Восторженный беглец

12

Наконец пришло письмо от Кости Иванова. Я читал его поздно вечером, вернувшись из города, — мы с Нелей Гофман ходили на американский фильм "Три дня Кондора" (о честном работнике ЦРУ. Ха-ха!..). перед сеансом я забежал на главпочтамт. но при Неле не стал вскрывать конверт. Кстати, Неля смотрела на зкран отнюдь не узкими глазами, они у нее были восторженно-круглые. Но когда мы вышли на улицу, она снова их сузила — наверное, ей казалось, что так она больше нравится мужчинам, так в ней больше ума и значительности, не говоря о темпераменте. Кто знает, может, она и права. Насчет вельвета я сказал ей, что подумаю, что мне обещали японский велюр…

Костя писал: "Ну. здравствуй, Витек! Не хотел я тебе писать, все равно не поймешь, но сегодня такое расположение облаков на синем небе — напоминает детство, вдруг и тебя проймет… Старина! В сутках 24 часа. 8 мы спим. Часа два едим и прочее. Остается 14. На работе — минимум—10. Остается—4?! Это на книги. Кино. Плакаты. Названия магазинов. А что это значит? Мы — смотрим — на мир — чужими глазами (книги, кино, телевизор). Мы слышим — мир — чужими ушами (радио, телевизор). Мы — живем — чужой жизнью! Истинную жизнь — землю, на которой нам посчастливилось родиться — ты видишь только по дороге в НИИ. Это две-три березы, на которых рассеянно остановился твой взгляд. Синица или ворона. Белка на сосне, занятая своим делом. В лучшем случае, обломок стекла, стрельнувший зеленым лучиком тебе в душу. Кошка, перебежавшая дорогу. Старик Петр Васильевич, кушающий яйцо с солью. И неизменно шутящий. что соль — бертолетовая! Вода из-под крана в лаборатории, которой мы запивали спирт. Голубая, чистая. Пьешь, даже не думая, что наша река — может быть, последняя в Сибри, вода которой без очистки идет в трубы водопровода. Другие реки уже опасны. В них щелочь (Ангара) или кислота (Томь). Можно даже соединять реки и устраивать взрывы, что и будет в будущем… Короче! Живем свою жизнь — и не свою. По чужой колодке. Почему я пошел в университет, да еще на биофизику? Престижно. Помнишь, девять человек на место?.. Родись я на пять лет позже — пошел бы уже в экономический или даже торговый. Нет? Да и в школу повели учиться в престижную, номер 1, куда брали особо развитых или детей не совсем рядовых родителей. И повели-то с 6 лет — уже умел читать, считать… И конечно, тут все предопределено: золотая медаль, ленинский стипендиат, аспирантура при БГУ и — в НИИ… хотя тут и начинается буксовка… кончившаяся. как сам видишь, побегом. Аукаются мои многолетние терпения (можно так сказать?), суровая четкость нашей семьи, тихий непререкаемый голос бабушки… считающая, что только тек можно жить, правильная до квадратности ногтя на мизинце ноги бедная моя мама… ей бы не в судьи, не в кровь и гной… а варежки вязать, цветы сажать… А если ты, Нестеров, побежишь — аукнутся беспаспортные годы твоих предков-крестьян… но ты не побежишь! И не вылезай! Чем скромней, тем прекрасней! А я вот шишковать собрался… на выручку (6–7 тысяч) машину куплю. Не себе — Люсе. Она когда-то мечтала, а потом подавила желание. Значит, еще больше мечтает (хотя бы во сне). А скажет "нет", Светке отдам А ей не надо — сдам в Фонд мира, и Люську изберут в еще более высокий орган Совета Зашиты Мира (так называется?). Там, глядишь, моя баба будет заседать в ООН! А кто помог?.. Скромный муж-рабочий! Ах, не в злотых дело, ясновельможный пан! Скажи, ты давно брал в два пальца прозрачный натек смолы у лиственницы на порезе и нюхал, и жевал? А давно пилил бензопилой "Дружба" хоть прутик, торчащий из земли? (Кстати! Из одной колонии два парня улетели — состряпали вертолет из двух бензопил "Дружба", пропеллеры из досок сообразили. прицепились и — над колючкой… и — ушли! Одного ты видел — Ситников с бородой… Разве не гениален наш русский народ?! Королевы, Гагарины без всякого высшего образования!) А давно ты купался в проруби? Спал на леднике? А можешь ты поднять центнер? Умрешь? А вдруг нет? Как же так, мы пришли на этот свет и уходим через десять в восьмой степени секунд — не только что этот свет, но и себя не узнавши?! Я не о том, чтобы по углям ходить, но все же… Ну, вырастишь ты еще мильон кристаллов, защитишь, как я, кандидатскую, и ляжет еще одна никому не нужная, старательно склеенная тетрадочка в библиотеке! И что? Мир перевернулся? Великие вопросы бытия решены? Если не получается, лучше хоть что-то другое попробовать! Но чтобы — на пределе! Почти грандиозное! Я бы мог вкалывать и в городе, но Люське будет неловко, да и девчонка взрослая… Пока я далеко, они еще могут как-то пристойно это объяснить. Да и мне лучше вдали — можно с людьми разговаривать. Вот попробуй на улице останови незнакомого дядьку (не говорю уже о женщине), спроси: кто он. откуда. Что думает о смысле жизни… Хорошо, если по морде не даст. Да и сам не решишься подойти. А вот в чужой стороне… особенно в дороге… Люди истосковались по искренности — поэтому бегут, желая непременно говорить с чужими — те скажут, что думают… Одно плохо — приходится пить… без вина с людьми иной раз не разоткровенничаешься… какая-то стена… Только умоляю — не вздумайте меня искать! Не найдете! Я тут шишкую, потом рвану на Камчатку. Хочу на вулканы! Говорят, там нужны геофизики. А почему бы нет?! Диплом я тогда у Люси слямзил, сунул а карман… на всякий пожарный. Хочу попробовать себя со всех сторон, как космический аппарат, влетающий а плотные слон атмосферы. Выберу самое интересное— остановлюсь. Прощай! Обнимаю! До встречи в старости! Ты — красивый пенсионер, загорелый на курортах АН СССР, прославленный, а я к тому времени — изношенный, в лохмотьях, беззубый, но счастливый. Как там мои? Черкни, так и бить: Тува, Кызыл, главпочтамт, до востребования. Качуеву Андрею Ивановичу. Твой Константин Паузовскнй-Иванов".

