Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями

Парадокс пятый Россия: от любви до ненависти

Со стороны может показаться, что Иран и Россия образца 2020-х — большие друзья: оба государства проводят антизападную политику и поддерживают друг друга в противостоянии «гегемонии США». Это правда лишь отчасти — несмотря на частичное совпадение интересов правящих элит, у иранцев сложное отношение к России. Ей не забыли ни одну старую обиду (а их за последние века было немало) и воспринимают не столько как оплот борьбы с колониализмом, сколько как еще одну жадную державу, стремившуюся покорить Иран.

Август 2019 года, я только приехал в Иран в качестве корреспондента ТАСС и сижу в российском посольстве на встрече с послом. Знакомство с главой диппредставительства сразу по приезде — обязательная традиция для всех корреспондентов государственных СМИ, прибывающих в Исламскую республику. «Я читал вашу статью», — говорит мне посол после короткого приветствия.

Незадолго до начала командировки я написал материал для Московского центра Карнеги[40] с заголовком «Стратегическое недоверие. Почему у России и Ирана не получается стать союзниками» — текст о проблемах, существующих между Москвой и Тегераном. Вскоре после публикации МИД России связался с ТАСС и уведомил, что недоволен содержанием материала. Затем у меня состоялся жесткий разговор с моим начальником в агентстве. «Никогда не пиши для Карнеги и вообще для западных организаций!» — резюмировал он нашу беседу.

Более того, мне лично позвонил заместитель второго департамента Азии в МИД РФ и спокойным тоном объяснил, что сотрудник государственных СМИ должен работать в рамках официальной политической линии. «Главная мысль статьи напрямую противоречит тому, что говорил Путин. Это неприемлемо», — сказал он. Речь о том, что президент России к тому моменту неоднократно высказывал мысль о необходимости развивать отношения с Ираном и заявлял, что сотрудничество якобы уже вышло на новый этап. Так или иначе, мне показалось, что все это — откровенно излишняя реакция для одной проходной статьи.

Теперь, сидя в Тегеране перед послом, я готовлюсь к новой волне критики, но вместо этого слышу:

— В вашей работе вы отметили, что мы не союзники. С этим я абсолютно согласен. Какие мы союзники, мы попутчики, — посол слегка улыбается. — В общем-то все, что вы написали, правильно. Но такие заявления подходят для кухонных разговоров, а не для публичного обсуждения, — дипломатично добавляет он.

Исторические раны

Иранское самосознание насквозь пронизано сюжетами из прошлого. История страны насчитывает почти три тысячи лет, и в ней хватает как поводов для гордости, так и горестных страниц. При этом иранцы любят историю не только вспомнить, но и припоминать, если речь идет о разочарованиях и обидах.

А разочарований и обид в отношениях с Россией хватает. Контакты стран начались еще в средневековье, но это не так занимает наследников Древней Персии. Гораздо важнее, что в последние триста лет сначала Россия, а потом и Советский Союз вели по отношению к Ирану экспансионистскую политику, причем не без успеха.

Логика исторического процесса здесь предельно проста. Империи всегда стремятся к экспансии и тут неважно, иранская или российская. В XVIII–XX веках Россия находилась на подъеме, а Иран — наоборот, поэтому первая давила на второй. Но это если говорить циничным языком реализма. Для обычных людей все эти сюжеты гораздо более личные, особенно для иранцев, прочно укорененных в истории.

— У вас есть такие зеленые леса? — спрашивает меня экскурсовод в субтропическом зеленом Гиляне, прикаспийском регионе на севере Ирана.

— Конечно, у нас такое встречается. В районе Сочи, это на Черном море, много подобных пейзажей. Такие же покрытые зеленью горы.

— А почему тогда вы все время пытались все это у нас захватить?

Гилян — первая в длинной череде исторических травм Ирана, связанных с Россией. Местные жители до сих пор с неудовольствием вспоминают персидский поход казачьего атамана Степана Разина в конце 60-х годов XVII века: утверждается, что казаки устроили настоящую резню в столице региона, городе Реште.

