Воронье гнездо

Глава 20 Мир на костях

Прихрамывая, зашел в дом и сразу поймал бабушкин взгляд, тяжелый, как оплеуха. А когда она начала возмущаться по поводу разорванной штанины и поцарапанной ноги, и вовсе подумал, что мне несдобровать. Но, к счастью, упреки пришлось выслушивать ровно до того момента, как бабушка разглядела рану.

– Да что за шальной ребенок мне достался! – разводя руками, чуть не плача, воскликнула она. – Куда тебя вечно несет, что ты такой потрепанный домой приходишь?

– Прости, ба, – морщась от боли, пробормотал я. Чувствовал себя странно, видимо, простуда по новой накрывала. – Я просто зацепился за штырь. Случайно вышло.

– А уходил Зою проводить всего-навсего! Где она опять тебя таскала?

– Да не она это, – простонал я, сдерживая смех, – я сам… И мы не спим!

Бабушка удивленно уставилась на меня, давая понять, что я снова сболтнул чего-то лишнего.

– Я разве утверждала обратное?

– Ну ты говорила про трусы и про то, что она меня окрутила… Ой, да не важно!

– Ну молодежь пошла, все-то у вас к одной теме сводится. Только задние мысли в головах.

Я решил, что правильнее всего промолчать. По бабушкиному приказу снял штаны и стоически перенес обработку раны. Спорить с ней не собирался, времени не было, меня ждали ребята.

– Слав, – бабушка взяла в руки пластинку, которую я швырнул на пол возле плиты, – что за барахло ты в дом притащил?

– Грампластинка, ба. И вообще-то она играла, пока ко мне в руки не попала, – ответил я, вздохнув. Мысль о том, что я уничтожил единственную зацепку, глодала изнутри. – Жаль, что разбил.

– «Интернационал», – вслух прочитала она. – Кажется, у меня где-то есть такая…

– Правда? – воскликнул я так взволнованно, что бабушка вздрогнула. – И про что там поется?

– «Интернационал», Славушка, был партийным гимном революционной социал-демократии. – Бабушка покрутила винил в руках и отложила в сторону, будто пластинка могла ее заразить неизлечимой болезнью. – У сторонников коммунизма были хорошие мысли и стремления, но с некоторыми деяниями того времени я до сих пор не могу смириться…

Бабушка ненадолго задумалась, стала перебирать конфеты, лежавшие в вазочке. Я ее не торопил.

– «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем…» Эта песня связана с не очень приятными воспоминаниями, Слав. По крайней мере, в нашей деревне так точно.

– Что за воспоминания? – почти шепотом спросил я, чувствуя, будто нашел некую потерянную деталь.

– Это было, дай-ка подумать, около пятидесяти или шестидесяти лет назад. Ребенком я тогда была, совсем маленькой девчонкой, но свой страх до сих пор помню. Вот и сейчас, – бабушка провела одной рукой по другой, – вспомнила, и аж до мурашек. Некогда в нашей деревне стояла церковь. Хорошая церквушка, батюшка там жил, все по уму, в общем, было. Но однажды покой деревенских жителей был нарушен – церковь снесли… Из громкоговорителей звучал «Интернационал». Поначалу не могли техникой разрушить здание, деревянная церковь была, а все равно не поддавалась родимая. Ох, нагрешили люди, нагрешили.

– Это просто жесть, – ахнул я вслух, а про себя подумал, что теперь-то точно знаю, с чего началось проклятие Вороньего Гнезда.

Наконец-то все начало складываться в более-менее цельную картину. Ведь, если предположить, что после разрушения храма Божьего из преисподней в деревню ворвались потусторонние силы, все сходится!

– Жесть, – согласилась бабушка, – еще какая. Союз рабочих и крестьян, опьяненный идеей коммунизма, все перевернул с ног на голову. До сих пор помню, как мужики горланили: «Разрушим старый мир и на его костях построим новый!»

– Ба, там были жертвы? – взволнованно откашлявшись, спросил я. – Когда церковь разрушали, кто-нибудь умер?

– Да нет, что ты, Слав. Правда, матушка Аглаи сильно голосила и матом крыла всех подряд. Оно и понятно, отец у нее был захоронен у той церквушки, поп тамошний. Все сровняли с землей, его могилу – тоже.

У меня внутри нарастало волнение, догадки сыпались одна за другой. Могла ли душа попа стать отпечатком из-за того, что ее потревожили? Или призрак матери Аглаи до сих пор появлялся в деревне? Или сама Аглая? Аглая… Почему мне так знакомо это имя?

– Ба, а Аглая сейчас жива?

– Жива, да не жива. Одинокая бабка она, на старости лет совсем с ума сошла… Видит всякое. Раньше на каждом углу об этом твердила, вся деревня не знала, куда от нее деваться, а теперь дома сиднем сидит. Зоя ей, кстати, продукты таскает иногда да по дому убирает… Хорошую девчонку ты все же выбрал.

