Вихри на перекрёстках

7

Второй день наблюдают подрывники за движением поездов по железной дороге, ожидая, когда их командир вернется из Жлобина. Время тянется медленно. В деревню хлопцы идти не хотят, потому что здесь, в Марковщине, они когда-то уничтожили нескольких полицаев. Откуда знать, не найдется ли сволочь, способная предать? А гитлеровцы — рядом, возле железнодорожного моста, переброшенного через речку. И подрывникам становится веселее, когда тут, за околицей, их навещают хозяева крайнего двора.

Вот и недавно женщина принесла кусок сала и каравай душистого хлеба. А стемнеет, придет еще раз, с кувшином парного молока.

Только Пылила, ничком лежа в стороне от всех, тяжело вздыхает, не хочет есть. Хлопцы не знают, что Павел пошел с ними в последний раз. Так решил Володя, которому Валя рассказала о той ночи на лесной поляне. Ему стыдно было за Павла; какая дикость иной раз проявляется в людях! Будь командиром роты не Саблин, а другой человек, они вдвоем придумали бы наказание. Но Саблин не лучше Пылилы: этот хоть раскаивается, а тот… Все же Володя решил вывести Павла из состава группы.

Валя отправилась домой проведать мать и скоро должна вернуться. Придет и командир. Павлу станет еще тяжелее. Если бы не разбитая губа, было бы легче смотреть в глаза друзьям. А так кажется, будто все обо всем знают.

Заезжать отсюда к матери в Дубовую Гряду тоже стыдно.

— Кажется, командир идет, — сказал Федор и подполз к щели под крышей сарая, в котором лежали хлопцы.

Из ольшаника вышел парень, осмотрелся вокруг и по высокой ржи направился к деревне. Сразу нельзя было узнать в нем Володю. Подрывники привыкли видеть своего командира в военной форме, а сейчас он одет в черный пиджак и широкие серые брюки.

Хлопцы начали собирать портянки, обуваться. Все ожидали от командира необычных новостей. За время отсутствия Бойкача, лечившегося на Большой земле, никто из ребят не бывал в Жлобине, и группа потеряла связь даже с «полицейским» Войтиком. Но вернулся Володя, начали немцы восстанавливать железную дорогу, и он уже что-то придумал, чтобы помешать им. После «рельсовой войны» от моста возле Жлобина до Шатилок движения не было. Теперь гитлеровцы торопятся оживить эту магистраль. Перед тем как отправиться в город, Володя долго наблюдал за движением на дороге и за охраной моста. О своих планах он никому не сказал. Что же скажет теперь, вернувшись из Жлобина?

— Где найти машиниста? — сразу спросил Бойкач, войдя в сарай.

Все удивленно уставились на него. Только Гриша пожал плечами и полюбопытствовал:

— А какого класса нужен?

— Пускай самого последнего, лишь бы умел пустить и остановить паровоз.

— Это и я могу. До войны Жлобинское железнодорожное училище окончил и ездил помощником машиниста. Потом заболел, и на паровоз больше не пустили.

— А я сегодня всю дорогу думал: где найти машиниста? Везет, ей-богу, везет. Теперь и вам расскажу, для чего нужен машинист. Через три дня у родителей Войтика будет приготовлена для нас полицейская форма, повязки — все, как должно быть. Пригородный поезд идет до Слободы и сразу возвращается в Жлобин. С ним обычно ездят трое немцев и один машинист. На каждом полустанке поезд подбирает людей, работающих на дороге и в Жлобине. Вот мы, под видом полицаев, и войдем в вагоны. Из бесшумки, на ходу, уничтожим немцев, Гриша с пистолетом проберется на паровоз и расправится с машинистом. Около моста, в деревянном домике, находятся шестнадцать гитлеровцев, один из них на крыше под грибком. К этому времени начинает светать, но немецкая охрана еще спит. Гриша остановит поезд на мосту, мы из бесшумки снимем часового и через окна забросаем домик гранатами и шашками тола. Потом заминируем мост и взорвем вместе с паровозом.

— А как же люди в вагонах? — спросил кто-то из ребят.

— Услышат взрывы, сами разбегутся. Меня другое тревожит: Войтик был около домика с месяц назад и ни бойниц, ни часового у входа не видел. А вдруг сейчас все это есть?

— Не станут они укреплять охрану именно здесь. Нет необходимости, потому что впереди, в партизанской зоне, и без того много их солдат. Тех, которые восстанавливают дорогу, — заметил Анатолий.

— Правильно, — согласился командир. — В хлеву возле домика есть комнатка, в которой живет какой-то старик. Он пилит и колет дрова, зимой топит печи, ухаживает за парой коней и кобылой начальника охраны. Войтик говорил — не кобыла, а чистая жар-птица! Я думаю сегодня ночью сделать разведку около домика. Если охраны нет, то и опасности нечего ждать, в противном случае придется придумать другой план уничтожения моста. Короче говоря, сориентируюсь на месте.