Следующая обида относится уже к периоду Петра I и его походу в Персию 1722–1723 годов. Российская империя воспользовалась упадком иранской династии Сефевидов и сумела отвоевать у Ирана обширные территории, включая Дербент, Баку и северное побережье Каспия (Мазендеран и все тот же Гилян). Впрочем, пробыли эти земли в составе российского государства недолго. В 1730-е годы императрица Анна Иоанновна приняла решение сконцентрироваться на турецком направлении, а упомянутые территории вернуть Персии.

С Петром, к слову, связана и легендарная страшилка, своеобразный аналог «Протоколов сионских мудрецов», но про Россию, — так называемое «завещание Петра Великого». Речь о французской подделке начала XIX века, которая якобы содержала наставления российского императора потомкам: как России завоевать мировое господство. Этот «документ» приобрел особенную популярность в Иране в начале XX века, когда Лондон и Санкт-Петербург соперничали за Персию и делили ее на зоны влияния. А позже «завещанием» молва объясняла как действия СССР, так и современную политику Москвы.

Еще более глубокая травма связана с двумя русско-персидскими войнами 1804–1813 и 1826–1828 годов. Обе кампании завершились уверенными победами русского оружия и Иран навсегда лишился территории современного Азербайджана. Итоги двух войн были закреплены в Гюлистанском и Туркманчайском мирных договорах. Последний даже закрепился в персидском языке в качестве символа унизительного и навязанного мира, который проигравший принимает, потому что у него нет выбора.

Так, в июне 2022 года Абдольнасер Хеммати, глава Центробанка Ирана при президенте Хасане Рухани, рассказывал[41]:

— В конце президентского срока Дональда Трампа, когда его давление на Иран достигло пика, мы столкнулись с дефицитом валюты. Тогда мы договорились с российскими властями предоставить нам кредитную линию для импорта пшеницы и кукурузы. Однако банки России заявили, что процентная ставка в долларах будет 14% — это было в стиле Туркманчая. И Рухани, и я выступили против.

К началу XX века Россия имела колоссальное влияние в Иране, соперничая за господство в стране с Великобританией. Самой боеспособной частью армии шаха династии Каджаров считалась казачья бригада, которая впоследствии стала дивизией — что-то вроде ЧВК Российской империи, состоявшей на службе персидского государства. Шах Насер ад-Дин в 1870-е годы, понимая, что Иран в военной сфере отстает от ведущих держав, искал способы реформировать армию. Для этого он договорился с Санкт-Петербургом об отправке военных инструкторов для создания аналогов российских казачьих частей. Боеспособное подразделение создать удалось, но оно оставалось «засланным казачком» — командиры дивизии выполняли приказы Тегерана только при одобрении российской стороны.

В 1908 году это подразделение сыграло ключевую роль в подавлении Конституционной революции в Иране. Казаки расстреляли из пушек первый Меджлис, а руководитель дивизии Владимир Ляхов временно стал военным губернатором Тегерана. В память о тех трагических событиях на площади Бахарестан сегодня стоит огромная пушка — якобы именно с этого места русские казаки вели огонь по первым росткам иранской демократии.

Наконец, особенное место в исторической памяти иранцев занимает Вторая мировая война. В 1941 году Великобритания и СССР, опасаясь подъема прогерманских настроений в Иране, в результате которых Третий рейх потенциально мог бы использовать его в качестве плацдарма для нападения на Советский Союз и союзников в Азии, ввели в страну войска одновременно с севера и юга и быстро дошли до Тегерана. Резу-шаха, первого монарха из династии Пехлеви, заставили отречься от престола и Иран вынужденно стал союзником антигитлеровской коалиции. Иранский маршрут был важной частью ленд-лиза в СССР и именно в Тегеране состоялась ключевая встреча союзников 1943 года — Тегеранская конференция.

Теоретически иранцы могли бы строить нарратив о своей роли во Второй мировой на гордости: страна, как-никак, участвовала в победе над нацизмом на стороне «сил добра». Но для иранцев все выглядит совершенно иначе. Они убеждены, что Запад и СССР насильно втянули в войну нейтральную страну, оккупировав и лишив суверенитета. А Тегеранская конференция в народном сознании до сих пор символизирует утрату независимости из-за иностранных захватчиков. «Каждый год в День победы мы приглашаем иранских коллег к нам на праздник. Они, конечно, отказываются — мы для них оккупанты», — сказал мне как-то член аппарата военного атташе в российском посольстве в Тегеране.

