В пермской больнице Люська пошла на поправку. На следующий день после прилета она почти выздоровела и бодро расхаживала по коридору вместе с кенгуру, сохранить инкогнито которого, конечно же, не удалось. Сначала в палату заглянула сиделка, затем зашел врач, потом слухи распространились по всей больнице. Начали появляться больные, якобы случайно или поздороваться. Естественно, что при каждом открытии двери Пегий не мог возвращаться из микромира обратно в макромир — первертирование требовало времени, — поэтому мы представили его как домашнее животное. Якобы я знаменитый путешественник, в Абиссинии мне повезло поймать диковинное животное, до сих пор неизвестное в Европе. Животное передвигается на задних лапах и способно издавать осмысленные звуки. Несмотря на лестную характеристику, я попросил Пегого воздержаться от ведения бесед с больными, персоналом и посетителями клиники.
— Не найтить протечка? — расстроился Пегий.
— Не найтить, пока не найтить, — подтвердил я.
Когда слухи о необычном животном поползли уже по городу, я велел Пегому убраться из микромира в свою табакерку. Любопытствующим было сказано, что животное отправлено пастись на заливные пермские луга, куда, в поисках животного, любопытствующие немедленно и отправились.
Наконец, мы остались с женой вдвоем.
— Ты готова лететь, любимая? — спросил я.
— Готова, Андрэ, — ответила Люська.
— Полежи еще денек, подлечись. Отправимся в полет завтра.
— А как же вселенная? — спросила Люська. — И протечка во времени?
«Да, — взвился внутренний голос. — Занимаешься амурами, а вселенная не спасена!»
«Молчать!»
«Мне за вселенную обидно», — набычился внутренний голос.
А, что с ним разговаривать!..
— Протечка во времени подождет до завтра, — сообщил я жене. — Сколько времени уже протекает, еще не окончательно протекла. Подлечись денек. Авось, не демонтируют нашу вселенную.
— Ах, Андрэ! — только и смогла вымолвить Люська.
Вместе мы прогулялись по больничному саду, потом Люська поспала. А вечером я решил вызвать создателей: ожидалось поступления важной информации. Так оно и случилось.
— Получать информация! Очень срочно! — в нетерпении произнесла голова Пегого, пока остальное тело еще формировалось.
— Ну, создатель? Не томи уже.
— Наш реагент сообщить, что Москва пасть. Русский войско уходить из Москва, французский войско входить в Москва.
Я вытащил наладонник и принялся пуглить. Сообщения оставались противоречивыми. Непосредственные участники войны — как русские, так и французы — выкладывали в основном селфи, причем одновременно и на фоне одних и тех же архитектурных объектов. Понять, кто где находится, было совершенно невозможно. Складывалось впечатление, что русские и французы стоят в одних очередях к историческим памятникам, фотографируясь попеременно.
Если Пегий утверждает, что Москва взята, так оно и есть. Вернее, это не кенгуру утверждает — откуда ему знать, что делается в микромире? — а Наполеон Бонапарт, несомненно, обладающий самыми достоверными сведениями по поводу передвижения французских войск.
Однако, месторождение микросхем находится не в Москве, а в Бородино — это я хорошо усвоил. При это не понимал, каковы намерения Наполеона в отношении Бородинского месторождения. Можно предположить, что месторождение захвачено. Но в таком случае Наполеону достаточно прибыть туда и вызвать создателей вселенной, чтобы те заделали протечку во времени. Тогда нашу вселенную не демонтируют.
Если протечка заделана, моя миссия на этом прекращается. Кенгуру сообщили бы о достигнутом успехе. Если не сообщают, следовательно, либо протечка не устранена, либо никакой протечки в Бородино нет. Оба названных варианта требовали разъяснений. Что значит не устранена? Создатели вселенной не могут устранить протечку? Могут. А если никакой протечки в Бородино нет, как быть с микросхемами, которые должны откуда-то поступать на демидовские заводы?! Кругом сплошные вопросы и загадки.
— Спасибо за информацию, — поблагодарил я Пегого. — В ближайшие часы я вылетаю в Бородино.
— Прощай, Пегенький, — проворковала выздоровевшая Люська.
— Готовься, — сказал я жене. — Завтра с утра вылетаем.
— Не с утра, — запротестовала она. — У меня наладонник барахлит, уже день не могу маман дозвониться. Я маман слышу, а маман меня нет. И с другими абонентами то же самое. Ну, Андрэ, любимый! Давай завтра утром сходим в лавку, купим мне наладонник. А потом садимся в дирижабль и летим, куда скажешь.
