Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями

Парадокс десятый Эпидемия наркоторговли

В этой главе речь идет о наркотиках в Иране. Автор и издательство осуждают употребление наркотиков и предупреждают: наркотики — зло, они несут вред здоровью, их приобретение, хранение и производство влекут за собой ответственность, включая уголовную.

Алкоголем список запрещенных к употреблению, но существующих в Иране веществ не ограничивается. Исламская республика жестко карает за хранение наркотиков, но опиоиды, каннабиноиды и синтетика достаточно широко распространены в стране — настолько, что ситуация близка к эпидемии. Некоторые наркотики гораздо старше, чем нынешний иранский строй, другие появились сравнительно недавно, одни употребляют молодые горожане на тусовках, другие — опустившаяся беднота, но популярность каждого из веществ и неэффективность государственной борьбы с наркотиками говорит многое о современном Иране и его проблемах.

Опиум (он же «терьяк»)

В сатирическом романе «Дядюшка Наполеон» иранского писателя Ираджа Пезешкзода, который называют самым популярным романом в Иране, один из ключевых сюжетов — свадьба молодой некрасивой девушки из богатой семьи. Дело происходит в 1940-е годы в шахском Иране. В одной из сцен в дом семьи приходит мать жениха и рассказывает присутствующим о его нехорошей привычке:

— Я знаю, Раджаб-Али недоволен, что я это говорю, но я простая душа, хочу, чтобы вы, коли выдаете за него дочку, все о нем знали…

Асадолла-мирза с улыбкой проговорил:

— Это хорошо. Так что же за привычка? Очень покрасоваться любит, что ли?

Старуха разразилась хохотом:

— Ой, вы меня уморите такими словами!

Отсмеявшись, она заявила:

— Нет, таких скверных замашек за ним не водится. Но года два-три, как он завел себе дружков бедовых, они его с толку сбили, стал опиумом баловаться…

— Опиумом?! — хором воскликнули дядюшка и Дустали-хан.

— Да. Много-то он не курит, но по полмискаля в день… Ну, когда очень разойдется, — целый мискаль выкурит. Я его уж и к лекарю водила, тот полечил его, а потом мой дуралей начал все снова.

— Ну, невелика беда, ханум, — улыбаясь, сказал Асадолла-мирза. — Господин Дустали-хан сам по временам покуривает… Теперь у него будет хороший компаньонß[59].

Вероятно, настоящие иранцы 1940-х годов, услышав, что кто-то курит опиум, удивились бы еще меньше, чем герои «Дядюшки Наполеона». Широкое распространение опиум, который в стране называют «терьяк», получил еще в XIX веке. Иран наравне с Афганистаном обладает идеальными условиями, необходимыми для выращивания опиумных маков. Тогда же страна начала промышлять экспортом терьяка в другие страны — прежде всего, в Китай и Британию.

В двадцатом веке употребление опиума окончательно стало в Иране обычным делом. Конечно, потребление наркотика всегда порицалось, но курили настолько многие, что терьяк даже помешал распространению в стране советской власти. В 1920–1921 годах на север Ирана прибыли большевики — у власти в Тегеране догнивала Каджарская династия, а северные соседи решили помочь проложить путь к светлому будущему. Первые успехи породили надежды на скорую победу, поход на Тегеран и смену власти. Однако ничего дельного из этого не вышло. Одной из причин стало то, что сколоченные из местных жителей вооруженные части не только сами увлекались опиумом, но и начали подсаживать на него кадры, прибывшие из Советской России. Конечно, куда большую роль сыграла непопулярность большевистских идей у местной бедноты, но и терьяк сыграл свою роль в противодействии коммунизму.

Пришедший в 1925 году на смену Каджарам шах Реза Пехлеви производство опиума монополизировал, сделав его доходным делом для государственного бюджета. Вопрос о возможном вреде ставился неоднократно, но до запрета потребления и производства или даже значимых ограничений дело не дошло.