После того как я услышал имя Зои, думать больше ни о чем не мог. Толком не объяснив бабушке, куда собираюсь, быстро переоделся и побежал к ребятам в штаб-квартиру. Нужно было навестить Аглаю.

Дома у Зои было непривычно тихо. Я бы сказал, сегодня здесь собрались самые сливки, потому что Толстый и его шайка отсутствовали.

Ребята ждали меня за трехлитровкой компота, и, судя по количеству оставшейся в банке жидкости, ждали давно.

– Есть новости, – с ходу огорошил я, отхлебывая напиток из кружки Глеба. – Хорошие.

– Выглядишь паршиво, – перебил Рыжий. – Зойка сказала, ты простыл. Надо было отлежаться.

– Фигня, – отмахнулся я.

– Если ты о доме лесника, грампластинке и птицах, – подал голос Глеб, – то мы уже в курсе, Зоя рассказала. Ничего в этом хорошего не вижу, наоборот все. Деревня уже днем бесится, хреново это… Вот у нас действительно есть новости, но хорошими я бы их тоже не назвал.

– Ванька с пацанами ушли от нас, – отчеканила Зоя. – Толстый обозвал нас психами, и мне пришлось словесно отправить его в пешую прогулку по интимным местам.

Я не сразу уловил подавленное настроение ребят, но, когда сообразил, что дело в расколе, искренне посочувствовать не вышло. Зачем в команде нужны такие ребята, от которых все равно никакой пользы?

– Да и пусть лесом идут, – сказала Катюха, будто прочитав мои мысли, – все равно от них толку как от козла молока.

Я одарил белокурую девчушку настолько теплой улыбкой, насколько смог выдать мой измученный организм.

– Правильно, Катюх, пусть идут лесом! – слишком громко заявил я. Кажется, меня снова начинало лихорадить. – Ребят, я вам пытаюсь сказать, что выяснил, что за песня была записана на виниле. Я даже нащупал несколько ниточек, которые могут привести нас прямиком к проклятию Гнезда!

– Что же это? – скучающим тоном поинтересовался Кики.

– Бабушка Аглая! Зоя, мы должны немедленно ее навестить.

– Слав, время позднее, – протянула Зоя. – К тому же не думаю, что она будет рада гостям. Она довольно замкнутый человек.

– Ты не понимаешь, мы должны поговорить с ней. Возможно, следующий отпечаток – это ее родной дед или мать! Плюс ко всему есть большая вероятность, что именно с него начались все беды, творящиеся в деревне.

– Ладно, Зой, – развел руками Глеб, – раз Слав считает, что разговор со старушкой может нам помочь, мы должны с ней поговорить.

Зоя взглянула на меня и тоже сдалась.

Мы нагрянули к бабушке Аглае всем составом, никто не захотел отсиживаться дома, тем более после нашего с Зоей приключения с птицами. Закатное небо с каждой минутой становилось все более хмурым и тяжелым, оно нависало над нами, словно предвещая скорую беду… Или мне так только казалось?

– Аглая Васильевна, – пролепетала Зоя, почти уткнувшись носом в оконное стекло. Она пробралась в палисадник, постучала в окно и дождалась, когда старушка откроет форточку. – Аглая Васильевна, это Зоя. Нам срочно нужно с вами поговорить.

– Нам? – проскрипела женщина, отодвигая изнутри занавеску. – Кому это «нам»?

– Я пришла с друзьями. Слав – внук Анны Петровны Маршаловой. Ему нужно вам кое-что сказать.

В доме послышалось движение, дверные засовы открывались с противным громким скрежетом. На пороге дома появилась бледная, словно моль, старушка. Седина равномерно окрасила короткие волосы. Глубокие морщины на лице делали ее похожей на шарпея.

– И что, интересно, внуку Анны Петровны Маршаловой от меня нужно?

– А я вас знаю. – Не вспомнил, а будто нутром понял я, потому что провести параллель с девочкой из моего сна и этой женщиной было крайне сложно.

– И откуда же, позволь узнать?

– Из сна, – ответил я. – Я видел вас во сне.

– Слав, – пихнув меня в бок, прошептал Глеб на ухо, – не пугай старушку. В каком еще на хрен сне?

– Вы ведь видите своего деда? – не слушая друга, выпалил я. – Видите наяву, по-настоящему, не так ли?

Я почувствовал, как капли пота заливают глаза. Земля вдруг ушла из-под ног. Один момент, и я лежу на холодной траве, смотрю на ребят, нависших надо мной, все еще стараясь не отключиться. Пораненную вороном ногу обжигает нестерпимая боль. Сквозь гул, царящий вокруг, получается разобрать единственную фразу: «Тащите его в дом». Постепенно мрак сгущается, и наступает кромешная тьма.