Воронье гнездо

Глава 11 Трясина не дремлет

Ночной разговор с Глебом не дал мне спокойно заснуть. Всю ночь мерещились жуткие существа, пытающиеся высосать из меня жизнь, я убегал от них и скрывался в дебрях ивняка за бабушкиным домом, но они все равно настигали.

Проснулся я, когда только начало светать. Бабушка вовсю хлопотала на кухне, но, увидев, что я встал, виду не подала. Обиделась.

– Что на завтрак, ба? – как можно непринужденнее спросил я, а сам постарался заглянуть ей в глаза, прикрытые старческими морщинистыми веками.

– Спрос. А кто спросит, тому в нос!

Я не смог подавить смешок и рассмеялся, хрюкая на каждом вздохе. Я не был силен в отношениях между молодежью и стариками и совершенно не знал, как выглядит обида пожилого человека, но бабушкино поведение мне показалось забавным.

– Хохочет он, – буркнула бабушка, но все же поставила передо мной тарелку с теплыми, ароматными оладьями. – И ведь не стыдно…

– Ба-а, – протянул я, уже жуя и стараясь мимикой передать свое восхищение, – хватит дуться.

– А я и не дуюсь, – отчеканила она. – Я негодую! Это ж надо было явиться так поздно!

– Я думал, ты обрадуешься, что теперь у меня есть друзья.

– Я рада, Слав, только вот друзей нужно выбирать с умом… Таких, которые по ночам не шастают где попало. Чем тебе Костик не друг?

– Костик… – хмыкнул я. – Ты бы, наверное, хотела такого внука. Но мне он не нравится.

– Не говори ерунды. – Бабушка села рядом и взъерошила мне волосы. – Ты хороший внук. Фундамент починил, огороды поливаешь… Я просто переживаю, как бы ты с хулиганами не сдружился. В деревне и такие есть.

– Я с Глебом дружу и с Зоей, – сказал я. Потом понял, что не знаю их фамилий, и решил просто пройтись по именам оставшихся ребят. Но и здесь сплоховал – слышал только их клички. – Мм… в общем, ребята классные. Точно не хулиганы. Ладно, ба, пойду прогуляюсь.

– И всё? Даже прощения не попросишь? Вот же, язвить тебя!

– Не ругайся! Я люблю тебя, – с полным ртом сказал я, понимая, что выбрал беспроигрышную тактику. Не составило труда предугадать бабушкину реакцию. Она тут же растаяла и словно помолодела на несколько лет. – Ну так я пойду?

– Слав? – Бабушка подождала, пока я помычу в ответ. – Ты же хороший внук?

– Само собой.

– Тогда полей огороды. – Бабушка села в кресло и широко улыбнулась.

– Думаю, – ответив ухмылкой на ее улыбку, проговорил я, – огороды – теперь моя забота?

– Ну вот! У меня отличный внук! А главное, сообразительный.

Напряженности словно и не бывало. Мы ехидно посмотрели друг на друга и засмеялись в голос. Моя бабушка будто жила в двух временных отрезках одновременно, она говорила странно, по-старчески и в то же время понимала мое чувство юмора да и сама шутила неплохо. Видимо, старики все же не такие уж и плохие, как думает почти все молодое поколение. Нужно только уметь заглядывать глубже…

Я отмахнулся от философских мыслей, встал и потянулся. Растительность на грядках ждала своего героя и спасительной влаги.

После часовой поливки сада перед домом я поплелся на огород, который располагался за домом. Рассады было очень много, и каждый кустик пил долго и жадно, потому что на улице стояла невыносимая июньская жара.

Я снял футболку и уже по привычке завязал ее у себя на голове, словно бандану. Хотелось пить и спать, устроившись где-нибудь в тени, но я взял с себя обещание, что сначала закончу работу.

Солнце стояло в зените и пекло оголенную спину, загар мне был обеспечен. Бабушка протестовала против поливки в это время суток, потому что в деревне было принято поливать ближе к вечеру, но страх перед сумерками заставлял отстаивать свою точку зрения. Во время тяжелой работы обильное потоотделение в порядке нормы, так что я намеревался помыться после поливки грядок. Но в баню меня теперь и поганой метлой не загонишь, как сказала бы бабушка, так что летний душ, сооруженный во дворе, был прекрасным вариантом. Правда, вода в душе нагревалась только от солнца, так что и мыться в нем нужно было днем.

Я смахнул капли пота со лба, поставил лейку на землю и облокотился на невысокий забор, переводя дух. За бабушкиным домом раскинулся заброшенный пустырь. Судя по старому, заросшему крапивой и полынью фундаменту, раньше там стоял дом, но теперь это место было бесхозным.

За пустырем начинался стланик ивняка, уходящий в сторону от деревни. Из него, словно великаны, поднимались редкие тополя, на которых, будто шапки, красовались вороньи гнезда. Птицы сидели на ветках плотно, точно ягоды облепихи, время от времени издавая гортанное «кар-р».

Я собрался продолжить работу, но взгляд зацепился за светлую макушку, мелькнувшую в зарослях крапивы и другого сорняка. Ребенок перебежками перемещался в высокой траве, иногда выбегая на голые участки, а потом вдруг будто испарился, пропав из виду. Я навострил уши, вглядываясь и ожидая, когда снова появится белобрысая голова.

Внезапно протяжный детский визг разорвал тишину. Птицы взмыли в небо и нервно загорланили, перекрикивая друг друга. Я вздрогнул всем телом, почувствовав, как внутренности сжимаются в тугой узел.

