Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями

Парадокс шестой «Смерть Америке!»

Для властей Ирана Соединенные Штаты — один из главных врагов с момента формирования нынешнего политического строя. У стран богатая история вражды, начиная с драматичного захвата американского посольства в Тегеране и заканчивая взаимными ударами по военным объектам в 2020-е. Но сколько бы на демонстрациях ни желали гибели Вашингтону, это не мешает молодым иранцам игнорировать официальные лозунги и восхищаться американскими товарами и американской культурой — кроме того, два вроде бы враждующих государства связывает серьезное количество обладателей двойного гражданства.

«Зачем ты вернулся из США в Иран?!» — пожалуй, самый частый вопрос, который задают соотечественники Бабаку. Он давно привык и отделывается общими фразами — «обстоятельства» или «так получилось». Впрочем, друзья хорошо знают его историю.

Родился он в годы ирано-иракской войны. Когда ему было пятнадцать, семья переехала в США. На тот момент Бабак знал английский лишь на базовом уровне, поэтому в школе пришлось непросто. «Первые два года я для всех был dumbass, тупым», — вспоминает он. Впрочем, сложно было лишь поначалу. Бабак с присущими ему оптимизмом и энергией за пару лет освоился и уже в университете начал жить полной жизнью. «В США так: если ты черный — тебе придется непросто. Если белый — все намного легче. А если коричневый, как я, то уже 50 на 50 — больше зависит от тебя», — объясняет он. За следующие десять лет он успел окончить бакалавриат и магистратуру, сменить несколько профессий — от парковщика машин до советника в муниципалитете Миннеаполиса. Cвое будущее Бабак связывал исключительно со Штатами и в Иран ездил всего пару раз.

Все изменилось, когда Бабаку было тридцать два: внезапно умер его отец. Родители Бабака давно были в разводе, мать жила в США, а отец — в Исламской республике. Нужно было срочно решать вопросы с похоронами, а потом и с наследством. У брата Бабака уже была жена-американка и сын, поэтому кандидат на поездку оставался один. Бабак рассчитывал, что приедет в Иран на несколько месяцев, сделает дела и вернется в Штаты. Однако в итоге все сложилось совсем иначе, а его пребывание в родной стране сильно затянулось. Оказалось, что в Иране гражданину США жить вполне комфортно — несмотря на то, как часто на улицах кричат «Смерть Америке!»

Иранская травма Вашингтона

Нет лозунга, который чаще встречается в Исламской республике, чем пожелание гибели злейшему идеологическому врагу. Флаги США и Израиля сжигают на демонстрациях, их же изображают на полу при входе в школы, университеты и общественные учреждения, чтобы иранцы их топтали. Международная ситуация способствует антиамериканизму: Соединенные Штаты окружают Иран военными базами, вводят санкции, уничтожают представителей иранской власти. Впрочем, началось все гораздо раньше — еще в годы Исламской революции.

С криками «Смерть Америке!» исламисты свергали в 1979 году шаха, которого обвиняли в выборе проамериканской линии — Вашингтон клеймили «Большим сатаной», империалистическим источником зла. Однако Вашингтон не сразу придал значение грозной риторике. Очевидцы, близкие к администрации Джимми Картера, президента в 1977–1981 годах, вспоминают, что поначалу Исламская революция не выглядела большой проблемой для Белого дома[42]. Все изменилось 4 ноября 1979 года, когда группа радикально настроенных студентов, подстрекаемых новой властью, перелезла через ограду и захватила посольство США в Тегеране. Больше шестидесяти сотрудников диппредставительства оказались в заложниках. Знал ли аятолла Хомейни заранее о планах взять в плен американских граждан, или просто поддержал радикалов, доподлинно неизвестно — но, во всяком случае, мешать им новые власти никак не стали, и вскоре работники посольства оказались в тегеранском плену.

Захват заложников абсолютно шокировал американское общество. Многие жители США вообще впервые узнали об Иране из новостей о захвате посольства, и то, что какие-то радикалы с другого конца света угрожают смерти американским госслужащим, серьезно пошатнуло их привычную картину мира и напугало американцев. Захватившие посольство требовали выдать Ирану эмигрировавшего из страны шаха Мохаммада-Резу Пехлеви, который приехал в США на лечение. Переговоры Вашингтона с Тегераном результата не дали и Картер был вынужден действовать.

