Восторженный беглец

10

Мы предполагаем, а жизнь располагает.

Вдруг пришла телеграмма: "СРОЧНО ДВЕСТИ ВЕРНУ ПРОСТИ УСТЬ-ИЛИМ ЗАРИ ПЯТЬ АДРЕС УНИЧТОЖЬ КОСТЯ". Это случилось тридцатого, уже в самый канун Первого мая. Наверное, назанимал мужик, чтобы подкинуть жене, а теперь сидит на бобах. Деньги я ему, конечно, тут же послал телеграфом, и хоть просил Костя, чтобы я уничтожил адрес, я все же переписал его, на всякий случай. Ишь куда человека занесло! Видно, неловко возвращаться на БАМ… Сорвала игру Люся!

Но зачем он в Усть-Илиме? Что там, на Ангаре? Глухомань! Я несколько дней читал подряд все газеты и наконец нашел — строительство Усть-Илимского целлюлозного комбината! Стройка стран СЭВ! Немцы и венгры, болгары и русские! Описывалась свадьба — венгр женился на русской девушке. Цветы летели под ноги "молодоженам… Мне даже показалось, что Костя чем-то похож на венгра, но это было слишком.

В праздники я хмуро валялся дома, и поскольку отдал Тане при разводе нее, кроме книг и о физике, слушал, как за стеной у соседей говорит телевизор. Судя по программе в "Белоярском рабочем", передавали фильм о войне. Там стреляли, били стекла, кричали "Ура!..". Потом наступила тишина. И я мог только догадываться — сейчас целуются… или ползут разведчики… или кто-то умирает… а может, просто выключили телевизор.

Таня, конечно, не звонила. Сын тоже.

Я сам набрал, номер шефа, поздравил с Перво- маем. Потом мне позвонил Серега-отличник. Поздравив с Международным праздником солидарности трудящихся. он спросил, нет ли у меня книги воспоминании об академике Тамме. Он знал, что я достал ее, но у меня еще месяц назад взял почитать директор и не отдавал. Жаловаться было бы смешно — Серега мог распустить слух, что я нарочно не требую книгу обратно, как бы намекая шефу, что он может зажилить ее взамен на некие благодеяния. Разве мог понять Серега. что эту потрясающую книгу я не отдам никому, ни за что. Там есть одно грандиозное место я всем читал его по телефону в первые дни, как только сам заполучил книгу. (К слову сказать, узнав, что я развелся, ко мне подобрели все девчонки в Академгородке — в столовой и даже в книжном магазине, где с учеными ниже доктора наук вообще не разговаривают! Там работает уже упоминавшаяся Неля Гофман, та самая, перекупщица, тонкая, гибкая, в черных кожаных брюках, язвительная, с ярко блестящими черными, намеренно узкими глазами- она была бы похожа на кореянку, если бы не была такой белой, с рыжими волосами веером, как у Анджелы Дэвис…) Так вот, в книге имеется великолепный эпизод в воспоминаниях Е. Л. Фейнберга: "Как ни покажется невероятным… даже в 30-х годах у нас встречались титулованные ученые, считавшие электромагнитное ноле проявлением механических движений эфира. Особая трудность ситуации заключалась в том, что они утверждали, будто всего этого требует диалектический материализм, и… нм верили люди, не знавшие физики… Игорь Евгеньевич сказал: "Существуют вопросы. для которых кет осмысленного ответа, например, вопрос, какого цвета меридиан, проходящий через Пулково, — красного или зеленого?" И вот академик В. Ф. Миткезич громко произнес: "Профессор Тамм не знает, какого цвета меридиан, на котором он стоит, а я знаю — я стою на красном меридиане".

— Слушай, — не унимался Серега Попов. — Кому же ты отдал книгу? Наверное, женщине? Когда же я получу?!

Будучи занудой, он не понимал, неопределенных фраз — например, я скажу ему: через несколько дней… ему надо было отвечать конкретно. Я и брякнул:

— Через столько дней… сколько… сколько дырок в ремне у Татьяны, которым она подпоясывает свою замшевую куртку.

Я курил, валялся еще минут десять, как Серега позвонил.

— Что, уже сбегал — сосчитал? — язвительно предположил я.

