Всё о Ниро Вульфе. Том 2

Глава первая

Я стоял, сложив на груди руки, и гневно взирал на Ниро Вульфа. Он прочно устроил свои двести семьдесят восемь фунтов веса в массивном кресле, сколоченном из соснового бруса. Спинку и подлокотники кресла покрывали толстые пледы всех цветов радуги. Кресло это сочеталось с кроватью и остальной обстановкой комнаты – одной из шестнадцати в горном коттедже «Ривер-бенд», который принадлежал нефтяному магнату О. В. Брэгэну.

– Славный способ услужить своей стране, – сказал я ему. – Несмотря на поздний старт, я привожу вас сюда заблаговременно, чтобы вы успели устроиться и распаковаться, и умыться перед обедом, а вы хотите, чтобы я уведомил нашего хозяина о том, что вы будете ужинать у себя в комнате. Не пойдет! Я отказываюсь.

Вульф ответил мне столь же гневным взглядом.

– Проклятье, у меня люмбаго! – проревел он.

– Нет у вас никакого люмбаго. Просто у вас устала спина, что естественно, поскольку всю дорогу от Западной Тридцать пятой улицы на Манхэттене до Адирондакского горного хребта, все триста двадцать восемь миль, вы просидели в напряжении, готовясь выпрыгнуть из машины, хотя за рулем был не кто-нибудь, а я. Что вам сейчас нужно, так это хорошенько размяться. Например, прогуляться отсюда до столовой.

– Говорю же, у меня люмбаго.

– Ничего подобного. Это острое воспаление сварливости, вот что это такое. – Я расплел руки, чтобы подкрепить свою речь жестикуляцией. – Позвольте, я обрисую вам ситуацию. Мы оказались в тупике в том деле о страховке «Лэм-энд-Маккалоу», и я допускаю, что это немного огорчительно для величайшего из ныне живущих детективов, поэтому вы были в дурном настроении, когда вам позвонили из госдепартамента. Нового посла иностранной державы, с которой наша страна хотела бы заключить важный договор, спросили, нет ли у него каких-либо пожеланий, и он сказал, что есть: посол мечтает поймать американскую ручьевую форель, но это еще не всё – он хочет, чтобы потом эту форель приготовил для него сам Ниро Вульф. Не окажет ли ему мистер Вульф эту любезность? Все уже организовано: посол и ряд других лиц отправляются на неделю в Адирондак, в коттедж с тремя милями частных рыболовных угодий на горной речке. Если для вас неделя – это слишком долго, вы можете приехать на два дня или на один, да хотя бы на несколько часов – только чтобы приготовить форель. – Я вскинул руки. – Дальше. Вы поинтересовались моим мнением. Я ответил, что нам нужно работать над делом «Лэм-энд-Маккалоу». Вы заявили, что нашей стране нужно угодить тому послу и что ваш долг – ответить на призыв. Я сказал: чушь. Уж если вас тянет покашеварить для государства, то стоит вступить в армию и постараться дослужиться до сержанта, заведующего столовой. С другой стороны, я высказал предположение, что случай с компанией «Лэм-энд-Маккалоу» оказался для вас слишком крепким орешком. Прошло несколько дней. Орешек стал еще крепче. В результате сегодня в одиннадцать часов четырнадцать минут мы покинули дом, я одолел триста двадцать восемь миль менее чем за семь часов, и вот мы здесь. Условия тут шикарные, и притом весьма демократичные. Вас пригласили всего лишь в качестве повара, а смотрите, какую комнату вы получили. – Я обвел рукой помещение. – Ни единого неудобства в поле зрения, отдельная ванная. Моя комната чуть меньше, но я всего-навсего помощник повара или, скажем так, кулинарный атташе. Нам сказали, что ужин подадут в шесть тридцать, так как завтра вся компания с утра пораньше отправляется на рыбалку. Сейчас уже шесть тридцать четыре, и вдруг вы велите мне уведомить Брэгэна о том, что будете есть у себя. В каком положении я оказываюсь? Без вас меня за столом не захотят видеть, а когда еще мне выпадет шанс посмотреть, как жует живой посол? Если у вас люмбаго, то не в спине, а в душе. Это называется душевное люмбаго. Лучшим средством от него будет…

– Арчи. Хватит нести ерунду. «Люмбаго» означает конкретное место. Оно происходит от латинского слова «lumbus» – поясница. Душа находится не в пояснице.

– Нет? Докажите это. Я готов согласиться, что ваша душа расположена в другом месте, но я знавал случаи… например, вспомните того парня, я все время забываю его имя, который хотел нанять вас, чтобы вы встретились с четырьмя его бывшими женами и убедили их…

– Заткнись! – Он опустил ладони на ручки кресла.

– Да, сэр.

– Существуют разные степени дискомфорта, и некоторые из них граничат с мучением. Что ж, ладно. – Он принял вертикальное положение, сопровождая процесс гримасами, весьма разнообразными. – Это – люмбаго. И в таком состоянии я должен сидеть за чужим столом с кучей незнакомцев! Ты идешь?

И он направился к двери.

Глава вторая

Неудобство в конце концов обнаружилось, и сводилось оно к тому, что в коттедже не было столовой. А может, и была, но ассортимент оленьих, медвежьих и лосиных голов, перемежаемых то тут, то там рыбинами на досках, превращал ее также и в хранилище трофеев. Бильярдный стол в одном конце делал ее комнатой отдыха; шкафчики с оружием и рыболовными снастями – складом; стулья, пледы и столики с лампами – гостиной; а огромный размер помещения говорил о том, что это сарай.

Еда, подаваемая двумя профессионалами мужского пола в униформе, нареканий не вызывала, но я чуть не сгорел заживо. За большим квадратным столом нас сидело девять человек– с трех сторон по три человека, тогда как четвертая, обращенная к камину, пустовала. Шириной камин был футов двенадцать, и, наверное, с некоторого отдаления было весело и увлекательно наблюдать, как языки пламени лижут восьмифутовые бревна, но я-то сидел не в отдалении, а на ближайшем к огню стуле. Я еще не доел моллюски, когда мне пришлось вывернуть ноги влево, чтобы не вспыхнули брюки, а мою правую щеку уже можно было поливать соусом. Когда подали суп, я вынужден был задвинуть ноги еще левее и в процессе нечаянно задел ботинком щиколотку своего соседа.

– Прошу прощения, – сказал я ему. – Не подскажете, как называется то животное, которое живет в огне?

– Саламандра.

Этот невысокий жилистый человечек обладал сиплым тенором, зачесанными назад черными волосами и широкими мускулистыми плечами, которые были непропорционально велики по сравнению с остальным его телом.

– Что вы тут делаете? – спросил он у меня.

– Поджариваюсь. – Я повернулся к нему всем лицом, чтобы дать щеке отдохнуть. – Пожалуйста, запомните мои слова, – возможно, это последнее, что суждено мне произнести на этом свете. Меня зовут Арчи Гудвин, и я приехал сюда для того, чтобы доставить четырнадцать ингредиентов: петрушку, репчатый лук, шнитт-лук, кервель, эстрагон, свежие грибы, бренди, хлебные крошки, свежие яйца, паприку, помидоры, сыр и Ниро Вульфа. Итого тринадцать, должно быть, я что-то упустил. Всё это продукты, необходимые для приготовления американской ручьевой форели под соусом «Монбарри», за исключением последнего пункта: мистер Вульф в число ингредиентов не входит.

Незнакомец ухмыльнулся:

– Надеюсь, что нет. Иначе получилось бы чересчур жирное блюдо.

– Что вы. Это вовсе не жир, а сплошные мышцы. Вы бы только видели, как он поднимает ручку, чтобы подписать письмо – абсолютно без усилий. А вы что здесь делаете?

Вместо ответа он приступил к супу, и я последовал его примеру. Мне показалось, что мой сосед отнес меня к числу мальчиков на побегушках и вычеркнул из списка возможных собеседников, однако, когда его тарелка опустела, он обратился ко мне:

– Я эксперт, финансист и просто коварный человек. Сюда я…

– Назовите ваше имя, пожалуйста. Я его не расслышал.

– Разумеется, простите меня. Спайрос Паппс. Сюда я прибыл со своим другом мистером Теодором Келефи, послом, чтобы консультировать его по техническим аспектам его миссии. А также я приехал сюда, чтобы порыбачить, и за четыре дня поймал тридцать восемь форелей. Этим утром одиннадцать штук – гораздо больше, чем посол, тому удалось вытащить всего три. Говорят, что здешняя восточная ручьевая форель, Salvenalinus fontinalis, самая вкусная рыба на свете, но я приберегу свое мнение до тех пор, пока не попробую ее в исполнении мистера Ниро Вульфа. Вы, кажется, упомянули репчатый лук?

– Не волнуйтесь, – успокоил я его. – Мистер Вульф только помашет луковицей над сковородкой. Вы даете консультации исключительно послам, или я также могу рассчитывать на вашу осведомленность? Дело в том, что церемония представления прошла довольно скомканно.

Нас прервало появление официанта с блюдом ростбифа, а потом и с блюдом овощей. Но после того, как Паппс отведал того и другого, он негромко и вкратце описал мне всех, кто сидел за столом. О. В. Брэгэн, хозяин, возглавлял стол, сидя по центру лучшей – дальней от камина – стороны. Это был грузный мужчина ростом около шести футов с холодным и пронзительным взглядом серых глаз и квадратным подбородком. По возрасту он находился где-то между мной и Вульфом, и после нашего прибытия в коттедж и краткого обмена приветствиями с этим человеком я не испытал ни малейшего желания перейти на топливо марки «Хемоко», производимое его компанией.

Лучшую сторону стола делил с ним посол Теодор Келефи, сидящий по правую руку от хозяина. Невысокий, но широкоплечий и пухлый, практически без шеи, он выглядел так, будто старательно загорал десяток лет (хотя, возможно, процесс длился десяток поколений). Посол думал, что умеет говорить по-английски, и слова он, скорее всего, действительно знал, но ему не помешало бы проконсультироваться у Спайроса Паппса насчет того, как их произносить. С другой стороны от Брэгэна, то есть слева от него, сидел Дэвид М. Лисон. Если бы вы посмотрели на него и послушали минуту-другую, то невозмутимая, отработанная годами улыбка, невозмутимые интонации хорошо поставленного баритона, невозмутимое холеное лицо сразу сказали бы вам, что перед вами профессиональный дипломат, который к сорока годам уже достиг должности помощника госсекретаря. Это именно он звонил Вульфу с просьбой приготовить форель во имя отечества. Одной из ступенек на его пути наверх, как поведал мне Спайрос Паппс, стал пост секретаря посольства в столице той страны, откуда родом был посол Келефи.

Карьере дипломата очень помогает жена-соратница, и, если верить Паппсу, у Лисона была именно такая спутница жизни. Паппс высоко о ней отозвался, не забывая, впрочем, приглушать голос, так как она сидела с ним рядом, между ним и послом. У меня не возникло серьезных возражений относительно ее внешности, но высшую оценку эта дама не заслужила из-за слишком широкого лба. Гладкая бледная кожа, светло-каштановые волосы, собранные в пучок, живые карие глаза – все это было очень хорошо, но другой проблемой оказался рот. Вероятно, изначально задуман он был неплохо, но потом что-то оттянуло его уголки книзу. Либо эту женщину постигло какое-то разочарование, либо она слишком уж сильно сосредоточилась на карьере мужа. Будь супруга Лисона чуть помоложе, я бы не отказался разузнать, в чем именно причина, и предложить программу по исправлению дефекта. Коли Вульф мог послужить своей стране, готовя послу форель, то почему бы и мне не услужить родине, подлакировав жену-соратницу помощника госсекретаря?

Вторую женщину за столом лакировать не требовалось. На противоположной стороне, по диагонали от меня, сидела Адрия Келефи – не дочь посла, как можно было бы подумать, а его жена. Соратницей она, прямо скажем, не казалась, зато выглядела на все сто. Маленькая, смуглая, изящная, с сонным взглядом и шелковистыми черными волосами – ее так и хотелось подхватить на руки и куда-нибудь отнести, хотя бы в супермаркет, чтобы купить ей кока-колы (хотя я сомневаюсь, что это угощение показалось бы ей достойным). Помощник госсекретаря Лисон сидел справа от нее, а Ниро Вульф – слева, и с обоими она справлялась великолепно. Один раз миссис Келефи даже положила свою ладонь на руку моему боссу и удерживала ее там секунд десять, и он не отодвинулся. Памятуя о том, что больше всего на свете Ниро Вульф ненавидит физический контакт с кем бы то ни было и женщин, я счел своим долгом сблизиться с Адрией Келефи, чтобы выяснить, как она это проделывает. Но с этим придется подождать. Рядом с Вульфом, напротив меня, сидел девятый и последний за столом человек – высокий, худой, с неизменным прищуром и тонкими поджатыми губами, которые напоминали дефис, расположенный между костлявыми челюстями. Его левая щека была на четыре тона краснее правой, что я вполне понимал и чему сочувствовал. Камин, находящийся справа от меня, у него был слева. Паппс подсказал, что этого нашего сотрапезника зовут Джеймс Артур Феррис. Я предположил, что он, должно быть, мелкая сошка вроде меня – лакей или носильщик, – раз его усадили на вторую из сковородок.

Паппс хмыкнул:

– О нет, он вовсе даже не лакей. Мистер Феррис – очень важный человек. Он здесь благодаря мне. Мистер Брэгэн с бо́льшим энтузиазмом пригласил бы кобру, но поскольку он умудрился заполучить себе и посла, и помощника госсекретаря Лисона, то я подумал, что будет только справедливо, если мы позовем мистера Ферриса тоже, и настоял на этом. Я весьма злокозненный человек, мне доставляет удовольствие стравливать сильных мира сего. Вы говорите, что поджариваетесь здесь. Почему это происходит? Потому что стол стоит слишком близко к огню. Зачем же его поставили так близко к огню? А затем, чтобы мистер Брэгэн мог посадить мистера Ферриса так, чтобы тому было крайне неудобно. Нет на свете более мелочных людей, чем большие люди.

Когда моя тарелка опустела, я сложил нож и вилку, как было предписано этикетом, и поинтересовался:

– А вы сами какой человек – большой или маленький?

– Ни то ни другое. Я вне категории. Как говорится, «белая ворона».

– А что делает Ферриса большим человеком?

– Он представляет большой бизнес – синдикат из пяти крупнейших нефтяных компаний. Вот почему мистер Брэгэн так хочет подпалить ему перья. На кону сотни миллионов долларов. Все эти четверо суток мы по утрам рыбачили, днем грызлись, а вечерами братались. Мистер Феррис кое в чем сошелся с послом, но, боюсь, не с помощником госсекретаря Лисоном. Меня все это забавляет. В конце концов решение будет зависеть от меня, и я подвожу дело к тому, чтобы правительство, которое мне платит, получило бы дополнительные десять – двадцать миллионов. Не думайте, будто я излишне болтлив, это будет ошибкой с вашей стороны. Если вы повторите мои слова мистеру Вульфу и они затем через него достигнут ушей любого из здесь присутствующих, включая помощника госсекретаря Лисона, я не упрекну вас в несдержанности. Я человек откровенный. На самом деле я мог бы даже…

Мне не довелось услышать, на что способен этот коварный, злокозненный и откровенный человек, так как нас прервали. Джеймс Артур Феррис вдруг с грохотом отодвинул свой стул, поднялся, решительно пересек комнату, направившись к дальней стене – а это добрых двадцать шагов – и схватил с подставки бильярдный кий. Все головы повернулись к нему, и, наверное, не я один подумал, что он собирается промаршировать обратно и ударить кием нашего хозяина, но Феррис всего лишь поставил биток на ударную позицию и, не утруждая себя прицеливанием, разбил пирамиду. В гробовой тишине головы сначала повернулись к Брэгэну, а затем – друг к другу. Я ухватился за выпавшую мне возможность. Брэгэн мог поджаривать Ферриса сколько угодно, это меня не касалось, но поджаривать еще и меня было совсем ни к чему, и у меня появился шанс. Я встал и подошел к бильярдному столу, где вежливо предложил Феррису:

– Хотите, я соберу шары, и мы сыграем партию?