— Ты из меня веревки вьешь, дорогая, — заметил я, скрепя сердце.
На следующее утро Люська выписалась из больницы, и мы отправились покупать наладонник.
Приказчик, увидев входящую в салон пару, изменился в лице от счастья.
— Прошу, прошу вас, сударыня! У нас богатейший выбор! Гаджеты на любой вкус.
— Хотелось что-нибудь простенькое, с эксклюзивом, — попросила Люська.
— О! — от переполнявших его чувств приказчик чуть не задохнулся. — Разумеется, сударыня! Вы обратились по адресу. Именно на простеньком с эксклюзивом мы специализируемся!
Приказчик увел Люську показывать образцы, а я тем временем осмотрелся.
Лавка, в которую мы зашли, находилась на одной из центральных пермских улиц. Снаружи лавку украшал выполненный из дерева макет огромного наладонника, одна сторона которого была выкрашена в мужской черный цвет, а другая сторона — в дамский розовый. Внутри лавки на полочках, вне досягаемости покупателей, лежали образчики товаров.
Я прошелся вдоль полок. Здесь были наладонники, предназначенные для всех целевых групп. Совсем простые, в грубой рогоже, с большими кнопками и низким разрешением экрана — для крестьян. Такие же, но с намалеванными на рогоже цветочками — для крестьянок. Мещане предпочитали аппараты в чехлах из плотной матерчатой ткани, темных либо бледных расцветок. Купечество ожидали наладонники из кожи, от бычьей до крокодиловой. Сами аппараты были дорогие, с дизайном «а-ля рюс», тем не менее не отступающим от практичности. Для аристократии предназначались эксклюзивные модели, с идущими по корпусу платиновыми вензелями, надписями, выполненными уникальными шрифтами, и прочими изысками. Духовенство предпочитало наладонники с золотым тиснением по черному фону, обязательными куполами и крестами, с распятым на них Христом или без оного. В принципе, товарные предложения 1812 года мало отличались от современных.
— Андрэ, как ты считаешь?
Люська продемонстрировала бирюзовый наладонник, довольно симпатичный. Из-за Люськиного плеча выглядывал приказчик, настороженный, как во время охоты на крупную дичь.
— Замечательно, дорогая, — сказал я. — Он подходит к твоим глазам.
— Разве у меня зеленые глаза? — заподозрила подвох Люська.
— Они самых разных оттенков, в зависимости от настроения.
— Пожалуй, я еще посмотрю.
Приказчик бросился за клиенткой, но я ухватил его за лацкан.
— Минуточку, уважаемый. Не можете оценить мой аппарат?
Я вытащил айфон и протянул специалисту. Приказчик бережно принял айфон в руки и начал с уважением рассматривать.
— Очень, очень редкая модель, — согласился он через некоторое время. — Сразу видно, что иноземная. У нас таких мало кто производит. Сложно определить даже фирму. Случайно не «Нобель и сыновья»?
— Нет, нет, — сказал я, забирая айфон. — Это не Нобель, это другие, не менее достойные люди… Позвольте задать еще один вопрос. Откуда к вам поступают наладонники. С демидовских заводов?
— Да, и оттуда тоже, — подтвердил приказчик. — Но не только. Еще из Петербурга.
— Как, — спросил я, — в укомплектованном виде? А из Москвы ничего не поступает?
— В настоящий момент из Москвы ничего и не может поступить, — засмеялся приказчик. — Французское нашествие. Однако и в мирное время поставок из Москвы нет. Только с Урала, то есть с демидовских заводов, и из Москвы.
— А кто московский поставщик, не подскажете?
— Завод Бинцельброда, весьма почтенная фирма.
— Спасибо вам огромное, — искренне поблагодарил я приказчика. — Люси, ты наконец выбрала себе наладонник? Нам пора лететь.
Через полчаса мы вышли из лавки наладонников с покупкой. Сразу же взяли извозчика и поехали на Центральную Пермскую стоянку дирижаблей, где нас уже дожидались Натали и Ермолай.
Спустя несколько дней ветер переменился на попутный, поэтому все отдыхали. Люська с Натали игрались с новым приобретением — купленным в Перми наладонником. Ермолай, привалившись к бортику, медитировал на облака. Я расслабил мышцы и, совместно с внутренним голосом, занялся аналитической работой.
Началось с того, что внутренний голос спросил:
«Ну, и что дальше?»
