Время кенгуру

Глава 4

Начинало смеркаться. Если генерал человек чести, он обязан выполнить данное слово — расстрелять меня после заката. Кстати, я начал припоминать, что во время застолья генерал пользовался смартфоном. Или нет? Сейчас уже сложно сказать, было или привиделось. Да и не важно: близится расстрел.

«Что же, давай прощаться», — сказал я своему внутреннему голосу.

«Прощай, друг».

Мы обнялись напоследок — мысленно, разумеется.

«А помнишь тренировки? Как спарринговали? А как в соревнованиях участвовали?» — спросил внутренний голос.

«Не очень-то тренировки помогли, — вздохнул я. — Одного бы я уделал, но их же десять человек было! Кто знал, что француз в кустиках засел?!»

«Не повезло, — сказал внутренний голос. — А помнишь, как на Лехин день рождения нажрались?»

«Не вспоминай лучше», — ностальгически вздохнул я, пытаясь почесаться.

«А как Катьку первый раз трахали?»

«Это было нечто.»

«Родители без тебя тосковать будут, — заметил голос. — Тяжело им, старикам, придется!»

Я загрустил.

«И Катька тоже расстроится…»

Я задумался о том, расстроится ли Катька, узнав о моей гибели. Впрочем, каким образом узнает? Труп Катьке на руки не сдадут — закопают здесь, в 1812 году. Так что ничего Катька не узнает. Ключи от квартиры у нее имеются. Наверное, подумает, что пропал без вести. Через пару месяцев заявит в полицию, но полиция моего тела не найдет. Еще одна бесследно пропавшая жертва.

«Мне тоже страшно», — признался внутренний голос.

«Тебе-то за что страшно?»

«Мне — за все человечество.»

Да, человечеству тоже не поздоровится, кстати. С моей гибелью его шансы на спасение безнадежно уменьшатся. Быть вселенной демонтированной!

«А если, — спросил я свой внутренний голос, — объяснить французам тонкость ситуации? Типа, у меня специальное задание, направленное на спасение человечества, тогда меня не казнят, как думаешь?»

«Французы по-русски не разговаривают.»

«Коллаборационист переведет.»

«Чтобы позвать коллаборациониста, — рассудил внутренний голос, — нужно говорить по-французски. А ты не говоришь.»

Эх, почему я только по-английски спикаю, а по-французски ни хрена?!

«К тому же, — продолжил внутренний голос, — коллаборационист в любом случае не поможет. Тебя так и так расстреляют. Ты же на французского солдата напал — там, возле кустика!»

«Ничего я не нападал! — возмутился я. — Я бежал из плена, а это француз сидел там посрать. Откуда мне было знать?! Знал бы, обежал через другой кустик, там поблизости еще один был.»

«Поздно, — резюмировал внутренний голос веско. — Теперь тебе точно капец. Лежишь ты в сарае, связанный, и дожидаешься своей погибели. И ничего не можешь сделать, потому что на любую подобную ситуевину имеется исторический материализм.»

«При чем здесь исторический материализм?» — изумился я.

«Ни при чем, просто к слову пришлось.»

Мы еще немного полежали, в ожидании.

Хотя связанные руки начинали затекать, сено казалось мне уже мягким, а не колючим. Вообще, если бы не предстоящий расстрел, все было бы хорошо, даже отлично. Расстрел все портил: мешал мне сосредоточиться на выполнении основной задачи — устранении протечки во времени.

За дощатой стеной загремели выстрелы. Я завертел головой, но видно ничего не было. Или это расстреливают кого-то еще — например, моего предшественника по печальной очереди? Но нет. Судя по крикам, раздававшимся снаружи, произошло что-то непредвиденное.

Выстрелы раздавались все чаще и чаще. Крики сделались совсем отчаянными, зато начали отдаляться, сменившись другими — торжествующими. Причем, как мне показалось, орали уже по-русски.

«Буденный подоспел вовремя», — сообщил внутренний голос.