Он был так зол, что не мог говорить. Просто кивнул.

Пару часов спустя, когда было уже около десяти вечера и мы собирались ложиться спать, Ниро Вульф сказал мне:

– Арчи. Что касается твоего ухода из-за стола. Ты знаешь, как я отношусь к любым помехам во время приема пищи.

– Да, сэр.

Мы находились в его комнате. Моя спальня была чуть дальше по коридору, и к Вульфу я заглянул по его просьбе.

– Допускаю, – продолжал он, – что могут быть исключения, и сегодня был как раз такой случай. Мистер Брэгэн либо тупица, либо негодяй.

– Ага. Либо и то и другое. По крайней мере, меня не привязали – надо будет не забыть поблагодарить его за это. Завтра вы пойдете рыбачить?

– Ты же знаешь, что нет. – Сидя на стуле, он с кряхтением нагнулся, чтобы развязать шнурки на ботинках. Покончив с этим делом, Вульф выпрямился. – Я проверил кухню и оборудование, там все более или менее сносно. Свежий улов рыбаки принесут завтра к половине двенадцатого, а обед назначен на половину первого. Значит, на пост я заступаю в десять. Повар там учтивый и довольно компетентный. А сейчас я хочу сделать заявление. Ты был прав, возражая против этой поездки. Эти люди сошлись в жестокой и отчаянной схватке, и посол оказался в самом ее центре. Сомневаюсь, что он, в его нынешнем состоянии духа, способен отличить форель под соусом «Монбарри» от жаренного в жире карпа. Что до остальных, то слюна у них выделяется только при виде человечины.

– Согласен. Они тут все настоящие людоеды.

– Несомненно. – Вульф скинул ботинки. – Если мы уедем сразу после обеда, скажем часа в три, успеем ли вернуться домой засветло?

Я заверил босса, что успеем, и пожелал ему спокойной ночи. Когда я уже открыл дверь, Вульф сказал мне в спину:

– Кстати, это не люмбаго.

Глава третья

На следующее утро мы с Вульфом позавтракали вместе в половине десятого за маленьким столом в большой столовой, у единственного окна, куда через просвет между деревьями попадал солнечный свет. Оладьи сильно уступали тем, которые делал Фриц, но тем не менее были съедобными, а бекон, кленовый сироп и кофе, по признанию Вульфа, и вовсе оказались приятным сюрпризом. Пять рыбаков ушли на реку еще до восьми часов утра, каждый на выделенный ему участок.

Для себя я составил отдельную программу и с вечера согласовал ее с нашим хозяином. С тех пор как в возрасте семи лет я поймал на ручье в Огайо свою первую рыбину, при виде быстрины меня неизменно охватывают два ощущения: что там должна быть форель и что ее нужно как следует проучить. Конечно, здешняя река зарыблена искусственно, но рыба-то этого не знает и ведет себя так нахально, словно сроду не видывала инкубатора. Так что я пошел и договорился обо всем с Брэгэном. Пятеро рыболовов должны были вернуться в коттедж к половине двенадцатого, после чего все три мили частных угодий останутся свободными. Вульф не собирался садиться с ними за обеденный стол, и я там уж точно никому не понадоблюсь, а значит, у меня будет два часа на рыбалку. Брэгэн сказал мне, хотя и не очень сердечно, чтобы я сам подобрал себе снасти и забродный костюм, порывшись в шкафах и ящиках.

После завтрака я предложил было свою помощь на кухне – нарезать зелень или грибы или еще какую работу выполнить, но Вульф сказал, что я только буду путаться у него под ногами, и потому я пошел к шкафам со снастями и стал в них копаться. Ассортимент внутри обнаружился внушительный, и это после того, как пять человек там уже выбрали все самое лучшее. В результате я остановился на трехколенном удилище «Уолтон», катушке «Максим» с леской на клинообразных поводках, конических подлесках, коробочке с дюжиной разных мушек, плетеной корзине для рыбы, подсачке на алюминиевом ободе и сапогах-забродах фирмы «Уэзерсил». Экипированный, по моим приблизительным оценкам, не менее чем на четыре сотни баксов, я отправился на кухню, где раздобыл три бутерброда с ростбифом и пару шоколадных батончиков, которые уложил в корзину.

Не тратя времени на то, чтобы снять заброды, я прошествовал на улицу, чтобы взглянуть на небо и проверить ветер. День выдался погожий, возможно, даже слишком погожий для хорошей рыбалки: лишь несколько белых облачков плыли над высокими соснами, не в силах затмить солнце, и с юго-запада тянул легкий ветерок. Река огибала коттедж почти правильным полукругом – так, что главная веранда дома размером с теннисный корт выходила прямо на середину этой излучины. И там я столкнулся с проблемой из области этикета. На одном конце веранды, ярдах в десяти справа от меня, сидела Адрия Келефи и читала журнал. С противоположного края, ярдах в слева от меня, сидела Сэлли Лисон и, подперев подбородок кулаком, любовалась через перила на природу. Ни та ни другая не подавали виду, что заметили мое появление. Проблема состояла в том, что я не знал: должен ли я пожелать им доброго утра, и если да, то кому сначала – жене посла или жене помощника госсекретаря?

Я решил пропустить этот ход. Если дамочки хотят посоревноваться, кто выше нос задерет, пожалуйста. Но, подумал я, пусть хотя бы узнают, перед кем они задрали носы, и стал действовать. Между верандой и рекой (которую и рекой-то назвать нельзя: так, ручей) деревьев не было. Из ассортимента стульев, составленных у стены дома, я выбрал алюминиевый с холщовым сиденьем и высокой спинкой, снес его по ступенькам вниз на землю, установил на ровное место шагах в десяти от воды, достал из коробочки серую с ершиком мушку, сел на стул, с удобством откинувшись на спинку, взмахнул леской, положил мушку на перекат, дал ей проплыть по течению футов двадцать, а затем аккуратно подтянул ее и снова забросил.

Если вы спросите, надеялся ли я на поклевку на этом не самом удачном перекате, то отвечу вам: да. И вот как я рассуждал: человек, приложивший столько усилий, чтобы разыграть весь этот спектакль перед заносчивыми вторыми половинами двух шишек, заслуживает участия со стороны взрослого, зрелого самца форели, а если человек чего-то заслуживает, то он вполне может это и получить. Так и вышло бы, если бы не появился сынок того самца и не расстроил мои планы. Примерно на двадцатый заброс я заметил серебристую вспышку, леска натянулась, и вот у меня на крючке эта малявка. Я тут же вытащил малька на воздух в надежде, что он сойдет, но он сидел крепко. Будь это его папаша, я бы поводил его, утомляя, а потом подвел бы к себе и снял с крючка сухой рукой, поскольку вскоре ему предстояло бы оказаться на обеденном столе, но малыша нужно было вернуть в воду мокрыми руками. Пришлось мне оставить стул, окунуть руку перед тем, как взяться за рыбку, и таким образом испортить все впечатление.

Отчитав малыша и отправив его туда, откуда он явился, я задумался над ситуацией. Снова сесть на стул и продолжать как ни в чем не бывало уже невозможно. Проклятый малек сделал из меня посмешище. Можно было бы пройти чуть дальше по берегу и изобразить пару настоящих забросов, но вдруг сзади послышались шаги, и женский голос произнес:

– Я и не знала, что можно ловить рыбу сидя. Где она? – У нее получилось «рибу».

– Доброе утро, миссис Келефи. Я отпустил ее обратно. Слишком маленькая.

– О! – Она встала рядом со мной. – Дайте мне. – Адрия Келефи протянула руку. – Я тоже хочу поймать рыбку.

В ярком дневном свете ее хотелось подхватить на руки ничуть не меньше, чем прошлым вечером, а ее темные глаза были все такими же сонными. Когда у женщины такие глаза, любой мужчина, обладающий задатками исследователя, непременно захочет выяснить, что заставит их вспыхнуть. Но взгляд на запястье подсказал мне, что мне предстоит стартовать через восемнадцать минут, а этого времени слишком мало для того, чтобы познакомиться и начать исследование, особенно в присутствии Сэлли Лисон, которая напрочь забыла о красотах природы и теперь уже смотрела с веранды на нас.

Я покачал головой.

– С удовольствием понаблюдал бы за тем, как вы рыбачите, – сказал я миссис Келефи, – но я не могу дать вам удилище, так как оно не мое. Мне одолжил его мистер Брэгэн, и я уверен, что он и вам его одолжит, если вы попросите. Мне очень жаль, правда. В подтверждение своих слов могу рассказать вам о том, что я подумал, когда смотрел на вас вчера за ужином. Хотите?

– Я хочу поймать рыбу. Я еще никогда не видела, как ее ловят.

И она сжала пальцами рукоятку удилища. Но я упорствовал.

– С минуты на минуту сюда подойдет мистер Брэгэн.

– Если вы дадите мне удочку, я позволю вам рассказать, что вы вчера подумали.

Я пожал плечами:

– Да ничего особенного. Я и забыл уже.

Ни искорки в глазах. Но удилище миссис Келефи отпустила, и голос ее при беседе с глазу на глаз немного изменился.

– Разумеется, вы все помните. Что вы подумали?

– Попробую вспомнить. Что же это было? Ах да. Та большая зеленая штука в перстне на левой руке вашего мужа – это изумруд?

– Конечно.

– Мне так и показалось. Так вот, мне подумалось, что ваш муж не лучшим образом демонстрирует свои драгоценности. Два таких сокровища, как этот изумруд и вы, следует объединить. Самое правильное – это сережка в вашем правом ухе, а в левом – ничего. Вчера я чуть не предложил этот вариант послу.

Она повела головой.

– Мне так не понравится. Я люблю жемчуг. – И снова уцепилась за удилище. – А теперь я буду рыбачить.

Дело шло к рукопашной, что вполне могло закончиться поломкой «Уолтона», но нам помешало появление долговязой фигуры Джеймса Артура Ферриса. Экипированный с головы до ног, он подошел к берегу со словами:

– Доброе утро, миссис Келефи! Чудесный день, просто чудесный!

И снова меня игнорируют. Но в данном случае все было понятно: вчера я обыграл его в бильярд с разгромным счетом сто – сорок шесть.

– Я хочу ловить рыбу, – сказала ему миссис Келефи, – а этот человек не дает мне удочку. Не одолжите мне вашу?

– Ну конечно! – Феррис подскочил к ней. – С огромным удовольствием. У меня мушка «блю-дан», но если вы хотите попробовать что-нибудь другое…

Я отправился в путь.

Что касается общего направления, то ручей – ну ладно, ладно, река – тек на север, но разумеется, по пути русло всячески петляло и виляло, как я видел на большой настенной карте в коттедже. Три мили частных угодий были разделены при помощи пронумерованных столбиков на пять равных участков для отдельных рыбаков. Два таких отрезка находились южнее коттеджа в верхнем течении, а три – севернее, вниз по течению. С вечера рыбаки договорились, что в этот день Спайрос Паппс и посол Келефи будут ловить на южных участках, а Феррис, Лисон и Брэгэн – на трех северных.

На сухую мушку я ловить не люблю да и по мокрой тоже не большой спец, поэтому решил начать с верхнего края и рыбачить, спускаясь вниз по течению. Итак, я двинулся на юг по тропе, которая, если верить карте, не повторяла всех изгибов реки и была более или менее ровной. Шагах в пятидесяти от коттеджа мне встретился Спайрос Паппс. Он поздоровался со мной без явной злокозненности или коварства и приоткрыл крышку корзины, чтобы продемонстрировать семерых красавцев, в каждом из которых было более десяти дюймов в длину. Еще через четверть мили я встретил посла Келефи, который запаздывал с возвращением, но все же не мог не похвастаться. У него было восемь рыбин, и он был рад услышать, что это на одну больше, чем у Паппса.

Начав рыбачить с южной границы первого участка, за сорок минут я дошел до коттежда. Предпочту отчитаться за эти сорок минут голой статистикой. Количество испробованных мушек – три. Подскальзываний на грани падения – три. Подскальзываний с падением и намоканием выше забродов – одно. Зацепов за ветки – четыре. Поймано – одна достаточно большая рыбина, чтобы взять ее, и еще пять помельче (отпущены). Когда я добрался до коттеджа, было всего лишь двенадцать тридцать, время обеда, и я обошел дом, чтобы выйти на участок номер три – тот, где утром рыбачил Феррис. Там мои дела пошли лучше, и за двадцать минут я вытащил три крупные форели – одну больше двенадцати дюймов и две другие почти такие же. Вскоре я оказался у столбика с цифрой «четыре», то есть на участке помощника госсекретаря Лисона. Место там было прекрасное: зеленая лужайка, совсем рядом журчит вода. Я снял мокрую куртку, разложил ее на солнышке, а сам сел на камень и достал бутерброды и шоколад.

Но поскольку я обещал Вульфу вернуться к двум часам, а у меня оставалось еще более мили неопробованного берега, я наскоро перекусил, зачерпнул пару пригоршней воды из реки (которая на самом деле всего лишь ручей), накинул куртку, взял корзинку и продолжил путь. Следующие ярдов двести так заросли, что мне пришлось брести по воде, и место здесь было не из тех, где любит стоять рыба, но потом я очутился на двойном повороте с длинным пенным буруном вдоль одного берега. Заняв позицию в середине русла, я выпустил футов сорок лески, положил мушку – на этот раз «блэк-нэт» – на край водоворота и стал понемногу ее сплавлять. Она едва проплыла пару футов, как ее схватил здоровый конь – дедуля, не иначе, – и я подсек его. Он тут же рванулся против течения, то есть прямо на меня, что, естественно, является одним из недостатков ловли в таких местах. У меня получилось не дать слабину, но, когда этот экземпляр оказался так близко, что при желании мог бы цапнуть меня за ногу, он вдруг резко развернулся на сто восемьдесят градусов и понесся прочь – обратно к буруну, через него и дальше, за второй поворот. Так как леска у меня не бесконечная, я заплюхал вслед за ней, не успевая поглядывать, куда ставлю ноги. Сначала вода доходила мне до колен, потом – до бедер и потом – снова до колен, пока я наконец не оказался за поворотом. Дальше шел прямой, но порожистый участок футов тридцати шириной, весь утыканный валунами. Я двинулся к одному из них, чтобы использовать его как опору – иначе на течении было не устоять, как вдруг увидел нечто такое, что заставило меня остановиться. Если верить глазам, а им можно верить, то валун возле берега кто-то уже приспособил в качестве опоры. Не забывая о согнутом в дугу удилище с «дедулей» на крючке, я пробрался к тому валуну у берега. Это оказался помощник госсекретаря Лисон. Ступни и голени его были на берегу, колени – на границе суши и воды, а остальное тело находилось в реке, прибитое течением к камню. Бурный поток покачивал беднягу вверх и вниз, так что его лицо то выныривало из воды, то опять исчезало.

