Три недели. Целых три недели прошло с той вечеринки в клубе. В поисках новых отпечатков мы не продвинулись ни на миллиметр. Хотя если вылитую в Плотинку святую воду считать успехом, то еще одного призрака мы все-таки отправили на тот свет. Но это не точно… Мы не видели, как испарился упокоенный дух, но и я, сколько бы ни приходил потом к мосту, – просто чтобы проверить, – не встречал мертвую красавицу.
На данный момент нашей главной головной болью было стремительное приближение совершеннолетия Глеба. Мало того что мы теряли лидера, так еще и сам будущий именинник вдруг превратился в вечно ноющую субстанцию, не желающую взять себя в руки. Парень стал нарываться на конфликты и вообще часто вел себя неадекватно. Но мы не могли его осудить. Страх высасывает из человека все живое. А Глеб больше всего боялся забыть…
– И что нам с ним делать? – укрывая дремлющего Глеба тем же пледом, которым некогда укрывала меня, спросила Зоя. – Такими темпами он и до совершеннолетия может не дожить.
– Нам бы наставника постарше, – буркнул я, в тысячный раз перебирая содержимое коробки Федора Ильича. – Как Аглая Васильевна, например. Она бы его своим ромашковым настоем быстро на ноги поставила.
На похороны Аглаи Васильевны я все же сходил. Чувствовал себя скверно, потому что до сих пор думаю, что было бы, не разозлись я в тот раз. Но не пойти я не мог.
– Я думала, с ума сходят от тяжести знания, оттого, что нет возможности покинуть Гнездо, – грустно проговорила Катюха, глядя на бормочущего во сне Глеба. – А он теряет рассудок оттого, что не желает забывать…
Как я успел заметить, эти двое были очень близки. Глеб – единственный ребенок в семье, Катюха тоже. Правда, в отличие от Глеба, у Катюхи была менее благополучная семья. Мать парализована, отец – запойный. По словам слухача, она появлялась дома только для того, чтобы приготовить поесть, покормить больную и поухаживать за ней, и старалась не показываться на глаза отцу, чтобы не нарваться на тумаки. Мне казалось, уход за парализованной отнимает много времени и сил, но Катюха, видимо, давно привыкла справляться. От помощи она сразу отказалась, – оно и понятно, стеснялась, наверное.
Катюха частенько приходила к нам в штаб-квартиру, эти недели мы все проводили много времени у Зои. А в последние дни Катюха и вовсе старалась не отходить от Глеба. Родители парня хоть и не были парализованными или пьющими, но уделяли мало внимания своему уже не ребенку. Поэтому он позволял себе сходить с ума, не опасаясь быть наказанным.
– Каждый имеет право хранить воспоминания, – ответила Катюхе Зоя, – и каждый должен самостоятельно распоряжаться собственной жизнью… Вот только не в Вороньем Гнезде.
– Задолбала эта философия, – сонно промямлил Кики. – Делать-то что?
– Снимать штаны и бегать.
Как же я успел измениться в этой деревне! Вон даже их дурацкие шуточки перенял… Отец, как я убедился, даже не собирался забирать меня отсюда. А на вопрос, уеду ли я из Гнезда ближе к осени, вообще отвечал расплывчато. На него это совсем не походило. Как это гребаное проклятие вообще смогло подействовать на него? На мать? В общем, теперь я тоже психовал наравне с Глебом.
– Чего ты там копаешься, раз толку нет? – указывая на коробку, в десятый раз спросил Рыжий. – Мне уже это дерьмо глаза намозолило. – Парень отпихнул от себя ржавый нож, принадлежавший когда-то Федору Ильичу.
– Зачем-то ведь он хранил это все!
– Да, но, кроме истории о Митрофане и о том, что некоторые призраки приходят в ярость от человеческого гнева, ничего толкового там нет.
– Жаль, что они не сошлись с Аглаей Васильевной, – вздохнула Зоя. – Про гнев отпечатков она ему рассказала, но не призналась, что видит деда… Оба были так одиноки, и оба остались наедине со своими печалями и страхами.
– Ладно, – разделив письма Федора Ильича на кучки, хлопнул в ладоши я. – Тут – о демонах-перевертышах, тут – об убийствах в деревне, эти – про утопленниц.
– Места убийств мы прочесали, – скучающе прокомментировал Кики, – и никаких отпечатков не нашли. А перевертыши… Свиньи-оборотни… ты серьезно, Слав?
– Что-то из этого ведь должно быть правдой…
– Может, – буркнуло тело на диване, – никаких призраков больше нет? Может, вообще уже некого искать? Или дело вовсе не в отпечатках… они – как побочный эффект, а причина проклятия глобальнее.
– Тогда должно быть что-то, что питает проклятие Гнезда, Глеб! – с нажимом парировал я, не желая сдаваться. – С чего-то ведь все это началось.
– Аномальная зона, – выдохнул Глеб. – Божья задумка. Или дьявольская. Пофиг. С чего ты вообще взял, что сможешь это исправить?
– Ты мне дал на это надежду!
