Возрождение

XVIII.

В это утро Джордж Харкур был отозван в Лондон, так что на некоторое время я был лишен даже возможности услышать от него о Бультилях. Несколько дней я провел в жесточайшем беспокойстве. Не было и признака Алатеи. Я позволял Морису вытягивать меня и проводил вечера между себе подобными.

За последнее время было убито большое количество моих старых товарищей — что за насмешка, когда война, как кажется, приближается к концу. Все же, в воздухе висят напряженность и беспокойство.

После ужасной недели Джордж Харкур вернулся и зашел повидать меня. Я сразу открыл огонь и попросил его рассказать мне все, что он знает о Бультилях, в особенности о его старом товарище по полку, Бобби.

— У меня есть личные причины, чтобы просить об этом, Джордж, — сказал я.

— Любопытно, что вы заговорили об этом, Николай, так как, как раз теперь, во Французском Иностранном Легионе заварилась чертовская каша из-за этого проклятого бездельника — я узнал это по службе.

— Он снова нечисто играл?

Джордж кивнул.

— Расскажите мне с самого начала.

Он начал, многое я уже знал. Лэди Гильда была его большим другом и он особенно напирал на полную страдания жизнь, которая выпала ей на долю.

— Я думаю, что было несколько лет страстной любви и какого-то счастья, а потом их деньги начали истощаться и безумное желание Бобби играть завело их в самое сомнительное общество Баден-Бадена, Ниццы и других тепленьких местечек. В те времена бедная Гильда, обыкновенно, следовала за ним, пристыжено и в то же время, вызывающе убегая от всех старых друзей или смотря поверх их головы. Во время своих бродяжничеств, я раз или два натыкался на них, а затем на несколько лет потерял их из виду и следующее, что рассказал мне кто-то, было, что бедная женщина стала совершенным инвалидом на нервной почве и что у нее один за другим родились двое детей — первой тогда было около одиннадцати, — и что вся семья прямо-таки нищенствует. Я думаю, что в то время помогли родственники при условии, что к ним никогда больше не будут обращаться. С тех пор я ничего не слышал о них до того, как на этих днях узнал, что старшая — ей теперь должно быть больше двадцати — содержит всю семью. Один из детей недавно умер, а теперь Бобби подлил последнюю каплю. Мне жаль их, но Бобби невозможен.

О! Бедная моя девочка — что за жизнь! Как бы я хотел избавить ее от этого.

Он продолжал.

— Странно, как некоторые характеры проявляют себя в различных положениях. Бобби не трус и если разговаривать с ним и встречаться раз-другой, — он производит впечатление совершенного джентльмэна: он очень начитал, отлично знает классику и историю, а поет, как птица. У него великолепные манеры и он может увлечь любую женщину, хотя чтобы отдать ему должное, надо сказать, что в течение нескольких лет он был верен лэди Гильде.

— Думаю что так, — негодующе сказал я. — После ее жертвы.

— Ничто не вечно, дорогой мой, и это не основание. Бобби был бездельником насквозь, так что не мог вести себя порядочно по отношению к женщине, которая всем пожертвовала для него, если только она потеряла свое обаяние. Но что-то неуловимое, свойственное всем людям хорошего происхождения, заставило его поступить в Иностранный Легион, как только была объявлена война, и вести себя очень храбро.

— Что вызвало последний эпизод?

— Может быть он соскучился на неинтересном посту, на котором находился; за последнее время не приходилось много сражаться, он принялся за старый способ, чтобы покрыть свои проигрыши, которых не мог заплатить и имел несчастие быть пойманным вторично — я уже говорил вам, что он безумец и не умеет рассчитывать цену своих безумств.

— Когда вы услышали об этом?

— Только вчера вечером, по возвращении. Предстоит отвратительный скандал, опять всплывет старая история — и это прескверно для англичан.

— Могут деньги заглушить это, Джордж?

— Предполагаю, что так, но где найдется дурак, готовый заплатить за подобного парня?

— Я готов и заплачу, если вы сможете устроить это без того, чтобы упоминалось мое имя.

— Дорогой мой, как это интересует вас! Но к чему вы совершите подобное сумасбродство? Нужны двадцать пять тысяч франков.

— Только двадцать пять тысяч франков? Я сию же минуту дам вам чек, Джордж, если вы только сможете выручить беднягу.

— Но, Николай… вы с ума сошли, милый мальчик. Или у вас есть основательная причина, о которой я не знаю.

— Да, у меня есть причина — я хочу выручить его не ради него самого, а ради его семьи, — подумайте, что должны были пережить эта бедная женщина и несчастная девушка.

Джордж устремил на меня свои умные циничные глаза.