— А через реку как переберешься? — спросил Гриша.

— Переплыву.

— Не стоит, — озабоченно сказал Анатолий. — Сегодня туда лезть нельзя.

— Нельзя, — поддержал его Федор.

И Пылила согласился с ними:

— Не нужно лезть.

— Но почему? — Володю удивило их единодушие. — Семь раз отмерь, один отрежь. Не можем же мы действовать вслепую!

Хлопцы неохотно согласились с доводами Бойкача. Только Анатолий хотел вместе с ним переплыть речку, но командир отклонил его предложение: одному проще и легче. Ведь даже самые осторожные шаги двух человек наделают шума больше чем надо.

В сарае стемнело. Володя взял автомат и отправился в избу, чтобы отдать хозяину его одежду и надеть свою. А хлопцы опять улеглись на сене.

Слышно было, как попискивают и копошатся мыши да изредка доносился со стороны Жлобина гудок маневрового паровоза. На душе у Пылилы стало легче. Хуже всего переносил он теперь присутствие Володи и Вали, а их пока нет.

Снаружи послышался негромкий голос командира. Все поняли, что он с кем-то разговаривает. И вот вошли двое.

— Теперь мы все в сборе, — сказал Володя. — Валя пришла. В Дубовую Гряду не сунешься, там полно немцев: вывозят дубовые бревна, которые мы в прошлом году не дали забрать. Надо до рассвета и там мину подложить. Федя, бери винтовку, пошли к реке.

— Я с вами, — сказал Толик.

— Ладно, идем.

Осторожно огибая лозняк, партизаны двинулись по мягкому торфянистому берегу. Чем дальше отходили от временной стоянки, тем ниже опускался мост за синим горизонтом. Вот и небольшая излучина речного русла. Командир приказал Федору остаться здесь и в случае тревоги бить по охране моста, а сам вместе c Анатолием пошел дальше. За поворотом реки разделся, взял у Толика кепку, положил в нее пистолет и натянул на голову.

— Скоро вернусь, жди, — сказал он.

Быстрое течение подхватило Володю и наискосок понесло к противоположному берегу. Там он выбрался в прибрежный кустарник, взял в руку пистолет и, едва слышно ступая, направился к мосту. Густой туман скрывал парня, и скоро он угадал чутьем, что вот-вот должен показаться двор охраны. Жаль, что нельзя детально рассмотреть все вокруг: в такую тихую погоду в лучшем положении находится тот, кто стоит на месте.

Наконец Володя добрался до угла домика. Затаив дыхание, он прислушался, не сделает ли часовой хотя бы один шаг. Внезапно все тело охватил холод, даже зубы застучали. Убедившись, что возле дома никого нет, Володя выпрямился. «Значит, кроме немца, что сейчас на мосту, больше постов не ставят», — подумал он и направился к хлеву.

Обошел вокруг и остановился возле ворот. Опять прислушался. Нащупал железную ручку, ворота приоткрылись, и партизан пролез в образовавшуюся щель. Через маленькое оконце из отгороженного в углу помещения падал тусклый свет, красным блеском отражавшийся в глазах встревоженных лошадей. Володя открыл дверь и вошел в помещение. На топчане возле стены лежал бородатый старик, погрузившийся в глубокий сон. Возле двери на вбитом в стену костыле висело седло и уздечка. «Не взять ли коня?» — мелькнула мысль. Подойдя к старику, партизан слегка потряс его за плечо. Тот поднял голову, испуганно вытаращил глаза. Володя направил на него пистолет:

— Тихо, дед! Ни звука!

Старик спустил ноги с топчана, сел, все еще с ужасом глядя на человека.

— Оседлайте кобылу, — сказал партизан.

— Кто вы?

— Не все ли равно? Или вы только фашистам служите?

— Нет, я спрашиваю, откуда ты, сынок?

— Из Жлобина, из-под расстрела сбежал. Нужна лошадь.

— Нужно так нужно, — поднялся старик. — Только меня за это убьют.

— Ничего вам не сделают. Молчите, иначе стреляю!

— Хорошо, я оседлаю кобылу. Только вы меня тут снаружи заприте: просижу до утра, а там скажу, что кто-то украл.

— Правильно. Пошли!

Пока старик седлал кобылу, Володя светил ему фонарем. Было видно, что дед не так боится немцев, как привык к животному и жалеет его. Напоследок погладив кобылу по крутой шее, он вернулся в свой закуток, и Володя, набросив петлю на пробой, крепко запер дверь снаружи. Потом вывел кобылу из хлева, довел до берега реки и только там вскочил в седло. Лошадь смело вошла в воду, вытянула шею и поплыла к противоположному берегу.