Весной 1980 года власти США решились на спецоперацию по освобождению заложников. План предполагал, что группа спецназа на самолетах и вертолетах высадится в пустыне, нападет на посольство, устранит охрану и освободит пленных американцев. После этого группа захвата рассчитывала вместе с заложниками улететь в Египет с заброшенного аэропорта недалеко от Тегерана. Спецоперация получила название «Орлиный коготь» и стала одним из самых громких провалов в истории США. С самого начала все пошло не по плану. Один из вертолетов рухнул из-за неисправности сразу после взлета с авианосца в Персидском заливе. Еще один заблудился из-за песчаной бури и не добрался до точки.

Место высадки в Иране, вопреки данным разведки, оказалось не заброшенной дорогой, а оживленным шоссе. Чтобы не быть раскрытой, группа спецназа задержала пассажирский автобус с 43 людьми — их решили отпустить после отлета. Затем американцы подорвали ручным ракетным комплексом оказавшийся рядом бензовоз, чтобы его водитель не раскрыл операцию. Наконец, один из вертолетов при дозаправке врезался в самолет-заправщик, в результате восемь членов экипажа погибли, оба летательных апарата были потеряны. На этом этапе операцию решили прекратить.

Параллельно прошла другая операция, оказавшаяся более успешной, позже воспетая в оскароносном фильме «Операция «Арго»: ЦРУ вместе с властями Канады удалось тайно вывезти из Ирана сотрудников посольства, которые в первые часы штурма диппредставительства смогли покинуть задание и прятались в Тегеране. Однако речь шла только о шестерых людях, пятьдесят два оставались в заложниках.

Кризис вокруг захвата заложников подорвал рейтинг президента Картера и он не смог переизбраться на новый срок. В итоге заложников освободили 20 января 1981 года, после 444 дней в плену — в условиях ирано-иракской войны Хомейни решил отпустить американцев в обмен на снятие экономических санкций. А бывшее посольство США в иранской столице сначала стало базой Корпуса стражей исламской революции, а затем превратилось в музей. Сегодня его стены пестрят антиамериканскими граффити, призванными показать победу революции над империализмом.

Что касается США, захват посольства превратился в глубокую травму: сильнейшая в мире держава не смогла справиться с «кучкой исламистов». За Ираном закрепился образ заклятого врага американцев, и именно этот образ на протяжении десятилетий будет определять политику Вашингтона по отношению к Исламской республике.

В то же время для многих жителей Ирана антииранская позиция Вашингтона стала путевкой в западный мир. В первые десятилетия противостояния с Ираном США активно предоставляли убежище для противников ненавистной Исламской республики. Тысячи переехавших потянули за собой родственников, помогали с эмиграцией в США друзьям. В результате за 1980-е — 1990-е в США сформировалась крупнейшая в мире иранская община, которая на сегодняшний день, по разным оценкам, насчитывает от 500 тысяч до миллиона человек[43]. Значительная часть иранцев осела в Калифорнии, настолько значительная, что один из районов Лос-Анджелеса, где компактно проживают представители диаспоры, называют Tehrangeles, «Тегеранджелес».

Многие из американских иранцев не обрывают связи с родственниками, периодически посещают Иран. Получается, разрыв дипотношений и конфронтация не обрубили, а в чем-то даже стимулировали культурные контакты между Ираном и США, сблизив народы двух стран. По той же причине в самой Исламской республике проживают тысячи граждан США — речь о жителях с двумя паспортами, иранским и американским.

Американец в Тегеране

Бабаку сейчас под сорок, это высокий, широкоплечий мужчина с довольно дружелюбным лицом. Пока не начнешь с ним общаться, не поймешь, что он вырос в Штатах и там же провел большую часть жизни: по-персидски он говорит не хуже уроженцев Исламской республики. Но проведя с ним несколько дней, начинаешь видеть разницу. Бабак спокойно ходит по Тегерану в растянутой футболке и кроксах — для обычного тегеранца его достатка это совершенно неприемлемо. Иранцы в большинстве своем тщательно следят за внешним видом и стараются выходить на люди при полном параде, особенно если предстоит какая-то деловая встреча. Расслабленный подход Бабака выдает в нем американца.