Я с радостью с ним согласился.

В этот момент дверь сарая отворилась, и в проеме возник долгожданный спаситель, в холщовой рубахе и с вилами в руке.

— Есть кто? — крикнул человек с вилами.

— Есть, есть! — заорал я.

— Русский?

— Русский!

— Выходи на свободу!

И человек с вилами растворился в воздухе, оставив двери открытыми.

Тем не менее я был опутан веревками с ног до головы и не мог сделаться свободным без посторонней помощи. Пришлось ползти к выходу, наподобие червяка, сначала подтягивающего к себе нижнюю половину туловища, затем изгибающегося и выбрасывающего вперед переднюю половину.

По улице пробегали люди в военной форме и с оружием, не обращая на меня никакого внимания. Их мундиры были неотличимы от французских, но общались люди на чистом русском — такое ни с каким французским не спутаешь.

— Помогите! — заорал я, извиваясь. — Развяжите, черт бы вас побрал!

Кто-то с саблей в руке перерезал веревки.

— Спасибо, камрад, — поблагодарил я, сдирая с себя последние веревочные узлы.

— Бей французов! — крикнул камрад.

— Мочи их! — поддержал я.

Меня обуял бес уничтожения, и я, как был, с голыми руками — впрочем, вру, выломав из ближайшей ограды кол, — кинулся в гущу битвы. Которая, впрочем, заканчивалась. Французы бежали из деревни, оставив на земле несколько трупов в цветных мундирах. Из домов, испуганно озираясь, уже выходили бабы. Неподалеку замычала корова. Жизнь возвращалось в мирное русло, и только расхаживающие повсюду солдаты давали понять: не все еще спокойно в земной юдоли, военная година продолжается.

Ко мне подошел военный — бравый усач, красавец, наверняка гусар. Так оно и оказалось впоследствии.

— Кто таков?

— Русский, — ответил я с блаженной улыбкой, опираясь на выдернутый из забора кол, как совсем недавно французы на свои ружья.

— Вижу, что русский. Чем занимаешься?

— Менеджер, — признался я, испытывая к собеседнику полное доверие.

— Французов ненавидишь?

— Всей душой!

— А я майор Зимин. Пошли с нами, будем французов бить.

Так я оказался в действующем партизанском соединении.

Раньше я думал, что во время войны 1812 года партизанские отряды возникли зимой, после взятия Москвы. Но оказалось, что я заблуждаюсь. Партизанские отряды возникли намного раньше. Более того, они существовали всегда: любое гусарское соединение, по сути, представляло собой большой партизанский отряд, со всей вытекающей отсюда вольницей.

Когда я попал в отряд гусарского майора Зимина, то сразу опешил.

Отряд занимал целую дворянскую усадьбу. Хозяев в усадьбе видно не было — вернее, они ходили такие зашуганные, что никто их не замечал, — а гусаров имелось великое множество. Все гусары были одинаково усатыми и улыбчивыми. Сначала мне показалось, что это клоны, но, присмотревшись, я понял, что ошибаюсь. Это были не клоны — это были гусары.

Гусары в основном пили и в основном шампанское. Почти каждый проходящий мимо меня гусар держал в руке бутылку с шампанским, либо обтирая другой рукой только что намоченные в шампанском усы, либо непосредственно приложив бутылку с шампанским ко рту. Некоторые гусары дрались на дуэли. То тут, то там, возбужденные голоса, типа:

— Я с двадцати шагов попадаю в полушку.

— А я с тридцати шагов.

— А я с сорока шагов с завязанными глазами.

Затем слышались громкие выстрелы, сопровождаемые не менее громким смехом:

— А говорил, с завязанными глазами!

