Волчья осень

Глава 18. 19 октября, четверг, день

Я хотел оттолкнуть Каращука и первым подойти к Маше, но безопасник меня без труда отодвинул, уверенно, как недавно в кинотеатре, пощупал пульс на шее, оттянул веко.

– Жива, – резюмировал он. – Похоже, то же самое, что было там… Понимаешь, что это значит? – прищурившись, посмотрел он на меня.

– Не совсем, – нагнувшись, я поднял с пола валяющуюся рядом книгу. Конан Дойль… Выходит, Маша читала, валяясь на кровати. Ладно хоть, не грохнулась прямо на пол, когда потеряла сознание.

– Контур вашей квартиры, похоже, обработали тем же самым, чем и кинотеатр, – вздохнув, пояснил безопасник. – И не исключено, что одновременно… Правда, не очень понимаю – зачем. Там-то ясно, а вот тут… Только если тебя хотели из строя вывести. Или Машу.

А действительно – зачем? Впрочем, могли и просто так – как демонстрация возможностей. Хотя, куда уж круче демонстрация, чем то, что они устроили в бывшем кинотеатре…

– Если они следили за квартирой – то знали, что я ушёл в Управу, – предположил я.

– И знали, что Мария не выходила, – дополнил Каращук. – А вот то, что двери этих квартир защищены от несложного колдовства, типа «стука» – могли и не знать.

Оп-па. Очень интересно…

Про то, что наши новые квартиры под охраной, безопасник говорил. Но вот о том, что они защищены от вскрытия колдовскими методами, я слышу впервые…

– Так что они могли вырубить Марию колдовством, но не смогли проникнуть в квартиру, чтобы воспользоваться результатами своего труда, – рассеянно говорил Каращук, прислушиваясь к Машиному дыханию. Посмотрел на меня: – Как тебе вариант?

Как мне вариант? Да я прибил бы за такой вариант! Дело осложняется, даже если принять это просто за версию…

– Давай-ка Марию к нам в Управу, – решил безопасник. – Собери шмотки, вызову машину.

Пока я шарился у Маши в шкафу, доставая куртку, Каращук с кем-то переговорил по телефону и без особого труда взял девчонку на руки. Сильный всё же мужик.

– Давай вниз, машина уже едет, – велел он, выходя на площадку.

Я вытащил из сейфа «беретту», сунул во внутреннюю кобуру. Немного помешкал, брать ли СКС. Ладно, не буду – пусть полежит дома, «американец» легче и практичнее. Взял Машины ботинки, повесил на плечо карбайн и, заперев дверь, поспешил за безопасником.

У подъезда уже стоял УАЗик боевой группы с двумя хмурыми бойцами. Едва мы сели, вдвоём придерживая Машу – машина рванула с места.

Шнайдер озадаченно почесал лоб.

– Ничего не понимаю, – пробормотал он. – Похоже на какую-то форму комы, причём с явным налётом колдовства. Но вот что с этим делать… – развёл он руками.

Каращук был мрачен, как туча. Стоящий тут же управовский врач выглядел виновато – и ничего удивительного. Я чувствовал себя крайне неприятно – вот нельзя было оставлять Машу… но кто же знал! Ещё и в квартире – как выяснилось, неплохо охраняемой.

– Разве колдуны такое умеют? – осторожно поинтересовался я. Вышло, как ни крути, просительно.

– Значит, умеют, – буркнул безопасник, косясь на Шнайдера. – Они вообще много чего умеют, и раз это пошло в ход – значит, можно ждать и новых пакостей… Так?

– Может быть, – кивнул управовский колдун. – Особенно если ставки поднялись.

– Ну хоть какое-то обоснование всего этого есть? – спросил врач, кивнув на лежащую на кушетке Машу.

– У неё явно есть колдовские силы, – начал колдун, но Каращук бесцеремонно прервал его:

– Это мы и так знаем.

– Вот… Воздействие вошло в резонанс с её внутренней энергетикой. Скорее всего, Олег Богданыч, вы верно предположили – её хотели вырубить и вынести. Вынести не удалось, потому что двери блокированы, а вот случайно или нет резонанс пошёл – я не могу сказать. Слишком нетипичная сфера, – не совсем оптимистично завершил мысль Шнайдер.