Сам он рассказывает, что его знакомые — здесь стоит оговориться, что речь о горожанах из среднего класса с высшим образованием — американскому паспорту завидуют. На бытовом уровне молодые иранцы к США относятся более чем положительно и мало кто отказался бы сменить Тегеран на «Тегеранджелес», представься такая возможность. Даже европейские страны, тоже куда более свободные и богатые, чем Исламская республика, вызывают меньше ажиотажа. Дело здесь и в привлекательности американской массовой культуры, с которой иранцы хорошо знакомы, и в большой иранской диаспоре в Америке. Не обходится и без протестного чувства: те, кто ненавидит Исламскую республику и ее порядки, а таких немало, с сочувствием и интересом относятся к стране, которой желают смерти на каждом митинге. «Понятно, что они ни черта не знают о жизни там», — говорит Бабак о тех соотечественниках, кому США кажутся раем.

Узнать, каково на самом деле в Штатах, доводится не всем, даже если речь о строго туристическом опыте: доехать до этой страны рядовому иранцу непросто. Прямых рейсов нет, билеты с пересадками и дорогие, но главная проблема — визы. Счастливым обладателям двойного гражданства, как у Бабака, они не нужны, а всем остальным, чтобы получить заветный штамп в паспорте, приходится ехать в Турцию (дипотношений у Ирана с США по-прежнему нет). К тому же высока вероятность отказа. Исправно дают визы студентам — нужно «всего лишь» на общих основаниях поступить в американский вуз — и тем, кто едет навестить родственников. Всем остальным в девяти случаях из десяти отказывают. Поэтому для тех иранцев, кто не связан со Штатами через семью или образование, они, как правило, остаются недостижимой, а от того еще более привлекательной страной мечты.

Несмотря на всю напряженность между Ираном и США, Бабак за все время, что перемещался между странами, не сталкивался с серьезными проблемами. Иногда обладателей двойного гражданства могут «вызвать на беседу» в местные спецслужбы, но, как правило, после того как силовики понимают, что человек просто приехал по своим делам и не планирует свергать Исламскую республику, его отпускают с миром. Правда, никогда не знаешь, в какой момент политика может измениться и не посадят ли тебя в тюрьму как заложника для обменного фонда. Отношения Вашингтона и Тегерана сейчас на таком низком уровне, что исключать такой сценарий нельзя. Хотя не так давно была жива надежда на потепление.

Смена курса

Надо сказать, политическая элита Ирана достаточно быстро осознала, что непримиримое противостояние с США не очень-то хорошо сказывается на перспективах страны. Когда началась ирано-иракская война, Вашингтон поддержал Ирак. Тегерану пришлось сражаться без крупных союзников: с «Сатаной поменьше», СССР, он тоже рассорился из-за вторжения советских войск в Афганистан. К концу 1980-х страна осталась разорена войной, чтобы выйти из кризиса, необходимы были реформы: их начали реализовывать после смерти аятоллы Хомейни в 1989 году. Перемены предполагали хотя бы частичную нормализацию американо-иранских отношений, прежде всего по экономическим соображениям.

Первый шаг навстречу Вашингтону сделал президент Ирана в послевоенные годы Али Акбар Хашеми Рафсанджани (1989–1997). Жестом доброй воли стало освобождение американских заложников, захваченных в Ливане проиранской «Хезболлой»: Рафсанджани вступил в переговоры с американской стороной и помог администрации Джорджа Буша–старшего разрешить проблему. В ответ американцы обещали Тегерану «встречные шаги», а советник американского президента Брент Скоукрофт публично заявлял о возможности снятия экономических санкций с Ирана. В итоге заложников отпустили в 1991 году, но никаких ответных шагов американцы не предприняли. Более того, следующий президент США Билл Клинтон в 1995 году ужесточил санкции против Тегерана и ввел запрет на взаимодействие американского бизнеса с Исламской республикой.

