Хлопцы вскочили на коней.