– Могло быть и специально, – не выдержал я. – Бурденко отлично знает, что Маша владеет кое-какими колдовскими навыками. Причём он признал, что они не изучены.

– Наблюдение, какие-то люди у подъезда? – не оборачиваясь, задал вопрос Каращук.

– Утверждают, что ничего не видели, – спокойно доложил один из бойцов. – Пост – два человека. Вероятность того, что отвлеклись сразу оба – нулевая.

– Или не помнят, что отвлеклись, – процедил Семашко. – Раз все козыри пошли в ход – могли использовать отвод глаз или что-то подобное, о чём мы не знаем…

– Ни разу не сталкивался, но, наверное, это возможно, – неуверенно предположил колдун.

– Или открыли пробой прямо на лестничную клетку, – невесело подытожил я.

– Что ж сразу не в квартиру? – поинтересовался Семашко.

– Либо наш контур помешал, либо, что более вероятно – для пробоя нужно хотя бы разок побывать в том месте, куда пытаешься его открыть, – без выражения сказал Каращук. – А в квартире они ни разу не бывали.

А что, хорошая версия… Кстати, я ведь, когда пытался открыть пробой тогда, в горящем доме, очень чётко представлял себе те места, куда хотел бы попасть. Но – не помогло. А впрочем, я и не колдун, у них тоже явно не все это умеют. И ключ, проклятый ключ, о котором говорила знахарка… что может быть ключом?

Эти размышления я оставил при себе. Процедил только:

– Пробирку бы…

Я не уточнял, какую именно, но, судя по лицам, явно все и так поняли – ту самую, которую здешний житель получает раз в жизни. Эх, как пригодилась бы сейчас Машина пробирка! Но увы – потратила она её на меня и на Андрюху.

– Давайте в зал заседаний, – махнул рукой безопасник. – Там и так заждались, на час уже просрочено… Марию – в комнату отдыха, охрана двойная, мать вашу, – беззлобно ругнулся он. – Пошли…

Итогом заседания стал документ, который, даже не перечитывая, подмахнул хмурый и озлобленный Лаврентьев. Поскольку документ составлялся при мне, содержание я знал.

Управа открыто обвиняла Колледж в диверсии с целью срыва серьёзного и значимого для города научного эксперимента по управлению биомагнитными полями (да, в документе так и значилось – «биомагнитными», уж не знаю, кто именно придумал этот термин). Уполномоченным представителям Колледжа предлагалось прибыть на встречу, назначенную в месте и ко времени по их усмотрению, с единственными ограничениями – в черте города и на открытом месте, составом не более двух человек. Ответ о встрече предлагалось дать в любом виде, включая телефонную связь, до 10 часов утра завтрашнего дня.

Уже когда документ запечатали в специальный тубус для перевозки конфиденциальной корреспонденции и Шнайдер поставил на него «метку адресата» Бурденко, означающую, что никто, кроме ректора, этот тубус вскрыть не может – что-то вроде местного аналога шифрования документов перед пересылом, – я спросил:

– А почему не написали, что участники встречи должны быть без оружия?

– А смысл? – пожал плечами Лаврентьев, собирая бумаги на столе. – Колдуны – сами по себе оружие, будь они хоть с голыми руками. А на встречу явно придёт кто-то из них – может, и Бурденко собственной персоной. Так что все с оружием, как ни крути…

Боец, забрав тубус, ушёл, разбрелись и остальные. Подошёл Каращук:

– Вот такие дела, Волков… Ну что, домой, или останешься, подождёшь ответа?

– А то, что я останусь, на что-то повлияет? – машинально огрызнулся я, и вдруг понял, что безопасник очень серьёзен. Ну да, я же вляпался по самое «не могу» – и колдуна завалил вчера именно я, причём Колледж это мне явно припомнит, и Маша со мной связана. Так что не исключено, что Колледж потребует жертву в виде меня – если, конечно, «захочет крови». Хотя, помнится, Бурденко и так хотел заполучить и меня, и Машу.

– Да не бзди, никто тебя не сольёт, – примирительно сказал Каращук. – Мы своих не бросаем… Конфронтация началась, сейчас могут полететь головы гораздо серьёзнее твоей. Причём с обеих сторон.