Новую попытку наладить диалог с Вашингтоном предпринял следующий иранский президент Мохаммад Хатами (1997–2005), апологет политики «диалога цивилизаций». В интервью CNN Хатами рассуждал о сходстве представлений о демократии в Иране и США, выступил с осуждением атаки террористов «Аль-Каиды» на Нью-Йорк и Вашингтон в сентябре 2001 года. А после того, как США начали вторжение в Афганистан, чтобы разгромить сотрудничавшее с «Аль-Каидой» движение «Талибан», иранские вооруженные силы помогли американцам — Тегеран регулярно делился с Вашингтоном развединформацией для координирования ударов по талибам. Никаких ответных любезностей американцы не оказали: напротив, 29 января 2002 года президент США Джордж Буш–младший произнес знаменитую речь «Ось зла», в рамках которой причислил Иран, вместе с Ираком и Северной Кореей, к государствам, угрожающим миру путем поддержки террористов или создания оружия массового поражения. Единственный путь взаимодействия с этими государствами, подчеркнул Буш, — непримиримая борьба.

На тот момент образ Ирана как врага, закрепленный в общественном сознании, не давал американским политикам даже задуматься о возможной смене курса. Как можно нормализовать отношения со страной, где захватили американское посольство, а на митингах регулярно сжигают звездно-полосатые флаги и скандируют «смерть Америке»? Помощь от противника принять можно, но публично пересматривать отношения неприемлемо — избиратели не поймут. В Исламской республике такой подход закономерно вызвал настороженность, более того, после вторжения в Ирак возникли опасения, что Иран окажется следующей страной, куда США попытаются принести демократию с оружием в руках. Такие настроения помогли ультраконсерватору Махмуду Ахмадинежаду победить на выборах 2005 года. Ахмадинежад не только обострил антиамериканскую риторику, но и активизировал ядерную программу.

Бараку Обаме, вступившему в должность президента США в 2009 году, в наследство досталось сложное нагромождение взаимных ирано-американских претензий. При этом еще на этапе праймериз внутри Демократической партии Обама заявлял, что готов к переговорам с Ираном, из-за чего его соперница Хиллари Клинтон, сторонница более «ястребиных» взглядов, попыталась поднять его на смех. Но у Обамы был амбициозный план — сломать устоявшуюся модель, когда в отношениях Ирана и США одна эскалация следует за другой. Для этого он предложил Тегерану сделку в духе классической стратегии «кнута и пряника». С одной стороны, 44-й президент США ввел в отношении Ирана беспрецедентно жесткие санкции (самыми болезненными стали ограничения на экспорт нефти и рестрикции в банковской сфере), с другой — публично обещал снять их все и даже пойти по пути нормализации отношений, если Тегеран согласится на переговоры.

Со временем план сработал, хоть и не без трудностей. В 2013 году на президентских выборах в Иране победил реформист Хасан Рухани, пообещавший договориться с «большим Сатаной». По итогам долгих и сложных переговоров в 2015 году стороны подписали Совместный всеобъемлющий план действий (СВПД), широко известный как «ядерная сделка», которая вступила в силу в 2016 году. С Тегерана сняли ключевые санкции, в ответ Исламская республика заверила, что ее ядерная программа носит невоенный характер и допустила на все свои атомные проекты инспекторов МАГАТЭ.

Обама действовал, ориентируясь на будущее, и не только с точки зрения задачи нераспространения. США, как казалось на тот момент, не только решили вопрос с возможным созданием Ираном ядерной бомбы, но потенциально способствовали демократическим переменам в стране. Многие тогда надеялись, что политика реформистов и интеграция Исламской республики в мировую экономику постепенно приведут к значимым внутренним изменениям. У них были основания так полагать: в 2010-х годах поведение Тегерана на международной арене изменилось. Так, США и Иран работали как союзники в борьбе с ИГИЛ в Ираке: американская авиация наносила по террористам удары с воздуха, а созданные при помощи Ирана шиитские ополчения добивали боевиков на земле. (При этом в Сирии, где с 2011 года началась гражданская война, Вашингтон и Тегеран поддерживают разные стороны конфликта).

