Выбор оружия. Повесть об Александре Вермишеве

XI

Беда не приходит одна. Десятого августа получили телеграмму о том, что конный корпус Мамонтова прорвал фронт в районе Новохопёрска и движется в направлении на Тамбов.

- Окажите доверие, Александр Александрович. Маргарита, помахивая папироской, прогуливалась по огороду Салоповой среди мокрой картофельной ботвы с таким видом, с каким нарядные тифлисские дамы совершали променад на Головинском бульваре. Подол ее длинной юбки намок.

- Что, и в самом деле Мамонтов прорвал ваш фронт у Новохопёрска?

- Да, правда, - ответил Александр, понимая, что тайн для этого городка не существует. - А что вам об этом известно?

Господи помилуй, ей, Маргарите, известно гораздо больше, чем он может подумать. С Константином Константиновичем они знакомы много лет. Константин Константинович окончил то же Николаевское кавалерийское училище, что и Серж. Но Серж состоял в казачьей сотне училища, а Ко-Ко кончил основной курс. Его настоящая фамилия, кстати, не Мамонтов, а Мамантов.

Бедняжка, он столько вынес с самого детства из-за своей фамилии. Как его жестоко дразнили! Нравы были все-таки грубоваты. Лейб-гвардия, аристократов много, но в этой среде все было не совсем так, как принято думать. Тот же, например, очаровательный Феликс, она говорила о Юсупове, какую с ним надо было иметь выдержку, он ведь изъяснялся только грубыми площадными словами, хуже, чем елецкие, у них в гвардии считалось это очень шикарно. Шалили мальчики и дошалились. Александр Александрович спрашивает, как дразнили Ко-Ко? Очень ясно как: «Мамантов-ма-тантов», «ма тант» - моя тетушка». А значительно позднее, в период создания «Ан-тант кордиаль», кто-то пустил по штабу: «Мамантов-Антантов». Глупо, конечно. Но даже великий князь Николай Николаевич, который был тогда генерал-инспектором кавалерии, не упускал случая, если входил в офицерское собрание и видел там Ко-Ко, пошутить насчет какой-нибудь милой тетушки. Ко-Ко буквально сатанел от этих шуток, бледнел, краснел, хватался за саблю, кажется, была и дуэль с полковником Барановым, которого, уж конечно, иначе как «бараном» никто не называл. Нет-нет, ужасные нравы, хотя все эти мальчики, каждый в отдельности, были очень милы. Но можно себе представить, какой характер должен был сделаться у Ко-Ко. У них вообще была семья тяжелая...

Тринадцатого августа Вермишева вызвали Ливны - Политотдел армии проводил совещание в связи с предстоящим наступлением на Южном фронте, которое намечалось начать еще второго августа, но оно откладывалось из-за медленной переброски боеприпасов и продовольствия. Теперь, наконец, все было готово. Основной удар с левого крыла фронта наносила Особая группа Шорина (9-я, 10-я армии и конный корпус Буденного) - на Новочеркасск и Ростов. 13-я армия, вошедшая с 8-й в группу Селивачева, вела вспомогательное наступление на Купянск.

Александр добирался до Ливен двумя поездами, с пересадкой на станции Верховье Орловской дороги и все-таки прибыл к назначенному времени. Только что в штаб поступило донесение: на стыке 13-й и 14-й армий замечена активизация 1-го армейского корпуса белых генерала Кутепова.

Пока Иосиф Косиор, член РВС 13-й армии (в 17-м году в Петрограде Александр встречался с его братом Станиславом, тогда комиссаром Военно-революционного комитета) делал доклад о политработе в условиях наступления, пришло уточненное сообщение, что кутеповский корпус предпринимает сильную атаку на правом фланге, стремясь продвинуться к Обояни - Курску, нарушены коммуникации между 13-й и 14-й армиями.

Это означало, что о готовящемся нашем наступлении белым известно. Кутепов совершал упреждающий маневр.

Весьма вероятно, говорили в кулуарах, что и Мамонтова цель - помешать наступлению. Но Мамонтов был далеко, в сотнях верст отсюда, поэтому начальник штаба армии Зайличковский на вопросы холодно отвечал, что его никто подробно не оповещает о делах в других армиях, а командиры и комиссары должны больше заботиться о том, как успешно выполнить задачи, поставленные непосредственно перед их подразделениями.

Тем не менее кое-что в штаб просочилось, а оттуда достигло съехавшихся на совещание. Картина вырисовывалась неважная.