В том же ключе иранцы вспоминают и создание при участии СССР в 1945 году Демократической Республики Азербайджан на территории трех современных иранских провинций, где проживают этнические азербайджанцы, со столицей в Тебризе. Государство просуществовало всего около года, после чего Москва согласилась вывести войска из Ирана. Но иранцы ничего не забыли: как только в Украине в 2022 году начались военные действия, иранские паблики, включая популярные телеграм-каналы с аудиторией больше миллиона человек, показывая свое отношение к происходящему, начали публиковать фото советских танков в Тебризе.

Любопытно, что рядовой житель России и знать не знает о перечисленных выше событиях. Русско-персидские войны в национальной истории, как ее преподают в школах, маячат где-то далеко на периферии, заслоненные более значимыми русско-турецкими конфликтами. В лучшем случае можно вспомнить убийство в Тегеране поэта и дипломата Александра Грибоедова и Тегеранскую конференцию. А вот обычный иранец, заговори с ним о российско-иранских отношениях, сходу вспомнит большинство этих эпизодов. Здесь про Россию помнят многое, и в основном в негативном ключе.

Сила культуры

Несмотря на все исторические обиды, отношение иранцев к России не назовешь полностью негативным. На протяжении последних столетий Россия была не только колониальной силой, но и источником прогресса. Так, когда в середине XIX века «первый иранский модернизатор» Насер ад-Дин из династии Каджаров решился по примеру Петра I отправиться в заграничную поездку в Европу, первой страной для посещения он выбрал именно Российскую империю. Вместе с семьей императора Александра II Насер ад-Дин Шах ходил в театр, смотрел военные парады и посещал государственные банкеты и балы.

По мере расширения влияния Санкт-Петербурга в Иране появилась не только казачья дивизия для подавления протестов, но и, например, целая плеяда известных российских фотографов. Самым известным среди них считается Антон Севрюгин, который составил богатую фотохронику, запечатлевшую иранскую жизнь во всех красках — от шахской семьи до нищих на базарах.

Персидский язык за это время обогатился множеством слов, заимствованных из русского, которые используются по сей день, вроде «тормоз», «запас», «шеланг» («шланг») и прочие. Зачастую слова приходили вместе с новыми предметами и явлениями, как, например, «пирожки» — блюдо, которое привезли русские купцы, получило здесь широкое распространение.

Частенько туристов удивляет обилие в Исламской Республике самоваров. Чайная культура сюда пришла вместе с выходцами из России, поэтому самовар стал неотъемлемой частью иранского быта. Это особенно трогательно, учитывая, что в самой России традиция самоварного чаепития почти умерла. Понятно, что под Новый год на Красной площади ряженые актеры льют чай из самоваров, но в повседневной жизни это большая редкость. Однако в Иране пузатый агрегат встречается повсеместно, в самых обычных семьях. Конечно, вместо хрестоматийного сапога и деревянной растопки сегодня вы скорее увидите большие электрические кипятильники. Тем не менее самовар — это пример культурного явления, которое в Иране сохранилось, а в России почти исчезло.

Однажды мне самому довелось поучаствовать в российско-иранском культурном обмене. Дипломаты российского посольства периодически закупали у жившей в Тегеране соотечественницы пельмени ручной лепки. Как-то раз я тоже купил пельменей и угостил ими своих иранских друзей и они остались в восторге. Особенно им понравилось, что такая вкусная еда так быстро и просто готовится. «Идеально для тусовок, для пати, чтобы быстро сварганить и съесть», — резюмировали мои приятели.

Особенно сильно российское культурное влияние заметно в местных книжных магазинах: русская классика там стабильно в лидерах продаж. Никогда мне не задавали столько вопросов про Федора Достоевского, сколько в Иране: «Обожаю Достоевского», «Ну, это же как у Достоевского», «Ты что, не помнишь эту фразу? Это говорил князь Мышкин» — все это я много раз слышал в беседах с малознакомыми иранцами. Бывал я и на «Чеховской неделе» в крупнейшей сети книжных магазинов в Тегеране. Но классикой XIX века русская литература в Иране не ограничивается — на персидский переведен, к примеру, сибирский прозаик Александр Вампилов (1937–1972), и по его пьесе «Утиная охота» в Тегеране ставили спектакль.