Казалось, у США получилось запустить прекрасно работающий механизм: конечно, стороны не стали друзьями, но вели рабочий диалог. Одновременно у Вашингтона появился эффективный рычаг для давления на Тегеран: в случае, если Иран предпримет что-то неуместное (активизирует ядерную программу или атакует соседнюю страну), американцы всегда могут пригрозить новыми санкциями. Тегеран в этой ситуации предпочитал вести себя осторожно, ставя во главу угла экономическое развитие. К концу своего срока Обама называл ядерную сделку одним из главных своих достижений. Но американская политическая система устроена так, что следующему президенту не составило никакого труда обнулить всю работу Обамы на иранском направлении.

Короткий медовый месяц

Бабак вернулся в Иран как раз через год после подписания ядерной сделки. Тогда вообще возвращались многие: страна жила надеждами на светлое будущее, и многие члены диаспоры приезжали в Иран, веря, что могут работать на благо родной страны, перед которой открываются большие перспективы — исламисты по-прежнему у власти, но времена вроде бы изменились и перемены не за горами. Правда, многие вернувшиеся, в том числе и Бабак, полноценно вкусили проблем — в его случае в первую очередь бюрократических. Обладатель американского паспорта думал, что для решения всех дел с наследством ему хватит максимум полугода. Но уже через пару месяцев стало очевидно — тут не управиться и за год. А в итоге, чтобы полностью вступить в права наследования, Бабак потратил почти четыре года и тонны усилий и нервов.

Впрочем, даже так игра стоила свеч. Отец Бабака до революции был интерьер-дизайнером, а в конце 1980-х использовал имеющийся капитал, чтобы заняться недвижимостью — после войны с Ираком, когда начался бум урбанизации, многие тегеранцы стали рантье. В итоге в наследство детям он оставил несколько квартир в столице, большой загородный дом и счета в местных банках. А пока Бабак воевал с бюрократией, ему предложили работу в торговом отделе одного из европейских посольств. После отмены санкций Иран для западных инвесторов выглядел крайне перспективным рынком, поэтому в 2015–2017 годах они устроили настоящее финансовое паломничество к персидским рубежам. Европейцы платили Бабаку две тысячи долларов в месяц — для иранской столицы деньги просто бешеные.

— Знаешь, когда я наконец выплатил американские кредиты за учебу? Когда приехал в Иран! Здесь так легко откладывать деньги. Обычно я трачу не больше 500 долларов в месяц. А в США ты и на полторы тысячи долларов не проживешь! — говорил он мне.

Впрочем, при посольстве Бабак проработал меньше двух лет. В 2018 году все закончилось: новый президент США Дональд Трамп вышел из ядерной сделки, вернул все санкции в отношении Ирана и начал вводить новые. Торговля Ирана с Европой практически прекратилась. А если нет торговли, то зачем нужен торговый отдел? Бабак остался без работы. Впрочем, не без дохода: решив вопросы с наследством, он жил в своей квартире, еще две сдавал, пару других объектов продал и вложился в строительство на острове Киш, главном курортном центре Ирана — в общем, неожиданно для себя пошел по пути отца и превратился в типичного иранского рантье.

Максимальное давление

45-й президент США Дональд Трамп занял по Ирану максималистскую позицию: все или ничего! Формально он говорил о диалоге: мол, мы не против ядерной сделки, но соглашение нужно перезаключить на новых условиях. Однако на деле все возможности для диалога с Ираном он последовательно уничтожал — Тегерану сложно было даже вести переговоры, когда в 2019 году США вводили прямые санкции против главы МИД, Корпуса стражей исламской революции (то есть фактически против вооруженных сил Ирана) и верховного лидера Али Хаменеи.

Более того, Трампу говорить с Ираном было вовсе не интересно, он просто выдвинул ультиматум. В мае 2018 года Белый дом вышел из ядерной сделки и представил двенадцать требований к Ирану. Они включали полный отказ Тегерана от ядерной и ракетной программ, а также от активной политики на Ближнем Востоке (прекратить поддержку «Хезболлы», ХАМАС, йеменских хуситов, уважать суверенитет Ирака, вывести все иранские силы из Сирии, прекратить «угрожающее поведение» в отношении стран-соседей, включая Израиль, Саудовскую Аравию и ОАЭ). По сути, Трамп предложил Ирану полную капитуляцию и отказ от амбиций в регионе в обмен на снятие санкций (которые сам только что вернул). Понятно, что иранское руководство на такое пойти не могло — это стало бы капитуляцией без проигранной войны.