В комнате повисла тишина. Нервы присутствующих были напряжены до предела; казалось, одно неверное движение – и громадный пузырь негодования и отчаяния лопнет, и мрак поглотит каждого. Глеб вставил в рот сигарету, щелкнул зажигалкой и закурил. Парень сделал глубокую затяжку и шумно выдохнул, будто с табачным дымом пытался избавиться от гложущих его чувств. Зоя, не желая мириться с поведением Глеба и с тем, что он «делает из дома ее бабушки притон», молча подошла к нему, выдернула изо рта сигарету и потушила.
– Даже не вздумай больше приносить сюда эту дрянь! – вспыхнула она.
– Вдруг так даже лучше? – не обращая на Зою внимания, прошептал Глеб.
– О чем ты? – не понял я.
– С воспоминаниями уйдет и страх…
– И поэтому ты так психуешь? – огрызнулась Катюха. – Страха боишься лишиться?
– Мелкая, иди домой. Хватит со мной нянчиться… Перед смертью не надышишься.
– Да перестань вести себя так! – взвизгнула Катюха. Двенадцать лет, а такая бойкая. – Хуже ребенка, честное слово! Поднимай задницу и начинай что-нибудь делать. Все у нас получится… найдем призрака. Ведь так?
Катюха уставилась на меня, ища поддержки. Энтузиазма в данный момент мне точно недоставало, но ради слухача я закивал настолько активно, насколько смог.
– Почему мы ищем подсказку только в этой коробке? – Катюха отступать не собиралась. – Давайте проведем расследование… вспомним все деревенские слухи.
– А источниками этих слухов будут старики, верно? – Я принялся запихивать письма обратно в коробку. – Я уже сто раз расспрашивал бабушку. Даже Тимофеевне досталось.
– В Гнезде есть и другие пожилые люди. Например, твоя бабушка, Глеб. Дед Кики.
– Я у своего тоже спрашивал, – подал голос Кики, – и теперь он уверен, что у внука крыша поехала. А когда я святую воду стащил, так и вовсе решил, что в меня бес вселился.
– Плевать, что они подумают! – не унималась Катюха. – Мы должны попытаться…
Дурак, наверное, и то понял бы Катюхин настрой. Мы все переживали из-за Глеба. А она его любила… Уж не знаю, как парня или как брата, но любовь эта была сильна.
– Спасибо, Катюх, – прохрипел Глеб. Я заметил, как он утер подкатившие слезы. – Обещаю, что поговорю с бабушкой.
– Да, – закивали ребята.
– Мы постараемся расспросить всех стариков, – понимающе прошептала Зоя. – Я прослежу за результатом.
Время было позднее, начали расходиться по домам. Кики и Рыжий заверили, что доведут Глеба аж до кровати. Нам со слухачом было по пути. Я хотел как-то по-особенному попрощаться с Зоей, но не вышло. После нашей ссоры мы не оставались с ней наедине, и это удручало меня не меньше деревенского проклятия. Конечно, Зоя давно простила меня и общалась так, будто ничего плохого между нами не было вовсе, но я ощущал некую недосказанность.
– О Зойке задумался? – шагая по асфальтированной дороге бок о бок со мной, спросила Катюха.
– И как ты только догадалась?
– По глазам твоим поняла. Только слепой не заметит, как ты на нее смотришь. Влюбился?
– А ты?
– В кого? – опешила она.
– В командира нашего боевого отряда, конечно!
– Спятил? – возмутилась Катюха. – Я и Глеб – это другое. Я бы сказала, это больше, чем просто любовь.
– Фу ты! Хотел смутить тебя, а в итоге сам краской пошел… Излагаешь, как пенсионер.
– Кажется, ты мне это уже говорил.
Мы дошли до моей крепости, Катюхина хибара располагалась на другой стороне дороги, через два дома от нашего. Я посмотрел на окна, из которых лился теплый свет.
– Ну я пошла.
Ворота перед ее домом скрипнули, и на улицу вывалился грузный мужчина средних лет. Он закурил сигарету и, уперев одну руку в бок, начал дымить. Я поморщился, представив противный запах табака. Свет одного из фонарей, стоящих вдоль единственной асфальтированной улицы, падал прямо на него.
– Отец? – спросил я.
– Я, наверное, подожду, пока он зайдет в дом.
– Может, тогда ко мне? Бабушка наверняка приготовила что-нибудь вкусненькое.
– Не стоит… Спасибо, Слав.
– Да брось! – негодуя бросил я. – Серьезно, будешь стоять здесь и ждать, пока он зайдет в дом? Настолько его боишься? Давай я поговорю с ним, что ли?
– Н-не надо, Слав! – испуганно затараторила Катюха. – Не надо ничего делать, только испортишь все!
– Ладно. Понял я.
Катюха виновато взглянула на меня, улыбнулась и не спеша побрела к своему дому. Ее отец уже скрылся за воротами. Понятно, почему она думает и говорит не по годам мудро. Все ребята, живущие в Вороньем Гнезде, невероятно сильны духом. И Глеб тоже. Он долго был сильным, а сейчас просто устал. Мне – городскому – только предстоит встретиться с тяготами бытия в этой деревушке.
Я смотрел вслед белокурой девчонке и ненавидел себя за то, что ничего не мог сделать для маленького члена нашей команды.
Мне вдруг невыносимо захотелось обнять родителей.