Большим спросом пользуется изучение русского языка. Когда «Россотрудничество» организовало мастер-класс по русскому в одном из тегеранских кафе в 2022 году, туда без всякой рекламы набился целый зал. Проводятся конкурсы чтения русской поэзии и переводов современных российских писателей. Иранские туристы с большим удовольствием ездят в Москву и Санкт-Петербург. Наконец, множество иранцев мечтают учиться в России. Российская сторона ежегодно предоставляет 300 квот на бесплатное обучение в вузах для граждан Ирана, при этом последние годы на каждое место конкурс по восемь-девять человек.

К этому стоит добавить, что иранцы не проецируют претензии к стране на обычных жителей государства — такой способности разграничивать общее и частное было бы неплохо поучиться и нам. Иными словами, российские туристы на личном уровне никакого негатива в Иране не встречают. Как и все иностранцы, они видят со стороны иранцев живой интерес и дружелюбие.

Старые проблемы

После Исламской революции 1979 года отношения между Советским Союзом и Ираном были непростыми, хотя начиналось все многообещающе: СССР стал первой крупной страной, с которой Исламская республика установила дипломатические отношения. Однако уже в 1980 году Советский Союз ввел войска в соседний Афганистан, то есть вторгся в сферу влияния Ирана, и верховный лидер Рухолла Хомейни провозгласил знаменитую формулу: США — большой сатана, а СССР — сатана поменьше.

Таким образом Иран бросил вызов не только западному проамериканскому блоку, но и советскому. Случались даже нападения на дипломатические объекты СССР, хоть и не столь громкие, как захват посольства США в Тегеране в 1979 году. Неудивительно, что во время ирано-иракской войны Москва поддерживала Багдад, а не Тегеран.

Смерть аятоллы Хомейни и распад СССР несколько сбавили градус напряженности между странами. Тем не менее, друзьями они не стали. Более того, все 1990-е Россия выстраивала свою внешнюю политику с оглядкой на США, поэтому ни о каком сближении не могло быть и речи.

Кстати, именно в этот период иранцы конфисковали российский дипломатический объект в Мешхеде, бывший советский культурный центр. Дипломаты на постоянной основе там не работали, но местный сотрудник за объектом присматривал. Как-то раз, придя утром проверить вверенную ему собственность, он обнаружил, что власти ее опечатали. На запросы российского посольства дали ответ, что по иранским документам объект российской стороне не принадлежит. Девяностые были для России непростым временем и хватало более серьезных проблем, поэтому Москва просто «проглотила» эту наглость. Вопрос об объекте формально все еще стоит в повестке двусторонних отношений, но портить отношения с Ираном из-за этой старой истории Россия не хочет. Опять же — сегодня снова не до того.

В 2000-е Россия скорее смотрела на Иран как на разменную монету в отношениях с Западом. Заигрывая с Тегераном, можно было давить на США и Европу. Но примерно к середине 2010-х на фоне ухудшения отношений с западными странами Иран приобрел важное самостоятельное значение во внешней политике России, и Москва выбрала курс на реальное сближение. На этой волне в 2015 году началась российская операция в Сирии, и Тегеран с Москвой оказались «в одном окопе». Новые рубежи сотрудничества открылись после начала полномасштабных боевых действий в Украине в 2022 году. Иранские беспилотники оказались востребованы Москвой, а российские военные впервые в истории превратились для Ирана из учителей и инструкторов в учеников. Тегеран, в свою очередь, получил беспрецедентную возможность для «обкатки» своих дронов в условиях интенсивного современного конфликта, когда им противостоят современные средства ПВО, включая ­западные.

При этом политики и дипломаты обеих стран не то чтобы в восторге от этого сближения. Иранцы с недоверием относятся к России, по-прежнему считая ее агрессивной силой, способной покуситься на их суверенитет. Кроме того, часть иранских политиков, мечтающих о сближении с Европой, видят в Москве очевидное препятствие на пути возрождения отношений с Западом. Что касается представителей России, им откровенно чужды и непонятны устремления шиитского Ирана. Экспорт Исламской революции, который по-прежнему прописан во внешнеполитической доктрине государства, имеет мало общего с устремлениями Москвы — даже несмотря на то, что во ­взаимодействии с Россией иранцы эту тему не педалируют.

