Воин света

13. Лелик, все пропало!

Пробую набрать номер Гены ещё раз, но в трубке раздаются короткие гудки. Ещё и ещё. Результат всё тот же. Похоже, товарищ майор на АТС принял превентивные меры в отношении чувствительной информации.

Самогонщики — это, разумеется не Трус, Бывалый и Балбес, это подпольные производители алкоголя, а именно, «французского» коньяка. Виски слишком затратно, его мы так и делаем на одной небольшой винокурне, на территории которой пал новосибирский несгибаемый авторитет Корней.

Так что, собственно, самогонщики — это я, Платоныч и Железная Белла. Именно она сейчас рулит на производстве. Рискованно, конечно, но я был уверен, что угрозу от неё мы отвели. А тут опять генпрокуратура нарисовалась. Товарищ Калиниченко продолжает раскопки?

Что, к чему и почему? Явно тут не Андропова рука, как было в моём будущем. А чья? Щёлоков? Нет, конечно. Он с Медуновым дружбу водит, а здесь, любое крупное хищение — удар по хозяину края. И кто тогда? Мой друг Пиши-Читай? Тот, который Черненко?

А как бы он мог? Хотя… смог же он сфабриковать дело против Чурбанова… Правда, когда уже стал генсеком. Генеральный прокурор Рекунков лично зятя бывшего генсека арестовывал… ну, или что-то такое, похожее там было. Точно уж и не помню. Но задействован был, сто процентов.

М-да… больше ничего в голову не идёт, разве только, что всё это фальстарт и ложная тревога по причине алкогольной интоксикации Геннадия Рыбкина. Это было бы очень и очень неплохо… Ну, что же, придётся побегать…

— Наташ, — говорю я. — Мне надо уйти.

— А чего там у отца случилось? — настороженно спрашивает она и сдвигает брови.

— У него-то, как раз, ничего плохого, надеюсь. Похоже там готовится какая-то провокация против меня или против Беллы. Или Платоныча. А может, против поддельного коньяка. Он договорить не успел, связь прервалась. Похоже, с телефоном что-то.

— Попробуй перезвонить.

— Я уже, Наташ, я уже. Но прервали наглухо. Либо что-то с линией, либо «товарищ майор» своё дело хорошо знает и дозвониться до тяти твоего не даёт. Ладно, в общем, я сейчас смотаюсь на переговорный пункт и попытаюсь выяснить, что к чему.

Я выскакиваю из дома и еду с парнями к Главпочтамту. Из междугороднего таксофона звоню Белле и прошу явиться на конспиративную хату. Вернее, не так прямо прошу, а справляюсь, нельзя ли у неё заказать торт на день рождения.

Она, как и предусмотрено протоколом, гневно отвечает, что я ошибся номером, а для правдоподобия ещё и заворачивает несколько забористых фразочек в том смысле, мол, ты на часы-то смотрел, милейший, прежде чем подобный звонок делать?

Снова звоню Гене и опять безрезультатно. Тогда набираю номер Толяна. Полагаю, он у нас без прослушки, поскольку как бы человек посторонний, живёт в доме, купленном на имя безвестного бича.

Но, раз уж пошла такая пьянка, ему тоже ничего не говорю открытым текстом, а выдаю требование прекратить шуметь, иначе вызову милицию. Снова звоню Гене, уже не надеясь на результат и убеждаюсь в собственном даре предвидения. Линия занята.

Ладно. Прыгаю в машину и несусь на «блатхату» на ВДНХ. У меня снято несколько квартир, но для подобных случаев в этом месяце предназначена именно эта. Приезжаю и поднимаюсь на третий этаж. Обычная хрущёвка с чистым подъездом и тусклым светом. Кто-то из соседей готовит бигус на ночь глядя. Запах по всему дому.

Захожу в пустую, давно не знавшую ремонта квартиру и сразу набираю номер. По коду. Трубку тут же снимает Толян.

— Здорово, Толик, Белла уже там?

— Да, — коротко отвечает он. — И Геннадий Аркадьевич тоже здесь.

— О! Ай, да Гена, сообразил-таки. Давай его сначала.

— Это я, Гена! — восклицает Рыбкин и тут же замолкает.