Одного быстрого взгляда на это лицо мне хватило, дабы ответить на главный вопрос, но всегда существует шанс на миллион, поэтому я выпрямился, чтобы смотать леску, и в этот момент рыба сделала свечку – впервые за все время вываживания. «Дедуля» целиком выскочил из воды, и, увидев его, я обомлел. Он был крупнее той рыбины, чтобы была вывешена на всеобщее обозрение в коттедже. Конечно, при виде такого трофея я инстинктивно стравил леску, а когда «дедуля» ушел под воду, подмотал, так что удилище снова согнулось.

– Проклятье, – вырвалось у меня. – Вот незадача.

Я переложил удилище в левую руку, прижимая леску кончиками большого и указательного пальцев, убедился, что под ногами у меня прочная опора, склонился и правой рукой схватил воротник куртки Лисона. Приподняв его из воды, я присмотрелся. Этого было достаточно. Даже если помощник госсекретаря и не утонул, к числу живых он уже не относился. Я медленно попятился к берегу, не выпуская куртку из руки, и, как только я опустил Лисона и его плечи коснулись земли, форель опять выпрыгнула из воды.

Обычно такая рыбина требует не менее четверти часа аккуратного вываживания, однако обстоятельства вынуждали меня поторопиться, и поэтому не прошло и половины этого времени, как я подвел «дедулю» туда, где смог подхватить его подсачком. Этот монстр был на семь дюймов длиннее, чем корзина, и мне жалко было сгибать его, но выбора у меня не было. Потом я еще раз осмотрел Лисона, вытащил его подальше из воды и подложил свой носовой платок ему под голову, чтобы она не соприкасалась с почвой. Верхнюю треть тела я накрыл курткой, сложил удилище и взглянул на часы. Двадцать минут второго. Отлично. От форели под соусом «Монбарри», должно быть, не останется и следа к тому моменту, когда я доберусь до коттеджа. Вульф и без того пребывает в раздраженном состоянии, но если я прибуду посреди именно этой трапезы с объявлением о трупе, то он меня со свету сживет. С удилищем в одной руке и корзинкой в другой я зашагал по тропинке.

Идти по тропе было гораздо быстрее, чем спускаться по реке вброд. Когда я вышел из деревьев к коттеджу, то увидел, что обед закончен, так как все его участники – четверо мужчин и две женщины – пили на веранде кофе. Взбираясь по ступеням и направляясь к двери, я ожидал, что меня в очередной раз предпочтут не заметить, но О. В. Брэгэн окликнул меня:

– Гудвин! Вы не видели на реке мистера Лисона?

– Нет. – Я не останавливался.

– Разве вы рыбачили не на его участке?

– Только с одного края. – Я притормозил лишь для того, чтобы добавить: – Я промок и хочу переодеться, – и затем пошел дальше.

Внутри я первым делом заглянул на кухню. За столом сидели повар и два официанта и ели. Я спросил у них, где Вульф, и они сказали, что он у себя в комнате, так что я вернулся, через холл попал в другое крыло дома, увидел, что дверь в комнату босса открыта нараспашку, и зашел. Вульф укладывал вещи в чемодан, положенный на кровать.

– Ты рано, – буркнул он. – Хорошо порыбачил?

– Да, сэр. Я поймал четыре форели и одну супер-форель, чтобы отвезти Фрицу, как и было обещано. Как прошел обед?

– Приемлемо. Я приготовил двадцать форелей, и все было съедено. Вещи я уже почти упаковал, можно ехать. Прямо сейчас.

– Да, сэр. Но сначала отчет. Примерно в трех четвертях мили ниже по течению я обнаружил в реке помощника госсекретаря Лисона. Его прибило к валуну возле берега, ноги его были на суше, а все остальное в воде. Судя по холодным подмышкам, пролежал он так довольно долго.

– О боже. – Вульф хмуро уставился на меня. – Арчи в своем репертуаре. Он утонул?

– Не знаю. Я…

– Ты сказал мистеру Брэгэну?

– Нет, сэр. Мой работодатель – вы, а не он. Я вытащил тело из воды на берег. У Лисона пробит череп за правым ухом и чуть выше – одним ударом или несколькими. На мой взгляд, орудием был камень или тяжелая дубинка. Но это точно не результат падения, подобное исключено, если только он не взобрался на самое высокое дерево, чтобы упасть с него, однако рядом нет ни одного достаточно высокого дерева. Кто-то пристукнул беднягу. Поэтому я считаю, что будет лучше, если я сообщу о трупе в вашем присутствии, и желательно, чтобы глаза у вас в этот момент были открыты.

– Ха. Ты думаешь, что его убили?

– Двадцать к одному, как минимум.

Вульф сжал губы и нахмурился еще сильнее:

– Ну ладно. Лисона скоро найдут. Пока все думают, что он упорствует, наполняя корзину, и решили пойти за ним после обеда. Поскольку он был почти целиком в воде, ты мог и не заметить его… Нет, проклятье, ты же вытащил тело на берег. Даже если и так, быстренько переоденься. Мы уезжаем. Я не намерен…

– Нет, сэр. – Я был тверд. – Как вы сами сказали, я вытащил тело. Все знают, что я рыбачил на том участке. Скорее всего, мы даже не доедем до дома. Нас остановят где-нибудь возле Олбани и заставят вернуться, и где мы тогда проведем ночь? Догадайтесь с первого раза.

Вульф вздохнул, и этот вздох наполнил его воздухом до самого пояса. Выдохнув, он яростно выпалил:

– Какого черта ты вообще вздумал рыбачить? – И снова вздохнул. – Иди и скажи мистеру Брэгэну.

– Да, сэр. Вы пойдете со мной?

– Нет! С какой стати? Я тут ни при чем. Иди!

Я уже взмок в сапогах-забродах, а потому первым делом стянул их и надел свои ботинки. Оказавшись на веранде, я увидел, что трое мужчин – Брэгэн, Феррис и Паппс – уже покинули ее и шагали по направлению к тропе. Я крикнул:

– Брэгэн! Возвращайтесь, пожалуйста, все трое!

Он отозвался удивленно:

– Зачем? Мы идем искать Лисона.

– Я уже нашел его. Идите сюда, и я все расскажу.

– Нашли? Где?

– Я же сказал – идите сюда.

Вульфу, может, и не интересно было посмотреть на лица гостей в тот момент, когда они услышат новость, но я хотел видеть их, всех до одного. Поэтому я игнорировал вопросы Брэгэна, пока трое мужчин не взошли по ступенькам на веранду. Наконец вся компания, включая посла Келефи и двух женщин, собралась передо мной.

– На самом деле я все-таки видел мистера Лисона, – сказал я им. – Но сначала рассказал об этом Ниро Вульфу, поскольку думал, что он захочет сам сообщить вам об этом, однако он предоставил это право мне. Лисон мертв. – Я сделал паузу.

Спайрос Паппс, стоявший рядом с Сэлли Лисон, взял ее за руку. Она молча смотрела на меня. Адрия Келефи разинула рот. Феррис и посол Келефи издавали невнятные звуки, а Брэгэн засыпал меня вопросами:

– Мертв? Как? Где?

– Его тело я обнаружил на берегу реки: оно почти все было погружено в воду, и голова тоже. Я вынул Лисона, но он был уже какое-то время мертв. – Свое внимание я сфокусировал на Брэгэне. – Вы, конечно же, вызовете врача, но нам также понадобится полиция, и тело нельзя перемещать до ее прибытия, так как…

Сэлли Лисон отбросила руку Паппса и кинулась к ступенькам. Я прыгнул следом и обхватил вдову за плечи.

– Одну минуту, – сказал я ей, – сейчас я вас туда отведу, если вы настаиваете. Только подождите одну минуту.

– Зачем полиция? – хотел знать Брэгэн.

– У Лисона пробит череп. Не спорьте со мной, приберегите силы для полицейских. Сейчас я вернусь к телу и останусь там до их прихода. Или вы хотите, чтобы сначала я позвонил в полицию?

– Нет. Я сам.

– И не забудьте про врача.

– Да.

– Хорошо. Это сразу за двойным поворотом, примерно через двести ярдов от начала четвертого участка. – Я немного ослабил объятия, отпуская вдову, но она как будто окаменела. – Вам лучше остаться здесь, миссис Лисон.

– Нет. Мне следует… Отведите меня.

– Тогда с нами должен еще кто-нибудь пойти. Феррис?

– Нет.

– Келефи?

– Пожалуй, я лучше останусь.

– Паппс?

– Конечно, – любезно сказал он, и мы втроем пошли к реке.

Глава четвертая

Два часа спустя, то есть без четверти четыре, там собралась целая толпа.

Первыми прибыли два местных патрульных, и Брэгэн привел их к нам, на двойной поворот. Вскоре после этого появился врач, и хотя это был далеко не столичный судмедэксперт, он все-таки соображал неплохо. Когда врач спросил, зачем я подложил Лисону под голову носовой платок, я ответил, что предпринял это на тот случай, если вода не смысла полностью с черепа следы орудия, которым был нанесен удар, и он сказал, что с моей стороны это было очень разумно, посетовав, что у него нет при себе хорошей лупы. Но самое главное, доктор официально засвидетельствовал факт смерти и настоял на том, чтобы Паппс проводил миссис Лисон обратно в коттедж. Тело, заявил он, трогать нельзя, пока не приедет шериф.

И шериф приехал, и привез с собой двух детективов. Потом появились еще полицейские с лейтенантом во главе, а затем и прокурор округа – энергичный лысый тип по имени Джаспер Колвин в очках без оправы, которые постоянно сползали ему на нос, так что бедняге приходилось все время поправлять их. С ним было еще двое мелких чиновников прокуратуры. И наконец, к нам присоединилась пара журналистов: один с блокнотом, а второй с фотоаппаратом. Всем им нужен был я, и все, казалось, даже не сомневались в том, будто я что-то утаиваю. Однако ничего нового в этом нет: любой представитель закона скорее сдохнет, чем поверит, что вы говорите ему правду, только правду и ничего, кроме правды.

Когда в конце концов за покойником прибыли носилки, большинство госслужащих разбрелись в поисках орудия и других имеющих отношение к происшествию предметов. Я вызвался помочь с переноской тела, и мое предложение приняли. Груз был нелегким, и дело было непростым. После того как мы задвинули носилки в карету «скорой помощи», которой едва нашлось место на переполненной парковке за коттеджем, я обошел дом и увидел, что на веранде пусто, если не считать одного патрульного. Он стоял и кусал губу. Внутри дома, в большой комнате, Феррис и Паппс сидели на стульях у окна и беседовали, а за столом какой-то незнакомец говорил по телефону.

Паппс окликнул меня:

– Есть новости?

– У меня нет, – ответил я и вышел через другую дверь в холл.

Вульф был у себя, сидел в кресле, накрывшись пледами, и читал книгу. Он оторвал от нее глаза лишь на мгновение, когда я вошел, после чего снова вернулся к чтению. Я остановился перед боссом.

– Хотите отчет?

– Только если он имеет отношение к нашему отъезду.

– Не имеет. У вас есть вопросы или указания?

– Нет.

– Елки-палки, – вежливо произнес я, – между прочим, вы сами отпустили меня на рыбалку. Где моя форель?

– На кухне в большом холодильнике. Почищенная.

– Большое вам спасибо. – Я оставил Вульфа и пошел в свою комнату.

Там я провел час, а потом пришел патрульный и сказал, что меня вызывают. Я предположил, что сейчас продолжатся расспросы, однако в коридоре за дверью стоял Вульф. При моем приближении он двинулся в сторону большой комнаты. Я пошел за ним, а патрульный замыкал нашу колонну.

Похоже, назревало что-то необычное. Все пятеро гостей сидели единой группой по центру комнаты, неподалеку стоял Брэгэн и о чем-то говорил с окружным прокурором Колвином. Шериф и двое патрульных заняли места около двери, а один из двух помощников прокурора устроился за маленьким столиком, открыв блокнот. Войдя, Вульф сделал три шага и остановился.

– Вы посылали за мной, мистер Брэгэн? – подал он голос.

Ответил Колвин:

– Это я вызвал вас. Меня зовут Джаспер Колвин, я окружной прокурор. – Он подтолкнул пальцем очки к переносице. – Вы – Ниро Вульф, частный детектив?

– Да.

– Сядьте вон там, пожалуйста. Вы тоже, Гудвин. Мне нужно кое-что сказать вам всем.

Я бы не удивился, если бы Вульф развернулся и ушел, поскольку поводов у него было целых три: во-первых, тон, которым говорил с ним Колвин; во-вторых, то, что его назвали просто «частным детективом», а не «тем самым частным детективом»; и, в-третьих, размер стула позади группы гостей, на который указал ему прокурор. Но после секундного колебания Вульф все-таки пошел и сел, а я занял свободный стул по соседству.

Окружной прокурор встал лицом к собравшимся и прочистил горло.

– Уверен, леди и джентльмены, что нет необходимости…

– Уже записывать? – Это спросил человек с блокнотом.

Колвин посмотрел на него и отчеканил:

– Да, всё, каждое слово!

Потом он опять повернулся к нам, поправил очки и еще раз откашлялся.

– Нет необходимости говорить вам, леди и джентльмены, сколь тягостная обязанность выпала мне сегодня. Однако, как известно, помощник госсекретаря Лисон, находясь на своем высоком посту, всегда ставил на первое место долг дипломата и государственного деятеля. Вот и я сегодня, правда в куда более скромном качестве, поступлю точно так же. Не сомневаюсь, что вы все поймете правильно и окажете мне поддержку.

Никаких заверений на этот счет Колвин от слушателей не получил, но продолжал:

– Когда два часа назад я прибыл сюда со своей трагической миссией, то обнаружил, что шериф Делл и лейтенант Хопп уже здесь. Мы посоветовались и пришли к соглашению, что нет смысла беспокоить вас, пока не будут проверены определенные версии, и поэтому до сих пор вам задали лишь несколько рутинных вопросов и попросили оставаться в коттедже на тот случай, если потребуется более детальное собеседование. В этой связи я желаю выразить искреннюю признательность от себя лично и от имени жителей штата Нью-Йорк послу Келефи. Он и его жена, а также сотрудник посольства мистер Спайрос Паппс защищены дипломатическим иммунитетом от ареста или задержания, однако они не возражали против нашей просьбы. Могу сказать, что я специально звонил в госдепартамент для консультаций по этому вопросу.

– Это было лишнее, – заверил его Келефи. – Даже дипломаты время от времени – всего лишь обычные люди. – Произношение посла ничуть не улучшилось в кризисной ситуации, но я не буду пытаться воспроизводить его.