Еще в усадьбе было много ветреных, при этом патриотично настроенных женщин. Все они одинаково хихикали при виде мужчин, а поскольку мужчин в усадьбе было много, хихикали женщины постоянно. Некоторые из женщин регулярно начинали петь. При этом они вскакивали на стол, задирая юбки, чтобы высунуть из-под них ноги в чулках: если не ошибаюсь, это был канкан. Другие женщины висели у мужчин на шеях, стараясь при этом дотянуться губами до мужских губ. Но мужчины (на шеях у некоторых из них висело сразу по нескольку женщин) не знали, кому отдать предпочтение.

— Знакомьтесь, это Андрей! — крикнул майор Зимин, обращаясь к своим товарищам.

— Ура-аааа! — крикнули гусары.

— Андрей менеджер! — крикнул майор Зимин, стараясь перекричать предыдущие крики.

— Ура-аааа! — бесновались гусары.

«Ну ни хера себе порядки!», — подумал я в смущении.

«Армия», — стоически заметил внутренний голос.

Мне сунули в руки бутылку шампанского и захлопали по плечам.

— Пей, братец!

Я хлебнул. Шампанское образца 1812 года оказалось недурственно, и я хлебнул еще.

— Андрея хотели расстрелять, — рассказывал мою историю майор Зимин. — Но он бежал. Голыми руками перебил половину французского эскадрона, пока его не схватили и накрепко не связали…

— Правду, что ль, голыми? — усомнился кто-то.

— Голыми, сам видел, — подтвердил майор Зимин.

— Откуда ты мог видеть, Зимин? Опять брешешь?

— Если видел, значит видел. Я врать не приучен.

Раздался общий хохот.

— Андрюша, покажи им… — обратился Зимин ко мне.

Не знаю, на что рассчитывал майор Зимин — он действительно не мог видеть, как я дерусь, — но угодил в самое яблочко. Отставив в сторону бутылку с шампанским, я вышел на середину комнаты, похрустывая суставами.

Гусары засмеялись. Однако, в 1812 году на вызов было принято отвечать вызовом. Против меня, саркастически улыбаясь — придется, мол, мальца немного изувечить, — вышел гусар выше меня на голову и вдвое шире в плечах.

— Давай, Зверев, покажи ему, — раздались пьяные дружеские подначки.

Расставив руки, как будто собирался меня ловить, Зверев шагнул ко мне и сейчас же получил по своей белой рейтузине лоу-кик. Охнув, Зверев осел на одно колено. Раздались восторженные зрительские вопли. Справившись с собой, Зверев вскочил на ноги и кинулся ко мне, уже всерьез, но я не предоставил ему такой возможности. Фронт-киком я остановил его движение, а когда ошеломленный Зверев схватился за грудь, свалил апперкотом. Зверев, с хрустящей челюстью, свалился на пол.

— Это ерунда, — произнес я заносчиво при наступившем молчании. — В принципе, я всех вас уделать могу, зараз. Если, конечно, по яйцам бить не будете.

Раздался всеобщий рев, на меня кинулась пара десятков человек.

Это было побоище, скажу я вам! Никогда еще я не дрался с таким количеством народа одновременно, и никогда еще я не был так силен, как в тот день. Это было нечто неописуемое. Мои кулаки мелькали, как молнии, а ступни отбивали по гусарским телам тяжелую, как увесистые булыжники, чечетку. При этом я уклонялся, подныривал, потом снова выныривал, нанося разящие удары по гусарским телам, а иногда делал подсечки.

Когда побоище прекратилось, я стоял посреди комнаты в окружении стонущих и еле пошевеливающихся тел, одетых в гусарские мундиры. Из гусар не пострадал лишь майор Зимин, заблаговременно отошедший подальше в угол. Также не пострадали повизгивающие от возбуждения женщины. Кажется, они были готовы наброситься на меня в любой момент. Этого мне только не доставало.

«Ты молоток», — только и сказал мой внутренний голос, обтекая.

— Браво, Андрюша, — похвалил меня также майор Зимин. — Идем, я покажу тебе твою комнату. Тебе нужно как следует отдохнуть, завтра у нас тяжелый день.