Почти, как Папанов: «Это я, Лёлик. Я говорю Лёлик!»

Представляю, как он окидывает подозрительным взглядом Беллу и Толика.

— Не волнуйся, говори при них, — командую я.

— Ага… Лады… Короче, дело такое. Винокурню вашу накрыть хотят. Скорее всего, прямо в ближайшее время. Может, завтра, или в течение нескольких дней. С поличным, с группой захвата и со всем эффектом.

— И кто же всем этим руководит?

— Я подробностей-то не знаю. Вообще только шеф в курсе и ещё пара человек. Я так понял, все детали появятся прямо перед операцией. Будет что-то типа подъёма по тревоге. Чтобы никто не растрепал, короче. Секретность.

— То есть, по чьему приказу не знаешь?

— Не… Знаю только, что мы это совместно с генпрокуратурой проводим. Ну, как совместно… для прокуратуры, короче.

— И как узнал? — уточняю я.

— Ну, как… Узнал. У меня свои источники и составные части коммунизма…

— Ты поаккуратнее со стоп-словами. Кстати, выговор тебе. Ты нахера из дома такие разговоры ведёшь? Что с телефоном? Отрубили? Слушали тебя?

— Ну, как… — мычит он. — Может, это тебя слушали…

— А разница в чём?

— Ну… — снова тянет он и не может сказать ничего более вразумительного.

— Что, ну? И на старуху бывает порнуха? Так что ли тебя понимать?

— Да ладно, тебе, — виновато виляет хвостом Гена. — Чё теперь делать-то?

— Не знаю, за тобой и хвост мог быть. Выходи не сразу с остальными. Белла и Толян сначала, а ты через полчасика.

— Лучше наоборот тогда. Сначала я… ну, чтобы их не светить, если их не видели. Я ж последним пришёл.

— Вот, соображаешь ведь, когда захочешь. Ладно, давай мне Беллу.

— Привет, Егор, — бодро вступает она.

— Привет, Белла Наумовна. Слышала?

— Да, сейчас срочно займусь эвакуацией склада.

— Нет! — категорически возражаю я. — Если они прослушивали Гену, то, скорее всего, и за складом уже следят. Нужно всё бросать, как есть, а людям посылать команду не выходить на предприятие. Чтобы ни одного человека не было.

— Ты обалдел что ли, Егор⁈ — вскидывается она. — Ты знаешь, на какую сумму там продукции? Мы ещё затраты не окупили, а теперь получим ужасные убытки, потому что нужно будет заказчикам деньги возвращать или товар.

— Это мы разрулим, — бросаю я.

— Мы⁈ — возмущённо повторяет она. — Кто это «мы»? Ты что ли будешь с заказчиками объясняться? Мне придётся. И на ножи, в случае чего, меня поставят, а не тебя.

— Ага, — соглашаюсь я. — А так всех нас не на ножи, а меж жерновов правосудия поместят. Думаешь, первый секретарь захочет ради нас голову в духовку пихать? Да, даже если и захотел бы, что он против генпрокуратуры сделает? Генсек из-за него подставляться и просить не станет, особенно если доказательства преступления будут железными. Никто не придёт на помощь. Подумай трезво и здраво, Белла Наумовна. Никто! Поэтому бросай всё, что там есть. Все остатки и всё оборудование не дороже денег, понимаешь? Или ты хочешь стать одной из немногих женщин развитого социализма, которой пустили пулю в затылок?

В моём будущем так и случилось, между прочим. Хотелось бы этого избежать… По поводу того, что никто не придёт на помощь я, возможно, несколько преувеличиваю, ведь у неё, у Беллы, в моём времени ситуация немного другой была, но рисковать бы не хотелось.

— Тьфу на тебя! — зло отвечает она.

— Вот, то-то и оно! — ставлю я финальную точку, будто вжимаю перстень с родовой печатью в застывающую кляксу сургуча. — Никаких спасений материальных ценностей! Людям команду бежать врассыпную и опускаться на дно жизни. Будем выжидать.

— Ладно, — неохотно соглашается она. — Ладно, ты прав…

— Хорошо, давай мне Анатолия.

