Власть и слава

Глава 2. Спасение… и смерть!

ДОКТОР ТОРНЛИ резко развернулся и понесся к двери. Хэвершем быстро прошел через дыру в стекле.

– Стой! – приказал он, и доктор застыл, как вкопанный.

– Святые небеса! Вы сошли с ума? Что вы себе позволяете?

– Заткнись, – крикнул Хэвершем.

Он увидел, что медсестра упала в обморок, это было ему даже на руку. Он ткнул дулом лучевого пистолета Торнли в ребра.

– Ты же знаешь, что он может с тобой сделать, – сказал Хэвершем. – Тебе наверняка приходилось видеть раны, оставленные лучевым пистолетом, не так ли?

Врач содрогнулся.

– Тогда без глупостей. Мы вместе выйдем из больницы. С тобой ничего не случится, если не будешь напрашиваться.

Румяное лицо Торнли покрылось бледными пятнами.

– Вы не можете так поступить, – не смея повернуть головы, сказал он придушенным шепотом. – Тут везде стражники… Вы хотите, чтобы вашего сына убили?

– Если не будет другого выхода. Тогда, он, по крайней мере, не станет Лидером.

– Государственная измена? – в голосе врача послышалось сомнение, поскольку измена приравнивалась к богохульству, хотя прощалась гораздо менее охотно.

– Открой дверь, – приказал Хэвершем. – Быстрее!

Торнли подчинился. Они прошли по пустому коридору. Казалось, никто не услышал звон бьющегося стекла. Та комната, вероятно, была звуконепроницаемой. У лифта Хэвершем оттолкнул Торнли в сторону и подошел так близко, что на экране было видно только его лицо.

– Лифт, пожалуйста.

– Один момент.

Двери раздвинулись. Хэвершем кивнул, держа пистолет наготове, но так, чтобы его не было видно, и Торнли первым зашел в кабинку лифта.

Пока никакой тревоги.

Лифт остановился, и дверь открылась. На Хэвершема смотрело трое стражников в красной форме, яркой, как кровь, на фоне бледно-серых стен. Пистолеты были направлены на него.

Хэвершема чуть не стошнило от отчаяния. Перестрелка со стражниками может означать только смерть!

Торнли ожил и попытался выхватить ребенка из рук Хэвершема. Сталелитейщик почти машинально нажал на курок лучевого пистолета. Лицо Торнли превратилось в кровавое месиво. Оказавшийся на пути луча стражник завопил и отлетел назад, а его грудь вогнулась от удара невидимой энергии.

– Черт побери! – прорычал Хэвершем.

Он прыгнул вбок, чтобы спрятаться за дверью, и снова прицелился. Лифтер припал к полу в углу, его лицо позеленело. Он не станет вмешиваться. Стражники все еще колебались, не смея убить младенца, которому предназначено стать Лидером. Жизнь любого Лидера была неприкосновенна.

Оружие Хэвершема извергнуло еще пару смертоносных зарядов энергии. Стражники погибли, отлетев к стене и разбившись об нее.

Дверь лифта начала закрываться. Хэвершем выскочил через сужающийся проем, мгновенно увидел, что путь свободен, и помчался к выходу, на прохладный ночной воздух, где в фиолетовом небе сверкали звезды, и в машине ждал Ла Бушери…

Но уже подняли тревогу. Послышался топот ног. На полу внезапно разлилось озеро ослепительного белого света.

Что-то просвистело тихим шепотом смерти, и Хэвершем почувствовал, как ему в спину воткнулась иголка. Его тут же охватил холод. Сердце подпрыгнуло, сбилось с нормального ритма, и он понял, что умирает.

Он уже почти добежал до машины. Дверца была открыта, Ла Бушери стоял с вытянутыми руками. Хэвершем пошатнулся вперед и, перед тем как упасть, бросил завернутого в одеяло младенца в сторону машины. Ла Бушери ловко поймал сверток.

Через мгновение после того, как у Хэвершема подкосились ноги, его встретил покрытый резиной тротуар. Сталелитейщик смутно ощутил удар. Скрипнули шины машины Ла Бушери, когда та сорвалась с места.

Ребенок в безопасности – Мой сын никогда не станет Лидером. По крайней мере, это у меня получилось, подумал Хэвешем

Хэвершем перекатился на спину и увидел гигантскую башню больницы. Где-то в этом огромном строении осталась Марго. Марго!