Зимин привел меня в небольшую комнату — скорее, не комнату, а чуланчик. Но кровать в чуланчике имелась. Я завалился на кровать и закрыл глаза. Завтра надо будет спросить у майора Зимина, откуда берут начало линии электропередач. Человечество, понимаешь, в опасности.

Продумать дальнейший план действий мне не удалось, потому что я заснул.

Проснувшись на койке в своем чулане, я сразу сошел вниз. Хотелось жрать: в день расстрела я ничем не питался, за исключением перехваченного у гусар шампанского.

Как только я появился в зале, разговоры мгновенно прекратились. Я огляделся. Все было, как вчера, за исключением внешности гусар, на лицах которых виднелись следы вечернего сражения. В полном молчании я прошел к столу, уставленному не только бутылками с шампанским, но и едой, и наложил тарелку оливье.

— Каково? — спросил, ни к кому особо не обращаясь майор Зимин. — Нет, ну каково?

Остальные гусары, несколько смущенные, занялись своими делами: принялись пить шампанское, целовать женщин и стреляться на дуэлях.

Тут в залу кто-то вбежал с криком:

— Начальство прибывает!

Гусары бросили женщин и выбежали из усадьбы. Захватив с собой тарелку с оливье, я выбежал вместе со всеми.

Над усадьбой висел дирижабль, украшенный андреевскими флагами.

— Выгребай! Левым веслом выгребай! — слышались команды сверху.

Левым веслом выгребли, и дирижабль оказался как раз над цветочной клумбой, расположенной перед парадным входом.

— Открыть вентиль! — скомандовал сверху тот же суровый голос.

Вентиль сейчас же открыли. Это стало понятно по тому, что послышался свист выпускаемого из оболочки воздуха. Дирижабль вздрогнул и стал опускаться, но чересчур поспешно.

— Меньше трави! — сейчас же проговорили сверху.

Свист уменьшился, и дирижабль стал опускаться ровнее. Когда до земли оставалось метров десять, невидимый капитан скомандовал:

— Закрыть вентиль!

Свист прекратился. Дирижабль по инерции еще немного приспустился к земле, затем завис, раскачиваясь на высоте семи-восьми метров.

— Отдать швартовы!

С дирижабля скинули якоря. Гусары, окружившие место посадки, с криками подхватили якоря и разнесли по трем сторонам, закрепив в земле понадежней. После этого из дирижабля выбросили веревочную лестницу. Показалась нога, затем задняя часть туловища, затем вторая нога, и по лестнице начал спускаться господин в гражданском костюме.

Спустившись, господин вопросительно обернулся к гусарской толпе. Перед ним сейчас же возник вытянувшийся Зимин.

— Господин министр, ждем ваших приказаний. Любой их моих гусаров почтет за честь их исполнить.

Министр оборотил к Зимину сухое, с напряженной переносицей, лицо.

— Так ли уж и любой?

— Вы посмотрите на моих орлов! — в обиде крикнул майор, приосаниваясь. — Молодцы, как на подбор. Вот вахмистр Зверев…

Зимин указал на здоровенного Зверева, мою первую вчерашнюю жертву. Зверев расплывался в зверской улыбке, сияя украшенной кровоподтеком скулой.

— А это, — продолжал Зимин, — поручик Яковлев…

У Яковлева был вырван с корнем один ус.

— А это корнет Скоморохов…

У Скоморохова рука была на боевой перевязи. А не надо было совать ее мне под ребра!

— А это, — показал майор Зимин в мою сторону, — человек, который так изукрасил предыдущих офицеров. У меня здесь все герои, но Андрюха лучший из лучших.

Я закивал, с набитым оливье ртом. Министр одарил меня внимательным взглядом.

— Вероятно, он настолько лучший, что даже не носит гусарскую форму.

— Виноват, господин министр, — вытянулся Зимин. — Андрюха был на задании, не успел переодеться.

— Хорошо, майор, — кивнул министр, раздвигая гусарскую толпу. — Пройдемте туда, где возможно поговорить о делах.