Подход Трампа мог оказаться успешным лишь в двух случаях: если бы из-за давления ситуация в Иране так ухудшилась, что народ вышел бы на улицу и «сверг режим», или если бы экономическая ситуация настолько обострилась, что элита бы поняла: без отмены санкций не выжить. Ни того, ни другого не произошло. Жизнь стала заметно хуже, протесты действительно участились — но и простой народ, и политический строй смогли адаптироваться. Трамп, со своей стороны, совершенно не собирался отступать или как-то корректировать курс, вводя все новые и новые санкции. Впрочем, ситуацию они меняли не слишком сильно — основной экономический удар был нанесен уже в мае 2018 года, после выхода Вашингтона из ядерной сделки. В результате США в одночасье лишились рычага давления. Бессмысленно грозить санкциями, когда они уже действуют и худший сценарий уже реализован.

Обострение американо-иранских отношений сказалось на ситуации в регионе Ближнего Востока: если в середине 2010-х США и Иран вместе боролись с ИГИЛ, с конца десятилетия началось балансирование на грани прямого столкновения. Проиранские ополчения пытаются выдавить американцев из региона и для этого регулярно запускают примитивные ракеты в сторону объектов США в Ираке и Сирии. Как правило, это не более чем демонстрация угрозы, но иногда такие атаки приводят к жертвам.

В сложившейся ситуации Вашингтону было нечем ответить на провокации, кроме прямого военного удара. Трамп долго тянул с этим шагом, но в итоге решился. После атаки проиранских сил на базу в Киркуке (Ирак), в результате которой погиб американский военнослужащий, президент США отдал приказ о ликвидации командующего иранским спецподразделением «Аль-Кудс» Касема Сулеймани. 3 января 2020 года Сулеймани был убит ударом с американского беспилотника в аэропорту Багдада. В ответ Тегеран нанес ракетный удар по американской базе в Ираке. Иран и США оказались ближе к войне, чем когда-либо ранее.

Январская ночь

С убийством генерала Сулеймани у меня связана личная история, к которой косвенное отношение имеет и Бабак. В 2019 году я ухаживал за иранкой двадцати восьми лет, назовем ее М. Если у кого-то и существует стереотип, что иранские девушки, в силу патриархальных обычаев, царящих в стране, обречены быть покорными и пассивными, достаточно провести пару часов с М., чтобы эти представления развеялись. Она энергично жестикулировала, успешно торговалась с любым продавцом, последними словами ругала водителей на шоссе, если им случалось подрезать ее «Рено», и вообще не лезла за словом в карман.

Мы хорошо общались, каждую неделю вместе гуляли по паркам, сидели в ресторанах или кальянных. Потом М. стала приходить ко мне домой. Но ни о какой близости, даже о поцелуях, речи не шло: все мои попытки неизменно натыкались на ее отказ, хотя М. явно принадлежала к той части иранской молодежи, кто знаком с запретными радостями вроде алкоголя, наркотиков и добрачного секса (по крайней мере, мне она постоянно рассказывала о тусовках, где кто-то накурился или напился, — но никогда меня туда не звала). Я обратился за советом к «американцу» Бабаку, человеку с богатым опытом отношений. Тот все разъяснил без обиняков:

— Ну, с тусовками все понятно, она тебя для себя держит. Зачем ей куда-то тебя вести, вдруг ты там другую встретишь? А вообще ты не торопись. Она же не гонит тебя, а просто пока не подпускает ближе.

— Но мы так уже два месяца возимся. Мне уже кажется, не издевается ли она надо мной?

— Слушай, по моему опыту общения с иранками, они сначала долго делают вид, что ты им не интересен. Не один месяц иногда. Но потом вдруг «бах!» — и она в тебя по уши влюблена, силой не оторвать.