Толику я даю команду усилить охрану Беллы, моих родителей и Гены с его молодой и беременной жёной. Причём, родители и Гена должны охраняться буквально тайно. В случае с родителями — чтобы они сами ничего не заметили и не почувствовали. А в случае с Геной и Дружкиной — чтобы не заметили окружающие.

Задачи, конечно, непростые, но что делать-то. Делать нечего… Какие времена, такие и задачи. От прокуратуры эта защита, ясное дело, не поможет, а вот от грузинских бандосов — вполне. Ситуация сейчас такова, что они-то тоже могут быть причастны к этому делу. А если нет, всё равно могут оказаться поблизости, чтобы нанести удары по моим слабым местам.

Утром, только я появляюсь в своём кабинете, мне в ГлавПУР звонит Гурко и просит подъехать.

— Марк Борисович, мне нужно быть у шефа через полтора часа. Думаете, успею?

— От тебя зависит, — хмыкает он. — Мне много времени не потребуется. Десять минут, не больше.

— Окей, тогда скоро подъеду, — соглашаюсь я.

— Что за американизмы? — ворчит он. — Ты же патриотическое движение создаёшь, а сам вот это всё.

— Сорри, — усмехаюсь я. — Больше не буду.

Он молчит какое-то время и решает не вестись на мои подначки.

— Жду, — наконец, нарушает он молчание. — Вейтинг фор ю, пал.

— Ну, что? — кивает он, приветствуя меня, когда я появляюсь в его кабинете. — Хау ар ю?

— Я уже понял, — улыбаюсь я, — что английский у вас очень натуральный, нэйтив, можно сказать.

— Молодец, — отвечает он. — Юный полиглот. Но давай, не вызывая лишних и ненужных вопросов, поговорим по-русски.

— Давайте, Борис Маркович, — соглашаюсь я. — Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин.

— Ох, Брагин, паяц ты, а не серьёзная фигура политического небосвода.

— А я и не претендую на такое звание. На фигуру то есть.

— Ладно, вот какое дело. Звонил Медунов из Краснодара, сказал, что летит сюда. Что-то там случилось у него. Хочет с разными ответственными товарищами встречаться, в том числе с моим непосредственным начальником.

— Это он зря, — пожимаю я плечами и усаживаюсь на стул за приставным столом.

— Почему? — хмурится Гурко, а я поднимаю голову и внимательно разглядываю висящий на стене, портрет генсека.

Он смотрит на меня непроницаемым, но, скорее добрым, чем недобрым взглядом. Серьёзно смотрит, без улыбки, хотя пошутить, как известно, совсем не дурак.

— Почему? — повторяет Гурко.

— Так не любит он его. В смысле, Черненко не любит Медунова. Я думаю, Константина Устиновича Горбачёв подзуживает, сколачивает группировку Ставропольскую. Боится, что тот обойдёт его на повороте. В борьбе за генсечье место.

— Тьфу, что за слово такое…

— Ну, простите, я старый солдат и не знаю слов любви, а вы ведь всё поняли. Ваш шеф метит в цари после ухода Леонида Ильича.

— Ты-то откуда знаешь?

— Я? От Брежнева, разумеется. Вот, делюсь с вами ценнейшей информацией.

Я улыбаюсь, а Гурко хмурится, но ничего не отвечает. Переваривает степень правдивости моих высказываний и степень откровенности моих бесед с вождём прогрессивного человечества.

— В общем, Егор, Медунов предлагает ещё сегодня часиков после трёх. Ты как, найдёшь немного времени?

— Найду, конечно, — киваю я. — Он вас попросил все встречи организовать?

Гурко щурится и ничего не отвечает. Ещё бы, за спиной шефа такие штучки проворачивать явно небезопасное занятие.

— Молчу-молчу, — поднимаю я руки. — И не в свои дела не лезу.

К Андропову меня не пускают. Сегодня он занят.

— Иди в расположение части, — холодно кивает Кири-Кири. — Побудь немного по месту службы. Когда Юрий Владимирович освободится, тебе сообщат.

— Хорошо, — недовольно отвечаю я. — А когда это примерно может быть? А то у меня несколько важных деловых встреч запланировано.

