Власть и слава

Глава 10. Погодный Патруль.

– У НАС ДВА задания, – сказал капитан Андре Кельвин. – Для первого нам не нужен реактивный самолет, для второго – нужен. Стратосферная миссия.

В кабинете рядом с ангарами находилось пять человек. Март Хэверс, в голубовато-золотой форме Погодного Патруля, стоял вместе с остальными по стойке «вольно» и смотрел на черную доску, по которой водил указкой Кельвин. Он перевел взгляд на капитана.

Андре Кельвин был высоким, статным и стройным человеком со светлыми волосами и обманчиво молодым лицом.

– Первым заданием будет рассеять облако над Канадскими Скалистыми горами, – сказал он. – С этим справится любой новичок. Второе требует некоторых объяснений, хотя вам уже рассказали, что нужно сделать. Но я еще раз пробегусь по основным пунктам. Активность солнечной короны увеличилась. Чтобы составить нужные прогнозы, потребуется коронограф с двойным лучепреломлением, но это уже сделано. Электроны будут врезаться в верхние слои атмосферы с большой скоростью – электроны, выпущенные Солнцем. Тут нет ничего нового. Но у нас приказ провести аналитические записи эффектов, которые эта бомбардировка окажет на искусственные метеориты. Все понятно?

Кельвин посмотрел на новичка Хэверса. Тот кивнул.

– Знаешь, что такое искусственные метеориты?

– Куски металла, погруженные на ракеты, взрывающиеся только на большой высоте.

– Да. Они летят быстро – несколько километров в секунду. Их будут наблюдать с Земли и фотографировать астрономическим оборудованием для изучения, но нам надо сделать снимки с близкого расстояния, где нет тропосферы. Эти куски – не железные. Некоторые из них – изотопы. На этот раз ученые хотят проверить всевозможные эффекты.

– А причем тут Погодный Патруль? – спросил кто-то.

– Погодному Контролю требуется хорошее качество связи, как и большинству высокотехнологичных систем, – объяснил Кельвин. – Солнечные бури сильно влияют на коммуникации. К тому же, солнечная радиация напрямую меняет погоду. Чем больше астрофизики узнают о Солнце, тем дальше продвигается прогнозирование погоды, потому что мы начинаем учитывать больше переменных. А теперь… мы на всякий случай наденем термокостюмы. Ракеты вряд ли попадут в нас. Их траектории аккуратно просчитаны, а наш путь огибает опасную зону. Но мало ли что. Помните – в небе нельзя рисковать. – Кельвин снова посмотрел на Хэверса. – Теперь все. Вылетаем.

Он первым пошел на поле.

Идя следом за капитаном, Хэверс прокручивал голове его последние слова. Было ли это совпадение, или капитан косвенно предупредил его держаться подальше от Даниэллы? Ему показалось, что совпадение. С той ночи, он видел Даниэллу только мельком и никогда не оставался с ней наедине. Она разговаривала с ним также холодно и бесстрастно, как обычно, но их взгляды, то и дело встречались и на мгновение задерживались в таком положении. Даниэлла не притворялась, что ночного происшествия не было. Она просто не считала это чем-то важным.

Хэверс намеренно выкинул из головы воспоминания о той ночи. Если Андре Кельвин знал, что случилось… ну, это тоже было не важно. С предупреждением или без него, Хэверс знал, что сделает, когда придет время. Тем временем, его ждала работа.

Он проследовал за Кельвином к самолету…

После Чистки человека легко переобучить.

Но в разуме Хэверса оставались психические блокировки, ему определенно не доставало кое-каких воспоминаний, и он не любил думать об этих пустотах. Он полностью сосредоточился на работе, обратив на нее все свое внимание – вот почему Март Хэверс, уже усвоивший теоретическую подготовку, смог с удивительной легкостью научиться управлять самолетом.

Реактивные самолеты летают быстро. На них приходится устанавливать точный бомбовый прицел, чтобы попадать в облака над Канадскими Скалистыми горами, не долетев до Тихого океана, а невооруженными глазом было невозможно понять, выполнено задание или нет. Но снимки со спутников могли подтвердить это. Несколько килограммов сухого льда попало в облачный пояс, взорвалось в верхней тропопаузе, и нарушило процесс суперохлаждения, не дающий каплям пара замерзнуть. Изо льда мгновенно образовались снежинки, и облака выпали снегом над Канадскими Скалистыми горами.

Снегопад пополнит бассейны рек и спасет оказавшиеся на пути бури южные земледельческие зоны от потери урожая.

Это было первым заданием Марта Хэверса. Как и говорил капитан, оно оказалось очень простым. Чтобы заставить облако выпасть снегом, даже не требовался реактивный самолет, но этим выстрелом Погодный Контроль убивал сразу двух зайцев.

Март Хэверс, по приказу капитана, сидел рядом с ним у пульта управления, контролировавшего деятельность всей команды. Кельвин связался с пилотом по радиосвязи и бросил на Хэверса косой взгляд.

– Знаешь, почему мы набираем высоту? – спросил он.

– Ну, нам же надо в стратосферу.

– Прошу прощения, я хотел спросить, почему мы еще нё начали ускоряться?

ХЭВЕРС ЧУВСТВОВАЛ ускорение, причем довольно мощное, но это все равно не могло сравниться с тем, на что был способен самолет.

Кельвин ловко нажал пару кнопок на пульте управления.

– У нас трапецеидальные крылья, – подсказал он.

– А, – сказал Хэверс. – Трансзвуковая пауза.

– Хорошо. Подробнее.

– Скорость звука равняется тысяче ста девяносто километрам в час. Сверхзвуковая – тысяче шестистам и больше. Между этими скоростями находится так называемая трансзвуковая стена, где воздух ведет себя очень странно. Двигатели, крылья и аэродинамические элементы работают не так, как надо. Ударные волны могут разорвать самолет за считанные секунды, если врезаться в эту стену.