Оказалось — да. Он, правда, случайно встретил мою бывшую жену возле продуктового магазина и под каким-то предлогом попросил ремень — очевидно, сказал, что хочет своей жене купить такой же. но почему-то стал при этом считать дырки и, запомнив— восемь, — вернул. Таня, удивленно, как и могу себе представить, посмотрела ему вслед.

— Кстати, привезли молоко, — добавил Сергей, и я решил сходить за молоком. Сунул в карман авоську и побежал. Может, еще успею купить. А возможно, мне захотелось увидеть, хотя бы в толпе, Таню.

Но в магазине ее уже не было — вместо себя она в очередь поставила сына, высоченного нзшего мальчика. Мишка, увидев меня, смутился, стал сутулым, как верблюд, кивнул, оглянулся — матери нет — и протянул мне вялую руку.

Я пожал руку мальчику. Да и не мальчик он уже был — взрослый юноша, лермонтовские усики придавали ему вид бесшабашного прожигателя жизни. Но Мишка, по сути, был очень скромный и робкий человек и к тому же комплексовал — все его дружки вымахали ростом еще выше, и главное — была не ниже его Светлана Иванова. А Светлана ему всегда нравилась.

— Ну, как? — спросил я. — Будешь госы сдавать?

— Ну, — буркнул он.

С нами все здоровались:

— Здравствуй. Витя!.. Привет, Мишенька!.. Ой. как они похожи! Заходите в гости, ребятки!.. — Люди улыбались, кто-то радуясь чужому горю, а кто-то все-таки жалея пае.

— Как мамон? — спросил я небрежно. — Много там рыцарей со шпагами?

— Валера все ходит. Ничего чувак, может.

— Что может? И кто такой чузак?! — разозлился я вдруг и выдернул сына из очереди, оттащил за железную ограду в березник. — Почему ты ботаешь на таком жлобском жаргоне? И что он может?

— Все может, — тихо ответил очень серьезный сын. Глаза у него покраснели.

Я вздохнул и опустил голову. И мы, забыв про молоко, побрели по сохнущим желтым прошлогодним листьям.

— Куда думаешь поступать? — спросил я — На био или на физмат?

— Не знаю, — пожал плечами Мишка. И простодушно признался. — Я рисовать хочу. И еще на тигров охотиться.

— Что?! — поразился я, переводя все в шутку, — Это, может, и я хочу — бегать босиком и ловить тигров!

— А чего же не ловишь? — мрачно спросил сын.

"Совершенно запустил он свои мозги с матерью", — подумал я, озабоченно втолковывая сыну, что труд ученого — самый благородный и нужный стране, тем более что во дворе — век НТР, мы та- шнм на своих плечах прогресс. Вот взять последние постановления… Я говорил ему, он слушал, и слушал внимательно, но создавалось впечатление, что слушает только одним кусочком мозга, а все существо его живет шумом далекого уссурийского леса, тишиной и опасностью, где по земле бесшумно крадется рыжий золотой усатый зверь.

— Понял? — спросил я, и он кивнул, но я видел — сын уже не мой, и если только в нем не сработает инерция-все-таки дети ученых идут в институты, — если не остановит страх перед неведомым, убежит мой Мишка ловить тигров пли рисовать на вокзалах цыганок за три рубля лист.

Ты че? — заботливо тронул меня мой сын за руку. Все же, видимо, почувствовал, что мне плохо. — ну, пошли? А то молоко прозеваем.

Я забыл про молоко, а он помнил. Я повеселел. Все-таки, видимо, пойдет учиться, никуда не денется. Мы как раз успели — я купил три литра, а он шесть — для творога, и мы разошлись.

Когда мы были уже в метрах пяти друг от друга, нас окликнула Светлана:

— Эй! Привет!..

Мой сын вспыхнул, как дитя, застигнутый за воровством конфеты.

— Подожди! — Красавица в белом платье приближалась.

Естественно, остановился мой сын, а я потащился к дому, но оказалось, Светлана махала мне (или, будучи уже взрослой коварной девицей, на ходу переиграла, чтобы сильнее уязвить Мишку, войти в его сны):

— Подожди, Виктор Михайлыч!..