Следующий шах Мохаммад-Реза Пехлеви, начавший править в 1941 году, поначалу прежнюю линию продолжил, даже поставил амбициозную задачу сделать Иран крупнейшим производителем и экспортером опиума в мире. Правда, по мере вестернизации страны постепенно приходило понимание вреда, который несут наркотики. Вокруг терьяка сложился образ «наследия старых дремучих времен», в итоге Мохаммад-Реза в конце 1950-х развернул политику на 180 градусов и принялся бороться с опиумом. Сначала был принят запрет на выращивание, затем власти начали бороться и с употреблением. Однако реализовать такую идею оказалось непросто.

Число сидевших на терьяке при Мохаммаде-Резе Пехлеви местный Минздрав оценивал примерно в 1,5 млн человек, то есть около 10% населения[60]. Отучить выращивать скорее получилось, чем нет, а вот потреблять иранцы не прекратили, с учетом того, что неиссякаемым источником опиума стал соседний Афганистан. В итоге в 1969 году шах пошел на временный, компромиссный вариант анти-терьячной войны: всех употребляющих разделили на две категории: старше и младше шестидесяти лет. Первым «слезать» уже поздно, поэтому им разрешалось даже выращивать опиум под надзором государства для собственных нужд. «Молодежи» употребление терьяка запретили — их надо беречь.

Исламская республика после 1979 года с присущей ей решительностью ужесточила кары, связанные со всеми видами наркотиков: вплоть до введения смертной казни за хранение. Но цифра в 1,5–2 миллиона потребителей опиума так и осталась неизменной. Такую оценку давали при шахе, такую же предоставляли исследователи в годы Исламской Республики уже в XXI веке[61].

***

— А ты сама пробовала терьяк? — спрашиваю я у 35-летней иранки, уже давно покинувшей родную страну.

— Ты что?! Никогда! — говорит она уверенно. Правда, после паузы задумчиво добавляет: — Нет, ну в детстве только…

За десятилетия терьяк так глубоко проник в жизнь иранцев, что вокруг него сложилась определенная культура потребления — причем в том числе у людей, цель которых отнюдь не словить кайф. Прежде всего его используют как универсальное обезболивающее средство. Об этом как раз и говорила моя собеседница: больным детям могут «натирать за ушком» терьяком, чтобы они перестали плакать и заснули — очень распространенная практика. Опиум превратился в неотъемлемую часть иранской народной медицины.

Важно понимать, что большая часть потребления опиатов в Иране приходится на первичный продукт — опий-сырец (терьяк — это именно он). В этом виде опиум относится к категории легких наркотиков, то есть человек может употреблять его десятилетиями без летального исхода, да и внешних проявлений употребления достаточно мало. Так, таксист, покуривший терьяка, способен сутки развозить людей, поскольку может долго не спать — при этом пассажир и не догадается, что водитель под кайфом. Конечно, это не отменяет вреда здоровью: злоупотребляющих терьяком легко различить по заторможенной, вялой речи, благодаря чему они часто становятся «героями» тиктоков и прочих коротких видео в ираноязычном интернете. Кроме того, терьяк, будучи легким наркотиком, остается опиатом, а это значит, привыкание возникает мгновенно: потребитель очень быстро подсаживается и уже не слезает. Именно поэтому в Иране можно встретить пожилых людей, полжизни покуривающих терьяк.

Вообще у терьяка в современном Иране специфическая ниша: его чаще употребляет старшее поколение, чем молодежь, и в основном бедные слои общества (элита — почти никогда). Иными словами, опиум сегодня — это не модно. Мой знакомый тусовщик-иранец, который признавался, что пробовал, наверное, всё, что можно достать в стране — траву, кокаин, экстази — на вопрос про терьяк отвечает: «На, терьяк йе чизи кесафатийе». Терьяк — это грязь.

Грязь грязью, но как обезболивающее терьяк по-прежнему очень популярен. Иностранец, много лет проживший в Иране, вспоминает, что пробовал терьяк два раза и в первый ему вообще не понравилось. «В отличие от марихуаны, — рассуждает он, — которая меняет твою «волну», от терьяка почти никакого эффекта: становишься немного расслаблен, вот и все».

