Первая мысль при виде отпечатка памяти – бежать! Но куда я убегу с больной-то ногой? Вроде небольшая царапина, а болит, зараза…
Федора Ильича я знал. Он спас меня, пригласил в гости, напоил чаем и угостил медом. Если подумать, его я не боялся вовсе.
А этот призрак был жутким. Высокий, тощий старик в рваных обносках, пропахших сырой землей. Посиневшие тонкие губы, острый крючковатый нос и налитые кровью глаза. И что хуже всего, он смотрел на меня и плакал. Плакал!
– Как его зовут-то? – прошептал мне на ухо Глеб. – Какого хрена мы не узнали?
– Наверное, надо сходить за Аглаей Ва…
Зоя не договорила предложение, отпечаток попа вдруг посмотрел на нее, затем на Саню и двинулся к ним. И, кажется, его лицо выражало… злобу?
– Эй, старик! – нервно проговорил Рыжий. – Чего тебе надо? А ну, отстань!
Отпечаток памяти ничего не слышал и не видел никого, кроме этих Рыжего и Зои. У меня закралось подозрение, что это я натравил на них деда Аглаи Васильевны. Но ведь так не бывает, верно? Или…
– Слав! – пискнула Зоя, пятясь назад. – Что происходит? Чего он от нас хочет?
Где-то в глубине я наслаждался испугом ребят, но сознание требовало, чтобы я что-то предпринял. Хромая на правую ногу, я подошел к Зое и встал между ней и призраком. Рыжий мне тоже был не безразличен, но он и так стоял за спиной Зои. Тоже мне, герой!
– Не надо! – выпалил я, выставляя перед собой руку, так что она почти уперлась в грудь старику-призраку. – Мы хотим вам помочь!
Мужчина остановился, глядя себе под ноги, потом резко завыл, замотал головой. В душе от страха все покрылось инеем. Кончики пальцев на руках превратились в ледышки, желудок скрутил спазм. От деда Аглаи Васильевны пахло не только сырой землей, но еще воском и маслом, какое наливают в лампадки.
– Слав, – позвал Кики, крепко сжимая биту в руке, – ты это… командуй, в общем…
– Нет, нет, Кики, – взмолился я, испугавшись, что он полезет драться с призраком. – Не вздумай махать битой!
– Э-э… дедушка? – позвал Глеб, видимо, как самый старший, решив взять удар на себя. – Мы пришли, чтобы упокоить ваш дух. Не нужно злиться… Покажите, где покоятся ваши останки. Мы поможем.
– Какого черта он вообще разозлился? – выглядывая из-за спины Зои, спросил Рыжий, и во мне вновь всколыхнулся гнев к парню.
Одно мгновение – и отпечаток, стоявший передо мной, исчез. А секунду спустя я услышал кряхтящие звуки, обернулся и ужаснулся. Старик сжимал горло Санька, прижимая его к забору.
Мы с ребятами разом встрепенулись и накинулись на разгневанного духа, пытаясь оттащить его от задыхающегося друга. Руки попа, словно клешни, намертво перехватили горло Рыжего. Призрак не собирался его отпускать…
– Дед! – Раскатистый голос Аглаи Васильевны пронесся, словно ураган. Я и не думал, что немощные старушки могут издавать такие звуки. – Отпусти мальчика!
Дед Аглаи Васильевны, будто очнувшись от мертвецкой дремы, отдернул руки от Рыжего. Упав на колени, призрак уставился на свои ладони, закрыл лицо и снова жутко, протяжно завыл. Рыжий, хватая ртом воздух, отполз от своего мучителя на приличное расстояние. Парень испуганно пялился на всех, не понимая, что происходит. Никто не понимал.
– Ух, молодежь! – сердито буркнула Аглая Васильевна. – Кто же из вас додумался злиться?! Разве так провожают души?
Ребята завертели головами в поисках прокаженного. По их мнению, никто не ругался, никто не ссорился, а значит, и злиться было некому. И только Зоя недоумевающе смотрела на меня, а я старательно отводил взгляд. Думаю, она знала, что именно я был в гневе в тот момент, но не понимала почему.
– Однажды я соседа ругала, – обнимая старика-призрака и поглаживая его по спине, проговорила Аглая Васильевна. – Совсем за курами не следил, они и повадились лазить в мой огород. Я ему и давай выговаривать, а тому все побоку. Вот и разозлил меня, невмоготу аж!
Ребята слушали внимательно, с опаской поглядывая на отпечаток памяти. Рыжий и вовсе забрал у Кики биту, видимо надеясь таким образом обезопасить себя.
– Отвернулась тогда на минуту всего, а потом слышу, кряхтит сосед, и не видно его вдруг стало. Подумала, инсульт мужика скосил, подбежала, а на нем дед сидит и руки на горле сжимает… Еле справилась с ним, уговаривала долго. Хорошо, что сосед видеть не мог дух деда, да и не помнил он потом толком ничего. Решили, что приступ с ним случился. А я тогда поняла, что нельзя при покойных-то злиться. Мирные они, да эмоции людей впитывают как губки. Если страх мертвые сами постоянно испытывают, то гнев как эмоция незнаком им.
– Простите, – выпалил я, – мы не знали…
– Да никто и не злился вроде! – громче, чем следовало, сказал Кики. – Так ведь?
Пару минут стояли молча, меря друг друга подозрительными взглядами. Я не хотел признаваться в своих эмоциях, сейчас они казались чем-то постыдным.
– Ладно, – решил Глеб, – потом это обсудим. Аглая Васильевна, ваш дедушка может показать место своего захоронения?