Я читал и злился. Какую-то конспирацию затеял! Какого-то Качуева нашел! Черт, не надо было мне тогда спать — я бы пе упустил его из вагона. Раздражение усиливалось еще оттого, что не все было понятно из письма, а в разговоре не успел спросить. Например, почему он заикался на Севере? И что это за жаргон? Чтобы подстроиться? Или уже отсидел в какой-нибудь камере? Я все больше распалялся, читая эти мятые листочки, понимая, что не хочу думать о самом себе. О своем собственном кризисе… Конечно, Иванов был во многом прав. Но наши судьбы, несмотря на свою схожесть, имели совершенно разные корни. Я тоже попал в школу с шести лет, но не потому, что умел считать и писать, а по рассеянному самодурству отца-рыбака. Он забыл, сколько мне, и, несмотря на слабое возражение матери, постановил отдать. А в университет я пошел, чтобы скрыться в совершенно другом мире. От стыда за своего отца. Он не только записывал в тетрадочку фамилии "врагов" — в последние годы слал письма в прокуратуру, в милицию, в райком партии. Сотнями! Его приглашали, уговаривали забрать заявления, пугали. Распустили слух как о склочнике. "Подумаешь, милиционер поймал трех осетров… может, он сам забрал у браконьеров?! Подумаешь, инструктор плыл с сетью — он же говорит, что взял ее вместо гамака для жены…" Отец стучался все выше по кабинетам. "Когда-нибудь!.." — грозил он пальцем, снимая очки и вытирая слезящиеся глаза. Я убежал от него, не стал ему помощником. Да и не любил он эту крикливую работу со множеством людей, матом-перематом. неводом, длинными жестяными лодками, тяжелыми веслами, ржавым звеном тракторной гусеницы вместо якоря. Мать моя стоит кладовщицей у складовских весов, резиновые сапоги в чешуе, как в старом сугробе, руки в чешуе, гирьки в чешуе, рыжая чешуя блестит даже на полосах, выбившихся из-под темного платка. Все пропахло рыбой. Даже мед. А я любил тишину, не реку, а озеро, и если рыбалку, то с одной удочкой. Со всех сторон замерла тайга. Вода гладкая, черпая, как агат. Светимость ее равна нулю люменов. Глубина невообразимая. Даже страшно. Мой зеленый камышиный поплавок торчит над этим черным зеркалом. Вдруг — медленно двинулся в сторону. И я ушел в кристаллы, в красоту. Если честно, я сбежал. И заикание мое от крика отца. От его бунтов и матерных рифм: "Сколько мы будем Европу целовать в… пятку?!" Трудный был человек. Сейчас я тоскую по нему. Вот бы сейчас к нему… хоть на день! Послушать его речь: "Это якобы мой сьн?! И якобы ко мне он приехал?!" Ведь если забыть весь шум. он столько сделал для нашего села (даже для нового). Ею все-таки воры боялись. И рыба в магазине была. Теперь по его стопам пошел мой брат Мишка. Только что ловят-то? Щуку!.. "Гвозди и женском чулке". Мать устала от слизи и вони, перешла из коопторговского в государственный магазин, где музыка играет, цветастые платья на плечиках, конфеты в мешках. Всем хочется красоты. И тишины. Почему же Костя бежит от всего этого?..