Очень тонко она вышла из положения: вроде и запанибрата, и все-таки по и мен и-отчеству. Я проводил взглядом уничтоженного сына — даже не поздоровалась с ним, зараза! — и, сделав озабоченное, взрослое лицо, повернулся к Светлане.

— Витя, — нежно протянула она. — Дядь Вить… Прямо не знаю, как обратиться…

Да, она уже была взрослая девушка, ну, что вы хотите — второй курс. Может быть, взрослее, чем мы думаем, черт их знает. Уверенная улыбка, грация в каждом движении. Туфельки тоже белые. Одета изысканно, как кинозвезда. Папаня старается на стройках социализма и мама тоже.

— Зови Витя, — согласился я, видя, как она изменилась. Я-то явно регрессировал — вернулся в связи с разводом в юнцы. — Ну? Что?

— Слушай — Она приблизила свое лицо и шепотом спросила: — Это правда, от папы была телега? — От нес пахло конфетами, духами "Мисс Диор" (продавали на днях — сорок рублей флакончик), черным кофе, сигаретами. Она заговорщицки замигала. — Ага?

— Д-да ты что?! — сделал я вид идиота — выпучил глаза и открыл рот. Обычно в детстве я вот так и отвечал, когда не желал отвечать, и на меня махали рукой.

— Не надо, Витя… — шепнула мне Светлана. И, поцеловав щеку возле уха (даже прохожих не стеснялась, чертовка! А я. кажется, покраснел), продолжала: — Мне Нинка сказала… с почты…

"Да уж, фиг в нашем Академгородке сохранишь тайну!.." — подумал я.

Я пришел домой, попил молока с хлебом, не поднимая трубку с телефона — он звонил непрерывно, когда я вошел. Наконец, усевшись возле окна и глядя на вечернее небо над сопкой, как на сдержанный пожар (длина волны света 720 ангстрем), снял трубку. Звонила Таня:

— Виктор? Я тебя прошу впредь!.. Он ревет как маленький. Что ты ему сказал?

— Ничего, — растерялся я. — Мы только…

— Для ваших встреч есть понедельники, — отрезала Таня, — И все. И не надо.

— Таня! — вскричал я. — Скажи! Тебе не нужен психиатр?

— Мне?! — Она секунду помолчала. — Почему ты?..

— А мне? — спросил я.

— Тебе? — Она могла, как почти любая женщина, тут же с мстительной радостью использовать этот вопрос — ответить, мол, конечно, вот тебе он и нужен. Но Таня была все-таки хорошая женщина, хоть и меркантильная. — Ты что… болен?

— Я не знаю, зачем мне жить.

— Делай диссертацию! — отрезала она. — Работай как все! Петь же какие-то общепринятые!.. (Ценности — она имела в виду.) Старайся! О, надо было мне раньше оторвать от тебя… (Мальчика — имела она в виду.) Он стал получать четверки! Это перед выпускными!..

— Да, надо было оторвать, — согласился я.

"Прощай навеки! — подумал я в который раз о

Тане. И с усилившимся раздражением вдруг вспомнил о Светлане, — Эгоистичная пустая девчонка! Прыгает, как кузнечик, сама не знает, чего надо! И мальчика моего мучает! Мишу! — Жуткая жалость и любовь к этому нелепому существу потрясла меня, — Чем мне помочь тебе? Деньгами?.." Он не возьмет. Наверняка дал матери слово. Ходит в голубой рвани, трижды штопанной, вроде Кости Иванова. Надо бы ему купить вельветовый костюм! Сейчас вельвет в моде. Кто этими делами занимается? Конечно. моя милая книжница… Среди ночи я позвонил Нелке.

— Ау! — сказал я.

— Уа! — ответила она. Это означало, что она плачет без меня.

— Нужен срочно вельветовый костюм коему сыну! — нарочито грубо и прямо заявил и Неля не обиделась. Ей нравился такой жесткий разговор. Мужчина звонит.

— Двести пятьдесят. — сказала она без промедления. — Через два дня будет.

— Двести пятьдесят? — ахнул я но, чтобы не терять марки, небрежно бросил: — Я думал — четыреста. — И пробормотав из пижонства: — Я тебе позвоню на рассвете, — положил трубку.