В середине июля корпус генерала Мамонтова отвели с царицынского направления в тыл, в район станицы Урюпинской. Переформировали. От прежнего состава сохранилась дивизия генерала Толкушкина, добавились две свежие, Постовского и Кучерова. Каждая - около двух тысяч сабель. Агентурная разведка доносила, что в первых числах августа корпус посетил командующий Донской армии генерал Сидорин, который произвел смотр войскам и огласил указ Верховного правителя России адмирала Колчака о назначении генерала Деникина главнокомандующим вооруженными силами юга России. Генерал Мамонтов поздравил казаков с походом на Москву.

Седьмого августа авиаразведка засекла большие колонны белой конницы, переправляющиеся через реку Хопер в районе станицы Добринской, в белом тылу, верстах в шестидесяти от линии фронта. Командование не увидело в этом ничего угрожающего, так как знало, что корпус Мамонтова находится на отдыхе.

Поэтому, когда десятого огромная конная масса ринулась вперед, наши войска были вынуждены отойти. Понесшие потери части 40-й дивизии - за реку Елань, на западе, а 36-я дивизия - за реку Савала, на востоке. В образовавшийся коридор втянулись основные силы корпуса, поддержанные пехотой, артиллерией, тремя броневиками, несколькими грузовыми автомобилями с пулеметами.

К вечеру одиннадцатого августа передовые отряды Мамонтова углубились в наше расположение на пятьдесят с лишним верст, заняв село Костин-Отделец. Севернее маячил Тамбов. Казачьи разъезды показались у железной дороги Борисоглебск - Грязи.

Ликвидация мамонтовского прорыва возлагалась на командующего Особой группой Шорина. Предписывалось немедленно восстановить фронт, заделать брешь, выделить соединение на борьбу с конным корпусом и ускорить переход группы в наступление.

Вермишева волновала судьба батальона. Нарушая воинскую субординацию, он с помощью Косиора прошел даже к командующему 13-й армией Геккеру и узнал, что в самые близкие сроки батальон будет довооружен и отправлен на фронт.

По дороге домой вдруг понял, что пребывает в настроении крайне скверном. Сопровождавшие его Ермилло и Васятка должно быть удивлялись. Чего это с комиссаром? Накануне боя вдруг заскучал. Но Александр помрачнел из-за того, что подумал о Ельце, где ничего не решилось. И если завтра-послезавтра пошлют в наступление, то и не решится. Мы уйдем - враги останутся за спиной. А если заговор все же фикция? Как в давешней беседе с Маловым и Орловой. Милые интеллигенты, идеалисты, старомодные, скептичные по отношению ко всякому правительству, критикуют его программу, его политику. Не честолюбие и жажда власти побуждает их собираться для обсуждения перспектив развития общества, а чувство ответственности перед народом. Ведь в этом духе излагал свое кредо Малов? Но рассуждение достославного елецкого философа ложно. Они-то собираются и обсуждают, а сколько за ними фанатиков, радикалистов, которых эти прекраснодушные либералы приводят в возбуждение своими совестливо-пылкими речами! Сколько полусумасшедших срывается, слушая их, в истерику! Лезет убивать, казнить, изничтожать! Страшным злом оборачивается иной раз скептицизм!

Так он полемизировал про себя с Маловым, с доктором Граве, с Вороновым-Вронским. Войны, казни, восстания - суть уличные спектакли?! Нет, мы смотрим на историю иначе. И уж если в ее ход кто-то и вмешивается, то партия и народ! А не режиссеры, хромающие на одну ногу!

Что-то он и выложил в запальчивости Ермилло и Васятке, благо разговаривать могли без стеснения - ехали с удобствами, на тормозной площадке порожнего вагона, куда пустил их, нарушая инструкцию, часовой.

Умный Ермилло, схватив мысль за хвост, ответствовал:

- Меня учили, нет азартных игр - есть азартные игроки. Вон как эти, Кудрявцев с Захаровым. Играли, играли и доигрались.

Азартные игроки. Как наваждение. Все в разных обличьях. И пафосный монолог Воронова-Вронского о Малове, конечно, тоже игра. Но импровизировалась на ходу или репетировалась заранее? Проще - какая поставлена цель, что хотел сказать автор? Вернее, что хотел скрыть? Непонятно:.. Поездка в усадьбу, конечно, была подстроена доктором, тонким психологом, решившим, что Малову угрожает опасность. Сконструировано вместе с Вороновым-Вронским? Тогда неясен поворот, приданный делу режиссером, который изобразил Малова злодеем, способным и на донос, и на убийство. Зачем? И получается, с доктором они не заодно - тот выручал, этот топит.

