Взор синих глаз

Глава 31

В один из дней литературный критик сказал:

– Давай снова отправимся на скалы, Эльфрида. – И, не спрашивая о ее желаниях, сделал такое движение, словно собрался отправиться туда немедленно.

– На скалы, где мы пережили наше ужасное приключение? – спросила она, вздрогнув. – Смерть собственною персоной смотрела мне в лицо на той скале.

В любом случае, ее индивидуальность так сильно растворилась в его, что это замечание не прозвучало как возражение, и она немедленно приготовилась сопровождать его.

– Нет, не те скалы, – сказал Найт. – Меня они тоже пугают. Я имел в виду другие; как они там называются?.. Уинди Бик[194].

Уинди Бик – вторые по высоте скалы на всем побережье, и, что часто бывает как с природными пейзажами, так и с умственными способностями людей, они наслаждались репутацией первых по высоте. Более того, это были скалы, куда в одно памятное утро Эльфрида ездила вместе со Стефаном Смитом.

Вот почему, хотя одно упоминание о безымянной скале вызывало в ней дрожь, стоило ей вспомнить, как она и ее возлюбленный чуть было там не погибли, та скала, тем не менее, навевала воспоминания об одном лишь Найте, и потому даже такое страшное место не было ей столь нежеланно, как Уинди Бик. Последнее было хуже, чем мрачные скалы, то место было для нее вечным упреком.

Но, не желая ему отказывать, она сказала:

– Это дальше, чем другие скалы.

– Да, но ты можешь поехать верхом.

– И ты тоже поедешь верхом?

– Нет, я пойду пешком.

Повторение ее первой прогулки со Стефаном. Некий рок навис над ее головой. Но она перестала возражать.

– Очень хорошо, Генри, я поеду верхом, – ответила она кротко.

Четверть часа спустя она была в седле. Но насколько же отличалось ее расположение духа от того, что бывало в прежние времена! Она и впрямь сдала свои позиции, перестав быть королевою для одного возлюбленного, что стоял ниже нее, и обратившись в вассала другого, который стоял ее выше. Теперь она больше не рисовалась, не уносилась стремглав на Пэнси, чтобы озадачить и утомить своего спутника, не произносила дерзких ремарок из «LA BELLE DAME SANS MERCI». Эльфриду прибивала к земле сама сила ее любви.

В течение путешествия главным образом говорил Найт. Эльфрида молча слушала и полностью отдалась движениям иноходца, на коем она ехала, мягко поднимаясь и опускаясь в седле, словно морская птица на волнах.

Когда они добрались до места, до которого можно было доехать верхом, Найт нежно снял ее с седла, привязал лошадь и неторопливо прошел вместе с ней к камням, что образовывали подобие сиденья. Найт присел и тихо прижал к себе Эльфриду, и они стали любоваться морем.

Над этой вечно горизонтальной меланхолической линией, океанским горизонтом, в пепельно-серых небесах висело медное солнце, лишенное всяких видимых лучей. То были небеса, которые, в противоположность тому, как это бывает на закате, солнцу не дано было ни осветить, ни воспламенить.

Серое полотно неба смыкалось с соленой массой серой воды, где там и сям виднелись вкрапления белой пены. Время от времени им в лицо веяло сырое дуновение ветра – разреженные морские брызги, дыхание моря, что билось у подножия этой скалы.

Эльфрида пылко желала про себя, чтоб как можно больше воды утекло с тех пор, как она сидела здесь со Стефаном, тогдашним своим возлюбленным, которому в тот день дала согласие стать его женой. Но времени с тех пор прошло так мало, что это лишь добавляло новых мучительных опасений в тот сонм необузданных страхов, что терзали ей душу неотступно.

Все-таки Найт был очень нежен с нею в тот вечер и прижимал ее к себе, когда они там сидели.

Ни слова не было произнесено меж ними с тех пор, как они сели на камни, и тут Найт сказал в задумчивости, по-прежнему глядя вдаль:

– Я задаюсь вопросом, были ли когда-нибудь в прежние времена влюбленные, что сидели здесь, обнявшись, как мы сейчас сидим. Вероятно, они тут сиживали, поскольку эти камни имеют удобную форму скамьи.

Ее воспоминания о прекрасно известной паре, коя и впрямь тут побывала, и та пропажа, о коей столько говорилось, случившаяся здесь же, и то, как молодой человек был послан обратно за пропавшей сережкой, – все это вместе заставило Эльфриду посмотреть вниз со своей стороны да обернуться и посмотреть назад. Многие люди, когда потеряют какую-нибудь безделушку, невольно бросают взгляд по сторонам, даже если уже прошло очень много времени. Они далеко не всегда ее находят. Эльфрида же, повернув голову, увидела, как что-то слабо блеснуло в трещине каменного сиденья. Всего несколько минут в течение дня солнце освещало эту нишу до самых глубоких ее трещин и щелей, и в этот раз был именно такой момент, и ровные лучи солнца, к добру или к худу, открыли Эльфриде местонахождение ее потерянного украшения.