Колвин кивнул ему, отчего очки съехали на кончик носа. Подтолкнув их к переносице, окружной прокурор продолжил свою речь:

– Но теперь я, как ни прискорбно, вынужден уведомить вас о том, что нам придется пойти дальше рутинных вопросов ввиду того, что в деле обнаружились новые обстоятельства. Нам пришлось отказаться от версии о том, что гибель помощника госсекретаря Лисона наступила в результате несчастного случая. Два врача подтвердили, что, учитывая характер местности, подобные повреждения черепа в результате падения там получить было нельзя. Они также сходятся в том, что покойный не мог нанести их себе сам. Следовательно, мы имеем дело с преднамеренным убийством.

Поскольку мы с Вульфом сидели в заднем ряду, лиц слушателей я видеть не мог, а их затылки не отличались выразительностью. Единственным, кто шевельнулся, был Джеймс Артур Феррис. Он повернул голову, чтобы взглянуть на Сэлли Лисон.

Первым заговорил О. В. Брэгэн:

– Я бы хотел прокомментировать ваше заявление.

– Прошу вас, мистер Брэгэн.

– Когда вы прибыли сюда, я сразу сказал вам, что это, скорее всего, убийство. Я напомнил вам и патрульным, что меня в последнее время беспокоят браконьеры, и предложил немедленно направить людей для проверки версии о том, что Лисон столкнулся на реке с одним из таких браконьеров и тот напал на него. Вы это сделали?

Колвин откашлялся, после чего был вынужден вновь поправить очки.

– Мы не отвергли такую возможность, мистер Брэгэн, но позвольте мне закончить. Изучение раны на черепе при помощи увеличительного стекла выявило три фрагмента древесной коры, которые не смыло водой. Это говорит о том, что удар или несколько ударов были нанесены деревянной дубинкой. Если так, то где она? Около места происшествия ничего не нашли. Врял ли убийца унес орудие преступления с собой. Скорее всего, он выбросил его, причем логично было бы предположить, что в реку. И мы обнаружили этот предмет – а точнее говоря, мы нашли полено. Несите его сюда, Нэйт.

Шериф встал рядом с прокурором и продемонстрировал всем полено. Длиной оно было около трех футов и толщиной с мою руку.

– Его нашли, – вещал Колвин, – в реке в пятистах футах от поворота ниже по течению. Оно застряло между двумя камнями, принесенное туда водой. Это ясень. Полено находилось под водой, но еще не успело промокнуть, то есть пробыло в реке недолго. Как видите, дерево отпилено с обоих концов. С одного края несколько дюймов коры сорвано, как будто полено ударилось обо что-то твердое. Потребуется микроскоп, чтобы узнать, остались ли на коре частицы тканей, не смытые водой, но думаю, можно не сомневаться в том, что именно это полено и послужило орудием убийства. А теперь позвольте мне, мистер Брэгэн, сказать следующее. Если мистер Лисон спугнул на вашей реке браконьера, то я не могу найти ни одного логичного объяснения тому, почему у того браконьера оказалось в руке полено. Шериф Делл и лейтенант Хопп согласны со мной.

– Вам не нужно искать никаких объяснений, – буркнул Брэгэн. – Лучше разыщите браконьера и спросите у него.

– Такая возможность существует, – допустил прокурор. – Двое из людей шерифа и двое патрульных изучают ее. Но вот еще один факт. Около вашего коттеджа имеются две большие поленницы дров. В одной из них восьмифутовые поленья для вашего камина. Во второй сложены дрова поменьше, предназначенные для остальных каминов коттеджа, и среди них десятки, даже сотни точно таких же ясеневых поленьев, как то, которое только что показал вам шериф. Другой такой поленницы нет в радиусе двух миль, а то и больше. Так что поверьте мне, мистер Брэгэн, мы были вынуждены прийти к выводу, который нам совсем не по душе. Однако долг есть долг, каким бы тягостным он ни оказался. Итак, наш вывод таков: помощника госсекретаря Лисона убили поленом преднамеренно, полено это было взято из ваших дров, и сделано это было кем-то из присутствующих. Так, Нэйт?

– Не вижу иной возможности, – провозгласил шериф.

– Вы согласны, лейтенант?

– Такой вывод, – кивнул полицейский, – удовлетворяет всем фактам и может быть взят за основу расследования.

Брэгэн подался вперед:

– То есть, по сути, вы заявляете, что я или один из моих гостей убили помощника госсекретаря мистера Лисона? Вы хоть знаете, кто мои гости?

– Разумеется, знаем. – Колвин вновь поправил очки. Он делал это постоянно, так что дальше я буду упоминать об этом только через четыре раза на пятый. – Но среди ваших гостей есть двое, кто мог иметь мотив для… – Он остановился. – Нет. – И обратился к человеку с блокнотом: – Вычеркните последнее предложение.

– Хорошо. – Тот несколько раз чиркнул ручкой.

Колвин возобновил свою речь:

– Я вполне осознаю серьезность ситуации, мистер Брэгэн, но следствие должно проводиться в полном соответствии с законом и, разумеется, беспристрастно. Возможно, позднее возникнет необходимость в беседе с кем-то из вас с глазу на глаз, но думаю, лучше начать прямо сейчас и, естественно, с вас. Я спрашиваю вас для протокола: это вы ударили Лисона тем поленом или каким-либо другим предметом?

– Нет. Боже праведный. Нет.

– Есть ли у вас основания полагать, что это сделал кто-либо из присутствующих здесь лиц?

– Нет. Этого еще не хватало.

Колвин оглядел присутствующих. Очки упали.

– Эти же два вопроса адресуются каждому из вас, господа. Вы слышали их. Пожалуйста, дайте ответ. Миссис Лисон?

– Мой ответ «нет». – Ее голос звучал тихо, но твердо. – На оба вопроса.

– Миссис Келефи?

– Минуточку, – перебил прокурора Феррис. – Задавать подобные вопросы супруге посла дружественной нам иностранной державы абсолютно недопустимо.

Меня так и подмывало спросить, допустимо ли задавать такие вопросы супруге посла недружественной державы, но я прикусил язык. Тем более что заговорил сам господин посол.

– Сейчас не подхоящий момент для того, чтобы прятаться за правилами этикета. Ответь, дорогая.

– Разумеется, – сказала она. Мне хотелось увидеть ее глаза. – «Нет» на оба вопроса.

– Теперь посол Келефи, если не возражаете?

– Ни в коем случае. Я отвечаю «нет».

– Мистер Паппс?

– «Нет» и «нет».

– Мистер Феррис?

– «Нет» два раза.

– Ниро Вульф?

– Нет.

– На оба вопроса?

– Да.

– Гудвин?

– Меня уже спрашивали об этом. Опять «нет», дважды.

Колвин обвел всех взглядом справа налево.

– Вас также спрашивали о том, где и когда вы в последний раз видели мистера Лисона живым, но при нынешних обстоятельствах я бы хотел еще раз это уточнить. Посол Келефи и мистер Паппс, чьи рыболовные участки находились южнее, то есть выше по течению, в последний раз видели Лисона сегодня утром, незадолго до восьми часов, на веранде, перед тем как отправиться на рыбалку. Миссис Лисон видела супруга, когда он покинул их комнату, чтобы пойти на завтрак. Миссис Келефи в последний раз видела убитого вчера вечером, когда они с мужем отправилась к себе, чтобы лечь спать. Мистер Феррис расстался с ним на тропе, когда мистер Феррис сошел с нее, чтобы выйти к берегу на свой участок, а именно – на участок номер три. Мистер Лисон и мистер Брэгэн продолжили движение по тропе, и мистер Брэгэн в последний раз видел Лисона, когда тот свернул к реке в начале выделенного ему участка под номером четыре. Мистер Брэгэн дошел по тропе до границы своих угодий, чтобы приступить к рыбалке на пятом участке. Вульф и Гудвин в последний раз видели помощника госсекретаря прошлым вечером в этой комнате. Вот такие данные у нас зафиксированы в соответствии с тем, что вы нам сказали. Теперь я спрашиваю каждого из вас – верны ли эти данные во всем, что касается лично вас или кого-то другого? Если нет, скажите мне.

Ни звука. Колвин перевел дыхание. Про очки я уже не упоминаю.

– Мистер Брэгэн, я обязан задать вам вот какой вопрос. В позавчерашней газете была заметка – сообщение из Вашингтона о рыболовной экспедиции в вашем коттедже. Разумеется, я с интересом прочитал заметку, поскольку это мой округ. Там говорится, что основной задачей посла Келефи на его новом посту является проведение переговоров о концессиях на добычу нефти в его стране, что речь идет о колоссальных суммах и что для этой цели посол привез с собой мистера Спайроса Паппса. Из той же заметки я узнал, что помощник госсекретаря Лисон был включен в состав данной экспедиции, поскольку он лично знаком с послом Келефи еще с тех пор, когда работал в его родной стране в качестве сотрудника нашего посольства. В газете сообщалось также, что здесь, на берегу форелевой речки, переговоры могут достичь заключительной стадии ввиду участия в экспедиции двух главных претендентов на получение концессий. В заметке указывались их имена: О. В. Брэгэн из компании «Хемисфиэр ойл» и Джеймс Артур Феррис, представляющий синдикат «Юниверсал».

– И что с того?

– Поскольку это была статья «Ассошиэйтед пресс», она обошла всю страну. В заметке упоминалось, что между «Хемисфиэр ойл» и «Юниверсал» существует острая и беспощадная – да, там так и сказано: беспощадная – конкуренция. Я ни на что не намекаю, но вы должны понять, что теперь неминуемо возникнут самые разные домыслы. Вы ничего не хотите сказать по этому поводу?

– Нет.

– Вы бы очень помогли следствию, описав хотя бы в общих чертах, на какой стадии находились переговоры – в конфиденциальной обстановке, если желаете. Также нам хотелось бы знать о взаимоотношениях всех участников, чтобы исключить это как… э-э… как версию.

– Ее и так уже следует исключить. Вы превышаете свои полномочия, Колвин.

– Вот именно. – Феррис выступил в поддержку своего беспощадного конкурента. – Это неслыханно. Займитесь лучше поисками браконьера.

– Если позволите, господа, – дипломатично вмешался посол Келефи. – Я согласен с мистером Брэгэном и мистером Феррисом. Американцы не убивают друг друга поленьями, даже ради миллионной прибыли.

Я мог бы назвать ему имя американца, который избил соотечественника дубинкой ради суммы в два доллара тридцать восемь центов, но тот, конечно, не был нефтяным магнатом.

– Вы не только превышаете свои полномочия, – сказал Брэгэн прокурору, – но и слишком скоропалительно делаете выводы. Даже если то полено было орудием убийства и взяли его из моей поленницы, даже если убийство было преднамеренным, почему его обязательно совершил один из нас? Кто угодно мог пробраться сюда через лес и стащить это полено.

– Верно, – согласился Колвин, – абсолютно верно. Несомненно пока только то, что убийство было преднамеренным и что помощник госсекретаря Лисон был заранее намечен жертвой. Как я уже сказал, четыре высококвалифицированных специалиста работают над этой версией. Но законы теории вероятности призывают нас сконцентрировать внимание на этом месте и на тех, кто здесь находится. Я ни в коем случае не ограничиваю круг таких людей лишь вами, мистер Брэгэн, и пятью вашими гостями. Есть еще пятеро подозреваемых: Вульф, Гудвин и трое ваших слуг. Что касается трех последних, то их всех допросили, но мы еще не до конца. Я хочу расспросить вас о слугах. Повара зовут Майкл Самек?

– Да. Это нелепо. Майк работает у меня пятнадцать лет: в моем доме в Нью-Йорке, а зимой – во Флориде. Другие…

– Скажите, Самек – это русская фамилия? Он русский?

– Нет, он американец. Колвин, что за бред! Майк родился в Буффало. Другие двое слуг – из нью-йоркского агентства, я пользовался их услугами уже много раз. На протяжении многих лет. Вас интересует название агентства?

– Мы уже узнали это у них самих. Есть ли у вас основания полагать, что один из этих троих может иметь отношение к происшествию?

– Нет. У меня есть все основания полагать, что ни один из них не имеет к этому никакого отношения.

– Хорошо, но поймите, что ваших слуг нужно будет тщательно проверить. А теперь что касается Вульфа и Гудвина. В газетной заметке писали, что Ниро Вульф приехал сюда, чтобы приготовить для посла Келефи форель. Это правда?

– Да.

– Вы сами договаривались о его приезде?

– Нет, все сделал мистер Лисон.

– Когда эти двое прибыли сюда?

– Вчера к вечеру, перед самым ужином.

– Зачем здесь понадобился Гудвин?

– Думаю, он вел машину. Спросите у него самого.

– Я так и сделаю. Но сначала скажите мне, пожалуйста: что-то еще стояло за той договоренностью, по-вашему мнению? Имелись ли какие-то иные причины для приезда Вульфа и Гудвина?

– Насколько мне известно, нет.

– В таком случае, если и существовала некая тайная причина, некий скрытый мотив, то знал о нем только помощник госсекретаря Лисон, который теперь мертв. Так?

– Не могу вам сказать. Я ни о чем таком не знаю.

Переведя взгляд на Вульфа, прокурор приподнял подбородок и возвысил голос:

– Теперь я спрашиваю вас, Вульф. Гудвин утверждает, что о вашем приезде сюда предварительно договаривался по телефону мистер Лисон. Есть ли у вас какие-либо записи о том, что было сказано во время тех телефонных разговоров, помимо того, что осталось у вас в памяти?

Даже если бы Колвин старался целую неделю, он все равно не мог бы придумать худшего подхода к Ниро Вульфу.

Глава пятая

Вульф, сидя рядом со мной, медленно водил головой из стороны в сторону, и я решил было, что он просто откажется отвечать, и всё. Но нет. Он заговорил:

– Как это неудачно, мистер Колвин.

– Что именно?

– То, что вы все портите. Ваши люди до сих пор вели следствие оперативно и эффективно, и вы сами превосходно описали ситуацию – хотя, думаю, на данном этапе слово «предположение» было бы более уместно, чем «вывод». Вы даже проявили…

– Я задал вам вопрос! Отвечайте!

– Непременно. Вы даже проявили незаурядную храбрость, имея дело с двумя миллиардерами и одним послом, и я не могу винить вас за желание произвести на них впечатление, используя по отношению ко мне более резкий тон и демонстрируя полнейшее отсутствие манер. При всем при этом я, не задумываясь, послал бы вас к черту, если бы не одно «но»: я очень хочу поскорее уехать отсюда домой. Поэтому предлагаю следующий порядок действий: я сделаю заявление – у вас тут есть стенографист. Когда я закончу, вы можете задать вопросы, на которые я, возможно, отвечу.

– Я уже задал вам один. Для начала ответьте на него.

Вульф терпеливо покачал головой:

– Я предложил сделать заявление. Разве это не является общепринятой процедурой?

Шериф, который вернулся к группе у двери, вставил:

– Может, он хочет в суде отвечать на вопросы?

Окружной прокурор проигнорировал это замечание и подтолкнул очки к переносице.

– Давайте, делайте свое заявление.