Над башней возвышалась колоссальная фигура слепой богини. Она вот-вот упадет, подумал он, и раздавит меня. Но, опрокинувшись, фигура каким-то образом растворилась в бесконечном множестве мерцающих точек – звезд, и все погрузилось в кромешную темноту.

Ла Бушери… – в последнюю секунду мелькнуло у Хэвершема в голове.

СТАРУХА прижалась к стене, поплотнее закуталась в грязное тряпье и посмотрела на Ла Бушери, тяжелыми шагами расхаживающего взад-вперед по маленькой комнате. Пару раз она выглянула из окна, но стражники никогда не входили в этот район трущоб, где порок и преступление висели над гниющими домами облаком миазмов.

Ла Бушери резко повернулся к небольшому матрасу, на котором лежал ребенок. Склонился над ним, как гигантский стервятник, грузный и неуклюжий, с развевающейся накидкой. Вытянул голову вперед и сердито посмотрел сверху вниз.

– Мартин Хэвершем! – прошептал Ла Бушери. – Март Хэверс, вот как мы тебя назовем. Мы обучим тебя – во имя Вечности, мы обучим тебя так, как не обучали ни одного человека! Ты выиграешь нашу войну! Но я не забуду того, чего хотел Джон. – Глаза толстяка загорелись огнем. – Когда-нибудь ты убьешь Алекса Ллевелина. И свою мать. Они умрут, все умрут, все эти свиньи, ограбившие меня! Когда-нибудь наступит это время!

Толстые, сильные пальцы походили на когти стервятника.

– А если ты подведешь меня, если посмеешь подвести…

Но Мартин Хэвершем не мог этого понять…

Двадцать пять лет спустя ему все еще было трудно понять эти слова. Ла Бушери уже стукнуло пятьдесят пять, но огонь, горевший в нем с самого начала, еще не потух.

Мир тоже постарел. Но не сильно изменился. Наука, искусство и религия заметно продвинулись после принятия великого закона Правосудия. Несгибаемого правосудия, слепого и холодного, как богиня Фемида, беспристрастно исполняемого Лидерами в стране, занимающей всю планету.

Лидеры. Можно было проследить их становление и узнать, что все началось после разжигания атомного костра и декады политического и морального хаоса, последовавшей за этим событием. Две бесплодных войны, горевших атомных насилием, закончились за считанные недели, но оставили глубокие шрамы в социальной структуре человечества. Затем появился Маккенноу Грили и объяснил, что делать дальше.

Многим показалось, что его предложение хуже проблемы, которую оно решало. Но в течение десяти лет партия Грили получила власть над страной, а еще через десять – над всем миром.

Они называли себя политическими идеалистами, иногда пуританами, но чаще всего кромвеллианами. Краеугольным камнем их системы было несгибаемое правосудие – механическое, неподатливое правосудие, основывающееся на теории Грили, описанной в его труде «Культура человека». Ее основой был естественный отбор.

– В прошлом лидеры рождались в каждой эпохе, – писал он, – мистики: Будда, Аполлоний, Конфуций, ученые: Ньютон, Эдисон, Дарвин, государственные деятели: Макиавелли, Дизраэли, Цезарь, завоеватели: Чингис Хан, Кромвель, Наполеон. Они определенно не являлись сверхлюдьми, но обладали возможностями и потенциалом, не доступными среднему человеку. Такие способности нужно развивать, они должны работать на пользу человечеству и социальной структуре. Эти люди ведут за собой всю расу. Они должны получать известность, а их возможности надо тренировать, чтобы добиваться максимальной эффективности.

Технологически настала новая эра. Электроника вышла на новый уровень. Турбореактивные двигатели создали революцию в авиации. Новые антибиотики расширили перспективы медицины. И однажды, довольно давно, в ноябре 1946-го, человек на легком самолете сбросил в облако два килограмма сухого льда и вызвал первую искусственную снежную бурю.

С этого началась новая наука. Со времени появления человека, он всегда был рабом погоды, вплоть до сегодняшнего дня. Великий Потоп, ледниковые периоды, ураганы, засухи, эрозия – всем этим пытались управлять, хоть и не всегда получалось то, что нужно, но это было только началом пути. Пути, в некотором смысле, ведущего в тупик, поскольку уже довольно скоро люди поняли, что текущее положение дел им вряд ли удастся улучшить.

