Второй шанс: Истинная для Хранителя (СИ)

Глава 28

Хранитель вздрагивает, словно от удара. Он хватает меня за плечи и сжимает до боли.

— Отпусти, мне больно! — шепчу я.

— Захочу — сделаю ещё больнее! — зло и отрывисто произносит он.

Я в его власти. Кажется, мне не на что больше надеяться.

Тем не менее я выдерживаю его яростный взгляд. Наконец, он разжимает пальцы и отталкивает меня.

Я трогаю себя за шею. Кожа под проклятым ошейником явно воспалилась и саднит.

— Не будь на мне этой штуки, ты бы сейчас руки не распускал! — язвительно произношу я.

Такое чувство, что Хранитель хочет испепелить меня взглядом. Ну и пусть!

— Прочь! Увести! — приказывает он.

Выхожу из его кабинета с гордо поднятой головой.

Правда, когда я опускаюсь на свой расстеленный плащ, отчаяние и страх вновь овладевают мною. Что же мне делать?

Через день слышу за дверью твёрдые шаги. Кто же это? Стражники ходят почти бесшумно.

Дверь немилосердно скрипит.

О, Боже! Хранитель собственной персоной!

Среди убогости и грязи, в которых я вынуждена находиться, он смотрится абсолютно чужеродно. В своей роскошной одежде, с сияющим самоцветами знаком на груди он выглядит пришельцем из другого мира. Мне приходит в голову, что здесь, наверное, плохо пахнет.

— Что это? — недоумённо спрашивает он, обводя взглядом стены.

Я делаю вид, что вообще тут ни при чём.

— Убрать немедленно! — приказывает он перепуганному стражнику.

— Что убрать, Сиятельный? — лепечет тот.

— То, что на стенах! — жёстко чеканит Хранитель.

Стражник суетливо мечется, срывая со стен мои соломенные звёзды.

Я смотрю на Хранителя. Его руки сжаты в кулаки. Устремлённый на меня взгляд пылает ненавистью. Он яростно пинает клок соломы и поворачивается, чтобы уйти.

Правильно говорят, что все мужики — козлы! Ну, не все. Но большинство!

Я опять вынуждена смотреть на голые унылые стены. И не поленился же…

Дни сливаются в монотонную череду. Я совсем теряю счёт времени. Надо было хоть отмечать царапинками на камне каждое утро. Сколько я уже здесь? Ни малейшего понятия.

Опять стою в фешенебельном кабинете Хранителя. Мои волосы кое-как расчёсаны пальцами и приглажены, а платье напоминает грязную тряпку.

— Я могу попросить об одной вещи? — вежливо спрашиваю я.

— Проси!

— Я хотела бы помыться и постирать одежду! Я грязная и от меня, наверное, плохо пахнет уже…

— Ну и пусть! Твой вид и твой запах отражают твою истинную сущность — гнилую и грязную!

Я закрываю руками лицо.

— Это ты писала? — спрашивает вдруг Хранитель.

Он достаёт из кожаной папки полоску бумаги и показывает мне.

Я узнаю свою записку, в которой сообщила о планах его убийства и отравления колодцев, и молча киваю.

— Напиши что-нибудь!

Подхожу к столу. Хранитель даёт мне перо и кладёт передо мной лист бумаги.

— Что написать? — спрашиваю я.

— Неважно!

Обмакиваю перо в чернильницу и держу его перед собой, пока на лист не скатывается самая настоящая клякса.

— Я не знаю, что писать!

— Напиши, что ты Яра из Раудана!

Я не Яра, — пишу я.

Арлинд качает головой.

— Ещё пиши!

Раудан — превыше всего, — пишу я. И ставлю в конце знак вопроса.

А потом перечёркиваю слово "Раудан" и пишу сверху "Арокайя".

Руки Хранителя сжимаются в кулаки, а лицо покрывается красными пятнами гнева.

Ели бы он мог, он бы, наверное, уничтожил меня своим взглядом. Кажется, я зацепила его больное место.

Он отходит к окну и застывает, глядя куда-то вдаль. Я молча стою и жду.

Наконец, он возвращается, берёт у меня лист и сравнивает его с запиской.

— Зачем ты это писала? — спрашивает он.

— Я не хотела, чтобы они это сделали!

— Вот как? Совесть проснулась?

— Я всегда считала, что убивать людей и травить колодцы — плохо!

— Скольких ты уже убила? Я знаю про ваши экзамены!

— Я… не убивала никого никогда!

— Лжёшь!

— Я не лгу! Я правда не лгу!

Тонкие эфирные энергии скользят где-то рядом. Что он пытается сделать? Откуда это недоумение на его лице?

— Я не знаю, как ты это делаешь, но я докопаюсь до правды! — решительно произносит Хранитель.

О чём он? — в свою очередь, недоумеваю я.

— Завтра ты расскажешь мне всё! Если же нет, отправишься в подвал!

— Но я не…

— Хватит!

Я с трудом ступаю на негнущихся ногах. Пару раз спотыкаюсь. И падаю на колени, когда стражник, раздражённый моей медлительностью, подталкивает меня в спину.

— Вставай! — рявкает он.

Я понимаю, что не смогу. Словно кто-то выпил все мои силы.

Стражник тянет меня за руку. Кое-как поднимаюсь и плетусь дальше.

Падаю на свой расстеленный плащ. Мне очень, очень страшно. И я не знаю, что мне делать.

Я в полном отчаянии. Вот бы очнуться сейчас в своём родном мире! Даже в больнице под капельницей после черепно-мозговой травмы.

Неужели мне никто не поможет?

За последние дни я очень ослабела. Сонное забытьё незаметно окутывает меня.

Вместе с моими соучениками я спускаюсь в подвал королевской тюрьмы. Сегодняшнее занятие проведёт сам Мастер.

- Убить себя — лучший выбор, нежели попасть в руки врагам и предать Раудан! Способов много. Некоторые вы увидите прямо сейчас. Кое-кто из здешних обитателей получит сегодня великое благодеяние — быструю смерть!

- Но Двуединый? — робко начинает один из нас. — Ведь Служители учат, что те, кто убивает себя, чтобы убежать от временных страданий в этой жизни, будут осуждены на страдания вечные!

Колючий взгляд Мастера заставляет его замолчать.

- Разве ты не слышал, что тому, кто принял смерть за Раудан, веру и короля — простятся любые, даже самые страшные, грехи?

Просыпаюсь и вспоминаю, где я и что меня ждёт.

Тёмный ужас гнетёт и давит. Выхода нет.

Поворачиваюсь и натыкаюсь на что-то твёрдое. Ножик!

Я вспоминаю увиденное во сне.

А ведь это — выход! — осеняет меня.

Тьма наполняет пространство. Откуда-то тянет холодом. Рука, в которой я держу нож, начинает дрожать.

Ну же! Чего ждёшь? Сейчас за тобой придут! Спаси себя! Просто уйди туда, во тьму, где не будет никакой боли. Усни навечно!

Это не мои мысли! — осознаю вдруг я.

Господи, неужели я сошла с ума и мне слышатся голоса?

Холод усиливается, сгущается тьма. Ужас безысходности наполняет душу.

Неужели я больше никогда не увижу свет?

Нет! — кричу я и швыряю ножик в серый провал окна в чёрной стене. Слышу, как где-то внизу он звякает о камень.

Я падаю ниц и горько рыдаю.