Доедая с тарелки оливье, я с интересом наблюдал, как министр с сопровождавшим его Зиминым прошли в усадьбу: не в общую залу, естественно, но в отдельные апартаменты.

Следом за министром показалась голова человека, командовавшего дирижаблем: это было понятно по его цепкому взгляду. Я ожидал, что капитан спустится вниз по веревочной лестнице, но он неожиданно спрыгнул вниз. Для прыжка было высоковато, но на середине расстояния до земли капитан ухватился ногами за веревочную лестницу, затормозив скорость. После чего легко спрыгнул на землю. Странный способ спуска по веревочной лестнице стал мне понятен после того, как я увидел: у капитана дирижабля отсутствуют руки.

Следом за безруким капитаном из дирижабля спустилась чумазая команда. Гусары окружили всех и повели в усадьбу, угощаться. Женщины, хотя и понимали, что новенькие не загостятся, улыбались всем и кокетничали.

«Ты здесь вообще зачем?» — спросил меня внутренний голос.

«Искать протечку во времени, а то сам не знаешь», — огрызнулся я.

«Чего же не ищешь?»

«Здесь ее нет.»

«Ищи дальше. Человечество в опасности.»

«Где мне ее искать?»

«Без понятия.»

«Вот и я без понятия.»

Для очистки совести я остановил ближайшего к себе гусара. Под глазом у того красовался здоровенный фингал, в руках была бутылка шампанского, а на шее висело не менее четырех хихикающих женщин.

— Слышь, друг, не знаешь случайно, где начинаются линии электропередач?

— Это что за кузькино коромысло? — высказал гусар недоумение.

Неужели он никогда не видел линии электропередач?! Быть такого не может!

— Вон, видишь, столбы с проводами, — указал я на видневшуюся вдали линию.

— А, силовая дорога! — догадался гусар. — Не, брат Андрюха, не знаю.

— Ну пупсик, идем уже, — заверещали дамы.

— Извини, Андрюха. Дела…

Гусар, обремененный приятным грузом, скрылся в усадьбе. Я понял, что с поиском протечки во времени придется обождать.

Оливье на тарелке закончилось, и я возвратился в усадьбу за добавкой.

До вечера гусары занимались тем, чем обычно: пили шампанское, стрелялись на дуэлях и целовались с женщинами. Команда дирижабля с удовольствием к ним присоединилась. Зимин из апартаментов не появлялся — вероятно, обсуждал с приезжим начальством перспективы военной кампании 1812 года.

Я наслаждался покоем и витаминами. В конце концов, еще вчера вечером меня собирались расстрелять, и вот уже я сижу в относительно приличных условиях: в чьем-то дворянском гнезде. Кушаю хорошую еду, гарантированно без пестицидов, и треплюсь с интересными людьми, поди плохо?

С наступлением ночи хотел отправиться в свой чуланчик баиньки — спортивный режим, знаете, — но в этот момент вернулся Зимин. Вид у него был заговорщицкий.

— Общий сбор! — протрубил майор.

Гусары оборотили к нему загоревшиеся задором лица.

— Петербургское начальство спит, — продолжал Зимин под общий одобрительный гул. — А у нас боевая операция. Идем на Горловку, там мы еще не бывали.

— Не бывали! В Горловке точно не бывали! — раздались голоса.

Гусары поскакали с насиженных мест и схватились за оружие. Женщины приуныли, но гусары похлопали их по мягким местам, и женщины немедленно взбодрились.

Толпа вывалила из усадьбы и понеслась к конюшне.

— Куда, дураки? — заорал на них Зимин. — За ночь до Горловки не доскачем. Дирижабль возьмем. Министру, — Зимин сделал неопределенный жест в сторону отдельных апартаментов, — он без надобности.