— Это ужасно порядочно с вашей стороны, Николай, — было все, что он сказал, а я потянулся за чековой книжкой и выписал чек на тридцать тысяч.

— Вам могут понадобиться лишние пять тысяч, Джордж. Я рассчитываю на то, что вы все уладите возможно скорее.

После этого он ушел, обещая сразу же заняться этим делом и протелефонировать мне результаты, а я попытался обсудить значение всего происшедшего.

Алатея не знала об этом, когда на прошлой неделе я просил ее выйти за меня замуж. Она никогда не должна узнать о том, что оплатил я, хотя бы это и облегчило ее возможность отказа мне. Я уверен, что причиной ее долгого молчания является эта новая, свалившаяся на нее, беда и чувствую себя ужасно оттого, что не в силах утешить ее. Вся эта тяжесть, лежащая на таких юных плечах…

Вчера, как раз в то время, как я записывал это, вошел Буртон, чтобы сказать, что мисс Шарп в маленьком салоне и хочет повидать меня. Я отправил его просить ее войти. Когда она вошла, я привстал с кресла, чтобы поклониться, — мы никогда не пожимаем друг другу руки. Мне было ужасно больно видеть, как она переменилась. Ее бледное личико осунулось и побледнело, побелели даже губы и весь вид не был так горд, как обычно.

— Не присядете ли вы, — сказал я, вложив в голос все почтение, какое только я мог выразить.

Я знаю, что она была так унижена и несчастна, что сняла бы даже очки, если бы я попросил ее об этом, но, конечно, я не сделал этого.

Казалось, ей было трудно начать. Я взволновался за нее и сказал:

— Я ужасно рад, что вы вернулись.

Она сжала вместе руки в потертых черных замшевых перчатках.

— Я должна была придти, чтобы сказать вам, что, если сегодня, среди дня, вы дадите мне двадцать пять тысяч франков, я приму ваше предложение и выйду за вас замуж.

В своей бесконечной радости я протянул ей руку, но постарался подавить выражение всякого чувства в голосе.

— Это очень хорошо с вашей стороны, и я сказать не могу, как я вам благодарен, — сказал я голосом, звучавшим совершенно спокойно. — Без сомнения я дам вам все на свете, что вы только пожелаете, — и снова я достал чековую книжку и выписав чек на пятьдесят тысяч, протянул его ей.

Взглянув на него, она вспыхнула.

— Но я не хочу всего этого — достаточно двадцати пяти тысяч. Это цена сделки.

Я не позволил себе обидеться.

— Так как вы согласились стать моей женой, я имею право давать вам все, что мне вздумается — вам может понадобиться больше, чем вы думаете, а я хочу, чтобы все шло возможно глаже и согласно вашему желанию.

Она дрожала с ног до головы.

— Я… сейчас я не могу спорить… мне нужно немедленно же идти, но я обдумаю это и потом выскажу свое мнение.

— Если вы собираетесь стать моей женой, вы должны понять, что все, что принадлежит мне, будет вашим, таким образом, какую разницу могут составить несколько тысяч франков больше или меньше. А если вы чувствуете по этому поводу какую-либо неловкость, вы можете вернуть мне их из своих первых ежемесячных карманных денег! — и я постарался улыбнуться.

Она вскочила.

— Когда я снова увижу вас? — умоляюще спросил я.

— Через два дня.

— Когда мы повенчаемся?

— Когда вам будет удобно.

— Вы должны уйти сейчас?

— Да… я должна… я очень благодарна за вашу щедрость. Я выполню свою часть сделки.

— А я свою.

Я старался встать, она протянула мне мой костыль и, подойдя к дверям, обернулась.

— Я приду в пятницу, как всегда, в десять часов. До свиданья, — и она поклонилась и оставила меня.

Что за странный способ становиться женихом! Но в эту минуту меня наполняла только радость, я хотел петь, кричать и благодарить Бога.

Алатея будет моей, теперь это только вопрос времени, в которое я заставлю ее полюбить меня — ее, мою девочку.

Я позвонил Буртону — должно быть очень сильно, так как он торопливо вошел.

— Буртон, — сказал я, — поздравьте меня, друг мой. Мисс Шарп обещала стать моей женой.

На один раз Буртона покинула его невозмутимость, он почти пошатнулся и поднес руку к голове.

— Прости меня Господи, сэр Николай, — ахнул он. — Простите, сэр, но это лучшая новость, которую я слышал когда-либо в жизни.

Его милые старые глаза были полны слез и он яростно высморкался.

— Венчание будет очень тихим, Буртон. Мы проделаем это в консульстве и я думаю, в церкви на улице д’Ажессо, — если мисс Шарп протестантка, — я никогда не спрашивал об этом.