– Да, сэр. – Вульф старался скрыть самодовольную ухмылку. Он и вправду очень хотел уехать домой. – Одиннадцать дней назад мне позвонили из Вашингтона и сказали, что со мной желает побеседовать мистер Дэвид М. Лисон, помощник госсекретаря. Мистер Лисон, с которым я не был знаком, сообщил, что для посла Келефи, только что прибывшего в нашу страну, организуется рыболовная экспедиция и что посол выразил желание отведать свежей форели, приготовленной лично Ниро Вульфом. В связи с этим он спросил, не соглашусь ли я присоединиться к этой экспедиции. Мистер Лисон заявил, что будет мне крайне признателен. На тот момент я был занят сложным делом и не смог дать ответ. Мистер Лисон перезвонил мне спустя два дня, а потом еще раз через три дня, и я наконец согласился поехать, после чего он дал мне все необходимые пояснения. В ходе этих переговоров ни один из нас не поднимал иных вопросов.

– Лисон не писал вам?

– Нет. Мы с ним обо всем условились по телефону. Вчера утром мы с мистером Гудвином выехали из моего дома в Нью-Йорке на моем автомобиле и прибыли сюда около шести часов вечера. Мистер Гудвин сопровождает меня, потому что всегда это делает, и я об этом заранее предупредил мистера Лисона. Мы поужинали в этом помещении вместе с остальными и разошлись по своим комнатам на ночь. Это было около десяти часов вечера. Ни я, ни мистер Гудвин раньше не встречались ни с одним из этих людей и не имели с ними никаких частных бесед вечером или ночью. Этим утром мы поднялись довольно поздно и в половине десятого позавтракали вдвоем в этой комнате. Нам сообщили, что остальные пятеро ушли ловить рыбу еще до восьми утра. После завтрака я отправился на кухню, чтобы начать приготовления к обеду, а мистер Гудвин стал собираться на рыбалку. С этого момента о передвижениях мистера Гудвина нужно спрашивать у него самого, что вы наверняка уже сделали. Я находился на кухне до окончания обеда; там же пообедал сам. В самом начале второго я пошел к себе в комнату и оставался там до тех пор, пока не прибыл мистер Гудвин с известием о том, что он обнаружил тело мистера Лисона.

– Во сколько это?..

– Прошу вас, я скоро закончу. Вы намекали – тонко, но тем не менее намекали – на вероятность того, что существует связь между убийством мистера Лисона и борьбой за нефтяные концессии, о которых договаривается здесь посол Келефи. Уверен, что в ходе следствия вы еще вернетесь к этому вопросу во время личных бесед и рано или поздно кто-нибудь обязательно упомянет про инцидент, который произошел за этим столом вчера за ужином. Например, о нем может поведать мистер Гудвин, поскольку он невольно оказался вовлечен в это происшествие. И потому я сам сейчас обо всем расскажу. Мистер Бэгэн установил стол и рассадил гостей так, что мистер Феррис и мистер Гудвин едва не зажарились прямо у нас на глазах. Альтернативой кремации была только невоспитанность, и поэтому, оставив стол, они пошли играть в бильярд. Я не говорю, что это имеет какое-то отношение к убийству, но инцидент был примечательный, и я сообщаю о нем только потому, что хочу избежать обвинений в сокрытии фактов. – Вульф опустил веки и поднял их снова. – Это все, по-моему, могу только добавить, что понимаю всю затруднительность вашего положения. Всё подтверждает гипотезу о том, что убийца – один из тех, кто находится в этом доме. Всего нас здесь одиннадцать человек. Трое слуг – это, скорее всего, малоперспективные кандидатуры. Остается восемь. Миссис Лисон – в высшей степени маловероятно. Остается семь. Посол Келефи, его жена и мистер Паппс – вне вашей юрисдикции, вы не можете ни допросить их, ни тем более задержать. Остаются четверо. Мистер Брэгэн и мистер Феррис – влиятельные и богатые люди, которых опасно задевать, не имея неопровержимых доказательств; вы же не хотите рисковать своей головой. Таким образом, остаются лишь два человека, мистер Гудвин и я. Итак, я понимаю ваше стремление обвинить нас, но это бесполезно. Не тратьте на нас свое время и силы.

– Вы закончили?

– Да. Если вы желаете получить заявление от мистера Гудвина, он…

– Мы уже ознакомились с его версией событий. Естественно, она полностью согласуется с вашей. – Судя по тону окружного прокурора, на мирное сосуществование надеяться не приходилось. – Для протокола: я отрицаю ваши голословные утверждения, будто мы стремимся обвинить вас. Мы стремимся только к одному, а именно – выяснить, как произошло данное убийство. Вы говорите, что расстались с Гудвином утром, когда отправились на кухню?

– Да.

– И было это около десяти часов утра.

– Почти ровно в десять.

– Когда вы увидели его в следующий раз?

– Незадолго до одиннадцати часов утра он заходил на кухню за бутербродами себе на обед, после чего ушел. Затем я увидел его, когда он пришел ко мне в комнату и рассказал о том, что нашел тело мистера Лисона.

Колвин кивнул.

– Ориентировочно в час тридцать. – Очки. – Гудвин признает, что он был один в течение примерно сорока минут после того, как вы ушли на кухню. Он говорит, что находился здесь, в этой комнате, подбирая себе снасти и экипировку, но у него было достаточно времени, чтобы выскользнуть через боковую дверь, добраться до четвертого участка, найти там мистера Лисона и разобраться с ним. После чего ему оставалось только появиться на веранде и показаться на глаза миссис Келефи и миссис Лисон. Или, как вариант, у Гудвина были причины полагать, что мистер Лисон задержится на рыбалке после назначенного часа. Тогда, пройдясь на юг и встретившись на тропе с мистером Паппсом и послом Келефи, он мог вернуться лесом, обойти коттедж, найти Лисона, который, возможно даже, дожидался его по предварительной договоренности, и убить помощника госсекретаря.

Вульф вскинул брови:

– Разве он сошел с ума? Я знаю, порой мистер Гудвин действует импульсивно, но это, по-моему, переходит все границы.

– Да, убийство переходит все границы. – Колвин стал говорить еще громче. – Можете приберечь свой сарказм, Вульф. Догадываюсь, что в Нью-Йорке он вызывает восторг, но здесь, в сельской местности, не котируется. Если Гудвин сделал это, то у него, конечно же, должен иметься мотив. Сейчас я не готов назвать этот мотив, но вижу массу вариантов. Вы любите деньги. Что, если помощник госсекретаря Лисон мешал кому-то и тот человек предложил вам большую сумму за то, чтобы вы помогли избавиться от помехи? Этот некто узнал, что вас просят приехать сюда и что у вас с Гудвином будет отличная возможность выполнить задание. Поэтому вы в конце концов согласились на просьбу Лисона и прибыли сюда. Совсем не обязательно, чтобы Гудвин или вы внезапно обезумели.

– Уф, – вздохнул Вульф. – Нелепые построения неизбежно имеют место в процессе следствия, мистер Колвин, но лучше не болтать попусту, пока они не подкреплены хотя бы одним фактом. Это чистый вздор. У вас есть мое заявление. Вы можете и дальше предаваться фантазиям, но меня, пожалуйста, оставьте в покое. Давайте начистоту. Вы считаете меня лжецом?

– Да!

– Тогда нет никакого смысла продолжать нашу беседу. – Вульф встал со стула, который все это время поддерживал не более восьмидесяти процентов его седалища. – Я буду у себя в комнате, и, пожалуйста, более не беспокойте меня, кроме как ради сообщения известия о том, когда я смогу уехать домой. Поскольку всю информацию от мистера Гудвина вы уже получили, он вам также не понадобится. Пойдем, Арчи. – Он сделал шаг.

– Подождите! – скомандовал Колвин. – Я еще не закончил с вами! Вы в своем заявлении ничего не упустили?

Вульф, сделавший еще один шаг, притормозил и повернул голову:

– Нет.

– Вы упомянули про некий примечательный инцидент, если воспользоваться вашим выражением. А больше ничего примечательного не было?

– Нет. Во всяком случае, мне ничего такого не известно.

– Совсем?

– Совсем.

– То есть вы не считаете примечательным, например, то, что, приехав сюда, чтобы лично приготовить форель для посла Келефи – вы ведь приехали именно ради этого? – вы почему-то не использовали ни одной рыбины из улова посла, когда рыбаки принесли вам и повару свои корзины? Этот факт, по-вашему, не примечателен?

Плечи Вульфа приподнялись на четверть дюйма и снова опустились.

– По-моему, не особенно.

– А по-моему весьма примечателен. – Колвин с каким-то остервенением набросился на Вульфа. – Повар, Самек, говорит, что на корзинах были таблички с именами. Вы лично отбирали из них рыбу. Брэгэн поймал десять форелей, и вы взяли девять из них. Из девяти рыбин Ферреса вы отобрали шесть. Паппс принес семь, и из его корзины вы взяли пять. У посла Келефи было восемь рыбин, все хорошего размера, и вы не взяли ни одной. Они так и остались на кухне, и Самек показывал их мне. Насколько я мог судить, это отличная форель. Вы отрицаете это?

– О нет. – Я заметил, что в глазах Вульфа мелькнул огонек. – Но вы не объясните мне, какое отношение это имеет к убийству, которое вы расследуете?

– Я и сам не знаю. Однако считаю это обстоятельство примечательным инцидентом, а вы о нем не упомянули. – Колвин повернул голову. – С вашего позволения, господин посол: вы знали, что Вульф не приготовил сегодня ни одной из пойманных вами форелей?

– Нет, мистер Колвин, этого я не знал. И мне это кажется довольно странным.

– Вы не знаете, какие у него могли быть на это причины? Вам ничего не приходит в голову?

– Увы, нет. – Келефи перевел взгляд на Вульфа, а потом опять посмотрел на окружного прокурора. – Но я не сомневаюсь, мистер Вульф сможет нам все объяснить.

– Конечно, сможет. Ну, Вульф? Почему?

Мой босс качнул головой:

– Сначала свяжите это с убийством, мистер Колвин. Утаивать улики я не имею права, но я и не утаиваю: форель на кухне. Изучайте ее, режьте на кусочки, пошлите в ближайшую лабораторию на анализ. Меня возмущают ваш тон, ваши слова, ваши манеры и ваши методы. И надо быть совсем уж недалеким, чтобы назвать лжецом человека с моим чувством собственного достоинства. Идем, Арчи.

Трудно сказать, чем бы все закончилось, если бы нас не отвлекли. Когда Вульф направился к двери в холл, а я – за ним по пятам, шериф, лейтенант и один из патрульных кинулись наперерез, желая остановить нас, и им это удалось, поскольку Вульф не обладает ни подходящим телосложением, ни должным темпераментом для того, чтобы бросаться наутек. Но только двое служителей закона перекрыли выход, как тотчас раздался телефонный звонок, и лейтенанту пришлось изменить курс и подойти к столу, чтобы снять трубку. Спустя мгновение он позвал окружного прокурора:

– Это вас, мистер Колвин. Генеральный прокурор Джессел.

Колвин пошел к телефону, оставив обе группы – шесть человек на стульях посреди комнаты и нас четверых, стоящих у двери, – молча ждать продолжения. Разговор продолжался недолго, причем участие Колвина в нем было минимальным. Повесив трубку, он повернулся к нам, водрузил очки повыше на переносицу и объявил:

– Это был мистер Герман Джессел, генеральный прокурор штата Нью-Йорк. Я звонил ему перед тем, как собрать вас здесь, и описал ситуацию. Он переговорил с губернатором Холландом и сейчас выезжает из Олбани сюда. Мистер Джессел хочет, чтобы до его прибытия вас, леди и джентльмены, пока ни о чем не расспрашивали. Мы ожидаем его около восьми часов вечера. Тем временем мы займемся другими сторонами расследования. Лейтенант Хопп установил кордон вокруг коттеджа, чтобы сюда не проникли посторонние, в частности представители прессы. Всех вас просят оставаться в здании или на веранде. – И он в очередной раз поправил очки.

Глава шестая

Вульф сидел в своей комнате в кресле всех цветов радуги: голова откинута, глаза прикрыты, губы сомкнуты, а пальцы сцеплены на середине живота. Я пристроился у окна и смотрел наружу. В пятидесяти шагах от дома, на краю леса, стоял патрульный и не сводил глаз с одного дерева. Я тоже туда посмотрел, думая, уж не забрался ли на верхнюю ветку журналист. Но нет. Должно быть, белка или птица.

У меня за спиной раздался голос Вульфа:

– Который час?

– Двадцать минут шестого. – Я обернулся.

– Где бы мы сейчас были, если бы выехали в два?

– На двадцать втором шоссе в четырех милях к югу от Хусик-Фоллз.

– Чушь. Ты не можешь этого знать.

– Это я как раз таки на самом деле знаю. Чего я не знаю, так это почему вы не накормили посла его рыбой.

– В общей сложности было поймано тридцать четыре штуки. Я приготовил двадцать. Вот и все.

– Ладно, если не хотите, не говорите. Меньше знаешь – крепче спишь. Лучше я скажу вам, что я думаю. А моя гипотеза такова: тот тип, который послал нас сюда убить Лисона, отправлял ему сообщения, засовывая их внутрь форелей и отпуская рыб в реку, и часть из них оказалась в улове Келефи, вот почему вам пришлось ждать момента, чтобы вытащить послания, когда никто не видит, и тогда…

В дверь постучали, и я открыл ее. В комнату вошел наш хозяин, О. В. Брэгэн. О хороших манерах он как будто в жизни не слышал. Когда я закрыл за ним дверь и повернулся, он уже оказался возле Вульфа со следующим заявлением:

– Я хочу попросить вас кое о чем.

Вульф открыл глаза:

– Да, мистер Брэгэн? Прошу вас, не надо церемоний. И не хотите ли присесть? Меня смущает необходимость смотреть на человека снизу вверх.

Я подвинул коренастому здоровяку кресло. Услышать слова благодарности я не ожидал – и не услышал. Существует два типа боссов: которые говорят «спасибо» и которые «спасибо» не говорят. Я уже определил, к какому типу относится Брэгэн, а потому не питал иллюзий. Но поскольку Вульф позволил себе съязвить насчет церемоний, я подумал, что и я могу пройтись разок, и сказал Брэгэну, что не стоит меня благодарить. Но он меня даже не услышал.

Его холодные цепкие глаза были устремлены на Вульфа.

– Мне понравилось, как вы справились с Колвином, – сказал он.

Вульф фыркнул:

– А мне нет. Я хочу поехать домой. Если я поговорил с человеком, в чьей власти дать мне что-то, но в результате не получил этого, значит, я не справился. Надо было улестить его. Тщеславие – могучий рычаг управления.

– Он дурак.

– Отнюдь. – Вульф явно был не в том настроении, чтобы соглашаться с кем-либо или с чем-либо. – Мне показалось, что у Колвина в целом неплохо получилось. Для безвестного чиновника из глубинки его поведение с вами и мистером Феррисом можно назвать почти бесстрашным.

– Ха! Он дурак. Идея о том, что кто-то из нас намеренно убил Лисона, настолько нелепа, что только полный идиот мог всерьез высказать ее.

– Она не столь нелепа, как гипотеза о браконьере, позаимствовавшем полено из ваших дров в качестве трости, а потом вдруг вздумавшем использовать его в качестве смертоносного оружия. Браконьеры, застигнутые на месте преступления, не убивают; они бросаются наутек.

– Ладно, пусть убийца не браконьер, – резко заявил Брэгэн. – Но и не кто-то из нас. Но страшно подумать, как это все скажется на моих планах. Если убийство не раскроют немедленно, случиться может все что угодно. Раз Лисона убили в моем коттедже, госдепартамент перестанет иметь со мной дело, и не только это. Посол Келефи может отказаться от заключения сделки, что гораздо, гораздо хуже.