«Бах!» так и не происходил. Между тем закончился год, я взял отпуск и уехал на праздники в Россию, в мой родной город Пермь. Со 2 на 3 января 2020-го я проводил время с друзьями и вернулся домой только под утро. Уже ложась спать, я взглянул в телефон и увидел новость: ВС США ракетным ударом убили генерала Касема Сулеймани. «Ничего себе», — подумал я и уснул. Следующим вечером мне позвонили из ТАСС и сообщили, что надо срочно возвращаться в Иран. Американцы испортили мне весь отпуск, и 5 января я уже летел в Тегеран из Москвы.

Мне казалось, что все самое интересное я уже пропустил: разве что посмотрел на толпы, шествующие за гробом Сулеймани в Тегеране. Мгновенного ответа от Ирана я не ожидал и через пару дней после возвращения позвал в гости друзей: Бабака и нашего общего друга, а в последний момент пригласил еще и М.

Сидя за барной стойкой, мы пили арак и обсуждали ситуацию в Иране. М. с самого начала была чуть более веселая, чем обычно, села поближе, а в какой-то момент вытянула ноги и положила мне на колени. Скоро Бабак с другом подозвали меня к себе, сказали: «ладно, оставим вас вдвоем», собрались и ушли. Было уже около трех ночи, и я, и М. были довольно пьяны, так что уже вскоре мы страстно целовались на диване. Все шло к тому, что мы переместимся в спальню, но тут раздался звонок. Какого еще черта?! Но трубку я все-таки поднял.

— Никита, привет, это выпуск ТАСС. Нам срочно нужна твоя помощь, без тебя не справимся.

Я тут же включил телевизор. По иранским телеканалам транслировали, как у могилы Касема Сулеймани верующие бьют себя в грудь в знак траура. Бегущей строкой сообщалось: КСИР нанес ракетный удар по американской базе в Ираке.

— Твою ж мать! — выругался я вслух по-русски. С меня в момент слетел хмель, я схватил ноутбук и начал писать новости. «Молния», «Срочно», «Молния», «Срочно», «Закрывашка» — журналисты-информационщики хорошо знают, что это такое. Следующие два часа я без остановки отписывал все детали об иранском ударе, которые сыпались в информационное поле. М. заснула на диване.

Выдохнуть удалось ближе к шести утра: вал первичной информации чуть спал. Я перенес М. на кровать, а сам пошел дописывать новости. В седьмом часу решил все-таки поспать. Лег, но заснуть не успел — примерно через десять минут зазвонил телефон:

— Никита, привет, это выпуск. У тебя там самолет упал.

В телеграме я увидел: Boeing 737 потерпел катастрофу над Тегераном, выживших нет (тот самый трагичный случай, когда иранская ПВО по ошибке сбила самолет украинских авиалиний). И снова «Молния», «Срочно», «Молния», «Срочно», «Закрывашка»… Основной вал новостей спал к десяти утра. С глазами зомби я встал из-за компьютера, и увидел, что М. проснулась, собралась и уже стоит в дверях.

— Ну вот, ты приехал, а тут война началась, — сказала она, слегка улыбаясь, и вышла из квартиры.

Она ошиблась, но вряд ли ее можно в этом винить. В начале января 2020 года многие рассуждали о перспективах едва ли не Третьей мировой войны.

В тупике

Ситуацию тогда спасла иранская «креативность»: Тегеран поначалу заявил, что в ходе ракетного удара погибли 80 американских солдат, но быстро выяснилось, что на деле убитых нет. Более того, иранцы за несколько часов до атаки предупредили о ней власти Ирака. Очевидно, они не могли не понимать, что иракцы передадут информацию США, и все американцы успевают укрыться в убежищах. Иными словами, Тегеран нанес удар по военной базе США, потому что не мог оставить безнаказанной гибель высокопоставленного военачальника, но предварительно предупредил врага о готовящейся атаке (все-таки начинать войну со Штатами, мягко говоря, не хотелось). В итоге более сотни американских солдат получили контузии, но никто не погиб. Трамп оценил иранский подход и от дальнейшей эскалации воздержался.