Мысли Эльфриды немедленно возвратились к тем словам, что у нее как-то раз невольно вырвались, – к словам о том, как она потеряла свою сережку. И ее в тот же миг охватили дурные предчувствия, что Найт, увидев потерянное украшение, сразу вспомнит об этом. Поэтому ее инстинктивным движением было достать серьгу тайком.

Сережка провалилась в трещину так глубоко, что Эльфрида не могла достать ее рукой, хотя она исподтишка предприняла несколько попыток.

– Что ты делаешь, Эльфи? – спросил Найт, заметив ее движения, и тоже обернулся назад.

Она прекратила свои попытки, но было слишком поздно.

Найт заглянул в трещину, из которой она вытаскивала руку, и увидел то, что увидела она. Он немедленно вынул из кармана перочинный нож и с помощью серии движений прощупывания и поддевания вытянул сережку на каменное сиденье.

– Это определенно твоя? – спросил он.

– Да, это она, – ответила она спокойно.

– Что ж, это просто необыкновенно, что мы нашли ее таким образом! – Затем Найт вспомнил больше подробностей: – Что, это одна из тех, про которые ты мне рассказывала?

– Да.

Ему тут же пришло на память ее неудачное замечание во время их первого поцелуя, и по его глазам видно было, что он вспомнил… Он попытался промолчать, и не утерпел, и все-таки заговорил на эту тему – больше для того, чтоб уверить самого себя, что это все неправда, чем с целью выведать какие-то подробности ее прошлого.

– Ты и впрямь собиралась выйти замуж за этого возлюбленного? – спросил он, снова неотрывно глядя на море.

– Да… но не совсем так. Все-таки думаю, что я собиралась.

– О Эльфрида, вы с ним обручились и собирались пожениться! – тихо воскликнул он.

– Это можно было бы назвать… тайной помолвкой, я думаю. Но не смотри так разочарованно, не осуждай меня.

– Нет, нет.

– Почему ты сказал «нет, нет» таким тоном? Почему это прозвучало, но так сухо?

На ее слова Найт не дал никакого ответа.

– Эльфрида, я говорил тебе как-то, – вымолвил он, отвечая своим мыслям, – что я никогда не целовал до тебя ни одну другую женщину, что ни одна не была моей возлюбленной. Думаю, что в поцелуе нет ничего серьезного, и очень немногим девушкам удается избежать льстивых речей и всевозможных знаков внимания от всех прочих мужчин, кроме того единственного, с кем они впоследствии вступают в брак. Но у меня есть определенные слабости, Эльфрида; и, поскольку я вел определенный образ жизни, я полагаю, мне придется за них пострадать. Я надеялся… что ж, я не имел никакого права надеяться в случае с тобою. Ты дарила своему бывшему возлюбленному такие же милости, кои ты даришь мне.

– Да, – слетело с ее губ так тихо, как последний печальный вздох ветра.

– И он целовал тебя много раз – разумеется, он целовал. – Да.

– И быть может, ты позволяла ему более свободную манеру в ухаживаниях, чем я проявил в моих.

– Нет, я не позволяла, – произнесла она с немалой тревогой в голосе.

– Но он позволил себе эту манеру поведения, не дождавшись разрешенья с твоей стороны?

– Да.

– Как высоко я ценил тебя, Эльфрида, и в каком абсолютном неведении я был! – воскликнул Найт глубоким и потрясенным голосом. – Так много дней и часов я верил в тебя – я боялся поцеловать тебя больше, чем два раза. А он не имел никаких колебаний, когда…

Эльфрида придвинулась к нему ближе и дрожала, как в ознобе. Ее снедал столь сильный страх, что вся история от начала и до конца, да еще и с произвольными прибавлениями, выйдет сейчас наружу, что она разволновалась донельзя, и Найт встревожился в свой черед, но принял вид ледяного спокойствия. Самая настоящая невинность заставляла ее с неописуемым страхом думать о проступке, который с тех пор, как стоит мир, считался всего-навсего маленьким промахом, и она сильно преувеличивала значение своей воображаемой вины. А у Найта при этом сложилось мнение, что если женщина так сильно волнуется, рассказывая незначительные подробности о начале своей первой любви, то продолжение у этой истории непременно будет ужасным.

– Я знаю, – продолжал Найт с неописуемым занудством в манерах и интонации, – знаю, я абсурдно щепетилен в отношении тебя, – я желаю владеть тобой безраздельно. В твоем прошлом, прежде, чем ты узнала меня, с самой твоей колыбели, я желал думать, что ты была моей. Я хотел бы сделать тебя моей одной только силой своего желания. Эльфрида, – продолжал он с горячностью, – я не могу перестать ревновать тебя! Это в моем характере, и так будет и впредь, и Я НЕНАВИЖУ тот факт, что тебя ласкали до меня, – да, я это ненавижу!