- А ты, комиссар, сам азартный, - ввинтился Васятка, наблюдавший за быстро меняющимся выражением лица Александра.

Да, азартный. Но не настолько, чтоб упустить сейчас основное... Неужели Воронов-Вронский подкреплял своими рассуждениями ложную версию? Пусть даже подтасовка в конце концов обнаружится, все равно затяжка времени, выражаясь адвокатским языком, in favorem criminali[5], - им на пользу... А взятки - гладки, мало ли что может наплести артист. Да! Он же был влюблен в Елизавету... Комбинация рискованная, но смелость города берет...

- У меня братик, ух, азартный! - гнул свое Васятка, который молчать не любил. - Хочу, говорит, завязать. Не могу, говорит, удержаться. Скучно жить. Невмоготу становится. Увижу - можно украсть, прямо дрожь подымается. Я, говорит, артист в своем деле.

- Он здесь, твой братик? - поинтересовался Ермилло.

Васятка насупился.

- Только что опять приплыл.

- Из тюрьмы?

- Где-то прятался.

- В Ельце не прячется?

- Прячется.

- Во, фарт! - воскликнул Ермилло. - Позавидуешь, у своих ворует. У рабочих, крестьян?

- Или у государства, - поневоле включился Александр.

- Я ему и сказал! - обрадовался Васятка. - Ты, говорю, катись к белым и воруй у них, у буржуев. У них, говорю, денег много.

- А он? - загоготал Ермилло.

- Нельзя ему к белым. Есть грешок, не простят белые, если дознаются.

- Вот гусь! - рассердился Ермилло. - Грешок! А наши его простят, если поймают?! И ты хорош!..

- Что я?

- Какой же ты красный боец? Укрываешь вора, хотя он тебе брат! Классовая несознательность.

- Я что, знаю, где он схоронился? - зашмыгал носом Васятка.

- А если б знал?

- Сказал бы! Слово красного бойца! Я когда его увидел... Мне Плахин-то Леонтий, Шабан, говорит, иди, говорит, Вася, там тебя человек ожидает. Я вышел из конторы, никого нет. Пошел по проулку, гляжу - он! Эх, думаю, скрутить тебя, паразита, и отвести куда надо. Он хитрый, за угол зашел и там стоял. Одному мне с ним никак не справиться...

- Все равно должен был придти, доложить, хоть ко мне, хоть к Родионову. А то и к комиссару. Так, мол, и так...

Васятка просветлел, глаза его сделались мечтательными.

- Слушай, комиссар, а если Тихон и вправду придет?! Хоть к тебе... И покается... Прости меня, скажет, Революция! Много у меня грехов. Воровал. Грабил. Больше не буду. Учиться хочу. Учиться он хочет, Александр Александрович, безумно. У нас маманя безграмотная была, а его умоляла, когда умирала - читай, читай, человеком будешь. Он и выучился читать самостоятельно.

- Только человеком не стал, - угрюмо ввернул Ермилло.

- Ладно, Васятка, - Александр подавил в себе желание погладить мальчишку по голове. - Если твой Тихон искренне захочет повиниться, пусть приходит. Разберемся, что у него за душой.

- Думаешь, простят его?

- Раскаяние учтут. А учиться ему не поздно будет. Я и в тюрьме учился.

- А если не пойдет, - сжал кулаки Васятка, - я его сам под конвоем к Кандюрину приведу!

- Вот молодец, - похвалил Ермилло.

В Елец вернулись пятнадцатого.

И первое, что Александру показали, было объявление упродкома Неклюдова во вчерашней «Сохе и молоте»: «Хлеб временно выдаваться не будет. Просьба вынести это спокойно».

К полудню поступила сводка из штаба армии. Группа Селивачева атаковала белых на стыке Донской и Добровольческой армий. Особая группа Шорина, восстановив фронт после мамонтовскрго удара, хотя и не сумев отбросить назад прорвавшийся корпус, также пошла вперед при поддержке отряда Волжско-Камской флотилии, наши действия на обоих флангах фронта покамест развиваются успешно. Противник дрогнул и отступает.

В свою очередь мамонтовские части после остановки в районе села Костин-Отделец, вызванной, вероятно, необходимостью подтянуть пехоту и выяснить настроение местного населения, двинулись двумя колоннами в глубь нашего тыла. Дивизия генерала Постовского - в сторону Тамбова, две дивизии - на северо-запад, в сторону Козлова.

В тот же день Александр выступил на совещании в укоме.