Гусары издали звериный вопль и бросились к дирижаблю. Среди гусар, взбиравшихся по веревочной лестнице, я заметил некоторых из дирижаблиной команды. Гребцы справедливо рассудили: чем доверять дирижабль необузданным гусарам, лучше самим принять участие в боевой вылазке. Капитана среди подчиненных не было: принимать участие в боевой вылазке безрукий не пожелал (тогда я думал, что по причине инвалидности, и лишь намного позднее понял, насколько ошибался).

— Андрюха, а ты чего ждешь? — крикнул Зимин, маша мне рукой с дирижабля.

В самом деле, чего это я?! Может, сверху увижу, откуда берет начало линия электропередач?

«Не смешно», — заметил внутренний голос.

«Знаю, что не смешно, — отрезал я. — Но лететь-то надо.»

В последних рядах забрался я на дирижабль и оказался рука об руку с Зиминым. Потом сообразил, что оружия-то у меня нет.

— Оружия не захватил, — пожаловался я Зимину.

— На кой оно тебе? — недоуменно посмотрел на меня майор. Потом махнул рукой и отцепил с пояса ножны с вложенной в них саблей. — Бери, Андрюха, для такого бойца, как ты, ничего не жалко!

С саблей в руке ожидал я отчаливания. С этим возникла небольшая заминка, поскольку все гусары, до единого, набились в дирижабль: на земле остались лишь женщины, с платочками в руках. Однако, дирижабль по-прежнему был надежно заякорен, и кому его отцеплять, было совершенно непонятно.

Проблему решил майор Зимин.

— А ну, девки, отцепить якоря! — крикнул он вниз.

Женщины ахнули и разбежались в разные стороны, под гусарское улюлюкание.

— Не так! Не так! — кричал майор Зимин, перевешиваясь через бортик.

Один из якорей наконец освободили. Дирижабль, закрепленный теперь на двух якорях, дернулся в сторону, и майор Зимин ухнул вниз. Вернее, ухнул бы, если бы я не успел схватить его за ноги. На выручку мне подоспели другие гусары, и Зимина благополучно возвратили на борт.

— Другие два отсоединяй! — продолжал, не обращая на нас внимания, орать Зимин на копошащихся внизу женщин.

Женщинам удалось отсоединить оставшиеся якоря, и дирижабль всплыл в ночное небо.

Насколько помню, летели около трех часов, но только за счет встречного ветра. Команда дирижабля усадила гусар за весла, и гусары, как заправские гребцы, выгребали против ветра.

«Зато в обратную сторону ветер будет попутным», — подумал я.

«Если вообще вернемся», — добавил внутренний голос.

Но я ему не ответил.

Сжимая в руках саблю Зимина, я решил воевать за все человечество. Собственно, да: судьба человечества была в моих руках. Если для спасения вселенной я должен выжить, значит, я выживу — в этом не могло быть сомнений.

Внизу, насколько доставал взгляд, расстилалась непроглядная тьма. Под луной, на минуту выглянувшей из-за туч, заблестела река, но потом луна скрылась, и река тоже исчезла в туманной пелене. А может, мы ее пролетели. Видна была лишь полоса горизонта, посветлее со стороны зашедшего светила, и потемнее с обратной.

— Налегай на весла, а то до утра не обернемся! — прикрикнул Зимин на товарищей.

Гусары налегли, парусина на веслах изогнулась сильнее, и подталкиваемый человеческой силой дирижабль заскользил в ночи, под аккомпанемент ночных звуков.

Зимин куда-то исчез, потом объявился с ящиком шампанского в руках.

— Смотрите, что я с собой прихватил! — объявил он жизнерадостно. — Министерский запасец!

Восторженный рев сотряс ночной лес, заглушая волчий вой и уханье совы. Шампанское распределили по гребцам, и дирижабль устремился к Горловке с удвоенной скоростью.

Скорость была такой высокой, что Горловку едва не проскочили.

— Вон она! — крикнул кто-то, указывая вниз.

Я обернулся в указанном направлении и различил несколько редких огоньков.

— Горловка! Горловка! — загомонили гусары.