– И?

– Трапецеидальные крылья стабилизируют центр давления во время трансзвукового перехода. Это помогает. Как и подъем над уровнем перистых облаков, там, где начинается стратосфера, плотность воздуха становится низкой, и ударные волны уже не такие мощные. Если забраться достаточно высоко, можно безопасно преодолеть трансзвуковой переход. А сверхзвуковая скорость нам нужна, как я думаю, чтобы проследить за искусственными метеоритами.

– Какой самый опасный участок перехода?

– Между тысячей сорока километрами в час и тысячью четырьмястами сорока. Именно в этом промежутке возникает стоячая звуковая волна.

Ни одному члену экипажа не нужно было объяснять опасностей сжатия. Пока воздух спокойно огибает полированную поверхность реактивного или винтового самолета, опасности нет. Но когда достигаешь тысячи сорока километров в час, демон воздуха начинает использовать микроскоп, чтобы найти изъяны. Выступы на корпусе или реактивные струи могут нарушить ровное течение воздуха, и даже раздавленный жук на краю крыла может привести к разрушению самолета, как только звуковые волны затевают свои странные игры.

Поэтому ученые разработали специальный сплав, отвечающий всем требованиям, и конструкцию самолетов пересмотрели. Даже сейчас безопаснее уходить в стратосферу, и только потом разгоняться до сверхзвука. А дальше все было относительно просто. Но сначала приходилось преодолеть трансзвуковой переход.

Это требовало продуманного пилотирования и прямого, ровного курса, потому что даже малозаметные вихляния могли привести к катастрофе. Робот справлялся лучше людей, и Хэверс увидел, что самолет перешел на автопилот. Они приближались к трансзвуковому барьеру.

Все члены экипажа облегченно выдохнули, когда на потолке вспыхнула зеленая лампочка. На этот раз все прошло в штатном режиме.

Теперь Март Хэверс стал настоящим Погодным Патрульным. Никакие имплантированные воспоминания, никакая лабораторная подготовка даже близко не могли показать всего масштаба происходящего на службе в Погодном Контроле. Неудивительно, что профессия Погодного Патрульного считалась самым престижной работой на Земле и в космосе, подумал Март, смотря на пылающее величие мира, открывшегося перед ним на экранах. Единственное настоящее приключение, доступное человечеству.

Небо на фоне ярких скоплений звезд и планет было черным, угольно-черным. Солнечная корона светилась зазубренным кольцом белого огня на фоне абсолютной тьмы. А с далекой Земли друг за другом взлетали ракеты, взрываясь дождем кроваво-красных и серебристо-белых метеоров, пока самолет Патруля нарезал огромные круги, сотрясаясь от собственного грохота, создаваемого реактивной струей, похожей на лезвие гигантского огненного меча.

Вот так, посреди хаоса, созданного человеком, Март Хэверс прошел боевое крещение…

Шли недели и месяцы. Постепенно, неуловимо, психология Марта подстроилась и переориентировалась. Временами он работал в лаборатории, хотя предпочитал летные задания. Он научился применять знания, имплантированные ему в мозг. Над Альпами он сражался с феном, а на другой стороне планеты встречался с теми же самыми массами сухого воздуха, где они назывались чинуком.

Хэверс летал с Погодным Патрулем в «конские широты»[2] и через юго-восточные ветры, потом дальше и обратно. Он научился играть на облаках, как на сложном музыкальном инструменте, выполняя приказы начальников. Он носился за пределами стратосферы, пролетал через полярное сияние и саму ионосферу, а также помог справиться с «десяткой» по шкале Бофорта, которую было даже трудно назвать тайфуном.

Кромвеллианские психологи поступали мудро, предоставляя людям, прошедшим Чистку, всепоглощающее занятие. Работа приносила Марту Хэверсу счастье, не считая редких моментов странного беспокойства и пустоты, казалось, приходящих без всякой причины. Он осознал, что все больше и больше думает о Даниэлле Вон.

ЕСЛИ БЫ Хэверс хотел забыть о ней, это все равно было бы невозможно, поскольку она все еще считалась его официальным наставником и встречалась с ним дважды в неделю, либо по видеосвязи, либо лично, если он не находился на задании. Поскольку Даниэлла могла попросить, чтобы его перевели к другому наставнику, но не делала этого, Хэверс заключил, что ей тоже нравились их встречи. Пусть она оставалась бесстрастной, но он знал, что она помнила. Даниэлла позволяла ему быть в это уверенным.

С каждой встречей они узнавали друг друга все лучше и лучше. Узнали, в чем совпадают их вкусы, нашли то, что им не нравится, и сравнили отношение к этим вещам, незаметно для себя создали набор внутренних шуточек и намеков, который всегда появляется у тех, кто вместе регулярно работают над чем-то, интересным обоим.

Хотя не происходило ничего, к чему мог бы придраться Андре Кельвин, хотя Хэверс и Даниэлла ни разу не обменялись ни жестом, ни словом, в которых было бы что-то, кроме полной обезличенности, они с каждой встречей становились все ближе и ближе друг к другу. Никто из них не торопил события, но напряжение, неумолимо ведущее к взрыву в будущем, в котором ни Хэверс, ни Даниэлла еще не были уверены, все равно нарастало.

В других обстоятельствах, Андре Кельвин понравился бы Хэверсу без всяких оговорок. Им хорошо работалось вместе. Кельвин был простым человеком, превращающимся в эффективную машину, когда появлялась необходимость, как это однажды случилось, вызвав внезапный кризис в одном из скрытых конфликтов в голове Марта Хэверса.