Он ударил по подлокотнику кресла кулаком.

– Нужно раскрыть это убийство немедленно! Но видит Бог, с этими растяпами рассчитывать не на что. Я наслышан о вас, Вульф, и только что беседовал с одним из своих деловых партнеров в Нью-Йорке. Он говорит, что вы честный и толковый, лучше вас никого нет, правда у вас заоблачные гонорары. Ну и черт с ним. Если эта канитель затянется и нарушит мои планы, я потеряю в тысячу раз больше. Словом, я хочу, чтобы вы занялись этим. Хочу, чтобы вы узнали, кто убил Лисона, и поскорее, черт побери.

– Сидя здесь? – Вульф явно не вдохновился предложением. – Не смея шагу ступить за пределы дома и веранды? Очередная нелепица.

– С этим я разберусь. Через пару часов здесь будет Джессел, генеральный прокурор. Я хорошо его знаю и даже оплачивал его выборы. Я с ним поговорю, и тогда, прочитав ваше заявление и, если потребуется, задав вам несколько вопросов, Джессел отпустит вас. На взлетной полосе в двенадцати милях отсюда у меня стоит самолет, вы с Гудвином полетите в Вашингтон и возьметесь за дело. Я назову вам фамилии нескольких человек, которые могут оказаться полезными, и сам позвоню им отсюда. Как мне кажется, кто-то заимел зуб на Лисона и решил прикончить его здесь. Вы отыщете этого типа и «пришьете» ему убийство, только действуйте поживее. Я не буду объяснять вам, как это сделать, это ваша работа. Ну, согласны?

– Нет, – коротко сказал Вульф.

– Почему?

– Меня это не привлекает.

– К черту лирику, мы с вами деловые люди. Почему нет?

– Я не обязан ни перед кем отчитываться, мистер Брэгэн. Однако я у вас в гостях и поэтому дам объяснения. На самолете я соглашусь полететь, только будучи совсем уж в отчаянном положении, тогда так сейчас мое положение таковым не назовешь. Кроме того, я хочу домой, а не в Вашингтон. Далее, даже если ваша гипотеза верна, для обнаружения преступника и сбора доказательств его вины может потребоваться столько времени, что ваши планы уже ничто не спасет. Есть и четвертая причина, еще более убедительная, но я не готов открыть ее вам.

– Что за причина?

– Нет, сэр. Вы властный человек, мистер Брэгэн, зато я – упрямый. Как гость, я обязан вести себя учтиво по отношению к вам, но это всё, и от работы я отказываюсь. Арчи, стучат.

Я уже был на пути к двери. На этот раз, освоившись со здешними правилами этикета и не желая быть растоптанным, я распахнул дверь и отошел в сторону. И не просчитался: посетитель ворвался в комнату, не обратив на меня внимания. Это был Джеймс Артур Ферри. Брэгэн сидел спиной к входу, и когда Фэррис очутился достаточно далеко, чтобы увидеть, кто это, он застыл как вкопанный и выпалил:

– И вы здесь, Брэгэн? Хорошо.

Брэгэн в ответ буркнул:

– Что в этом хорошего?

– Я как раз собирался попросить Вульфа и Гудвина о небольшом одолжении. Хотел попросить их пойти со мной в вашу комнату и поприсутствовать во время нашего с вами разговора. Как подсказывает мне опыт, с вами лучше говорить при свидетелях.

– О, да прекратите вы, ради бога. – Брэгэн был сыт по горло. Сначала Вульф отказал ему, а теперь еще и это. – Совершено преступление. Убит государственный деятель. Об этом трубят на каждой радиостанции и на каждом телеканале, завтра новость подхватят тысячи газет. А вы все о своем.

Феррис, очевидно, не слушал. Он прищурился, глядя на Вульфа.

– Если вы не против, – начал он, – я скажу, что хотел, прямо здесь. Можете не опасаться, что вам придется потом давать показания в суде: у Брэгэна кишка тонка лгать, когда он знает, что три человека слышали правду. А я буду очень вам признателен. – Феррис обратил свой прищур на Брэгэна. Казалось бы, его рот-дефис слишком узок, чтобы выразить им ненависть, однако у Ферриса это получилось. – Я просто хочу сказать вам о том, что собираюсь сделать, чтобы вы не говорили потом, будто вас не предупредили.

– Валяйте. – Брэгэн откинул голову назад, встретившись взглядом с прищуром Ферриса. – Выкладывайте, что там у вас.

– Как вам известно, сюда едет генеральный прокурор. Он непременно поинтересуется, на какой стадии находятся наши переговоры с Келефи и Паппсом, а также спросит о том, какую позицию занимал в этом деле Лисон. Может, он и не станет напрямую связывать переговоры с убийством, но расспрашивать о них будет, это точно, и не на общей встрече, как это сделал Колвин, а в беседах с глазу на глазах. Когда он спросит меня, я ему все расскажу.

– И что же вы ему расскажете?

– Правду. О том, как ваш человек в Париже начал обрабатывать Келефи и Паппса, когда они еще были в своей стране. О том, как вы пытались навесить на Паппса какой-то компромат. О том, как вы подсадили на их рейс ту женщину, чтобы она повлияла на миссис Келефи, только этот план у вас не выгорел. О том, как двое ваших людей, чьи имена я могу назвать, пытались нажать на Лисона, и…

– Придержите язык, Феррис. Мой вам совет – придержите язык. Мы не одни. Здесь ваши свидетели.

– Вот именно. Когда я буду говорить с генеральным прокурором, свидетелей у меня будет еще больше. Я собираюсь рассказать ему, как пробовали подкупить Паппса – подкупить, между прочим, деньгами ваших акционеров. Как, наконец, вы уломали Лисона и заставили его плясать под вашу дудку. Как вы подбили его устроить эту рыбалку здесь, в вашем коттедже, чтобы иметь возможность обхаживать Келефи и Паппса без помех. Как Паппсу это не понравилось, и он пригласил меня. Расскажу о том, как мне удалось уже здесь загнать вас в угол, раскрыв вашу грязную аферу, когда вы думали, что у вас все получилось, и о том, как вчера, ближе к вечеру, Лисон наконец начал что-то понимать. Больше уже ничего и не требовалось – еще один день, и вам крышка. И вот этот день настал. День-то настал, но Лисона больше нет. Вот что я собираюсь поведать генеральному прокурору, и не хочу, чтобы для вас это оказалось сюрпризом. А еще я не хочу, чтобы вы потом стали ныть, что я вас якобы не предупреждал, – вот зачем понадобились свидетели. Это все.

Феррис повернулся и двинулся к двери. Брэгэн окликнул его, но миллиардер не остановился. Тогда Брэгэн вскочил и направился следом, но, когда он оказался у выхода, Феррис уже скрылся, захлопнув за собой дверь. Брэгэн посмотрел на меня невидящим взглядом, пробормотал:

– Бог ты мой, да он же сам купил Паппса! – и тоже умчался.

Я закрыл за ним дверь и спросил у Вульфа:

– Мне пойти и предупредить кого-нибудь? Или подождать немного, а потом отправиться на поиски трупа?

– Ну просто плейстоцен, – проворчал он. – Саблезубые гиены.

– Допустим, – сказал я, – но все равно, по-моему, вы здорово промахнулись. Этот пройдоха и вправду мог вытащить нас отсюда. Если так, давайте прикинем. Поездка на автомобиле отсюда до Западной Тридцать пятой улицы на Манхэттене – это семь часов. Полет отсюда до Вашингтона – три часа. Я беру такси в город и начинаю действовать, а вы прыгаете на рейс до Нью-Йорка. Полет до аэропорта Ла Гуардия – час с четвертью. Такси от аэропорта до Тридцать пятой улицы – сорок пять минут. Общее время пути – пять часов. На два часа быстрее, чем если ехать на машине, не говоря уже о том, что нас просто так не отпустят. И вдобавок – счет Брэгэну штук на десять, как минимум. Можете сказать ему…

– Арчи.

– Да, сэр.

– На полке в большой комнате есть книга «Власти и политика» Томаса К. Финлеттера. Я хотел бы заглянуть в нее.

Между нами давно было условлено, что дома Вульф сам достает себе книги с полок, но должен признать, сейчас ситуация была иной, так что я сделал ему поблажку. Спускаясь в холл, я прислушивался, не доносятся ли откуда-нибудь звуки схватки, но все было тихо. В большой комнате у двери сидел патрульный. Я без проблем отыскал книгу и вернулся с ней к Вульфу.

– Как я понимаю, – сказал он, – немного погодя на кухне начнется шевеление. Может даже, всех попробуют собрать за столом, чтобы перекусить. В холодильнике есть ветчина, половина жареной индейки, оливки, молоко и хлеб. Хлеб тут несъедобный, но в буфете можно найти крекеры, а на полке стоит банка с черничным джемом. Если увидишь что-то еще, заслуживающее внимания, неси тоже.

Он раскрыл книгу и устроился в кресле поудобнее. Мне еще было что сказать по поводу того, что Вульфу надо было разрешить Брэгэну вызволить нас отсюда и заодно обеспечить себе гонорар, тем более что, на мой взгляд, гипотеза, которую выдвинул хозяин коттеджа относительно убийства, пока была наименее фантастичной из всех. Но я подумал, что полчаса с книжкой сделают Вульфа более восприимчивым к мысли о полете, и потому снова вышел в холл, а оттуда попал на кухню. Повар Самек уже разложил там повсюду блюда, подносы и разнообразную снедь. Я сказал, что, если он не против, я соберу пару подносов для себя и Вульфа, и он не возражал. Доставая бутылку молока из холодильника, я бросил небрежно:

– А кстати, я хотел взглянуть на тех форелей, что поймал господин посол. Где они?

– Их забрали копы.

Нагруженные подносы пришлось доставлять в два приема. Уже идя со своим подносом, я встретил в холле Паппса и обменялся с ним кивками. Наша трапеза в комнате Вульфа прошла хорошо, если не считать того, что босс запивал еду пивом – дома он делает это редко, – которое разрушило его вкусовые луковицы, как он мне сказал, и бедняга не смог прочувствовать вкус черничного джема. Я пил молоко, и моим вкусовым луковицам ничто не помешало насладиться джемом.

Вернув подносы на кухню, я отправился обратно в комнату, прикидывая, как мне лучше уговорить Вульфа принять предложение Брэгэна. Свои шансы я оценивал как один к пятидесяти, но нужно же было чем-то занять время, так почему бы и не попробовать? К тому же Вульф платит мне, в числе прочего, и за то, чтобы я его время от времени тормошил. Однако с этим пришлось повременить. На подходе к комнате я увидел, что дверь открыта, а когда вошел, то застал там новых гостей. В кресле, которое чуть ранее я любезно подставлял Брэгэну, сидела Адрия Келефи, в то время как посол придвигал для себя еще одно.

Я закрыл дверь.

Глава седьмая

Меня снова игнорировали. Когда я пересек комнату, направляясь к стулу у стены, Вульф и миссис Келефи едва глянули в мою сторону, а посол не снизошел и до этого. Он держал речь.

– Я хорошо знаком, – говорил он, – с теорией Финлеттера о том, что в атомный век мы больше не можем полагаться на промышленный потенциал как на определяющий фактор в очередной мировой войне, и я думаю, что Финлеттер приводит достаточные обоснования, но при этом заходит слишком далеко в своих выводах. Несмотря ни на что, это хорошая, ценная книга.

Вульф вложил в книгу листок бумаги, отмечая место, где он остановился (в изданиях из своей личной библиотеки он загибал уголок страницы), и отложил том.

– В любом случае, – сказал Вульф, – человек – необыкновенное животное, обладающее уникальной особенностью. Из миллионов видов, вымерших в ходе эволюции, мы – единственные, кто знает заранее, что именно нас погубит. И это не что иное, как наше неизбывное любопытство. Мы можем этим гордиться.

– Действительно, это так. – По-видимому, нарисованная перспектива не слишком огорчила Келефи. – Я надеялся, мистер Вульф, выразить свою признательность при более счастливых обстоятельствах. Смерть мистера Лисона превратила нашу поездку в трагедию, и тем не менее я не мог пренебречь своим долгом. Благодарю вас, было в высшей степени любезно с вашей стороны исполнить мою просьбу.

– Для меня это привилегия и честь, – ответствовал Вульф. Ни один дипломат не перещеголяет его в вежливости. – Мне посчастливилось быть избранным моей страной в качестве инструмента ее гостеприимства. Вместе с вами я могу только сожалеть о катастрофе, которая омрачила ваше пребывание здесь.

– Разумеется, – согласился посол. – Я также хотел рассказать вам, чем была вызвана моя просьба к помощнику госсекретаря Лисону. В Риме, где я одно время занимал пост, есть ресторан, которым управляет человек по имени Паскуале Донофрио. Я похвалил его соус, который он подает к жареным почкам, и он сказал, что создатель этого соуса – вы. Нечто подобное произошло со мной в Каире, а затем и в Мадриде. А потом от моего друга Лисона, когда он работал в нашей стране, я узнал о вашей деятельности в качестве частного детектива. Поэтому, когда руководство вашей страны поинтересовалось моими пожеланиями, я вспомнил о вас.

– Я польщен, сэр. Просто счастлив.

– И моя жена присоединяется к моим словам. – Он улыбнулся ей. – Да, дорогая?

Ее темные глаза были еще более сонными, чем обычно. Видимо, потребуется нечто большее, чем убийство, чтобы заставить их вспыхнуть. Она заговорила:

– Я настояла на том, чтобы прийти сюда вместе с мужем, так как желала лично поблагодарить вас, мистер Вульф. Я тоже много наслышана о вас, и форель была превосходна. Поистине, ничего вкуснее я не пробовала. И еще. Мне хотелось спросить вас, из чистого любопытства: почему вы не приготовили ни одной рыбы из тех, что поймал мой муж?

– О да, – кивнул Келефи. – Мне тоже любопытно.

– Прихоть, – сказал Вульф. – Мистер Гудвин подтвердит, что я неисправимый эксцентрик.

– То есть вы и в самом деле не использовали мой улов?

– Насколько я понимаю, это установленный факт.

– Но это довольно странно, поскольку вы здесь именно по моей просьбе. Даже прихоть должна иметь под собой какие-то основания.

– Необязательно, сэр. – Вульф демонстрировал недюжинное терпение. – Каприз, причуда, сиюминутная фантазия.

Посол упорствовал:

– Прошу прощения за настойчивость, но я хотел бы избежать возможных недоразумений. Мистер Колвин интерпретировал этот эпизод как нечто значительное – вероятно, из желания нажать на вас, и будет крайне прискорбно, если он просочится в прессу. В громких делах – а это дело неминуемо будет громким – любой непонятный факт становится почвой для самых невероятных слухов, и в данном случае они коснутся лично меня – всего лишь потому, что вы не захотели готовить пойманную мной форель! Верно, этот факт не имеет никакой связи с убийством помощника госсекретаря Лисона, но ее непременно изобретут, тогда так положение посла крайне уязвимо, особенно у меня в настоящий момент. Все это вам известно, разумеется.

Вульф кивнул:

– Разумеется.

