Я долго рыдаю, охваченная ужасом. Ведь я никогда не мечтала о приключениях. И всегда хотела спокойной и мирной жизни.
Я же девочка! Слабая, где-то даже глупая. Вон, и бабушка говорила: зачем девочке математика, учись лучше по хозяйству управляться!
Математика мне, правда, пригодилась, когда я пошла учиться на экономический. Но даже это не было моим собственным выбором. Так чего же я хочу на самом деле?
Мне страшно об этом думать. Но ведь Ужик сказал, что мне дали второй шанс именно за способность мыслить! Значит, я должна!
Опять захожусь в рыданиях. Ну не хочу я ни о чём таком думать! Только жизнь начала налаживаться, всё же так хорошо было, и на тебе…
Наконец, решаю, что подумаю обо всём этом как-нибудь в другой раз. Я всецело погружаюсь в житейские заботы, старательно отгоняя лезущие в голову неприятные мысли.
Вот только сны, в которых я погружаюсь в память прежней хозяйки моего тела, вновь и вновь заставляют меня думать о ней и всей этой ужасной ситуации.
Дотронуться до змеи? Нет, немыслимо! Я умру лучше. Зачем я рассказала об этом? Я знаю, если мне пригрозят, что бросят в яму со змеями, я забуду про всё. И про родину, ипро долг. Я сделаю всё, чтобы этого избежать. Это сильнее меня.
Мастер не раз заставлял меня побороть этот страх. Не помогло. Ни плеть, ни жажда — ничего не сработало. А когда мне неожиданно сунули в руки змею, я упала в обморок. Я бессильна это изменить.
Я размышляла, откуда у меня этот страх. Спрашивала умных людей. Целительница Школы рассказала, что слышала отсвоей знакомой, деревенской повитухи. Та много лет принимает младенцев и видит, как они вырастают. Она знает, как то, что случается в родах, влияет на жизнь рождённого. И то, что он сам этого не помнит — не имеет значения. Страх перед змеями присутствует у тех, кто был обвит пуповиной в утробе и почти удушен ею при родах. Допустим, это так. Но что толку от этого знания?
Как же мне всё-таки жалко эту Яру! Представляю, что ей пришлось пережить перед тем, как она умерла. Но ведь получается, что смерть спасла её от ещё более страшной участи?
Близится праздник зимнего Солнцеворота, и я решаю сходить в деревню. Дайна рассказывала, что в этот день на заходе солнца погасят все печи и светильники, а потом самый старый житель деревни зажжёт новый огонь и все разнесут его по своим домам. И устроят огромный костёр на центральной площади, а вокруг него — пляски до утра. Все будут веселиться и радоваться тому, что уже завтра день начнёт становиться длиннее. Короче, местный аналог моего любимого праздника — Нового года.
Праздничная одежда, приличествующая по здешним меркам, у меня уже готова. В сундуке обнаружилась пара меховых шкурок, и я сделала из них воротник на тёплый плащ, а остатками обшила его подол и рукава. А тёплую тёмную юбку украсила красивой яркой вышивкой с бусинками. На голову же связала крючком красивую шаль из тонкой, но пушистой пряжи опять же из сундука.
Вот бы ещё знать, что у них модные дамы в городах носят? Но ничего, всему своё время.
Я выхожу из дома сразу после обеда. До захода солнца ещё есть время, но деревня уже полна нарядно одетой молодёжи, среди которой носятся весёлые стайки совсем малышей.
Вдруг я замечаю Дайну. Знаю, что не стоит общаться с ней на виду у всей деревни. Поэтому просто киваю своей маленькой подруге. Она кивает в ответ, а потом, словно невзначай, проходит мимо и просит выйти на задворки, когда наступят сумерки. У неё на лице синяк. Неужели опять отчим постарался?
Я подхожу к условленному месту. Девочка уже там. Она берёт меня за руку и уводит на чей-то сеновал.
— Здесь точно никто не увидит! — говорит она.
— Как же я по тебе соскучилась! — я не выдерживаю и обнимаю её.
— Я тоже! — отвечает Дайна.
Я киваю на её синяк:
— Отчим?
— Ага, — она опускает взгляд. — Совсем ополоумел! Лапать меня начал, и даже юбку задрать пытался. С матерью всё время бранится. Упрекает, что дети у неё мрут. Совсем житья не стало!
— Может, ко мне жить пойдёшь? — предлагаю я.
— Не, меня ж потом замуж никто не возьмёт, — отвечает Дайна. — И о тебе дурная слава пойдёт, что детей сманиваешь. Я уж как-нибудь, перетерплю. Постараюсь подальше от него держаться.
— Но ведь то, что он делает, это же… — мне сложно подобрать слова, особенно в разговоре с ребёнком.
Хотя я уже убедилась, что она в своём возрасте прекрасно осведомлена об отношениях между мужчинами и женщинами. Ну да, от деревенских детей такое не скроешь. Они же видят, как это происходит у скотины. И байки про аиста и капусту могут обмануть лишь совсем малышей.
— Он только когда пьяный пристаёт, — объясняет Дайна. — Трезвый-то он понимает, что за такое на каторгу отправляют.
Я прижимаю её к себе и глажу по голове.
— Ну ладно, — она выворачивается из моих объятий, — идти надо, а то самое интересное пропустим!
Она убегает, а я медленно бреду в сторону площади и думаю о том, что только что от неё услышала.
В моей душе происходит отчаянная борьба. Мне очень хочется защитить Дайну от страшной беды. Но кто я такая, чтобы вмешаться? Да и что я могу? Мне никто не поверит. Только хуже сделаю. А если сама?
Я тут же отбрасываю безумную идею. Я всего лишь женщина. Я плохо знаю здешнюю жизнь. Моя магия слишком слаба, чтобы защитить даже себя. Но ведь каждая женщина — прежде всего мать! А долг матери — защищать от опасностей слабых и беззащитных!
Даже звери готовы рисковать собой ради детёнышей. Никогда не забуду, как муж однажды пришёл домой со ссадиной на лбу. Заметил воронёнка в траве, решил подойти. А его заметила ворона. Сшибла кепку с головы, чуть глаз не выклевала.
А мы, люди? Безропотно отдаём наших детей всем, кто на них претендует. Чужим воспитателям, насаждающим в их головы идеи, противоречащие нашим убеждениям. Интернету с целым сонмом растлителей всех мастей.
Но мне ли обвинять кого бы то ни было? Разве я не поступала именно так со своей дочерью? И разве не пожала там, в прежней жизни, именно то, что сама же и посеяла?
Чувствую, как по щекам скатываются слёзы. Я не могу сейчас быть на этом празднике. Сворачиваю на боковую улицу и иду по ней до самой околицы. Потом поворачиваю назад.
Я прихожу на площадь, когда там уже зажигают костёр новым огнём. И сталкиваюсь с Дайной, которая идёт чуть позади мужчины и женщины. Она опускает взгляд. От её отчима ощутимо разит спиртным. Бедная девочка…
Мир лежит во зле… — вспоминаю я постоянно встречавшееся мне в моей прежней жизни изречение. — Но разве не по нашей вине?
Делаю ещё один круг по пустынным улицам. С площади доносятся звуки дудочки и чего-то струнного, и раздаются весёлые голоса празднующих.
Подхожу туда опять, с другой стороны. Отблески костра освещают тёмную фигуру. Он поворачивается, и я узнаю его. Заставляю себя сделать шаг вперёд.