— Отставить разговоры, рядовой! — недовольно прикрикивает он. — Сейчас твой Бог и царь председатель КГБ, ясно? Что скажет, то и будешь делать. А встречи твои никого, кроме тебя не трогают! Есть вопросы?

— Один. А если у меня встреча с генсеком?

— А у меня с шахом Ирана. Давай, кругом, шагом марш! Когда понадобишься, тебя позовут.

Ну, что вот за человек такой… Мало ему по темени настучали, придётся ещё как-нибудь повторить. Кажется, он читает что-то такое в моём взгляде, отчего мрачнеет и поджимает губы.

— Есть, товарищ подполковник! — чеканю я и, чётко исполнив команду «кругом», выхожу из кабинета.

Правда, иду я не в казарму, а к Злобину. Мне приходится немного подождать, пока он закончит совещание, а когда все расходятся, захожу в кабинет. После взаимных приветствий с видом, будто никаких задушевных разговоров никогда не было, я рассказываю ему о ситуации в Геленджике.

— Мать твою за ногу! — восклицает он. — Генпрокуратура? Какого хрена! А ты почему сразу не сообщил?

— Так ночью только узнал, не успел. Решил не будить, по себе знаю, насколько это неприятно.

— Знаешь, — качает он головой и, махнув рукой, продолжает. — Ладно. Попробую разузнать.

Он делает несколько звонков, расспрашивая собеседников о событиях на побережье Чёрного моря. Наконец, закончив переговоры, констатирует, что никто ничего толком не знает. Твою дивизию! Но это ничего! Ничего, он обязательно разберётся.

Ага, прямо с генпрокурором. Ну-ну, давай… На самом деле, мы ведь и более важных птиц объезжали, так что, в конце концов, почему бы и нет? Де Ниро вызывает светловолосого человека лет сорока и приказывает ему собрать максимально полную информацию по этому вопросу. Конфиденциально и доложить лично, причём, как можно скорее.

После его ухода мы ещё некоторое время беседуем, пока нас не прерывает телефонный звонок.

— Да, у меня, — сообщает Злобин и протягивает мне трубку. — Постов.

— Слушаю, Кирилл Кириллович, — говорю я.

— Какой тебе Кирилл Кириллович! — злится он. — Товарищ подполковник для тебя. Ты, рядовой, похоже, вообще нюх потерял! По нарядам полетать желаешь?

— Никак нет, товарищ подполковник, — хмыкаю я.

— Похмыкай ещё! Я тебе куда приказал идти? Почему я должен по всему комитету твою жопу разыскивать?

— Старший по званию отменил ваш приказ, — отвечаю я.

— Кто-кто отменил мой приказ⁈ — возмущённо переспрашивает он.

— Генерал-майор Злобин Леонид Юрьевич. Так что, я дико извиняюсь, но наряды мне никак не светят в ближайшее время. Если только лично Юрий Владимирович меня туда не пошлёт.

— Пошлёт! Ещё и не туда пошлёт. В общем, это залёт, Брагин. А Юрий Владимирович тебе передаёт приказ явиться к семнадцати часам. Всё ясно?

— Ясно, — подтверждаю я.

— Что⁈ Я не понял.

— Да ясно-ясно, — отвечаю я. — Спасибо, что сообщили.

Не дожидаясь новых вспышек гнева, я вешаю трубку. Заколебал уже Постов этот.

— Ладно, Леонид Юрьевич, я поеду. С Андроповым встреча будет в пять. Поэтому пойду поработаю. Если ваши спецы нароют что-нибудь, дайте знать, пожалуйста.

— Хорошо, — кивает он.

Выйдя из «конторы», я отправляюсь не в ГлавПУР, а к Хаасу, к своему бухгалтеру. Он обрушивает на меня целую гору информации о том, как по его мнению стоит менять Русь-матушку. В основном это касается экономической стороны, но затрагивает и политические аспекты.

— Ох, Севастьян Францевич, — качаю я головой. — Крамольные вы вещи говорите. Ну, да ладно, была не была, попробую пристроить вас в комитет по планированию реформ.