На отдельном листочке фломастером он написал: "Письмо провалялось в патронташе, вот решил еще… Хочется многое забыть. А чтобы забыть, надо подарить. Дарю тебе идеи, которые создало человечество о зарождении жизни на Земле. Ты ведь вроде камбалы — узкий специалист, хоть чем-то расширю твой кругозор. Аксиома: первичная атмосфера состояла из аммиака, метана, водорода и воды. Миллер и Фокс говорят: молнии могли бы создать огромное разнообразие мономеров и полимеров. (Я попробовал электроразряды — да. это так.) Добавим сюда и радиацию с неба (тогда не было озонного щита). И выбросы вулканов. Но каким образом из этого варева возникли высокоупорядоченные живые системы? Как говорит Мурбаф (Англия), далее — таинственный маленький пробел в семьсот миллионов лет! Как организовался первый белок — что белок?! — как возник весь механизм РНК-ДНК… способность к однозначному самовоспроизведению! Нейман доказал теорему о невозможности возникновения самовоспроизводящей системы в результате слепого случая. Так каким образом?! Бог? Это несерьезно. Или слишком серьезно. Кроме — мы НИЧЕГО не знаем. Вариант поиска: Уайт (США) работает с глиной. В ее порах возникают удивительные реакции. Глины на берегах древних океанов было много. (Или: края жерл вулканов плюс дожди.) Смена жары и холода — ритмическая. Света и тьмы — ритмическая. Но вопрос: можем ли повторить? Знаем ли хотя бы продолжительность дня 4 миллиарда лет назад’ Планета крутилась быстрее. Ашер говорит: продолжительность была от 5 до 10 часов. Значит, ритм перемен быстрее… Попробовать? Пробовал. Чтобы проанализировать все химические реакции, которые возникли, я считал полгода. И запутался. А зачем считал?! Пусть заграница считает! Делать им не хрен! И вообще, все это неинтересно! Жизнь есть — и слава богу! Змея сама себя не съест. Познать, как возникла жизнь, невозможно (вот прекрасная тема для теоретика Сереги Попова — только ведь не станет разрабатывать, потому что тема бесперспективная, ибо — пессимистическая! Все пессимистическое — как дурную траву с поля вон!). Понять нельзя, но создать можно! Я — бог, создал Светлану. Ты — бог, создал Мишку. Надо теперь жить да радоваться! Что я и делаю! А ты завидуй до клекота в горле! Прощай!.."

Я сидел с полчаса или час, перечитывая письмо. Он разочаровался в своих силах. Если бы бил в точку, из него бы вышел ученый. Все же он разбросанный. А я, пожалуй, нет. И все-таки меня глодала неясная тоска, будто я стоял спиной к крутому глубокому оврагу…

Я включил телефон — он тут же задребезжал. Я хотел позвонить Нелке, сказать, что сейчас закачусь в гости, забудусь, глядя в ее ложнокорейские глаза. Мы до сих пор еще, впрочем, не перешли последнюю черту, хотя давно уже перебрасывались шутливыми намеками на сей счет. Я думаю, сегодня, после совместного посещения кинотеатра, она приготовила коньячку и лимончику и ждет… но это я должен был ей позвонить, а не она. Это ужасно, если женщина просит. "Снегопад, снегопад…" Более пошлой и более унизительной песни я не знаю! Впрочем, это мое личное мнение. Если звонит Неля, я к ней не пойду; а если не она, кладу трубку и бегу именно к ней, к Неле. Я снял трубку. Звонила Неля.

— Ну, что? — интимным ночным шепотом спросила она, — Как дела? А я слушаю Альбинони. Хочу перебить этот кровавый фильм. Сейчас буду баиньки.

Она не напрашивалась, а если напрашивалась, то очень тонко. Но это еще хуже! Ну почему она несчастна? Почему у нее, такой гибкой, узкоглазой, страстной, никого нет? А откуда ты знаешь? Может, есть А сегодня — ты. Вельвет.

Я молчал.

— Ну? Баиньки? Завтра позвонишь? Все-таки мне принесут вельветовый костюм — может, посмотришь?

— Спасибо, — пробормотал я. — Спокойной ночи… — И, подождав, когда она положит трубку, положил и свою. Черт ее знает, может, мне все это мерещится, и ей нужно только по хорошей цене сбагрить заказанный вельветовый костюм?.. Тане позвонить? Сказать: ты!., завистливая, сухая!.. Сергею Попову? Попросить этого зануду подсчитать какой-нибудь трудный интеграл к утру, поклявшись, что мне это необходимо, но у меня не выходит?..

Ну, Костя, ну, Костя!.. Черт знает что. Я порвал письмо и лег спать..