– Тогда вы видите, в чем проблема. Если вы откажетесь дать объяснение или же по-прежнему будете называть свой поступок прихотью, что подумают люди? Или – чего они не подумают?

– Да. – Вульф поджал губы. – Я понимаю, что вы хотите сказать. – Он издал тяжелый вздох. – Хорошо. Эта проблема разрешима. Я могу сказать, что у меня весьма своеобразное чувство юмора (кстати, не погрешив в этом против истины) и что меня забавляют небольшие розыгрыши над высокопоставленными персонами. Дескать, поскольку вы выразили желание порыбачить и отведать форели, приготовленной лично мною, а я прибыл сюда именно с этой целью, я решил подшутить над вами и не приготовил ни одной форели, которую поймали вы лично. Устроит ли вас такое объяснение?

– Абсолютно. Вы готовы сказать это прокурору?

– В данный момент я не вижу против этого возражений. Конечно, непредвиденные обстоятельства могут изменить положение дел, так что на будущее никаких гарантий дать не могу.

– Этого я ни в коем случае и не ждал. – Наш гость, безусловно, был хорошим дипломатом. – И снова примите мою искреннюю благодарность. У меня есть еще одно маленькое дело – но, возможно, я злоупотребляю вашим временем?

– Ни в коей мере. Подобно остальным, я всего лишь дожидаюсь прибытия генерального прокурора.

– Я постараюсь быть кратким. Мистер Феррис рассказал мне о своей беседе с мистером Брэгэном, состоявшейся в вашем присутствии. Как он сам пояснил, обратиться ко мне его побудило то обстоятельство, что в данной беседе упоминалось мое имя, а также то, что она касалась моей миссии в вашей стране. Я сказал ему, что глубоко ценю его щепетильность, и затем выразил надежду, что он откажется от своего намерения посвящать генерального прокурора в названные им подробности. Обсуждение этого вопроса заняло у нас некоторое время, но в конце концов он согласился со мной и признал, что несколько погорячился. Если бы мистер Брэгэн осуществил свое намерение, то нанес бы непоправимый ущерб переговорам, в исходе которых мы оба заинтересованы. Мистер Феррис теперь сожалеет о том, что сделал, когда застал у вас мистера Брэгэна. Он раскаивается. Не будет преувеличением сказать, что он в отчаянии, поскольку считает, что скомпрометировал себя, беседуя с мистером Брэгэном при свидетелях, и что бессмысленно теперь обращаться к вам и к мистеру Гудвину с просьбой стереть из вашей памяти ту беседу. Я сказал ему, что обращение к благородным людям с просьбой совершить благородный поступок не может быть бессмысленным и что я сам попрошу вас об этом. Что я сейчас и делаю. Поверьте, пересказ кому бы то ни было той сцены, что произошла между мистером Феррисом и мистером Брэгэном, не послужит никакой разумной цели.

Вульф фыркнул.

– Я верю вам. В данном случае я могу предоставить вам любые гарантии. – Он обернулся ко мне: – Арчи?

– Да, сэр.

– Мы ничего не помним из того, что мистер Феррис сказал сегодня днем мистеру Брэгэну, и никакие уговоры с чьей бы то ни было стороны не освежат нашу память. Вы согласны на это?

– Да, сэр.

– О нас отозвались как о благородных людях. Ты даешь слово чести?

– Честное благородное.

Он повернулся к послу:

– Я тоже даю вам слово. Достаточно ли этого?

– Более чем, – с чувством произнес Келефи. – Мистер Феррис будет счастлив. Что же до меня, то мне не достает слов, чтобы в полном объеме выразить свою признательность, но я надеюсь, что вы примете от меня вот этот небольшой сувенир. – Он поднял левую руку и пальцами правой стал стягивать перстень с изумрудом. Перстень сидел крепко, но после нескольких рывков и вращений поддался. Посол потер его о рукав своего пиджака и обратился к жене.

– Мне кажется, дорогая, – сказал он, – будет более уместно, если ты сама вручишь перстень мистеру Вульфу. Ты же специально пошла вместе со мной, чтобы поблагодарить его, а это – символ нашей благодарности. Пожалуйста, попроси мистера Вульфа принять подарок.

Миссис Келефи как будто замялась на секунду, и я предположил, уж не полюбилась ли ей моя идея с сережкой: небось жалко расставаться с украшением. Потом она, глядя в сторону, взяла у мужа перстень и протянула его Вульфу.

– Я прошу вас принять это, – произнесла она так тихо, что я едва расслышал. – В знак нашей благодарности.

Вульф не стал ломаться. Он взял перстень, посмотрел на него и сомкнул вокруг него пальцы. Я ожидал, что босс разразится очередной тирадой, выдаст что-нибудь особенно цветистое, но он в который уже раз удивил меня (что в общем-то не удивительно).

– Это совершенно излишне, мадам, – сказал он Адрии Келефи и перевел взгляд на посла: – Совершенно излишне, сэр. Такая дорогая вещь.

Келефи уже стоял на ногах. Он улыбался.

– В противном случае это не доставило бы нам такого удовольствия. Я должен идти и сообщить обо всем мистеру Феррису. Еще раз спасибо, мистер Вульф. Пойдем, дорогая.

Я поднялся и открыл им дверь. Они прошли мимо, одарив меня дружелюбными улыбками, но не изумрудами. Закрыв за супругами дверь, я вернулся к Вульфу. Его кресло стояло довольно далеко от окон, и к тому же дневной свет уже начал угасать, поэтому он включил настольную лампу и любовался под нею перстнем. Я тоже им полюбовался. Размером он был с лесной орех.

– Возможно, мое честное слово не столь ценно, как ваше, – сказал я, – но оно тоже чего-то да стоит. Давайте так: вы носите перстень с понедельника по пятницу, а я – в субботу и воскресенье.

Он фыркнул.

– Арчи, ты захватил с собой рабочий чемоданчик?

– Да. В нем мой пистолет.

– Принеси мне самую сильную лупу, пожалуйста.

Я дошел до своей комнаты, отпер чемоданчик, достал лупу и вернулся. С ее помощью Вульф теперь уже как следует рассмотрел изумруд и потом отдал его мне. Тем самым, казалось, он признавал мои права на камень, поэтому я изучил зеленый символ признательности спереди, сзади и с боков.

– Я не эксперт, – сказал я, возвращая перстень Вульфу, – и, возможно, то мелкое коричневатое пятнышко около центра делает изумруд особенно редким и красивым, но на вашем месте я бы отдал кольцо послу обратно и попросил бы взамен хороший чистый камень вроде того, что я не так давно видел в витрине «Вулворта».

Никакой реакции. Я ушел к себе, чтобы убрать лупу на место. Если я все еще надеялся убедить босса принять предложение Брэгэна, то пора было действовать, поскольку времени оставалось совсем немного. Мой первый залп уже был наготове, когда я вновь вернулся в его комнату, но, сделав пару шагов к его креслу, я остановился как вкопанный. Вульф откинулся на спинку с закрытыми глазами и шевелил губами: вытягивал их трубочкой, потом втягивал обратно, вытягивал, втягивал, вытягивал, втягивал…

Я стоял и смотрел на него. Вульф делал так только тогда, когда его мозг работал на полную катушку, когда все его колесики вращались и напрягались все извилины. А сейчас что это было? О чем он мог думать? Подозревать Вульфа в притворстве я не мог, так как это был единственный феномен, который он на моей памяти ни разу не имитировал. Когда у него закрыты глаза, а губы так вот шевелятся, он по-настоящему работает, и работает изо всех сил. Но над чем? Клиента нет, улик нет, никаких стимулов, кроме желания сесть в машину и поехать домой, тоже не наблюдается. Однако у нас существовало непреложное правило: когда бы на босса ни снизошло это состояние, отвлекать его нельзя было ни при каких условиях, поэтому я подошел к окну и стал смотреть, что происходит снаружи. Патрульный по-прежнему стоял на своем посту, спиной ко мне. Солнце опустилось за деревья, а может, даже уже и за горизонт, начинались сумерки. Если смотреть в одну точку, то не заметно, как уходит свет, но если сначала посмотреть тридцать секунд в одну точку, а потом еще тридцать секунд– в другую и снова вернуться взглядом в первую, тогда другое дело. Я научился этому в Огайо, примерно в то же время, когда поймал свою первую рыбешку.

Голос Вульфа заставил меня повернуться:

– Который час?

Я глянул на запястье.

– Без двадцати минут восемь.

Он выпрямился и пытался приподнять веки.

– Мне нужно позвонить. Где это можно сделать?

– Телефон есть в большой комнате, вы его видели. Должны быть и параллельные аппараты, например в спальне у Брэгэна наверняка есть, только я ни одного не видел. Судя по всему, телефонные звонки здесь не запрещены, но их отслеживают. В большой комнате сидит коп, хотя, думаю, этим дело не ограничивается. Готов поспорить, что линию прослушивают.

– Я должен сделать один звонок. Это важно. – Вульф уперся ладонями в подлокотники и поднял себя в вертикальное положение. – Какой домашний номер у Натаниэля Паркера?

– Линкольн, три-четыре-шесть-один-шесть.

– Пойдем. – Вульф направился к двери.

Я проследовал за ним через холл в большую комнату. Патрульный был там, ходил по периметру и включал светильники. Он посмотрел на меня, но ничего не сказал. На столике рядом с телефоном стоял поднос с пустой тарелкой и кофейной чашкой, то есть его, по-видимому, кормили. Когда Вульф взялся за трубку, патрульный придвинулся к нам, но не стал возражать и не вытащил оружие. Вульф вынул свой блокнот и положил его перед собой, после чего патрульный через стол сосредоточенно уставился на раскрытую страницу, хотя она была девственно чистой.

Вульф сказал оператору:

– Разговор с абонентом по номеру в Нью-Йорке. Мой номер: Уайтфейс, семь-восемь-ноль-восемь. Имя – Ниро Вульф. Я хочу поговорить с мистером Натаниэлем Паркером, в Нью-Йорке по номеру: Линкольн, три-четыре-шесть-один-шесть.

По лицу патрульного я видел, что он изнывает от желания получить хоть какую-нибудь косточку, и сказал, обращаясь к нему:

– Паркер – наш юрист. Почтенный член коллегии адвокатов и просто прекрасный человек. Он трижды вытаскивал меня из тюрьмы.

А вот поддерживать беседу патрульный был не в настроении. Он поднялся. Я тоже поднялся. В столь поздний час Вульфа соединили быстро, и вскоре он уже заговорил в трубку:

– Мистер Паркер? Да, Ниро Вульф. Надеюсь, что не прерываю ваш ужин… Я звоню из коттеджа мистера Брэгэна в Адирондаке… Да, конечно, вы слышали… Мне нужна от вас кое-какая информация, mais il faut parler français exclusivement. Vous comprenez? Bien…[66]

Он продолжал говорить, и тогда у патрульного появились возражения. Телефонные переговоры наверняка где-то прослушиваются и записываются, но ему, несомненно, поручили стоять рядом с телефоном и фиксировать суть сказанного, а фиксировать бессмысленные звуки он не мог. Глядя, как меняются выражения на лице служителя закона, я прекрасно представлял себе, что происходит в его голове. Прежде всего недоумение – французского он не знал, это было очевидно. Затем у копа возникло желание протянуть руку и прервать связь – он даже сделал движение рукой, – но передумал. После этого он попытался принять умный и высокомерный вид, притворяясь, будто понимает каждое слово, однако отказался от этой затеи, когда встретился со мной взглядом. Наконец, патрульный решил изобразить беззаботность: дескать, никакой проблемы вовсе нет и стоит он рядом с нами лишь ради того, чтобы Вульф не смел перекручивать телефонный шнур. Прохождение через эти фазы заняло довольно много времени – четверть часа, а то и больше, – и он уже очень неплохо справлялся с последней, когда Вульф сделал ему одолжение, взяв карандаш и начав писать в блокноте. Копу теперь было на что смотреть, и это стало большим облегчением для него и для меня, хотя я сомневаюсь, что бедняга смог разобрать убористый почерк Вульф, видя слова вверх ногами и с расстояния в пять футов. Я стоял ближе и, вытянув шею, разглядел, что пишет Вульф на том же языке, на каком и говорит. Французского я тоже не знал, поэтому просто сделал умный вид.

Вульф заполнил целую страницу и еще часть, а потом внезапно перешел на английский:

– Большое спасибо, мистер Паркер. Я удовлетворен. Прошу прощения за то, что помешал вам ужинать, но дело срочное… Нет, я не хочу ничего добавить, и вопросов у меня больше нет… Да, непременно, но вряд ли мне еще понадобится сегодня ваша помощь. Всего доброго, сэр.

Он повесил трубку, положил блокнот в карман, повернулся ко мне и открыл рот, чтобы сказать что-то, но не успел. Дверь с веранды распахнулась, и в комнату один за другим вошли окружной прокурор Колвин, среднего роста человек с круглым красным лицом и большими ушами и, наконец, шериф Делл.

При виде нас Колвин остановился и обратился к человеку, шедшему вслед за ним:

– Это Ниро Вульф. Вульф и Гудвин. – Он решил представить нас друг другу: – Вульф, это мистер Герман Джессел, генеральный прокурор штата Нью-Йорк. Я ввел его в курс дела, и сначала он хочет побеседовать с вами. Прямо сейчас.

– Прекрасно, – провозгласил Вульф. – Я готов, и полагаю, что беседа не займет много времени. Но говорить мы будем не с глазу на глаз. Если мне предстоит назвать имя убийцы мистера Лисона, что я и собираюсь сделать, то произойти это должно в присутствии всех заинтересованных лиц. Будьте добры, пригласите всех собраться здесь.

Они изумленно вытаращились на него. Шериф что-то сказал. Очки Колвина сползли на самый кончик носа, но он даже не заметил этого.

Джессел встал напротив Вульфа:

– Повторите, пожалуйста, что вы сказали.

– Я думал, что выразился предельно ясно. Я готов назвать убийцу. Сделаю я это только в присутствии остальных участников экспедиции. А до тех пор я больше ничего не скажу и не буду отвечать ни на какие вопросы. Когда же они соберутся здесь, все до единого, и вы, господа, разумеется, тоже, то я сначала поговорю по телефону с госсекретарем. Если он сейчас не в Вашингтоне, то придется разыскать его. Уверяю вас, господа, бесполезно орать на меня или тащить куда-либо: я буду нем. Существует только один приемлемый способ продолжить разговор, и я его вам только что предложил.

Шериф и окружной прокурор переглянулись, а Джессел внимательно смотрел на Вульфа.

– Однажды мы с вами уже встречались, мистер Вульф. Вы, должно быть, не помните этого.

– Нет, сэр, я помню.

– И конечно, мне известна ваша репутация. Вы говорите, что можете назвать убийцу. У вас есть улики?

– Имеющихся улик достаточно для обвинения, но не для ареста. После того как меня выслушают, сомнений ни у кого не останется.

– А при чем здесь госсекретарь?

– Я должен начать с разговора с ним. Причины этого станут ясны с первых же моих слов.

– Хорошо. Мы сможем связаться с ним. Но у меня тоже есть условие. Сначала вы должны сообщить мне с глазу на глаз, в чем будет состоять суть вашего заявления.

– Нет, сэр. – Тон, которым говорил Вульф, не допускал возражений. – Ни слова.

– Но почему?