— Это похоже на шутку, — усмехается он. — Моё участие в подобном комитете возможно только если его откроют в шарашке или в дурдоме. Ни туда, ни туда мне попадать не хочется. Так что думаю, мне придётся отказаться от всех прозвучавших слов.

Он диктует мне фамилии нескольких человек, по его мнению, достойных войти в такой комитет, и я ухожу. Еду встречаться с Медуновым.

Встреча происходит в квартире с обратной стороны гостиницы «Украина», там, где мы однажды уже встречались.

— Копают, Егор, копают! — нервно повторяет он, вышагивая по своему маленькому кабинетику. — Хотят свалить! Крови моей попить хотят! Они инфернальные твари! Жаждут моего падения! Но ничего, я им устрою вместо падения возвышение!

Это, как раз, вряд ли, но, чтобы не расстраивать раньше времени, я благополучно молчу о известной мне истории.

— Белла пострадала за меня, несомненно! — сообщает он мне. — И я знаю, кто это всё делает! Горбач с Черненко. Хотят меня опорочить, придумывают свои козни и ловушки. Но ничего, ничего… Я сегодня к самому Брежневу пойду, поставлю вопрос остро, расскажу всё как на духу! Буду очень признателен, если ты, Егор, сможешь что-нибудь выяснить по этому вопросу и как-то посодействуешь, понимаешь? С Леонидом Ильичом поговоришь, например. Эта проблема ведь и тебя может коснуться. Так что держи ушки на макушке.

— А что значит «Белла пострадала»? — хмурюсь я.

— На допросе она уже полдня. Но я знаю, что её не выпустят.

Твою дивизию! Твою дивизию!

Поговорив с ним, я снова направляюсь в КГБ, вновь примеряя модель жизни, называемую «как белка в колесе», какие они энергичные, эти белки.

Раздаётся звонок от Толяна.

— Егор, слушай, «птичка» уже полдня у ментов сидит. С самого утра приехали и до сих пор пацаны ждут, несколько часов уже. Что делать-то?

— Ждите до ночи и снимайтесь, — отвечаю я.

Твою дивизию…

После него звонит Наташка.

— Привет, Егор!

— Привет, Наташ. У тебя всё нормально?

— Да, абсолютно, — радостно подтверждает она. — Мне звонили и сообщили, что приказ о моём увольнении отменён.

— Ну, вот, видишь! — вместе с ней радуюсь я. — А ты переживала.

— Да, переживала, конечно, — подтверждает она. — Но, звоню я, честно говоря, по другому вопросу. Сегодня у нас будут Мурашкины ужинать.

— Серьёзно? — удивляюсь я. — У нас дома⁈ Откуда они взялись-то? Разлетались как-то, путешественники. Они звонили что ли?

— Звонили. Вернее, звонила Наташка. Сказала, что хочет сообщить что-то очень важное. Невероятно важное, как она выразилась. Поэтому-то она и организовала всю эту встречу с чрезвычайно серьёзными последствиями. Но ты тоже должен будешь присутствовать, поэтому постарайся прибыть к ужину.

— Какие последствия? — удивляюсь и, признаться, немного нервничаю я.

— Не знаю. Сказала, что всё объяснит…

Блин… что за загадки…

Вернувшись в «контору», я сразу направляюсь к самому главному боссу.

— А, — говорит он, глядя на часы. — Брагин… Хорошо…

Я усаживаюсь на своё обычное место, но он меня останавливает.

— Погоди, не торопись, — кивает Андропов и, нажав кнопку селектора приказывает. — Постова ко мне.

— Да, Юрий Владимирович, — отзывается голос секретаря. — Сейчас сделаем.

— Не торопись, — повторяет он, глядя на меня. — Тут к тебе посетитель пришёл.

— Ко мне? — удивляюсь я.

— Да, вроде к тебе, — подтверждает он. — Интересный посетитель, надо заметить.

— Кто?

— Кто? Следователь генпрокуратуры по особо важным делам. Калиниченко. Слыхал о таком?

Слыхал, как не слыхать. Немало слыхал…

— Да, у него резонансных дел хватало…

— Ну, что же, настроен он серьёзно. И вопросы к тебе, судя по всему, тоже серьёзными будут.