— Но потом я попал в аварию, потребовалась операция… — продолжает мой собеседник. — Долго не проходили боли, психологически был подавлен. Как-то раз иранец предложил мне терьяк. И тут я понял, в чем дело. Боль моментально улетучилась, тяжелые мысли ушли. Снова не было никакого запредельного прихода, просто сначала было плохо, а потом раз — и нормально. А теперь представь обычного небогатого иранца средних лет. Он постоянно мучается от безденежья, болезни уже постоянно о себе напоминают... И никакого выхода из замкнутого круга проблем нет. Но вот он курит — и на какое-то время все как бы становится хорошо.

Дальше мой знакомый выдает невеселую формулу: «Терьяк — это наркотик бедных и несчастных иранцев». Действительно, главным фактором популярности терьяка остается цена — грамм может стоить меньше доллара. Кроме того, значительная часть жителей вспоминает о «целебных свойствах» наркотика, когда сталкивается с болевыми симптомами тяжелых заболеваний, вроде онкологических.

В итоге терьяк, хоть и считается «немодным», по-прежнему достаточно широко распространен. Даже в двух шагах от посольства России в Тегеране в водосточной канаве можно регулярно увидеть то одного, то другого иранца крайне потрепанного вида, который курит опиум. Российские дипломаты неоднократно жаловались местным властям, но ситуацию это не поменяло — по крайней мере, за то время, что я был в Исламской республике. Полиция вообще довольно равнодушно относится к курильщикам терьяка: проблем у них гораздо меньше, чем у тех, кого, допустим, ловят с алкоголем. Конечно, иногда власти устраивают и «антитерьячные» рейды, но не слишком часто.

***

— Нанял я тут нескольких афганцев себе на участок, построить стену, — рассказывает еще один иранец. — Выхожу из дома проверить, как они работают, смотрю: один сидит в сторонке и курит терьяк. А в Иране, если человек потребляет наркотики у тебя на участке, значит, ты тоже несешь ответственность — разрешил. Я подхожу к нему и говорю: «здесь нельзя курить». А он мне недовольно отвечает: «если я не буду курить, то не смогу работать».

Афганских мигрантов в Иране только по официальным данным больше трех миллионов. В качестве гастарбайтеров они работают на стройках, убирают территорию и так далее. А некоторые из них заодно привозят из Афганистана выращенный там терьяк.

Протяженность границы между Ираном и Афганистаном — почти тысяча километров, значительную часть занимают почти безлюдные горные районы. Полностью контролировать ее невозможно, и иногда наркоторговцы прибегают к хитростям. В интернете можно найти ролик, где афганцы, уже после прихода к власти талибов к 2021 году, перебрасывают терьяк через границу при помощи огромной рогатки — на сотни метров.

Впрочем, чаще используют более прозаичные методы. Причем большая часть опиума предназначается совсем не для Ирана: через Исламскую республику опиаты поступают к богатому европейскому потребителю. Через территорию Ирана (иногда с посещением Ирака, а иногда напрямую) терьяк попадает в Турцию. Там его очищают в лабораториях, превращая в более дорогой, куда более смертоносный и удобный для транспортировки героин. В этом виде он поступает на европейский рынок, в то время как в самом Иране героин встречается не так широко: там распространен именно первичный продукт. Согласно заявлениям иранских властей, примерно 70% от всех наркотиков, которые они изымают, приходится на терьяк[62]. А еще власти признаются, что большая часть трафика остается вне досягаемости правоохранителей.

Марихуана и гашиш

Аллах, я немного выпил,

Но, Аллах, сегодня вечер прощения.

Аллах, скажи, саги, почему его телефон не отвечает?

Аллах, отправь нам травы!