Обе стороны прекрасно отдают себе отчет, что их сближение носит вынужденный характер и вызвано внешними обстоятельствами. Ирану так и не удалось нормализовать отношения с Западом, хотя три президента — Али Акбар Хашеми Рафсанджани (1989–1997), Мохаммад Хатами (1997–2005) и Хасан Рухани (2013–2021) — прилагали для этого немало усилий. Россия, в свою очередь, за годы правления Владимира Путина прошла путь от дружественных отношений с США и Европой до открыто враждебных. Противостояние общему сопернику подталкивает Москву и Тегеран к партнерству.

Сотрудничество, впрочем, не мешает российским дипломатам с пренебрежением высказываться об Иране и его манере вести дела. Мне жаловались и на неорганизованность иранских коллег, и на попытки торговаться по каждой мелочи. Кроме того, сотрудникам российских организаций и диппредставительств в основном не слишком нравится жизнь в Иране с его запретами и ограничениями.

Иранские дипломаты, в свою очередь, в личных беседах тоже могут откровенно заявить: «Мы-то знаем, чем на самом деле вы занимаетесь в своем посольстве в Тегеране за огромной стеной…», намекая на сбор информации и попытки распространять влияние. В общем, дружбой тут и не пахнет.

Характерно, что негативный бэкграунд порой становится непреодолимой преградой даже в ситуациях, когда общая выгода выглядит очевидной. Так, летом 2016 года Москва договорилась с Тегераном, что российские самолеты будут использовать аэропорт в иранском Хамадане для ударов по боевикам в Сирии. Казалось, история достаточно логичная: стороны делают общее дело, уничтожают противников Башара Асада, борются с терроризмом и так далее. Однако не прошло и недели, как иранцы пересмотрели решение и отказали России.

Это произошло из-за шума, который, как ни странно, подняла в Иране история с российскими самолетами. Всю свою историю Исламская республика провозглашала, что на ее территории не будет никаких иностранных солдат. А тут не просто иностранные, а еще той страны, которая «всю жизнь строит Ирану козни». Скандал поднялся и в соцсетях, и в СМИ, и в меджлисе. В результате власти решили не шутить с общественным мнением и базу российским самолетам не предоставлять.

Мы так любим Россию…

Тегеран, декабрь 2020 года. Я купил елку и игрушки, украсил квартиру к Новому году. Рождественскую атрибутику, кстати, в столице Исламской республики достать нетрудно. На улице Мирза Ширазе есть целый квартал армянских магазинов, которые в ноябре-декабре полностью меняют свой ассортимент под новогодний лад. Купить можно все: от гирлянд до куклы Деда Мороза в полный рост.

Правда, любоваться украшениями в одиночку скучновато. Сам Новый год я рассчитывал провести вне Ирана, зато пригласил пару друзей-иранцев к себе 25 декабря. Каждый из них в свою очередь позвал пару своих друзей, в итоге у нас собралась смешанная компания — чуть меньше десятка человек.

Иранки по традиции сбросили свои накидки в одной из комнат, после чего тут же облепили елку и начали с ней фоткаться, параллельно запиливая снимки в инстаграм (на закрытые страницы). Парни же скучились вокруг бутылки «Ягермайстера».

В первом часу ночи все разошлись. Я остался с другом и уже думал допить с ним «Ягермайстер», но тут мне пришло сообщение в вотсапп от куратора иностранных СМИ в местном департаменте печати:

«Здравствуйте! Хочу сообщить вам, что вам отказано в продлении пресс-карты, с сегодняшнего дня вы не имеете право вести журналистскую деятельность в Иране».

Содержание сообщения меня, конечно, шокировало, но не менее странным показалось время отправки. Сотрудники департамента печати работают строго с воскресенья по четверг до 15:00. В нерабочее время их обычно днем с огнем не сыщешь. А тут сообщение в час ночи, в пятницу, то есть в выходной.

Тут же я спросил, в чем причина отказа. «Они говорят, что вы посетили ядерный объект в Фордо», — написали мне в ответ. Пока я это читал, раздался звонок в домофон. «Ну все, приплыли», — подумал я.

Впрочем, тревога оказалась ложной. Похоже, кто-то в моем здании припозднился с доставкой, а мою квартиру набрали по ошибке. Но проблема с аккредитацией оставалась. Из-за чего вообще начался этот сыр-бор?