Кромвеллиане не посмели развиваться дальше, потому что развитие означает изменение, а застой являлся фундаментом, на котором построен их мир.

И в этом мире вырос Март Хэверс, а Ла Бушери состарился.

Ла Бушери продержался четверть века довольно неплохо, как это часто удается толстякам. Его волосы стали седыми, а глаза – холодными. Жир превратился в гранит, но отлично знавшему его социуму, бросавшему на него лишь мимолетные взгляды, это было невдомек.

Однажды зимней ночью, Ла Бушери сидел в глубоком мягком кресле и улыбался, оглядывая тусклый интерьер ночного клуба на колесах. Его улыбка больше чем когда-либо напоминала безгубую улыбку черепа, но замечали это немногие.

Этим вечером он покинул блестящий, роскошный мегаполис Рено и отправился на вечеринку в печально известные трущобы, находившиеся между городом и космопортами. Большую часть публики составляла молодежь, для которых Ла Бушери являлся неизменной общественной фигурой, наряду с разноцветными пластмассовыми скульптурами Грили в Вашингтоне и богиней на острове Свободы.

ПОД ХОЛОДНЫМИ голубыми звездами, по улицам, освещенным пластмассовыми фонарями меняющихся кричащих цветов, медленно и плавно катился автобус-клуб. Одни танцевали в широком проходе под сентиментальные мелодии вальса. Другие облокачивались на небольшую барную стойку в дальнем конце автобуса, потягивая коктейли и глядя на танцоров. В глубоких креслах, расположенных вдоль ребристых стен, сидели престарелые компаньонки и бдительные мамаши. За двадцать пять лет участия в подобных сборищах они совершенно перестали отличаться друг от друга. Танцульки стали анахронизмом.

Яркие разноцветные юбки кружащихся в вальсе девушек приподнимались так, что были видны их нижние юбки в форме колокола. По пластиковому полу шуршали туфельки без каблуков. Молодые люди лихим движением локтя отбрасывали короткие накидки, держа руки рядом с выставленными напоказ рукоятками световых мечей, без которых не мог обойтись ни один уважающий себя щеголь. На большинстве лиц были шрамы, оставленные этими мечами на дуэлях. Белые пучки бровей Ла Бушери иронично приподнялись.

Световые мечи. Игрушки для задиристых детишек. Прозрачные рукояти из яркого пластика торчали из ножен на бедре каждого джентльмена, при любой стычке готовые выпрыгнуть владельцу в руку и плюнуть длинное лезвие обжигающей энергии. И потому что эти мечи наносили лишь неглубокие ожоги, заживающие чуть ли не за день, драчуны романтично считали себя великими рыцарями из древних легенд. Безопасное фехтование световым мечом, выбивающим искры из другого светового меча, казалось им не фарсом, а серьезным делом, в котором можно как завоевать уважение, так и потерять его. Тонкие губы Ла Бушери растянулись в некоторое подобие улыбки.

Март, подумал он. Юный Март Хэверс, живущий в трущобах, в логове воров, и ждущий его. Каковы бы ни были его недостатки, Март не был позером, как эти дураки. Но что касается недостатков Марта… это было уже совсем другое дело.

Ла Бушери выглянул в украшенное окно автобуса и пробежался глазами по разноцветным стенам Рено, на которых свет расползался постоянно меняющимися оттенками. Он не увидел снежной метели, дующей за окном. Ла Бушери в отчаянии, с горечью вспомнил, чего стоил ему Март, превративший в руины все его надежды и планы. Если бы за эти годы, прошедшие с тех пор, как его силой забрали из больницы, Март стал сверхчеловеком, даже это с трудом бы покрыло ущерб, который он невольно причинил Ла Бушери.

Но Март не стал сверхчеловеком.

Его похищение, случившееся двадцать пять лет назад, – похищение потенциального лидера, – было первым шагом в великом плане Ла Бушери, после исполнения которого у фрименов появился бы достойный вождь. Или, по крайней мере, представитель. Я и сам был хорошим лидером, подумал Ла Бушери, но мне не хватало имени, а это самое важное. Марта сочли лидером, и, следовательно, в нем должны были проявиться качества, которых не хватало Ла Бушери.