— Венчание не имеет такой роли, сэр Николай. Главное, что молодая лэди будет всегда здесь, чтобы присматривать за вами.

— Без очков, Буртон.

— Ваша правда, сэр, — без этих роговых штук. — В его добрых глазах был целый мир понимания.

Он был так возбужден, что оставил комнату походкой мальчика, а я остался один и каждый нерв во мне дрожал от торжества. Не могу сказать, с каким нетерпением я жду пятницы.

Среди дня зашли Морис, Ольвуд Честер и мадам де Клерте, которые воскликнули в один голос при виде улучшения во мне.

— Но вы выглядите, как миллион долларов, Николай, — сказал Ольвуд. — В чем дело, старина?

— Я поправляюсь, вот и все.

— В воскресенье мы даем вечеринку, чтобы познакомить вас с очаровательнейшей девушкой в Париже, — заявила Соланж, — дочерью моей подруги. Она не обладает большим приданным, но для вас это не играет роли. Мы думаем, что вы должны жениться — и жениться на француженке.

— Очень мило с вашей стороны, я уже показал, как я ценю девушек, не правда ли?

— Не совсем, — она рассмеялась. — Но теперь пришло время.

Мне было забавно. Что подумает Алатея обо всех них — моих друзьях? Соланж еще лучшая из них.

Под напускной дружеской заботливостью Мориса скрывалось беспокойство. Он достаточно тонок, чтобы почувствовать настроение человека, независимо от его слов. Он чувствовал, что со мною произошла какая-то большая перемена и не был вполне уверен, как это отразится на нем самом. Посадив мадам де Клерте в автомобиль (теперь у нее тоже есть бензин) он вернулся обратно и его забавное женственное добродушное смуглое личико было моляще.

— Ну, друг мой? — сказал он. — Что-то произошло, Николай, что именно? Помогло вам добытое мною указание?

— Да, тысяча благодарностей, Морис, я смог выяснить всю историю. Мисс Шарп происходит из очень благородной, известной мне, семьи. Ее дядя всего на всего граф — хотя, правда, это достаточно почтенный титул, особенно, если он десятый граф. А ее дедушка с материнской стороны — маркиз.

— Правда?

— Чистая правда.

Морис был заинтересован в должной степени.

— Значит вы были правы относительно породистости, это всегда дает себя знать.

Мне было трудно не сообщить ему мои новости, но я счел более разумным промолчать до пятницы. Пятница! День из дней!

Морис чувствовал, что за всем этим что-то кроется, и не знал какой путь ему лучше всего избрать — сочувствия или неведения. Остановившись на последнем, он покинул меня.

После этого, я телефонировал Картье, чтобы мне прислали несколько колец на выбор. Я чувствовал, что должен быть очень осторожен в подарках Алатее, иначе она может воспротивиться и почувствовать, что сделка, с моей стороны, не является вполне деловой. Боюсь, что, во время нашего разговора, я выразил слишком большое удовольствие, в пятницу мне нужно будет быть безразличнее и холоднее.

Думаю, что жемчуга моей матери будет лучше всего отдать уже после церемонии. Интересно знать, будет ли история, когда я посоветую ей заказать свои платья на Рю де ла Пэ. Я готов к тому, что всякое мое желание будет встречать упрямое сопротивление.

Как примет все это герцогиня? Быть может, философски, коль скоро это будет совершившимся уже фактом.

В эту минуту Буртон принес мне записку, как раз от нее. Я нетерпеливо вскрыл ее, но содержание заставило меня улыбнуться.

Герцогиня писала мне, напоминая мое заявление, что если известная мне семья будет находиться в беде, то я помогу им в любых размерах. В настоящий момент были абсолютно необходимы двадцать пять тысяч франков и, если я смогу послать их с подателем сего, я буду знать, что сделал доброе дело.

В третий раз за этот день я достал чековую книжку и выписал чек, но на этот раз, уже точно на просимую сумму, а когда Буртон принес мне бумаги, присовокупил к этому маленькую записочку герцогине. Оставшись снова один, я громко расхохотался.

Трое твердо решившихся на это людей, без сомнения, должны спасти этого повесу. Хотел бы я знать, кто из них будет первым.

Я не хотел обедать где-либо вне дома, я хотел остаться один, чтобы поразмыслить над странным оборотом, который приняла судьба. Влияют ли на события сильные желания? Или эти вещи предопределяются заранее? А может быть, значат что-нибудь перевоплощения, в которые верит Алатея, и действия, совершенные в одной жизни, являются причиной того, что кажется судьбой в другой? Надеюсь, что нам предстоит много разговоров на эту тему.

Хотел бы я знать, сколько времени понадобится моей любимой, чтобы добровольно придти в мои объятия?