В сентябре того года мне написал армянин из России, который принял ислам и на тот момент учился в одном из теологических учебных заведений в Куме, и предложил для разнообразия съездить в этот город. К тому моменту пандемия чуть пошла на спад, а я не выезжал из Тегерана с февраля. Так что в Кум я в итоге съездил, а мой новый знакомый показал мне местные достопримечательности. Пределов города мы не покидали — за этим я следил.

Что касается ядерного объекта в Фордо, он находится под землей в одноименном небольшом населенном пункте неподалеку от Кума. От города до Фордо примерно сорок километров, если смотреть по карте, а по местным дорогам — все шестьдесят. К тому же ядерные объекты в Иране не просто охраняют, к ним не подпускают за много километров. Если бы я хотя бы выехал из Кума в сторону Фордо, камеры или сотрудники соответствующих органов (в форме и штатском) меня бы очень быстро поймали. Добирался до Кума я на поезде, то есть шансов ошибиться и случайно забрести не туда у меня не было. Не говоря уже о том, что за попытку несанкционированного посещения ядерного объекта в Иране лишением пресс-карты не отделаться — все было бы намного жестче. То есть обвинения выглядели максимально странно.

Наутро я сообщил о произошедшем в посольство России. «Ты сотрудник государственного СМИ. Если они по надуманному предлогу лишают тебя пресс-карты, то мы должны лишить представителя их СМИ в Москве!», — ответили там. Затем посоветовали попробовать решить все самому. Если не поможет — пообещали написать ноту в МИД Ирана.

Следующие два дня я пытался выяснить, что к чему, в департаменте печати при Министерстве культуры, впрочем, без особого успеха. На все мои попытки доказать и обосновать, что в Фордо меня не было и быть не могло, чиновники лишь хлопали глазами и говорили: «А мы-то что? Нам сказали…» Понятно, что сами сотрудники минкульта ко мне претензий не имели. «Сказали» им явно службы безопасности, до которых не достучаться. Поэтому выяснять отношения с Департаментом печати было довольно бессмысленно. Меня попросили на бланке ТАСС написать официальное письмо на имя главы департамента, «что меня там не было», — на этом диалог и закончился.

Теперь, анализируя ситуацию ретроспективно, я вспоминаю еще один эпизод путешествия в Кум. Чтобы поехать куда-то по Ирану, журналисту нужно сначала уведомить своего куратора в департаменте — не позже, чем за 48 часов до поездки. Я о своих планах сообщил где-то за неделю, однако по факту приехал на день раньше, чем обозначил куратору. После многих месяцев в Исламской республике я знал, что приехать на день раньше заявленного серьезным нарушением не считается.

В день, когда я уже уезжал из Кума, мне позвонили с неизвестного номера. «Я от такого-то (имя куратора). Мне сказали, вы в Куме, нам надо встретиться», — сказал мне незнакомый голос. Особого желания лишний раз беседовать с иранскими спецслужбами у меня не было, кроме того, чтобы встретиться с ним, мне надо было бы сдать обратный билет. «Я уже уехал», — ответил я и встречаться не стал.

Конечно, можно предположить, что все это было заранее продуманной провокацией с целью подставить российского журналиста. Тем более, что мой знакомый мусульманин-армянин, как я потом выяснил, регулярно контактировал с Корпусом стражей исламской революции. Но мне кажется, это была бы слишком сложная игра, чтобы ущучить какого-то корреспондента. Скорее те самые спецслужбисты, с которыми я не встретился, обиделись и решили мелко нагадить.

30 декабря утром посольство отправило ноту в МИД Ирана. Тем же утром мне вдруг позвонили из департамента печати и пригласили прийти за пресс-картой. Не исключено, что нота даже не сыграла роли: звонок был слишком ранним, на ноты так быстро не реагируют — это же не указ верховного лидера.

По прибытии меня пригласили на беседу к главе департамента. После небольшого обмена любезностями он сказал:

— Люди, сообщившие о вашем нарушении, говорят, что у них нет никаких сомнений: вы были на запрещенном объекте. Однако мы так сильно любим Россию и так хотим развивать с ней отношения, что все равно разрешаем вам продолжить работу в Иране.

Он вручил мне новую пресс-карту — можно сказать, новогодний подарок от иранских властей.