Приветствую и прислушиваюсь к его реакции с помощью ментальной магии. Страх борется с интересом. Плохих намерений не вижу.
Мне самой не страшно. Я сильный ментал. Агрессию и ложь считываю мгновенно.
— Иду в… — называю ближайший крупный город. — По пути заблудился немного. Свернул не туда.
Как всё-таки дико использовать мужские окончания! Да и в целом они по-другому говорят. Не так быстро и менее эмоционально. Не любят свойственных нам подробных детальных описаний. А уж привычные женщинам уменьшительно-ласкательные формы их просто раздражают.
Мы представляемся и пожимаем друг другу руки. Моя рука слегка испачкана в целях маскировки. Уж слишком она девичья — маленькая и изящная.
— Можно переночевать у кого-нибудь в деревне? — спрашиваю я.
— Можно-то можно, да только надо к смотрящему явиться. С поклоном и подношением.
Я знаю, что смотрящий у них — примерно то же, что староста в Арокайе.
— У меня с собой немного денег есть. Могу и за ночлег заплатить.
Ага, смущение. Из памяти Яры я знаю, что ещё не так давно рауданцы были очень гостеприимными. В стране с долгой и холодной зимой не пустить путника на ночлег — значит, обречь на смерть. Но теперь эти традиции старательно искореняют.
— Если так, то можно и у нас заночевать, — предлагает мальчик.
Радость. Видимо, оттого, что принесёт деньги в семью. Они нужны для уплаты податей, которые тут откровенно грабительские.
До вечера ещё далеко, и я предлагаю пастушку разделить со мной обед. Мы опускаемся на расстеленную под деревом изрядно вылинявшую овчину. Достаю из своей сумки сыр и копчёное мясо.
Радостное оживление заметно даже без ментальной магии. Память Яры подсказывает, что рауданские крестьяне едят такие вещи только по праздникам.
Насытившись, мы начинаем общаться. Я стараюсь больше слушать, чем говорить. И мой собеседник этим очень доволен. Ему явно хочется выговориться. Как будто в своей обычной жизни у него с этим плохо.
Я ощущаю к нему искреннюю симпатию. Развитая речь, умные мысли, добрые намерения. И честность.
Стоп. Что-то тут не то. Кое-что он всё-таки скрывает. Страх. Очень сильный страх.
Чего же он так боится? Тайна. Смертельный ужас.
Господи, ну как же мне нащупать источник?
Я спрашиваю его про семью. Ага, с бабушкой и дедушкой тесная лучащаяся тёплым светом связь. С родителями… По сути, никакой.
Обращаюсь к магии целительства душ. Если он ищет помощи, я рядом.
Удивление. Сам себе не верит.
— С тобой хорошо говорить, — произносит он. — А то все меня дурачком считают.
Доверие. Надежда. Между нами появляется связь.
Вот, наконец, и разгадка. У мальчика — магический дар. Который он тщательно скрывает от всех. Только бабушка и дедушка, похоже, знают.
Как же он боится самого себя. Ощущает свою неправильность и ущербность. Ничего, это поправимо.
— Сыграй что-нибудь! — прошу я.
Он берёт свою дудочку, и начинает играть. Я создаю цветок из холодного пламени, переливающийся красками, нежными, как его мелодия. Музыка звука сливается с музыкой огня и цвета.
Он прекращает играть и замирает.
— Что это было? — шепчет он.
Я протягиваю руку и зажигаю над своей ладонью ласковый огненный язычок.
Пастушок смотрит на него совершенно заворожённым взглядом и произносит чуть слышно:
— Ты…
— Также, как и ты! — улыбаюсь я.
Ощущение, словно свалился тяжёлый камень. Чувство полёта и единения с миром. Больше не один!
Опять прикасаюсь ментальной магией. Явно станет неплохим стихийником. И менталом, хоть и слабым. Последнее ему даже нужнее. Сможет считывать ложь и недобрые намерения.
Весь остаток дня обучаю его различению эмоций и базовым основам стихий. А ещё выправляю покорёженную самооценку. Прирождённое благородство и чувство собственного достоинства не раз стоили ему серьёзных неприятностей.
Попутно с этим аккуратно ставлю под сомнение навязанную в школе пропаганду. Мальчик умный, разберётся.
Приходит время гнать стадо в деревню. Я спокойно шагаю рядом с пастушком. Знаю, что выгляжу, как самый обычный рауданец. Не нищий, но и не богатый.
Входя в дом, едва не стукаюсь головой о дверной косяк. Двери здесь низкие. Так принято из-за более холодного климата, чтобы поменьше выпускать из помещения прогретый воздух.
Бедно, но чисто. Меня приветствует очень пожилая супружеская чета. Любопытство, радушие. Ни лжи, ни агрессии нет. Это хорошо.
Старушка хлопочет по хозяйству, накрывая на стол. Вскоре в дом входят супруги помоложе вместе с молодым парнем, похоже, старшим братом пастушка.
Страх и досада. Я почтительно кланяюсь и достаю несколько медных монет. Считываю лёгкую радость и облегчение, но беспокойство всё равно остаётся.
— Смотрящий знает уже? — спрашивает отец пастушка.
— Не ходили ещё, — отвечает тот.
Мужчина велит старшему сыну проводить меня к дому начальства.
— Ещё деньги есть? — спрашивает он меня.
Достаю ещё немного меди.
— Хватит с него двух! — говорит он.
Визит к смотрящему проходит спокойно. Его даже дома не оказалось. Старый дед, видимо, его отец, берёт деньги и говорит, что мне можно остаться на ночлег.
Возвращаемся и садимся за стол. Похлёбка из овощей, простой грубый хлеб. Это Раудан. Пастушок уже рассказывал мне, что молоко они сами редко пьют. Делают из него сыр на продажу, чтобы было чем заплатить подати.
Старики явно рады зашедшему гостю. Им хочется поговорить. Я внимательно слушаю. Они начинают откровенничать. Мой дар целительницы душ располагает к таким вещам.
— Мы-то ещё успели другую жизнь застать, — говорит старушка. — Податей таких не было. Да и стражники не наглели.
— Ещё при прошлом короле можно было что-то изменить, — продолжает её супруг. — Но теперь они обложили нас со всех сторон. Взять хоть детей. Если так посмотреть, школа, ученье — великое благо. Но они и это умудрились вывернуть не туда. Люди боятся собственных детей! Не дай Двуединый произнести в их присутствии что-нибудь крамольное. Могут и донести. Их этому прямо в школе учат.
Родители пастушка неодобрительно косятся на стариков.
— Люди у нас дурные, — произносит старушка. — Друг друга поедом едят, а начальству сапоги целуют. Вместо того, чтобы вилами кое-кого…
В воздухе разлит страх. Я обвожу всех спокойным ободряющим взглядом.
— Вставать завтра рано, — говорит хозяин.
Его жена отводит мне место на широкой лавке. Даже покрывальце стелет. Подушку, впрочем, не даёт. Да мне она и не нужна. Я свою сумку-рюкзак под голову кладу. Специально сама придумала и сшила для удобства в дороге.
Старики устраиваются на печи. Остальные залезают на полати над моей лавкой.
Я не раздеваюсь, так и ложусь. Плащом только накрылась.
Проходя мимо меня, хозяйка бормочет:
— Совсем старики из ума выжили, старость — не радость!
Засыпая, думаю, что мне всё-таки повезло с первой встречей в Раудане.
Все пробуждаются от яростного стука в дверь. Она ходит ходуном, вот-вот с петель слетит.