Весла с правой стороны заколотили по воздуху, поправляя курс. Через некоторое время мы оказались поблизости от огоньков. Стали различимы избы и окружавшие их отдельные деревья.

— Туда держи, — скомандовал Зимин гребцам. — И цыть мне! Чтоб ни звука! Спугнуть можем, родимых, — добавил он с опаской.

Я сжал в руках рукоять сабли и принялся дожидаться посадки. Драки драками, но настоящее боевое крещение я принимал впервые.

Дирижабль затормозил над поляной с одиноко стоявшей посреди нее березой. Гребцы свое дело сделали — дальше за дело взялась профессиональная команда военных. Вскоре воздушное судно удалось заякорить за березу — одним якорем, но весьма надежно. Два других даже не выбрасывали.

Неслышными тенями скользнули гусары по веревочной лестнице. Однако, находящиеся в деревне люди что-то услышали, а может, нюхом почуяли. Из домов раздались истошные женские визги. Гусары рванулись на них, словно почуяли добычу.

Я находился рядом с Зиминым, держа майорскую саблю наголо. Вдвоем мы перепрыгнули через невысокий плетень и побежали в направлении избы. Из избы как раз выскочили две девицы и, продолжая вопить, кинулись в разные стороны.

— Чего ворон считаешь? Лови, давай, — крикнул Зимин.

Сам он кинулся за одной из девок, вскоре нагнал и ухватил за подол. Подтянул к себе и крепко обнял за талию. Девица визжала и отбрыкивалась, но освободиться от Зимина было не так просто.

Спохватившись, я кинулся за второй сбежавшей девчонкой.

«Ему человечество спасать, а он за юбками гоняется!» — вставил внутренний голос.

Я даже не стал с ним разговаривать. Война есть война, на войне свои суровые законы.

Девчонку я догнал у самой опушки и, по примеру Зимина, ухватил за талию. Потащил обратно к дому. От других домов раздавались вопли, иногда сердитая гусарская брань. Сопротивление было сломлено почти сразу. Зимин уже махал мне рукой от небольшого бревенчатого сруба, который я определил как баню.

— Андрюха, сюда ее затаскивай!

Я затащил девчонку в предбанник. Зимин уже раздевал свою, а раздев, хлопнул по попе, отправляя в парилку. Девицы, понимая неизбежность случившегося, уже не визжали, а лишь повизгивали, стаскивая с себя одежду.

В бане было жарко: вероятно, ее недавно топили. Зимин принялся расстегивать гусарский мундир и стягивать рейтузы, я стащил футболку и снял джинсы.

— В Горловке еще не бывали! — пояснил Зимин.

— Я слышал, — кивнул я.

Голые, мы вошли в парилку.

— Начинайте. Знаете, что делать, — бросил Зимин девицам.

Те переглянулись, взяли мочалки и принялись отмывать наши усталые тела. Девчонки, хотя ловили их в темноте, практически не разбирая, попались симпатичные и умелые — из тех, которые коня на скаку остановят, в горящую избу войдут. Они даже веником хлестали профессионально!

Это было блаженство, которое длилось в течение часа, наверное. Не знаю, я потерял счет времени. Когда из предбанника раздалась мелодичная трель, я лишь повернул голову, соображая, кто мог позвонить мне в 1812 год. Но, судя по тому, как вскочил с лавки и убежал в предбанник голый Зимин, звонили ему.

Кажется, Зимин что-то мне кричал, но я не слышал. Я снова отключился, переворачиваясь со спины на живот, а надо мной продолжали колдовать лучшие на свете девчонки.

«Что-то не так!» — неожиданно вскрикнул внутренний голос.

«Все хорошо», — успокоил я его.

«Идиот! Я тебе говорю, что-то не так!»

Когда я открыл глаза и посмотрел на девчонок в следующий раз, одна из них, погрудастей, расчесывала второй волосы. Идиллическая в своей патриархальности картинка. Но что-то меня действительно насторожило. Минутку, а где майор Зимин? Что-то давно не было слышно майора Зимина.