– Пожалуйста, – промямлил я, оглядываясь по сторонам в надежде, что кто-то другой поспеет на помощь ребенку. – Твою ж мать!

Я перемахнул через забор и бросился на выручку пострадавшему, моля Господа о том, чтобы успеть вовремя. Кровь яростно пульсировала в висках, создавая вокруг меня звуковую завесу, я не слышал ничего, кроме ударов собственного сердца.

В мгновение ока я очутился внизу, у зарослей кустарника. Ноги жалила крапива, на шорты налип репей, колючий сорняк до крови исцарапал кожу на животе и спине, но я не чувствовал боли. Во мне бурлила и кипела уверенность в том, что я обязан спасти человека.

– Эй! – закричал я изо всех сил. – Эй, отзовись!

Вороны кружили надо мной, распевая свою жуткую скрипучую песню. От их хаотичного движения закружилась голова, я отмахнулся от страха и снова закричал, обращаясь к ребенку:

– Я здесь! Ты слышишь меня? Отзовись, я найду тебя! Я помогу!

Горло вмиг пересохло, я закашлялся. Вокруг не было ни души.

Что это? Неужели солнце напекло голову или деревня вновь ожила и решила подшутить надо мной?

Сердце бухало от волнения. Я не мог понять, что происходит. Я ведь действительно видел кого-то, слышал крик. Куда же мог деться ребенок?

Откуда-то возникла мысль, что я перегрелся на солнце. Не было ни ребенка, ни крика. Не было ничего. Я нервно вздрогнул, подумав о том, что схожу с ума. Глеб говорил, что Гнездо питается страхами. Нужно взять себя в руки!

Я дернулся, собираясь вернуться домой, но ноги не сдвинулись с места. Болотная жижа поглотила их почти до колен, а я только сейчас это заметил. Болото прямо за бабушкиным домом… Зачем нужно такое опасное соседство?!

Я не смотрел по сторонам, когда бежал к ивняку, моей целью был только ребенок, попавший в беду. Но сейчас, когда я оценил обстановку, меня охватила паника. Трясина засасывала все глубже, уменьшая шансы на спасение. Я вдруг понял, что смерть всегда ходит рядом, под руку с человеком.

– П-помогите! – прохрипел я сорвавшимся голосом. – Спасите!

Кто мог поспеть мне на выручку? В таких местах обычно не гуляют нормальные люди, только поехавшие, как я, могут забрести сюда и оказаться в такой вот жуткой и нелепой ситуации.

Я упал на спину и из последних сил стал выдергивать ноги из болотных объятий. К моему удивлению, хватка трясины ослабла. Я вытянул ноги из грязи, но теперь в ненадежную почву начало медленно погружаться туловище. Ситуация становилась безнадежной: впереди – зловонная жижа, пытающаяся сожрать незваного гостя, сзади – заросли ивняка. Я боялся заблудиться в дебрях, но участь быть поглощенным болотом устраивала меня еще меньше. Я по-пластунски пополз в сторону кустарника, хватаясь за попадающиеся на пути гибкие ветки. Сил не оставалось, страх сковал легкие и глотку, было трудно дышать, вместо крика вырывался только сиплый хрип. Единственными свидетелями моего несчастья были вороны, но и они будто насмехались надо мной.

Я прополз совсем немного, но мне казалось, что прошла вечность. Из меня будто выкачали всю жизненную силу, необходимую для борьбы. Я был готов сдаться…

Слезы застилали глаза, сердце разрывалось от боли. В такие моменты в первую очередь думаешь не о себе, а о близких людях, которые станут оплакивать твой хладный труп. Но когда представляешь картину своих похорон, начинаешь жалеть уже не их, а себя.

Сейчас жалость к себе пыталась задушить здравый смысл, и я почти сдался.

– Боже ж ты мой! – раздался грубый мужской голос совсем близко. – Я думал, заяц в капкан попал, а тут ты… Напужал ты меня.

Я поднял голову. Маленькими карими глазками на меня смотрел крупный, плотный мужчина с пышными темными усами, которые придавали ему сходство с моржом. На голове у незнакомца красовалась странная шляпа-панама, а на ногах были огромные резиновые сапоги, доходящие владельцу почти до бедер.

– Помогите… – прокряхтел я.

– Уж ясно, помогу, – буркнул мужчина. Он протянул мне руку и поднял меня одним рывком. – Надо ж, куда тебя занесло… Ну, идем ко мне. Да по веткам накиданным ступай, по веткам.

Уже оказавшись на своих двоих, я все еще боялся выпрямиться и стоял согнувшись в три погибели. Незнакомец фыркнул, оценивая своего гостя жалостливым взглядом, затем протолкнул меня меж кустов и показал дорожку, выложенную из обломанных прутьев. Я спотыкался, шмыгал носом и утирал слезы, пролитые несколько секунд назад. Было ужасно неловко, что я так расклеился.

– И-эх, – вздохнул спаситель, посмотрев на мое лицо, – ну ты и клоун… Ну ничего, сейчас чаю с медом попьем, отогреешься. Ну все, все, не шмыгай. Испужался, а то как же ж. Ну, ничего, ничего…

Мужчина разговаривал странно, и в другое время, возможно, его говорок начал бы меня раздражать, но сейчас он действовал как успокоительное. Я плелся по указанной дорожке и мысленно благодарил человека, спасшего мою жизнь.