Это строчки из трека скандально известного иранского рэпера Таталю. Впрочем, будучи в Иране, совсем не обязательно обращаться к высшим силам, чтобы раздобыть аляф, вид, голь или мариджуана[63]. Прогуливаясь в погожий день по паркам или оживленным улицам Тегерана, сложно не почувствовать характерный сладковатый запах — он тут везде.

Марихуана — с большим отрывом самый популярный наркотик среди иранской молодежи. Вполне возможно, что она занимает первое место среди всех возрастов и слоев населения, но тут некоторый сумбур вносит официальная статистика, согласно которой первое место стабильно принадлежит опиуму. Дело в том, что власти Ирана ведут учет, исходя из объема конфиската — терьяк, как я писал выше, тоннами везут из Афганистана в Турцию, периодически трафик накрывают, отсюда и рост статистики. Но марихуану отследить гораздо сложнее: ее никуда не везут, иранцы выращивают ее в родной стране, чтобы здесь же и потреблять.

Производство и распространение максимально децентрализовано: множество иранцев промышляют самосадом, который потом курят сами или продают, а то и дарят знакомым, друзьям и родне. Усилия нужны минимальные — климат благоволит. При этом в Исламской республике нет крупных марихуанных баронов, которых можно посадить, или маршрутов наркотрафика, чтобы их перекрыть. Риск попасться, конечно, существует, но многие на него просто забивают.

— В этом году я снова начал выращивать траву, — рассказывает очередной мой иранский знакомый в кругу друзей. — В прошлом уже пролетел: в конце лета какие-то уроды пробрались на мою землю и стащили куст. Поэтому в этом году я решил поступить умнее — посадил у соседа. Там полузаброшенный участок, он там вообще не бывает, да и воровать там нечего. Теперь хожу поливаю иногда.

***

Толерантность общества к употреблению марихуаны, как и в случае с терьяком, довольно высокая. Особые свойства каннабиноидов в Иране были известны на протяжении многих веков, можно вспомнить хотя бы ассасинов, главная твердыня которых — крепость Аламут — находится в окрестностях иранского Казвина. Согласно одной из версий происхождения слова «хашишины» (как оно звучит в оригинале), оно обозначает употребляющих гашиш. По легенде, именно этот наркотик был частью обрядов легендарных убийц.

История этого вида наркотиков в Иране не ограничивается легендами об ассасинах: известно, что каннабиноиды еще в доисламскую эпоху использовали в обрядах зороастрийские священнослужители, а позже гашиш активно применяли иранские мистики: суфии и дервиши. Медики тоже обращались к каннабиноидам: знаменитый иранский средневековый врач Ибн Сина, он же Авиценна, в книге «Канон врачебной науки» рекомендовал использовать гашиш как обезболивающее для головы (понятно, что с тех пор медицина шагнула далеко вперед и вред каннабиноидов был научно доказан). Вообще, по рассказам иранцев, в стране исторически употребляли именно гашиш, а марихуана стала популярна только в последние десятилетия — благодаря западным фильмам и музыке, где часто упоминается «weed», трава. Ислам исламом, а глобализацию никто не отменял.

Впрочем, и с исламом все не так однозначно: в 2018 году в Иране на английском языке вышло исследование, в рамках которого авторы опросили два десятка иранских марджей, исламских правоведов высшего статуса, об отношении религии к марихуане. Большинство ответило, что прямого запрета в исламе нет[64]. Более того, значительная часть высказалась в пользу возможной легализации медицинского применения марихуаны, если наука докажет обоснованность такого действия. Иными словами, несмотря на строгость законов, общество, включая религиозных авторитетов, не стигматизирует употребление каннабиноидов и готово смотреть на него сквозь пальцы.

Отчасти это нашло отражение и в государственной политике. Так, в 2016 году в Меджлис был внесен на рассмотрение законопроект, разрешающий использование марихуаны в лекарственных целях — его отклонили, но само наличие такой дискуссии уже показательно. А в 2018 году власти исключили марихуану из списка наркотиков, за хранение которых полагается смертная казнь. До этого повешенье грозило тем, у кого обнаружено 50 или более килограмм каннабиноидов.