К концу президентского срока Трампа его политика «максимального давления» в отношении Ирана полностью провалилась: Тегеран вел себя агрессивнее, чем когда-либо, а рычагов для давления на него, кроме прямой военной угрозы, у Вашингтона не осталось. Впрочем, ошибочным свой курс Трамп явно не считал. Более того, уже после проигрыша на выборах 2020 года все последние месяцы до окончания полномочий администрация 45-го президента США судорожно вводила по несколько пакетов санкций против Ирана ежемесячно. Единственной задачей Трампа на иранском направлении оставалось гарантировать, что никакой следующий президент США не сможет возродить ядерную сделку, и с этой задачей он справился.

Впрочем, нельзя сказать, что попыток в этом направлении сделано не было — в 2021 году в полномочия президента США вступил Джо Байден. Он прямо заявил, что собирается вернуться к ядерной сделке. Начались долгие переговоры через посредников, споры относительно категорий санкций, которые надо отменить, методов верификации такой отмены и исключения КСИР из списков террористических организаций. Договориться, несмотря на все усилия, не получилось. В 2022 году Иран начал поставлять беспилотники России для применения в украинском конфликте, хотя официально стороны это не признают. На этом фоне в США ширятся призывы не вести никакие переговоры с «преступным иранским режимом». Можно констатировать смерть ядерной сделки — вместе с любыми надеждами на нормализацию ирано-американских отношений в обозримом будущем.

Возвращение из Тегерана

— Венесуэла — вот что ждет эту страну, — говорил мне Бабак осенью 2022 года, когда страну сотрясали протесты после гибели Махсы Амини.

Он и до этого уже года два как любил поминать богатое нефтью латиноамериканское государство с авторитарным режимом и нищим населением. Но во время протестов 2022 года в его словах появилась полная обреченность. Как и у многих в Иране, сначала он отнесся к выступлениям против режима с воодушевлением, потом, когда протестующих принялись арестовывать, пришла тревога, а через два месяца, когда стало ясно, что властям удалось подавить протесты, наступила апатия. Помню, что еще в начале осенних событий мы с ним обсуждали матерные речевки, которые используют протестующие.

— А эту ты слышал? «Туп, танк, нафарбар — хамаш ту куне рахбар!»[44], — рассказывал Бабак. — Персидский — язык поэзии. Поэтому иранцы даже в лозунгах проявляют свои таланты!

В некоторых протестных лозунгах упоминались и США. Правда, совсем не так, как хотелось бы властям Ирана. «Дошман-е ма хамин джаст, дуруг мигян амрикаст» — «Наши враги прямо здесь, но они лгут, что наш враг — Америка». В моменты протестов популярность США вообще скорее растет (конечно, среди тех, кто поддерживает протесты). Помню, что еще во время «бензиновых» выступлений ноября 2019 года я встречал иранцев, которые с восторгом отзывались даже о Трампе. «Правильно, что санкции вводит! А КСИР — убийцы. Трамп молодец, что внес их в список террористов», — говорил мне один молодой житель Тегерана. Впрочем, такие взгляды скорее можно назвать маргинальными.

Бабак не любит Хаменеи и его режим, но и Трампа откровенно ненавидит. Во время выборов 2020 года он специально ездил в США, чтобы проголосовать за Байдена. Хотя и над последним тоже посмеивается.

— Ты знаешь, временами Ирана становится слишком много в моей жизни. Примерно раз в два года я устаю от бесконечной неопределенности здесь, и мне надо уезжать, — сообщил он в декабре 2022 года. На тот момент он уже купил билет в США.

— Как долго планируешь там пробыть?

— Думаю, до середины весны. А там будет видно, стоит возвращаться или лучше еще подождать.

За следующие два года Бабак успел вернуться в Исламскую республику, немного пожить там и уехать в Штаты уже окончательно. Мне он рассказывал, что после подавления протестов 2022 года в стране царит мрачная атмосфера, люди подавлены и даже не надеются на лучшее будущее, слишком сильно ощущение полного тупика. В этих условиях Бабак выбрал США, несмотря на то, что его иранская жизнь была куда комфортнее с точки зрения трат и положения в обществе: в Штатах он не может жить как рантье, приходится впахивать. Но материальный фактор в конечном счете оказался менее значимым. В Иране стало слишком грустно.