- То, что казачий корпус Мамонтова прорвал фронт и действует в нашем тылу, само по себе достаточно серьезно, - сказал он, - однако предвещает ли этот прорыв решительный перелом в гражданской войне, победу бело-казачьего оружия? Нет. Еще месяц назад Ленин совершенно гениально предугадал, как могут повернуться события, указав, что особенностью деникинской армии является обилие офицерства и казачества. Не имея за собой массовой силы, этот элемент чрезвычайно способен на быстрые налеты, на авантюры, на отчаянные предприятия в целях сеяния паники, в целях разрушения ради разрушения. Стало быть, Ленин предвидел мамонтовскую авантюру. Почему, тем не менее, допущена стратегическая ошибка, кто в ней виноват? Такие вопросы мы уже слышали. Мы их сейчас обсуждать не будем. Разберется партия. Мы должны отдавать себе отчет в следующем. Да, Мамонтов пока далеко от нас, каким путем пойдет, куда повернет, каковы его действительные планы, мы не знаем. Но все тыловые части Южного фронта становятся сегодня боевыми! Все организации коммунистов выходят на передний край. Наша задача - выполнить ленинское указание, оно касается нас непосредственно. В борьбе против такого врага необходима военная дисциплина и военная бдительность, доведенные до высших пределов. Прозевать или растеряться - значит потерять все! Кроме того нельзя забывать, что мы находимся в житнице России. Наш святой долг перед родиной - сберечь хлеб. Белогвардейцы гребут пшеницу и отправляют в Англию, но елецкой пшеницы они не получат! Мы должны сочетать обязанности и воина и революционера. В одно мгновение из тыла мы можем стать фронтом. Если это случится, клянемся защищать революцию, будем биться и победим!

По городу уже расползлись слухи, что генерал идет на Москву. Собравшиеся в укоме эту возможность отрицали. Лишь Горшков упрямо твердил, что, будь он сам «по ту сторону», так и поступил бы. Кандюрин возражал, что версия о походе на Москву распространяется лазутчиками белых. Кто-то им уже задержан.

Военспецы тоже разделились. Шилов утверждал, что стратегической целью Мамонтова является Козлов, а затем Тула с ее оружейным заводом. До Москвы конный корпус не дойдет, его остановят, а дезорганизация работы военной промышленности может определить собою перелом в дальнейших событиях.

Эту точку зрения отвергали Одинцов и Алексеев с пехотных курсов. Замеченное движение колонн белых на Козлов и Тамбов - обманный маневр, маскирующий местонахождение главных сил. В северном направлении действуют два-три конные полка, основная масса наверняка держится в районе Новохопёрска - Борисоглебска и вот-вот вступит в борьбу за расширение еще плохо замкнутых «ворот». Там надо ждать мощного удара деникинских армий.

Александр поинтересовался, о каком мощном ударе может идти речь, когда пока что разворачивается наше наступление.

Оно выдохнется, гласил ответ. Резервов не хватит, они будут оттянуты на себя Мамонтовым.

- А быть может, сначала выдохнется не поддержанный с фронта конный корпус?! И сам начнет искать благополучного выхода?

Возмутились даже «неспециалисты».

- Для каждого, кто хоть немного разбирается в военных операциях, - воздел руки Поляков, - очевидно, что прорыв конного корпуса не может иметь задачи, изолированной от общего хода войны! Он не может ограничиваться действиями чисто тактического порядка.

- Ну а если наше наступление все-таки помешает Деникину оказать прорвавшимся поддержку с фронта? - настаивал Александр. - Что Мамонтов предпримет тогда?

- Он попытается прорваться назад, но будет окружен и уничтожен! - крикнул Поляков.

- С помощью резервных частей?

Понятно, куда клонит комиссар - надо, мол, еще более усилить боевую подготовку батальона. Это снова угрожало все той же поляковской идее - бросить батальон на хлебозаготовки - идее, в осуществлении которой он не сегодня завтра рассчитывал достичь успеха, используя старые связи.

Слава богу, военспецы заспорили, всегда ли в американской междоусобной войне громкие прорывы конницы были связаны с операциями на фронтах. Поляков не мог не включиться, распылил свои силы, и Александр ушел из-под огня, но ясно было, что в ближайшем будущем столкновение неизбежно.

Да и сегодня миром не кончилось.

- У нас мало конницы, - сказал Александр. - Революция пролетариата имеет городской характер, а война протекает в сельских местностях. Первая мировая война была окопной, громоздкие тылы, упор на технику, на артиллерию. Гражданская война - война маневренная, требующая конницы. У белых она есть. У нас ее недостаточно.