***

Очередная иранская вечеринка. По случаю дня рождения моей приятельницы в квартире ее родителей собралось три десятка ее друзей, все сидят в большой гостиной, пьют арак и самодельное вино. В какой-то момент один из гостей достает внушительный косяк: кто-то подходит к барной стойке, чтобы разделить еще один прямо в квартире, оставшиеся интереса не проявляют. Затем употребившие возвращаются к остальным празднующим. И тут я вижу, как косяк берет пожилой отец именинницы. Мы смотрим друг на друга, потом он изрекает:

— Надо делать то, что делает молодежь. Пока ты с ними на одной волне — ты тоже молод.

И глубоко затягивается.

Синтетика и «кокаин»

На посиделке у иранского друга я познакомился с Навидом. У него интересное и рисковое для Ирана хобби — вместе с друзьями он проводит техно-вечеринки, фактически рейвы на дому. Навид — и один из организаторов, и диджей: на видео, которое он мне показывает, пара сотен человек двигаются под ритмичную музыку. Он тут же приглашает и меня сходить на такую вечеринку.

— А это не опасно? Что, если полиция нагрянет?

— Не, у нас у одного из организаторов отец работает в госструктурах. Поэтому мы заранее знаем, в каких районах рейды. Арендуем большой дом там, где они не планируются. Все приезжают на простых машинах, заходят в 10–11 вечера, после чего дом закрывают и никого не выпускают до 8 утра. Чтобы не привлекать лишнее внимание.

— И что, мне там надо упороться экстази? — ехидничаю я.

— Да можешь просто так прийти. Так что давай, у нас до пандемии тусовки были по пятьсот-шестьсот человек. Как коронавирус начался, люди побаиваться стали, но по двести-триста людей мы собираем.

Кое-кто из общих знакомых, правда, говорит, что на таких рейвах все под амфетаминами или экстази. Пугает, что там даже воду из бутылок нельзя пить — якобы туда могут быть подмешаны наркотики — и спрашивает, что подумает мое начальство, если полиция все-таки придет и меня задержат на такой вечеринке? Я в раздумьях.

***

Новые времена — новые вещества. Опиум и каннабиноиды употребляют в Иране веками, а вот массовая синтетика пришла сюда недавно. Этими вещами начали увлекаться «дети Исламской республики», родившиеся уже после революции 1979 года. Они разобрались не только как доставать соответствующие наркотики, но и как их производить: по стране расцвела сеть подпольных лабораторий. Местную синтетику можно честно выпускать с логотипом Made in Iran.

С экстази (оно же MDMA) и амфетаминами легче всего столкнуться на подпольных дискотеках, примерно на такую меня и звал Навид. Вещества не самые дешевые, поэтому употребляют их в основном горожане с доходом от среднего и выше. Как водится, тенденция отражается и в песнях популярных музыкантов. «Мне не подходит жизнь без риска, это как вечеринка без экстази», — читает в своем треке иранский рэпер Куруш.

***

Российские туристы в Иране иногда попадают в неловкую ситуацию, когда ищут, где покурить кальян. В других ближневосточных странах, например, в Турции, они слышали слово «шиша», обозначающее этот вид курения, и вопросительно обращаются с этим словом к местным — где шиша? Местные, в свою очередь, ошарашено смотрят на русских: в Иране кальян звучит как «кальйюн». А слово «шиша», точнее, очень похожее «шише», обозначает метамфетамины. Буквально оно переводится как «стекло» — из-за внешнего вида наркотика.

Если смотреть по объемам конфиската, шише стабильно занимает второе-третье место в Иране, о чем рапортовал в июне 2022 года замглавы штаба по борьбе с наркотиками генерал Насер Аслани:

— Больше всего в нашей стране сейчас употребляют опиум и гашиш, за ними следуют шише и героин. Но, к сожалению, число людей, пристрастившихся к шише, день ото дня растет.