«Мы с Наполеоном что-нибудь придумаем», — ответил я безмятежно.
«Наполеон ведет двойную игру», — предупредил внутренний голос.
«Я знаю. Однако выбор у нас небольшой. Сначала придется посетить Бородино и разузнать насчет месторождения микросхем. Не могли же французы вывести месторождение зараз? Если не повезет, придется ехать в Петербург и разузнавать уж там, через тестя. Министр государственных имуществ все-таки…»
«За то время, что ты проведешь в поисках, вселенная будет демонтирована.»
«Не забывай о Наполеоне. Мы ведем поиски с двух сторон одновременно, я с Востока, а Наполеон с Запада. Кто-нибудь обязательно наткнется на протечку во времени и сигнализирует создателям. Создатели все исправят.»
«Ты ни разу не поинтересовался у создателей, что случится с тобой после того, как протечка будет устранена.»
«А разве это так важно? В каком-нибудь из времен я, наверное, останусь.»
В этот момент до меня донеслись причитания Люськи:
— Ну вот, сломался! Ермолай, разворачивай дирижабль, мы возвращаемся в Пермь. Мне нужно сдать наладонник на гарантийный ремонт!
Я вздохнул и обратился к делам нашим скорбным.
— Что случилось, дорогая?
— Мы с Натали пуглили, и наладонник неожиданно завис. И теперь не развисает.
— Его нужно перезагрузить.
Я перезагрузил новый Люськин наладонник, но зависание не исчезло: аппарат не перезагружался.
— Вероятно, питание кончилось. Подождем до следующей стоянки, там подзарядимся.
— К же так, Андрэ? Я не могу столько времени обходиться без наладонника.
— Воспользуйся моим, на моем питания достаточно. Или возьми у Натали.
— О нет, Андрэ, только не это! Маман не поймет и начнет волноваться.
Раздался грубоватый голос Ермолая:
— Дай-кось сюда, барыня.
— Что тебе, Ермолай?
— Штуковину энту.
Ермолай покрутил в руках Люськин бирюзовый наладонник, затем спросил, указывая на дырочку в корпусе:
— Сюды, что ль, сила поступает?
— Сюда, сюда, Ермолай.
— Сообразим как-нибудь, по-мужицки.
Ермолай вытащил ящик с инструментами, с помощью которых изредка чинил поломки в дирижабле, и принялся в нем копаться. Вытащил топор и другие слесарные инструменты, отодрал несколько досок от обшивки.
— Щас приспособим.
Принялся что-то выстругивать, затем сбивать гвоздями. Через полчаса Ермолай смог продемонстрировать пропеллер. После этого Ермолай нашел тонкую дощечку и выстругал из нее ось. Нацепил пропеллер на ось.
— Считай, полдела сделано.
Закрепил пропеллер на хвосте дирижабля, и пропеллер весело закрутился. Затем Ермолай вытащил из ящика с инструментами миниатюрный генератор с проводами, принялся прилаживать к оси пропеллера. Приладив, сунул обнаженные концы проводов в дырку в наладоннике. Наладонник загудел и посыпал искрами.
— Ермолай, сломаешь! Техника чувствительная.
— Ничего, мы привычные!
Ермолай сплюнул себе на указательный палец и закоротил с проводами. Послышалось шипение.
— Жжетси, — пожаловался кучер, отдергивая руку.
Тем не менее, наладонник загрузился и заработал.
— Ах, Ермолай, ты просто чудо! — воскликнула жена, целуя Ермолая в щечку.
— Да ладно, — отвечал Ермолай, присаживаясь к борту и принимаясь рассматривать облака.
Облака плыли в ту же сторону, что и мы, подгоняемые попутным ветром. Дирижабль неумолимо возвращался в Сыромятино.
До Сыромятино оставалась один перелет.
Не желая лететь ночью, мы, как обычно, заночевали на опушке. Эта ночевка едва не вырыла нам могилы. Когда до рассвета оставалось всего ничего, на нас напал случайный французский разъезд.
Я проснулся оттого, что к моей груди приложили холодный штык. Послышалась французская речь, содержания которой я не понимал, хотя ощущал на своих ребрах. Сопровождаемый штыком, я вскочил на ноги. Рядом таким же макаром поднимали Ермолая. Женщин просто дернули за руки.
Французов было всего шестеро. Один из них — судя по мундиру, офицер — обратился ко мне, снова по-французски. Я не ответил, потому что не разумел французской речи, тогда офицер покраснел от возмущения и схватился за шпагу.