С обеих сторон…

Но у Колледжа есть одно несомненное преимущество, как ни гони от себя мысли о нём. За колдунами – будущее. Это сейчас ещё есть некий баланс между «стариками», не имеющими колдовских сил и живущими, строго говоря, «по-старому», и между молодёжью, которая имеет склонность к колдовству от рождения… А пройдёт лет десять, если не меньше – и колдуны начнут всерьёз вытеснять «старую власть». Те, кто уже опытны – заматереют, родятся и обучатся новые. Это гидра, у которой взамен отрубленной головы вырастет даже не одна – десять.

И Каращук наверняка это понимает. Времени очень мало – буквально в ближайший год-два надо вернуть Колледж от сепаратизма на рельсы служения городу – иначе третье десятилетие здешнего двадцать первого века станет началом безоговорочного расцвета колдунов, на которых, извините за каламбур, нет управы…

И главным у них так и будет Бурденко.

– Никуда я не пойду, – сказал я вслух, занятый своими мыслями. Домой и правда не хотелось.

– Хочешь – пойдём перекусим, – продолжал безопасник. – У дежурных жратва должна быть, там у них холодильник есть. Мне кажется, Колледж ответит гораздо раньше, чем мы этого ждём…

Каращук, кстати, живёт по соседству – в «элитном» доме рядом с Управой, но домой тоже не идёт. В первый раз подумалось – а у него вообще есть семья? Должна быть, раз получил квартиру в таком месте. Там уж точно нет «однушек»… а может, уже и есть – перестроили небось.

Наверное, это было отчётливо написано у меня на лице, потому что безопасник пояснил:

– Нет у меня никого. Торопиться теперь некуда. Считай, что я женат на своей работе… Ну что, идём в дежурку?

Я кивнул.

Он сказал «теперь» – значит, семья или кто-то близкий точно был. Вряд ли стоит вдаваться в расспросы – но ещё одна страничка души Каращука чуток приоткрылась. Теперь ясно, почему он все силы отдаёт работе…

Дежурные, два бойца и двое гражданских, поделились с нами сосисками, отсыпали сухих макарон из кулька и дали две помидорки. В кухоньке дежурки было пусто, и Каращук, поставив кастрюльку с водой на плитку, сел на старый деревянный стул и вытянул ноги.

– Кто б знал, Михалыч, как я устал, – сказал он, прикрыв глаза. – И ведь лезет эта гадость, лезет…

Безопасник замолчал, я тоже не лез с разговором. Вода забурлила довольно быстро, я кинул крупной соли из побитой плошки, высыпал в кастрюльку макароны из кулька, размешал, чтобы не слиплись. Каращук встал, снял со старомодной решётчатой сушилки над раковиной две тарелки, осмотрел критически, ополоснул под краном, поставил на стол. Сел напротив меня, положив руки на стол, покрытый видавшей виды клеёнкой.

– Чувствую себя пенсионером, – признался он. – А мне ведь и сорока пяти ещё нет…

Надо же, я думал, он старше. Действительно, потрепала жизнь мужика.

– А почему у вас нет, это… личной жизни? – не выдержав, осторожно поинтересовался я.

Безопасник помолчал, и я опять подумал о том, насколько старше своих лет он выглядит.

– Давай спрошу – а почему у тебя её нет? – задал он встречный вопрос.

– Не в этих условиях, – вздохнул я.

– А что условия? Люди везде живут. Условия… – он осёкся, видимо, что-то обдумывая. Потом продолжил: – Ах да, ты же оттуда, из… благополучного. А я пацаном был, когда всё это случилось. Другого, считай, и не видел почти. Привык…

Он опять замолчал. Встал, помешал макароны, бросил к ним сосиски, снова сел.

– Лет семь назад случилось, – сказал наконец он. – На рынок ехали – я, жена, дочь, ещё народ. С сопровождением, конечно. Изгои прихватили нас на выезде с моста, где поворот – тогда ещё Гидрострой там постов не ставил. И у них, сволочей, был колдун. Накрыл машину то ли огненным ударом, то ли чем похожим. Слева. А я сидел справа, меня толчком выбросило. Когда очнулся – машина уже догорала. Восемь человек – как слизнуло, мать его, – Каращук грохнул кулаком по столу.

Он помолчал, встал, взял кастрюлю, прихватив её валявшимся тут же старым вафельным полотенцем, и ловко слил воду без всякого дуршлага. Вывалил макароны на тарелки – на глаз, но абсолютно поровну, поделил сосиски.