По словам генерала Аслани, стоимость метамфетаминов на черном рынке в Иране составляет от 300 до 1500 долларов за один килограмм в зависимости от провинции — то есть наркотик дешевый, чуть дороже терьяка. Но значительно более опасный: за последние годы интернет-ресурсы и социальные сети Ирана заполонили фотографии людей, глубоко зависимых от шише. Помимо нарушений нервной системы и потери веса, есть еще одно неприятное последствие, которое не спрячешь — на лице образуются специфические наросты. Бросающиеся в глаза последствия и низкая цена обуславливают нишу, которую занял этот наркотик — люди побогаче тех, кто курит терьяк, но тоже с низким уровнем дохода.

Бум шише пришелся на 2000-е годы: именно в этот период местные умельцы наладили производство метамфетамина в подпольных лабораториях и с тех пор не сбавляют обороты. Еще с 2000-х иранские наркоторговцы экспортируют мет в соседние страны, где такая активность стабильно вызывает раздражение. Так, азербайджанские власти постоянно указывают на Иран как на метамфетаминовую угрозу для своих граждан. Не очень хорошо вяжется с образом глубоко религиозной страны — но реальность вносит свои коррективы.

***

Я все еще раздумываю, идти ли на иранскую техновечеринку с экстази (сам употреблять не собираюсь, но посмотреть было бы очень интересно), и рассказываю про Навида своему знакомому.

— О, ты знаком с этим диджеем? Да, я тоже его знаю, мы в одной школе учились, — говорит мне знакомый.

— И ты бывал на его вечеринках?

— На его — не бывал. Но если вдруг соберешься, возьми меня с собой.

— А ты собираешься там под экстази тусоваться? — уточняю я.

— Не, экстази не хочу. Я бы предпочел кокаин.

Кокаин — пожалуй, самый новый продукт в «потребительской корзине» иранских наркопотребителей. Скорее всего, это вещество попадало в Иран и раньше, в небольших количествах, но массовый спрос обрело только в последние пару десятилетий. Еще одна моя приятельница говорит, что это самый востребованный наркотик среди ее круга общения: молодежи с доходом выше среднего, живущей в районах побогаче. Сама она, по ее словам, пробовала один раз, на дне рождения друга. Тут она достает телефон и показывает видео, на котором мужские руки банковской картой делят на дорожки порошок темного цвета.

Да-да, именно темного — мало общего с белоснежным кокаином, который мы привыкли видеть в фильмах о гангстерах, бизнесменах и рок-звездах. В целом, есть обоснованные сомнения в том, что иранский кокаин — настоящий. В европейских странах он считается одним из самых дорогих наркотиков, выращивают коку, как известно, почти исключительно в Южной Америке, чем и обусловлена высокая цена. То обстоятельство, что в Иране местный кокаин может позволить себе средний класс, выглядит подозрительно.

Существуют как минимум два исследования химического состава крэка (курительного кокаина с примесями), изъятого на территории Ирана — их опубликовали в 2011 и 2014 годах[65]. Во всех пробах кокаин вообще не обнаружили, зато нашли различные виды опиатов — героин, морфий, кодеин и прочее. С этим и связана характерная внешняя особенность «иранского кокаина», сероватый цвет. Другими словами, под видом кокаина иранские торговцы частенько толкают что-то, имеющее крайне опосредованное отношение к традиционной южноамериканской продукции.

Повседневность

— Смотри, там, похоже, курьер кому-то привез наркотики, — говорит мне друг, когда мы с ним едем на машине по Тегерану поздним вечером.

— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я.

— А что им еще тут делать? Машина стоит на пустой темной улице с заведенным двигателем, водитель ждет кого-то. Мотоциклист подъезжает, что-то передает, они разъезжаются... и видно, что он не доставку еды из «Снаппа» привез.