Люська, в дезабилье, что-то взволнованно закричала, тоже по-французски, успокаивая офицера. Тот действительно убрал шпагу в ножны, зато повернулся к своим солдатам, о чем-то распоряжаясь. Распоряжение явно касалось нас. Один из солдат отбежал в сторону и вскоре вернулся с веревкой, которой нас с Ермолаем собирались связывать.
Я перехватил взгляд Ермолая и указал ему на французов, затем показал на пальцах: пять и один. То есть пятерых французов я беру на себя, а ты возьми на себя одного. Ермолай насупил брови и показал на пальцах: три и три. То есть каждый из нас берет на себя по три француза. Я отрицательно покачал головой и показал: четыре и два. Ермолай замотал было головой, но, увидев подходящего с веревками солдата, кивнул.
Мы выполнили одновременные рывки.
Я присел под штыком, обращенным в мою сторону, и перехватил приклад. Резкое движение в стиле айкидо, и француз, выпустив оружие из рук, отлетает в сторону. Однако, я не добиваю опрокинутого солдата, а использую ружье в качестве копья. Офицер, успевший обернуться на шум, падает, пронзенный штыком. Но я уже в высоком прыжке. Выбросив в стороны обе ноги, достаю двоих солдат. Удары не смертельные, но на несколько мгновений сознание отключают. Приземлившись, бью ближнего солдата ребром ладони в горло. Второй солдат, успевший очухаться, пытается рубануть меня саблей, но и приседаю и прикладываю солдата в висок лоу-киком. Солдат падает с проломленным черепом. Я знаю: француз скончается еще того, как упадет на землю.
За спиной остается еще один солдат, четвертый — тот, у которого я вырвал ружье. Я ищу его взглядом, но поздно: Ермолай, успевший разделаться со своими двумя противниками, приканчивает моего третьего. Как же так, Ермолай, мы договаривались! Впрочем, не важно. Главное, мы освобождены из недолгого французского плена.
Женщины не пострадали. Они догадались свалиться на землю, когда началась потасовка. Хорошо, что никто из французов не использовал их вместо живого щита: в этом случае наша задача изрядно бы усложнилась. Еще лучше, что французы не успели залезть на заякоренный дирижабль: выкуривать их с воздушного судна могло превратиться в нелегкую задачу.
— Сворачиваем лагерь, и улетаем, — приказал я.
Мы закидали вещи в корзину и поднялись на дирижабль. Предварительно я осмотрел на дирижабле все помещения — мало ли какой проныра успел залезть, — но французов там не оказалось.
— Отцепляй якоря.
Ермолай принялся отцеплять якоря. В этот момент из леса выехал конный француз, за ним еще несколько. Увидев трупы своих товарищей на опушке, французы завопили и принялись в нас целиться.
— Быстрей, Ермолай!
Раздался ружейный залп. Пули зашмякали по корзине и оболочке. За оболочку я не волновался: она была разделена на несколько непроницаемых отсеков. Хуже, если бы зацепило кого-нибудь из нас. По счастью, французы промазали, а Ермолай смог отцепить якоря и заволочь их в корзину. Дирижабль приподнял нос и принялся набирать высоту.
— За весла! Мы должны от них оторваться!
Мы с Ермолаем сели на весла и принялись грести, стараясь выбрать направление, максимально затрудняющее преследование. Решили лететь через лес: конные французы не смогут гнаться за летящим дирижаблем по лесу.
Задул свежий ветерок, и нос дирижабля задрался вверх. Вскоре мы набрали спасительную высоту, откуда можно было не опасаться обстрела, и французы остались не у дел.
— Курс на Сыромятино, — приказал я.
Мы налегли на весла. Сыромятино вот-вот должно было показаться на горизонте.
— Я узнаю эту горку, — воскликнула Люська, указывая на небольшую возвышенность. — Это Лукина горка, она принадлежит папан.
— Глядите, барыня, — указала Натали.
— Сыромятино, Сыромятино! — закричала Люська восторженно.
Жена не была дома более месяца и, естественно, соскучилась. Мне скучать не приходилось: проблемы, возникшие у вселенной, требовали незамедлительного разрешения. Создатели, ждать не станут: рано или поздно демонтируют вселенную. Еще Наполеон затеял двойную игру. Хотя Наполеон и спас Люську, прислав пузырек с антибиотиками, но почему протечка на Бородинском месторождении микросхем до сих пор не устранена? Нужно разбираться. Требуется мое личное присутствие, поэтому долго задерживаться в Сыромятино не стоит.