М-да, врагу такого не пожелаешь, подумал я, глядя, как он ловко режет помидоры на дольки.

Безопасник поднял на меня глаза:

– Понимаешь теперь, почему я эту колдовскую мразь давил и давить буду?

Я коротко кивнул. Голоса не было – в горле запершило.

Ещё бы не понять… Каращук, выходит, вживую пережил то, что я если и мыслил, то лишь сильно теоретически…

– Ладно, Волков, давай пожуём, – сказал безопасник уже другим голосом, словно бы и не своим. – Водки бы за упокой, но нельзя, нельзя – утро предстоит тяжёлое… а может, и ночь.

Я потыкал макароны потёртой алюминиевой вилкой. Особого аппетита не было, но не ел я с самого утра – чисто для организма пожрать надо.

– А давно Бурденко ректором стал? – подумав, спросил я.

– Где-то года за полтора до того случая, – подумав, сказал Каращук. – До этого у них там и не было толком организации – так, собирались, экспериментировали… Он первым их и построил, что называется. Хотя совсем сопляк был, лет двадцать, наверное. Тогда ещё подумали – вот, наконец-то, порядок будет… Здание они в порядок привели – так-то оно давным-давно сыпаться начало, этой школе уже тогда было сто лет в обед.

– Так он навёл порядок? – уточнил я.

– Навёл, – вздохнул безопасник. – Сам видишь, какой порядок… До того, что если раньше туда никто и не ходил особо – сейчас чёрта с два вообще пройдёшь. Огородился наш Пал Олегыч…

– А вы где тогда были?

– Я в милиции работал, – Каращук вяло пошурудил вилкой в тарелке. – После того случая в Управу и попросился. Рядовым в боевую группу. На самом деле, сдохнуть хотелось… А потом втянулся.

– Так от Управы никто за Колледжем не следил?

– Почему, следили… Но что, я тебе буду объяснять, как уходить от слежки? Мы научились слишком поздно. Опередили они нас, вот и… пожинаем. И последние года четыре работаем – ну, а результат ты сегодня в кинотеатре видел.

Он отодвинул тарелку, сцепил руки в замок, водрузил локти на стол. Посмотрел на меня из-под кустистых бровей:

– Понимаешь, Волков, почему я вспомнил… твоих друзей из Виковщины?

Вот он, тот Каращук, которого я знаю – матёрый волк, несмотря на все эти разговоры… Рад ли я, что он вернулся? Не знаю, ох не знаю.

– Да не сверли ты меня так взглядом, – вздохнул безопасник. – Понимаю я, что не хочешь ты их впутывать… Спроси хотя бы. Особенно после того, что колдуны сделали с Машей. Поездку обеспечим. Скажи, как её зовут?

Я не сразу понял, кого он имеет в виду – лишь с задержкой сообразил, что Ксюша во время сцены у дома не называла своего имени. Вообще никак не называла ни себя, ни Шинкователя.

– Иксения. Остальных не знаю.

– Иксения… Подумай, в общем, Волков. Времени почти нет. Она так примчалась к тебе на помощь – может, и ещё чем сможет помочь… особенно сейчас.

Амулет так и оставался тёплым, нагретый на груди – ни малейшего покалывания. Ксюша, Ксюша, что же мне делать…

От мыслей оторвал резкий телефонный звонок в соседней дежурке и отчётливое «Слушаю, дежурный». Не прошло и тридцати секунд, как боец заглянул к нам:

– Олег Богданович, вас просят в зал заседаний… Приняли телефонограмму из Колледжа.

Лаврентьев поправил на носу очки, взял распечатку с пишущей машинки. Пробежал глазами, хмыкнул… Посмотрел на Каращука, на меня, обвёл взглядом остальных:

– Неожиданно… Так. «Управе Вокзального от Колдовского Колледжа. Требуем встречи ровно в полночь в центре стадиона на улице Советской. На встрече должен присутствовать Сергей Михайлович Волков из службы Патруля и один любой человек на усмотрение Управы. Волков должен быть не вооружён, со своей стороны гарантируем, что один из переговорщиков со стороны Колледжа также будет без оружия. В радиусе ста пятидесяти шагов не должно быть никого. Отказ от встречи или попытку изменить её условия рассматриваем как объявление войны». Подпись – Павел Бурденко.