Друзья рассказывали мне, что расплатиться с продавцом, который привез тебе наркотики, просто: он может приехать с банковским терминалом, и ты заплатишь за траву так же просто, как если бы он привез пиццу. Даже здесь не обошлось без последствий международной изоляции: после введения санкций в отношении банковской системы Ирана власти стремились стимулировать товарно-денежные отношения. Одним из выходов стало массовое внедрение банковских терминалов, чтобы иранцы пользовались безналичными способами оплаты. Успешно — буквально за два года терминалы появились во всех магазинах и у всех торговцев, включая оборванных продавцов сладостей кулюче, торгующих в вагонах тегеранского метро. А местные способы контролировать финансовые потоки далеки от совершенства — так что продавцу овощей ничего не мешает использовать тот же терминал для подработки: продать кому-нибудь пару граммов терьяка или «кокаина» с помощью безымянной транзакции.

Все происходит очень буднично. Наркотики для Ирана — неотъемлемая составляющая повседневности, часть культуры, что отражено в литературе, кинематографе, музыке. Здесь можно вспомнить российскую пословицу о том, что строгость законов компенсируется необязательностью их исполнения — несмотря на все формальные запреты, дотянуться до наркотиков, причем разных видов, в Иране не составляет большого труда.

Конечно, это не значит, что Иран — рай для наркопотребителей. Есть огромное количество искренне верующих, которые и пальцем не прикоснутся к запрещенным веществам. С другой стороны, нельзя сказать и что все верующие не употребляют (да и кого в Иране считать верующим — отдельная непростая тема, которой мы касались в главе об исламе). Определенно можно сказать одно: на закрытых вечеринках можно встретить и тех, кто курит траву или пьет алкоголь, и тех, кто ведет здоровый образ жизни, довольствуясь чаем.

Не стоит забывать и о том, что в Иране одни из самых строгих антинаркотических законов в мире. Ежегодно множество людей получают смертные приговоры. При этом сомнения в эффективности этой меры есть как у внешних наблюдателей и правозащитников, так и у самих властей. В результате в 2018 году власти страны пошли на заметную либерализацию законодательства. Если раньше смертный приговор выносили за хранение 5 килограммов опиума или 30 граммов героина или синтетики, то после изменений виселица грозит уже за 50 килограммов опиума, 2 килограммов героина или 3 килограммов метамфетаминов.

Перемены моментально сказались на статистике. По данным правозащитников, в 2017 году в Иране казнили 507 человек, из которых 288 — за наркотики. Однако в 2018 году, после упомянутой либерализации законов, смертный приговор привели в исполнение для 225 заключенных, из которых 91 был обвинен в хранении наркотических средств.

Впрочем, тренд на снижение как общего числа смертных казней, так и количества соответствующих решений в связи с хранением наркотиков оказался краткосрочным. Пиковым в этом плане был 2015 год, тогда в Иране казнили почти тысячу человек. К 2018–2021 годам число казней упало до 250–300 в год — при реформисте Рухани государство было склонно к либерализации как собственно законов, так и правоприменения. Разворот в обратном направлении произошел сразу, как консерваторы заполучили Меджлис и кресло президента в 2021 году занял Раиси. В 2022 году, согласно данным Amnesty International, в Иране число смертных казней подскочило почти в 2 раза (до 576), из них 255 казней пришлись на преступления, связанные с наркотиками. Негативный тренд на этом не прекратился. По итогам 2023 года смертных казней в Иране уже было 853, при этом больше половины из них (481) связаны с наркотиками. Любопытно, что законы в этот период особых изменений не претерпели, но заметно трансформировалась правоприменительная практика[66].

В целом пример Исламской республики подтверждает общемировую тенденцию. Главный фактор, способствующий потреблению наркотиков в мире, — социально-экономическая ситуация. В стране, где уже многие годы безработица среди молодежи составляет десятки процентов, а люди массово мечтают уехать, вопрос наркомании невозможно решить угрозой повешения. О какой эффективности смертных казней можно говорить, если наркокурьеры разъезжают с банковскими терминалами и в стране проходят экстази-вечеринки по пятьсот человек? К слову, на одну из таких тусовок я так и не решился сходить.