– Я ведь объясняла уже, не разговаривает он со мной. А в таком состоянии, думаю, и показывать ничего не станет. В другой раз придется…
Аглая Васильевна поднялась с колен и помогла встать своему призрачному старику. Она погладила отпечаток памяти по лицу и тяжело вздохнула.
– Я не умру, пока ты бродишь по этому миру, дед. Сама ведь спокойствия не найду, зная, что ты так страдаешь… Даже батюшка отпеть меня будет не в силах, а возвращаться сюда после смерти я не хочу. – Аглая Васильевна поцеловала призрака в мокрую от слез щеку. – За что тебе такое существование после смерти? Тебе полагался покой, но люди решили иначе…
– Мне кажется, – осторожно начал я, – вы должны простить тех людей. Не они были виновны. Стадный инстинкт – штука серьезная.
– Да, – кивнула Аглая Васильевна, – да, ты прав. И я давно всех простила. Всех, кроме себя самой.
– Но вы ведь ни в чем не виноваты… – слабым голосом заметила Зоя. – Ведь так?
– А вот и не знаю даже… Когда погубили могилу деда, мы с матерью вместе сыпали проклятьями. Она вслух работяг крыла матом, я про себя все то же самое повторяла. Дурехой ведь маленькой была. Вот и накликали беду на свою же родню.
– Стало быть, себя простите в первую очередь, – твердо сказал Глеб.
После слов Глеба отпечаток встрепенулся, отчего все вздрогнули, приблизился к своей внучке и неловко погладил ее по голове. Аглая Васильевна взяла шершавые ладони старика в свои руки, прижала их к губам и заплакала. Слезы у обоих лились нескончаемым потоком, я сам почувствовал, как начало жечь глаза.
– Вот видите, – уняв дрожь в голосе, проговорил я, – он вас простил. И вы должны отпустить себе эту вину.
– Прости меня, родной, – всхлипнула Аглая Васильевна, обращаясь к деду. – И я себя прощу, обещаю постараться.
Она еще раз чмокнула призрака в щеку, отвернулась и пошла прочь. Я смотрел ей в спину, и только когда она почти закрыла за собой дверь, опомнился и крикнул:
– И вы просто уйдете? А как же ваш дед?
– Он приходит ко мне каждый вечер на протяжении нескольких десятилетий… Я так устала, ребята. Пойду.
Ворота закрылись, и мы остались стоять вшестером: пятеро живых и один мертвец.
– Жуть, – нарушил тишину Кики. – Чего теперь делать-то?
– Я бы с удовольствием домой слинял, – с опаской косясь на покойного старика, прошептал Рыжий. – Может, того? Пойдем?
Отпечаток памяти не обращал на нас никакого внимания. Стоял свесив руки и бездумно – можно ли так говорить про призраков? – смотрел себе под ноги. Он уже не выл, словно забитый зверь, даже слезы, казалось, высохли. У меня появилось ощущение, что именно сейчас наконец-то закончилось его существование… Но, может быть, это было нормальным состоянием духа, до невозможности уставшего за все эти годы?
– Мы же сюда пришли останки искать, – возразил Глеб, – значит, будем искать.
Он повернулся к зданию клуба, сделал несколько шагов, но остановился как вкопанный, уставившись куда-то в сторону. Я проследил за его взглядом и тоже опешил. Быстро перебирая тощими ножками, к нам бежала Катюха.
– А воду, – задыхаясь, кричала девчонка, – воду-то святую забыли!
Самый молодой член нашего отряда оказался самым ответственным. Я машинально заулыбался, встретившись взглядом со слухачом, и в ответ получил лучезарную улыбку. Но, подбегая к нам, Катюха запнулась и кубарем полетела на землю. Внутри у меня все похолодело. Между ней и Глебом оставалась какая-то пара метров, но девчонка свалилась так стремительно, что никто не успел среагировать. Бутылка со святой водой оказалась под хрупким Катюхиным тельцем, но даже ее веса хватило, чтобы крышка сорвалась с бутылки и жидкость вылилась на землю.
– Катюх, ты как? – подбегая к девчушке и поднимая ее на ноги, взволнованно спросил Глеб.
– Как свинья. Последнюю воду угрохала… помогла, блин!
– Да пофиг! Не ушиблась?
Глеб ворковал с ней, словно с младшей сестренкой. Я понял, что мне не следует туда лезть, Катюха в надежных руках.
– Эй, ребят! – вдруг позвал Рыжий. – Ребят, смотрите!
Я оглянулся на Санька. Рыжий, бледный как смерть, смотрел на деда Аглаи Васильевны, а отпечаток памяти внимательно наблюдал за своими руками, выставив их перед собой. Конечности медленно расплывались и превращались в дымку.
– Видимо, на него попала вода, когда Катя упала, – ахнула Зоя.
– Так мы что, могли не откапывать первый труп?! – обомлел Кики.
Старик поднял на ребят благодарный взгляд, потом заглянул мне в глаза и улыбнулся. Сердце сжалось от радости.
– Я позову Аглаю Васильевну! – открывая ворота, прокричал я. – Она должна увидеть, как уйдет ее дед!
Я рывком открыл дверь в дом, позвал хозяйку, но никто не откликнулся. В порыве ликования я с громким топотом вбежал в спальню. Аглая Васильевна спала. Стараясь не напугать ее, осторожно, но довольно нетерпеливо я подошел к кровати и потряс старуху за плечо.
Улыбка сползла с моих губ, вместо счастья меня охватили тоска и сожаление. Аглая Васильевна держала в руке фотографию деда на фоне разрушенной церкви, но не шевелилась. Она была мертва.