– Потому что мне нужно заплатить по счету, а если я уведомлю вас заранее, вы можете каким-то образом помешать этому. – Вульф развернул руку ладонью кверху. – Что тут сложного? Соберите здесь всех. Установите телефонную связь с госсекретарем. Я поговорю с ним. Вы сможете остановить меня в любой момент, на любом слове. Стойте рядом со мной, чтобы вырвать у меня из рук трубку, если понадобится. Или поставьте у меня за спиной полицейского с дубинкой.

– И все же я прошу вас оказать мне личное одолжение – переговорите сначала со мной.

Вульф повел головой:

– Прошу прощения, мистер Джессел. Я слишком упрям. Не утруждайте себя понапрасну.

Генеральный прокурор оглянулся по сторонам. Если он ожидал предложений, то их не последовало. Тогда он сунул руки в карманы, развернулся на пятках и направился к камину. На полпути он резко остановился и пошел обратно.

– Они все здесь? – спросил он Колвина.

– Да, конечно.

– Пошлите за ними. Мне надо позвонить.

Глава восьмая

Генеральный прокурор Джессел стоя говорил в телефонную трубку:

– Тогда вы понимаете ситуацию, господин госсекретарь. Один момент. Даю вам Ниро Вульфа.

Он предоставил аппарат в распоряжение Вульфа, который сидел у стола. Брэгэн и посол с женой находились на диване, переставленном от стены в середину комнаты. Миссис Лисон усадили в кресло рядом с диваном. Спайрос Паппс, человек коварный, злокозненный и откровенный, устроился на большой пухлой подушке у ног миссис Лисон. Феррис и шериф оккупировали стулья чуть в стороне; за ними стояли лейтенант Хопп и двое его коллег. Окружной прокурор Колвин занял пост возле стола, почти вплотную к Вульфу, а Джессил, передав трубку, также остался стоять рядом. Я тоже был на ногах, у босса за спиной. У меня не было ни малейшего представления, к чему идет дело, но Вульф сказал, что собирается назвать имя убийцы, поэтому, пока передвигали мебель и рассаживались, я сбегал к себе в комнату, достал из чемодана пистолет и на всякий случай сунул его в боковой карман.

Вульф заговорил непринужденным тоном:

– Это Ниро Вульф, господин госсекретарь. Мне следовало попросить мистера Джессела, чтобы он предупредил вас: наша беседа займет некоторое время, минут десять, а то и более. Надеюсь, вы удобно сидите… Да, сэр, я понимаю и не отниму у вас времени больше, чем необходимо. К сожалению, иного выхода нет. Вы уже знакомы с подробностями дела, так что перейду прямо к сути. Я знаю, кто убил мистера Лисона. Разоблачать его перед представителями закона будет бесполезно; тем не менее я хочу разоблачить этого человека: во-первых, потому, что, если я этого не сделаю, меня будут держать здесь и докучать глупостями неопределенно долгое время; а во-вторых, потому, что он имел глупость задеть мое самолюбие… Да, сэр, но если я буду говорить, то только по-своему, и думаю, что сначала вам следует выслушать меня…

Сегодня я должен был готовить на обед форель. Мне принесли четыре корзины с уловом, на каждой из которых имелась бирка с именем рыбака. В трех корзинах рыба была безупречно свежей, а в корзине посла Келефи – нет. Его форель не окоченела, не обесцветилась – ничего такого, что бросалось бы в глаза. Даже повар не заметил, что с ней что-то не так. Но поймана она была явно не сегодня. Это долго объяснять, но опытный человек всегда может точно сказать, насколько свежа рыба, вне зависимости от того, как ее хранили. Поверьте мне, я никогда в таких случаях не ошибаюсь. Разумеется, я не стал использовать эту форель в своем блюде. Повар поинтересовался почему, но я не открыл ему истинную причину, не желая ставить посла в неловкое положение. Сам я предположил, что этим утром господину послу недостало либо везения, либо умения и он каким-то образом раздобыл эту ранее пойманную форель, чтобы скрыть сегодняшнюю неудачу.

Постараюсь быть как можно более кратким. Известие о насильственной смерти мистера Лисона заставило меня пересмотреть это предположение. И я пришел к заключению, что убийство совершил посол Келефи и что оно было преднамеренным. Он поймал те восемь форелей днем ранее, помимо тех, что предъявил в качестве вчерашнего улова – я не уточнял, сколько именно, – и спрятал их в реке, погрузив в воду. Вероятно, рыба была еще жива, когда он сделал это, но я не обладаю достаточной квалификацией, чтобы назвать точный час, когда она погибла. Кроме того, я предполагаю, что орудием убийства посол также запасся вчера, заблаговременно вытащив его из поленницы и где-то спрятав. Итак, сегодня ему не пришлось тратить время на ловлю, чтобы заполнить корзину, и у него было целых четыре часа, чтобы заняться другим делом, а именно убить мистера Лисона. Пробраться через лес незамеченным не составляет труда.

Вот к какому заключению я пришел, но я был бы ослом, если бы его обнародовал. Это всего лишь умопостроения, и я был единственным человеком, способным оценить состояние рыбы в корзине посла Келефи. Представители закона осмотрели ее, но не увидели того, что увидел я, – хотя справедливости ради стоит отметить, что я осматривал рыбу, когда она предположительно была только что вынута из воды, тогда как они сделали это четырьмя часами позже. Тем не менее, когда окружной прокурор спросил, почему я не стал готовить пойманную послом рыбу, я мог бы поделиться с ним своими выводами, но не стал этого делать из-за явной недоброжелательности мистера Колвина, которая не имеет под собой абсолютно никакой почвы.

Теперь, однако, мои заключения нашли подтверждение. Нельзя сказать, что господин посол открыто признался мне во всем, но это и не требуется. Чуть более часа назад он пришел ко мне в комнату вместе со своей женой якобы для того, чтобы поблагодарить меня, и тоже поинтересовался, почему я не взял ни одной рыбины из его корзинки. Из моего ответа и последующего разговора мистер Келефи понял, что я обо всем догадался. По его просьбе я придумал фиктивное объяснение своему поступку. Он попросил, чтобы я пообещал придерживаться этого объяснения, но я отказался. Тогда он обратился ко мне с еще одной просьбой, неважно, какой именно. Важно, что она была абсолютно излишней, так как мы оба хорошо понимали друг друга и без слов, – по крайней мере, посол так считал. И когда я без колебаний эту его просьбу удовлетворил, он подарил мне в знак признательности перстень с изумрудом, сняв его с пальца и попросив жену преподнести его мне. Она сделала это, и сейчас перстень лежит в кармане моего жилета.

Тем самым, господин госсекретарь, он нанес удар по моему самолюбию. Изумруд не был символом признательности; это была плата за молчание. Если бы вознаграждение оказалось соразмерно моему достоинству – будь это «Королева Изабелла» или изумруд герцога Девонширского, – он мог бы выполнить свое предназначение, но это всего лишь крупный камень с заметным изъяном. Естественно, я был уязвлен. После ухода посла я обдумал все еще раз. Меня не только оскорбили, но и подвергли опасности, как и остальных присутствующих здесь. Если посла не разоблачить, мы будем вынуждены страдать от длительных разбирательств и, вероятно, на всю жизнь останемся под подозрением, и только я в силах назвать имя преступника. Я решил, что должен действовать, однако сначала нужно было понять, что я могу сделать, а что нет, и поэтому я позвонил своему адвокату в Нью-Йорк.

Сверившись с источниками в своей библиотеке, он предоставил мне необходимую информацию, которую я записал. Чтобы мое сообщение было полным, я должен зачитать вам свои записи.

Итак, выдержка из статьи двадцать пятой Уголовного кодекса штата Нью-Йорк: «Послы и иные сотрудники иностранных государств, аккредитованные при президенте или правительстве Соединенных Штатов и официально признанные в соответствии с законами Соединенных Штатов, а также их секретари, курьеры, члены их семей и обслуживающий персонал не подлежат уголовной юрисдикции в данном штате и должны быть высланы в свою страну для осуществления судопроизводства и определения меры наказания».

Из статьи двести пятьдесят два, раздел двадцать два Уголовного кодекса Соединенных Штатов: «Любые судебные акты или постановления, предъявляемые любым гражданином в любом суде Соединенных Штатов или отдельного штата, а также любым судьей или судом, в результате которых любой посол или сотрудник любого посольства иностранного принципата или государства, признанный и аккредитованный в данном качестве президентом, равно как и любой член семьи такого посла или сотрудника, подвергается аресту или тюремному заключению, или же его движимое и недвижимое имущество описывается, арестовывается либо конфисковывается, надлежит считать не имеющим юридической силы».

Из статьи двести пятьдесят три – я приведу это положение в сокращении: «Любого судью, издавшего судебный акт или постановление в нарушение статьи двести пятьдесят два, и любое должностное лицо, связанное с исполнением такого судебного акта или постановления, надлежит считать нарушителем международного права и возмутителем общественного спокойствия; такой судья или должностное лицо подлежат тюремному заключению сроком до трех лет, а также наложению денежного штрафа в размере, установленном судом».

Последняя цитата, господин госсекретарь, объясняет, почему я так настаивал на беседе с вами. Если бы я уведомил о своих выводах представителей закона, которые здесь находятся, и они в своем рвении вершить правосудие нарушили бы права посла, то по федеральному законодательству не только они подлежали бы уголовному преследованию, но и я тоже. Не желая подвергнуться трехлетнему тюремному заключению или хотя бы риску чего-то подобного, я вынужден был обратиться лично к вам. Разумеется, неизбежно возникает вопрос: каков был мотив преступления? Почему посол Келефи убил мистера Лисона? Ответа у меня нет, но имеются определенные соображения. Думаю, вам будет небезынтересно узнать, что мотив посла, скорее всего, никак не связан с его дипломатической миссией или переговорами, которые он вел.

Как я уже упоминал, посол не собственноручно вручил мне перстень – сделать это он попросил свою жену. Я могу привести его точные слова: «Мне кажется, дорогая, будет более уместно, если ты сама вручишь перстень мистеру Вульфу». Двусмысленной была не только сама фраза, но и тон, которым она была произнесена. Посол презентовал мне изумруд в качестве платы за то, чтобы я не разглашал свои умозаключения относительно того, кто убил мистера Лисона. Тогда почему поднести перстень должна была его жена? Не потому ли, что она сама имела непосредственное отношение к этому преступлению? Не потому ли, что это она дала послу мотив или импульс совершить убийство? Не потому ли, что это из-за нее муж вынужден был прибегнуть к крайней мере?..

Вот так и вышло, что не я, а Вульф сумел выяснить, что заставит вспыхнуть глаза Адрии Келефи. Дикой кошкой соскочила она с дивана, прыгнула к столу и одним взмахом руки сбросила телефон, блокнот и все остальное, что там лежало, на пол. Колфин и Джессел кинулись поднимать телефон. Я занялся дикой кошкой, схватив ее сзади за обе руки. Она дергалась, и изворачивалась, и колотила меня пяткой по ногам. Джессел прижал трубку к уху и забубнил:

– Алло, алло, алло…

Вдруг раздался еще один голос:

– Да, всё случилось из-за нее.

Это была Сэлли Лисон. Она встала с кресла и обошла Паппса, чтобы встать напротив жены посла. Я крепче сжал руки Адрии. Сэлли продолжила говорить ровным, тусклым, мертвенным голосом, от которого, казалось, все вокруг покрылось корочкой льда:

– Ты даже не змея, Адрия. Мне не подобрать для тебя сравнения. Ты соблазнила моего мужа в доме своего мужа. Я знала об этом. Дэйв сказал мне, что не может вырваться от тебя; тогда я вырвала его, устроив так, чтобы его отозвали на родину. Думаю, ты рассказала обо всем супругу – это вполне в твоем стиле. Должно быть, это случилось после нашего отъезда, во время одной из твоих истерик. Потом Дэйву пришлось ехать сюда, и, как только он тут появился, ты снова стала преследовать его. Я знала об этом и пыталась тебя остановить, но не сумела. Зато сумел твой муж. Он убил Дэйва. Ну почему он не убил тебя? – Сэлли Лисон сжала кулаки опущенных вдоль тела рук, напряглась и задрожала. – О боже! – вскричала она. – Почему не тебя?

Когда приступ дрожи отпустил ее, она повернулась к окружному прокурору и произнесла опять тихо и без выражения:

– Я солгала вам, когда сказала, что никого не подозреваю. Конечно, я подозревала. Но я знала, что вы не сможете арестовать этого человека, и не хотела признаваться в том, каким глупцом был мой муж, – да и какой в этом смысл? Какой вообще теперь во всем смысл? – Ее снова била дрожь.

Посол встал с дивана и шагнул к столу, так что на секунду я поверил, будто он собирается ответить Сэлли. Но он обратился не к ней, а к своей жене, положив руку на плечо Адрии. Я отступил назад.

– Пойдем, дорогая, – сказал посол Келефи. – Все это очень утомительно.

Она пошла за мужем, а он повернул голову и резко окликнул:

– Спайрос!

Это было зрелище, которое я не ожидал когда-либо увидеть и вряд ли увижу еще хоть раз. В помещении находились генеральный прокурор, окружной прокурор, шериф и три патрульных в форме, не считая пары детективов. Однако ни один из них не шелохнулся, когда мимо них спокойно прошествовал убийца, уводя с собой жену, из-за которой он лишил жизни человека, и своего сотрудника, который наверняка знал о содеянном.

Зато зашевелился Вульф. Он сказал вслед удаляющимся спинам:

– Мистер Келефи! Одну минуту, пожалуйста. У меня сугубо личный вопрос. Ваша просьба о том, чтобы я приехал сюда и приготовил для вас рыбу, – что это было: еще одна попытка унизить мое достоинство? Желание, ко всему прочему, одурачить меня?

– Нет, мистер Вульф. – Посол остановился в дверях. – Когда я выразил пожелание отведать вашей форели, я еще не предполагал, что совершу действие, которое может вызвать у вас профессиональный интерес. Нет, прошлое я не забыл, но смирился с ним. Когда же события заставили меня задуматься над таким действием, то просить вас не приезжать было бы совсем уж неосмотрительно с моей стороны.

Повернувшись, он притронулся к локтю жены, и супруги удалились, а за ними и Спайрос Паппс.

В большой комнате сразу стало оживленно. Джессел забормотал что-то насчет госсекретаря и взялся за телефон. Колвин поправил очки. Шериф и лейтенант обменивались впечатлениям. Патрульные переглядывались с ошалелым видом.

Вульф, уже на ногах, достал из кармана перстень и отдал его окружному прокурору.

– Распорядитесь им как сочтете нужным, мистер Колвин. Конечно же, вы были правы насчет примечательного обстоятельства. Мы с мистером Гудвином соберемся и будем готовы к отъезду через пять минут. Пожалуйста, дайте соответствующие указания своим людям. Пойдем, Арчи.

Он направился в холл, и я пошел за ним.

Глава девятая

Само собой, вам интересно узнать, поплатился ли Келефи за свое преступление. Я тоже хотел бы это знать. Он отбыл на родину на следующий день вместе с женой и Паппсом, а месяц спустя его застрелили, но вот за что – за убийство или за срыв переговоров, – я не в курсе. Выражаясь языком дипломатов, вряд ли для него это имело существенное значение.