На горизонте показалось Сыромятино.
Встречать дочь Иван Платонович вышел вместе с Полиной Федоровной, после того, как дворовые истошно завопили:
— Летят! Барин, наша дирижабля возвращается!
Дирижабль Ивана Платоновича — тот, который он одолжил зятю для поездки, — действительно возвращался. Дирижабль плыл над ближним лесом и быстро приближался, за счет мощных гребков парусиновых весел. Отклонившись, чтобы не зацепиться на усадьбу, воздушное судно зависло над посадочной площадкой. Зашипел выпускаемый из оболочки газ, и дирижабль начал медленно опускаться. Вскоре скинули якоря. Дворовые, давно обученные и привыкшие, мигом зацепили их за торчащие из земли скобы, и воздушное судно оказалось припарковано.
С бортика выкинули веревочную лестницу, по ней начала спускаться дочь, следом за ней горничная. Когда Люси оказалась на земле и обернула к родителям сияющее загорелое лицо, Иван Платонович понял, что замужем Люси по-настоящему счастлива.
— Маман! Папан!
Люси кинулась обниматься с маман, тогда как Иван Платонович наблюдал спускающегося по веревочной лестнице князя Андрея.
Зять уже доставил Ивану Платоновичу немало хлопот. В первую очередь своим непредвиденным появлением в качестве законного супруга дочери. Без сомнения, барон Енадаров порядочный олух, но что олух настолько, стало для Ивана Платоновича неприятным сюрпризом.
Во-вторых, Ивану Платоновичу крайне не понравился интерес зятя к производству наладонников. Будучи министром государственных имуществ и прагматиком до мозга костей, Иван Платонович крайне болезненно относился к попыткам дилетантов заниматься финансовыми вопросами. А в том, что производство наладонников является финансовым вопросом, сомневаться не приходилось. Поэтому Иван Платонович с чистым сердцем отправил князя Андрея на демидовские заводы, на которых наладонники упаковывались, после чего развозились по всей Российской империи. Неожиданностью стало то, что с князем Андреем напросилась Люси. Раньше подобной строптивости за ней не замечалось, однако теперь все обстояло иначе. Люси стала замужней женщиной, что приходилось принимать во внимание.
Поморщившись от допущенной ошибки, Иван Платонович отменил все планы относительно полета князя Андрея на дирижабле и принялся дожидаться возвращения дочери.
За время отсутствия дочери и зятя Иван Платонович, благо связи позволяли, навел кое-какие справки. Род Березкиных действительно был одним из уважаемых и стариннейших русских родов. Однако, в этом уважаемом роду никакого князя Андрея не значилось: князь Андрей вообще как бы не существовал, свалившись на их семейство неизвестно откуда. Продолжать исследования генеалогии Иван Платонович не рискнул, опасаясь стать посмешищем в глазах высшего общества. Что может быть смешней, чем почтенный отец семейства, умудрившийся выдать единственную дочь за проходимца?! Такая слава Ивана Платоновича не прельщала. Вместе с тем замалчивать неожиданную проблему было не с руки: проблему следовало разрешить кардинально и быстро. В первую очередь следовало выяснить происхождение князя Андрея — сведения на этот счет могли обусловить дальнейшие необходимые действия. Во вторую очередь следовало выяснить причину интереса князя Андрея к месту производства наладонников. Это могло быть как простой случайностью, так и не простой случайностью, а могло быть вовсе не случайностью. На каждый из этих случаев требовалось заготовить контрмеры, вплоть до самых решительных.
Разумеется, с князем Андреем необходимо переговорить. Возможно, зять полностью удовлетворил свой интерес к промышленности гаджетов и более ничего не замышляет. Тогда князя Андрея можно со спокойной душой оставить у дочери, для семейной жизни и производства потомства. Его неизвестное происхождение, как и прошлое в целом, со временем забудется или обрастет домыслами, сохраняющими семейные тайны ничуть не хуже забвения.
— Папан!
Иван Платонович обнял Люси и промолвил:
— Иди отдохни, доча. Сейчас ты устала. Встретимся и побеседуем за ужином.
Люси убежала к себе, а Иван Платонович принялся размышлять о делах государственных. Государственным делам сильно мешало нашествие Наполеона, случившееся очень не вовремя, как раз в тот момент, когда Иван Платонович добился известных положительных результатов. Проблемы, одни проблемы…
Нахмурив переносицу, Иван Платонович вернулся в кабинет и принялся за работу.