Анатолий испугался, увидев, что кто-то плывет на коне. Быстро спрятался за куст, приготовил автомат. И ушам своим не поверил, услышав оклик выбравшегося на берег друга.

— Неужели взял?

— Сами дали, — Володя спрыгнул на землю. — Подержи, я оденусь.

Толик был очень рад, что командир добыл себе кобылу. Теперь Вороной окончательно принадлежит ему. Но Федор отнесся к этому иначе. Выслушав рассказ Володи о встрече со стариком, он с сомнением покачал головой:

— А не думаешь, что дед расскажет немцам о приходе партизан? Те возьмут да и поставят часовых.

Командир усмехнулся:

— Каких партизан? Я ведь голый был, из-под расстрела сбежал. Запер деда и увел кобылу. Подумают, что на хлев случайно наткнулся какой-то бродяга, и успокоятся.

— Разве что так…

— Вы идите во двор, а я соберу остальных, — сказал Володя.

Забежав в сарай, он вполголоса скомандовал:

— Подъем! Через пять минут всем быть на лошадях. Виктор, поедешь с Валей на телеге в деревню, потому что в объезд, по кустам, колеса будут тарахтеть, и часовой на мосту может услышать. Своего гнедого отдай Павлу, пускай ведет.

Во дворе вертелся хозяин, на все лады расхваливая кобылу.

— За всю свою жизнь не видел таких, — причмокнул он губами. — Ну и завоет офицер! Он же по деревне не зря гарцевал на ней. Днем увидите, какая это кобыла. Масть что солнце!

— Увидим, увидим, — кивнул Володя, взяв в руки повод: — Спасибо вам за все.

Он первый выехал со двора и сразу натянул повод, чтобы без шума оставить деревню. Бойкач был очень доволен удачно проведенной разведкой. Этот небольшой успех как бы открыл дверь для осуществления задуманной операции. Взрывом моста они сорвут дальнейшее восстановление железной дороги. Теперь нужно побольше взрывчатки, бикфордова шнура, гранат. Не найдется в своем отряде, поможет собрать штаб бригады…

— Товарищ командир, значит, в Дубовую Гряду не заедем? — спросил Пылила.

— Я же сказал, там немцы. Остановимся и заминируем мост на гати. Другой дороги, чтобы дубовые бревна на станцию возить, у немцев нет.

Хлопцы спешились. Пылила достал из-под сена на телеге мешок с остатками тола и передал Бойкачу.

— На одну машину хватит, — сказал тот.

На гати подрывники увидели свежие отпечатки колес автомобиля. Легче было бы поставить мину нажимного действия в колее, но диверсанты хотели заодно повредить и деревянный мост. Пришлось пойти к нему. Воды в магистральном канале было много. Володя и Анатолий спустились на мягкую бровку под мостом.

— Тол подвешивать не будем? — спросил Толик.

— Нет, положим вон там и проволочку от чеки протянем наверх.

Командир затолкал шашки под среднюю балку, пропустил конец проволоки в щель настила и позвал Анатолия:

— Придержи чеку, пока я выберусь.

Потом натянул проволоку и прикрепил конец к ветке сушняка возле моста.

— Отпускай помаленьку, но смотри, чтобы проволока не слишком натянулась.

А когда Анатолий, отпустив чеку, поднялся наверх, Бойкач с удовлетворением закончил:

— Не миновать машине нашей западни. Пошли!

Рассветало, но солнце еще не поднялось из-за горизонта, только вскинуло вверх свои лучи-ресницы, словно разглядывая, что делается на земле. Партизаны ехали по своей зоне. Полевая песчаная дорога укачивала их, клонила ко сну, особенно Володю. После душевного напряжения и нелегкого перехода тело с трудом удерживалось в седле, и командир, опустив голову на шею кобылы, свесил руки.

Вдруг далеко позади грянул глухой взрыв.

— Мина сработала, — встрепенулся Володя.

Он оглянулся вокруг. Вдоль дороги торчит запыленная сизая полынь. Выше, на пригорке, рядом с реденькой рожью, цветет гречиха. Значит, поблизости должно быть жилье. До фашистской блокады в это время уже тянулся к небу дым над деревней, то и дело кланялись журавли колодцев. А сейчас ничего нет. Все, сделанное руками крестьян, каратели сожгли. Негде даже присесть птице, привыкшей жить рядом с человеком. Вон вылетело из леса с десяток голубей. Покружились над полем и опустились в гречиху.

— Смотрите, самая мирная птица и та в партизаны ушла, — невесело пошутил Володя.

Тронув поводья, Бойкач поехал рысью. Одна мысль владела им: добраться до лагеря, а там — в шалаш и спать, спать…