- Партизанщина! - взвился Поляков. - Вы хотите возврата к давно осужденным методам?

Алексеев презрительно усмехнулся:

- Вы же сами только что объясняли нам, комиссар, что казачество на стороне белого движения. Да и большинство профессиональных кавалеристов принадлежало к привилегированному сословию, так что они тоже там. Кто же сядет на коня по эту сторону? Вы неплохо владеете конем, но вы у нас исключение, а горожанина на коня не посадишь.

Тоном было сказано неприятным, недружелюбным, но делать нечего, Вермишев согласился, что доля правды в словах бывшего полковника есть.

Поляков зарделся, то ли от ярости, то ли от радости.

- Тогда по вашей логике получается, Александр Александрович, что мы в гражданской войне можем и проиграть? Горожанина на коня действительно не посадишь.

- Это тебя, Поляков, не посадишь, - засмеялся Горшков. - А пролетариат, если надо, и на волка сядет! Как Иван-царевич!

Уходили обозленные, друг на друга не глядя.

В дверях укома Алексеев нарочито громко, чтоб Вермишев услышал, предложил партнерам пойти расписать пульку:

- Надеюсь, ужасный запрет на нас не распространяется. Новая педагогика не про нас.

К удивлению Вермишева, Шилов отказался, неловко сославшись на дела. Все равно партнеры восприняли это как демонстрацию.

- По-моему, ваше соображение, что цель Мамонтова - Козлов и Тула, достаточно резонно, - сказал Александр-

Они сидели с Шиловым в штабе вдвоем.

- О, не надо считать меня стратегом. - Шилов, хоть был польщен, не повеселел. - Я интендант, поэтому и подумал сразу о складах Козлова и тульском оружейном заводе.

- И вы допускаете, что он может взять и Козлов и Тулу?

- Увы, допускаю, - почти прошептал Шилов.

Что ж, такую возможность отбрасывать было бы нелепо.

- Как комиссара, - с трудом нашел слова Александр, - меня радует, что вы успехам белого воинства втайне, по-видимому, не сочувствуете. А с месяц назад уверяли меня в своей аполитичности.

Шилов покраснел чуть не до слез, как мальчик, и долго молчал, прежде чем собрался с духом.

- Повторяю и сейчас. Я профессиональный военный, хоть и тыловик. И ничего другого в жизни не умею. И образования у меня нет, кроме военного. И денег у меня никогда не было, кроме жалованья. Когда старую армию распустили, я четыре месяца мыкался. На почте сортировал письма, грузил дрова на вокзале и прочее. А когда объявили: бывшие офицеры, регистрируйтесь, будем создавать новую армию, я и пришел... И еще одно. Не хочу вас обманывать, - тут горло ему сдавил спазм. - В Тульской губернии у меня больная жена и старушка мать.

Вот так. Подумал о складах, подумал о жене и старушке матери. И огорчился.

- Что ж, по крайней мере, все честно, Валентин Иванович.

- За то короткое время, что мы служим вместе, Александр Александрович, я успел понять, что мне нет надобности быть неискренним с вами.

- И на том спасибо.

Неожиданно Шилов обиделся:

- Надеюсь, у вас нет сомнений, что я выполню свой долг?

- Вот видите. Долг. Значит, не только из-за жалованья и жены с матушкой вы у нас служите?

Шилов добродушно улыбнулся:

- Вы меня совсем загнали в угол вашей адвокатской логикой.

Маленькая, не столько адвокатская, сколько комиссарская победа.

Дома он, как всегда, попытался занести в блокнот впечатления. Но больше грезил, чем соображал. Ливны. Взбудораженный предстоящим наступлением штаб. Пылающие лица командиров и комиссаров. Совещание. Все, по счастью, записано. И даже сообщено на укоме.

Затем возник из недр подсознания недовольный военкомом 42-го запасного начальник армейского продотдела - давил, давил на того Поляков. А за начпродом появилась на ливненской улочке старушка. Несомненно, матушка Шилова. Меж тем она должна быть не здесь, а в Туле...

Александр встряхнулся.

Да, с Шиловым разговор человеческий. С ним все более или менее ясно. А неясно вот с кем - с Одинцовым! Васятка не зря говорит про него - я с таким воровать не пойду... Поговорочка, ясно, от брата.

Сон наваливался. А в утомленном мозгу сшибались кубы и треугольники... Брат - вор... Вор... Хочет учиться. Образование получить... Знакомый круг идей.