Я поднялся с лавки и отправился поглядеть в предбанник. Гусарская форма майора Зимина исчезла. Следовательно, Зимин оделся и ушел. Впрочем, он же кричал…

С проклятьями я выглянул из бани. Начинало рассветать. Дирижабль вместе с майором Зиминым и остальными гусарами поднимался в воздух.

— Стой! — заорал я.

Ухватив с лавки одежду, в чем мать родила бросился я за улетающим дирижаблем. С дирижабля меня заметили и сбросили веревочную лестницу.

— Жми, Андрюха! — кричал майор Зимин, свешиваясь с бортика. — Улетаем!

А то я сам не видел.

Огромными прыжками нагонял я дирижабль с волочащейся за ним веревочной лестницей. В левой руке у меня была схваченная с лавки одежда, а правой рукой я надеялся зацепиться за веревочную лестницу. Могли бы и приземлиться, конечно: минут десять отняло бы, не больше.

Майор Зимин, словно услышав мои мысли, воскликнул:

— Извини, Андрюха, остановиться не можем. Министр позвонил, серчает. Срочно требует дирижабль. Так что догоняй!

Я догнал веревочную лестницу и ухватился за нее. В этот момент воздушное судно резко ушло вверх, и я повис на веревочной лестнице, ухватившись за нижнюю перекладину.

— Подтягивай его, — услышал я сверху.

Лестницу потянули. Я еле удерживался на одной руке, во второй у меня была зажата одежда. В одежде находился, во-первых, айфон и эмоушер — недешевые гаджеты, надо заметить, — а во-вторых, первертор, от которого зависела судьба человечества. Я не мог оставить человечество в трудный для него час, поэтому удерживался за веревочную лестницу на одной руке. Хотя из последних сил.

Собственно, так и случилось: силы оказались последними. Когда до спасительной корзины оставалось совсем немного, рука моя соскользнула, и я свалился вниз на кусты орешника. За то время, что я удерживался за веревочную лестницу, дирижабль отдалился от Горловки на приличное расстояние, поэтому я свалился на значительном удалении от людей.

— Держись, Андрюха! — донеслось до меня сверху прощальное.

— Чтоб тебя! — выругался я.

По счастью, я практически не пострадал, отделавшись несильными царапинами и ушибами. Хуже было другое. В левой руке, в которой я зажимал схваченную с лавки предбанника одежду, обнаружилась лишь куртка. Все остальное, включая джинсы, футболку и трусы, исчезло в неизвестности. Я даже не знал, оставил я их впопыхах в предбаннике или они свалились на землю во время моего недолгого, но отчаянного полета на веревочной лестнице. Поэтому возвращаться за одеждой в Горловку смысла не имело. Что-то — нет, не внутренний голос, этот молчал, как убитый — подсказывало: возвращаться не стоит. В деревне могли находиться не только женщины, но и мужчины. Не знаю, что с ними сделали гусары — связали, наверное, — но теперь мужчины освобождены, а у меня даже сабли нет. Зиминскую саблю я оставил в предбаннике. Но сабля была единственной потерей, о которой я не сокрушался. Будь сейчас у меня сабля, я бы с удовольствием обменял ее на трусы, а еще лучше — на джинсы.

Больше всего обнадеживало, что все имевшиеся в моем распоряжении гаджеты: айфон, первертор и эмоушер — остались на месте, то есть в сохранившейся куртке, и нисколько не пострадали. С остальным обстояло плачевно. Я находился без штанов, недалеко от зоны боевых действий, причем 1812 году!

Надев куртку, я побрел куда глаза глядят. Гулять по лесу без штанов, со свободно раскачивающимся при ходьбе членом, было довольно непривычно.

«Встретит кто, ведь за извращенца примет или нудиста», — подумалось мне.

«А то!» — вякнул внутренний голос.