Она испустила долгий глубокий вздох, что был наполовину рыданием. Лицо Найта сделалось суровым, и он больше ни разу не взглянул на нее и по-прежнему не отрывал взгляда от морского далека, где солнце уже зашло в тень. На высотах закат очень быстро переходит в ночь, а сумерки оттуда в какой-то мере изгнаны, и потому, хотя вечер еще длился там, где они сидели, в долине Энделстоу сумерки сгустились полчаса назад.

На просторах пасмурного моря сверкнула какая-то искорка, усилила свой блеск и оказалась дальним светом плавучего маяка.

– Когда тот возлюбленный в первый раз поцеловал тебя, Эльфрида, это было в месте, похожем на это?

– Да, в таком.

– Ты не рассказываешь мне ничего, за исключением того, что мне удается вытянуть из тебя клещами. В чем причина? Почему ты скрываешь всякое упоминание об этом, когда в ответ на мое нечаянное тайное признание я ожидал такого же тайного признания в ответ? Почему ты была такой скрытной на борту «Джульетты»? Выглядит все это так, будто ты делаешь из меня дурака, Эльфрида; подумать только, я ведь сам учил тебя тому, как желанно это, чтобы у нас не было никаких секретов друг от друга, и ты соглашаешься на словах, а делаешь противоположное. Взаимная откровенность так улыбалась нашему счастью. Доверяй ты мне, ты бы рассказала добровольно, и я бы… это было бы по-другому. Но ты все скрываешь, и я буду задавать тебе вопросы. Ты жила в Энделстоу в то время?

– Да, – сказала она слабым голосом.

– Где ты находилась, когда он впервые поцеловал тебя?

– Сидела на этом камне.

– Ах, я так и думал! – воскликнул Найт, вскакивая с места и поворачиваясь к ней лицом. – И это объясняет все – то восклицание у маленького водопада, которому ты дала лживое объяснение, и все прочее! Прости мне резкие слова, Эльфрида… прости их… – Он улыбнулся поверхностной улыбкой, когда продолжал: – Что я за жалкий смертный, что всегда и во всем играю вторую скрипку и меня водят за нос, кормя лживыми россказнями!

– Ох не говори так; не говори, Генри!

– Где еще он целовал тебя, кроме этих скал?

– Сидя на… могильном камне на… на кладбище… и в других местах, – сказала она медленно и опрометчиво.

– Не важно, не важно, – закричал он, увидев ее слезы и смятение. – Я не хочу расстраивать тебя. Это мне не важно.

Но Найту это было важно.

– Это не играет никакой роли, ты же знаешь, – продолжал он, видя, что она не отвечает.

– Я замерзла, – сказала Эльфрида. – Мы можем поехать домой?

– Да, уже не стоит в это время года долго рассиживать на свежем воздухе: нам надо спуститься с этой скалы до того, как стемнеет окончательно, чтобы мы могли видеть, куда ступаем. Я думаю, лошадь уже нервничает.

Теперь Найт говорил ей самые избитые банальности. Он до последнего надеялся, что она добровольно поведает ему историю своей первой привязанности. Обида на то, что она хранит секрет подобного рода, разрасталась в нем все больше и больше. Полная взаимная откровенность, какой он рисовал ее себе, откровенность, что должна была возникнуть между ним и его невинной юной женой, не знавшей голоса другого возлюбленного, кроме его собственного, – неужели то было лишь начало? Он подсадил ее на лошадь, и они тронулись в путь в стеснении. Яд подозрения поработал с ними на славу.

Когда они возвращались домой, произошло одно событие, которое после долго помнили оба, – оно отбросило зловещую тень на отношения между ними, которые уже стали мрачными и без того. У Найта в голове вертелись фразы, от коих он никак не мог отделаться: то были слова, которыми Адам упрекал Еву в «Потерянном рае», – и наконец он прошептал их самому себе:

– Но Змием

Была обманута, а я – тобой[195].

– Что ты сказал? – спросила Эльфрида боязливо.

– Это была просто цитата.

Затем они спустились в низину, и силуэт церковной башни появился на фоне бледного вечернего неба, а ее основание скрывали кроны нескольких деревьев, растущих поблизости. Эльфрида, которой отказали в ответе, напряженно смотрела на башню и пыталась вспомнить какую-нибудь цитату с противоположным смыслом, кою она могла бы использовать, чтобы вернуть его нежность. Немного подумав, она сказала обворожительным тоном:

– «Только он – твердыня моя, спасение мое, убежище мое: не поколеблюсь более»[196].

Они продолжали следовать своим путем. Спустя несколько минут они увидели, как три или четыре вспугнутые птицы слетели с башни.

– А твердыня-то вся ходуном ходит, – сказал Найт с удивлением.

Угол квадратной громады башни двинулся вперед, провалился вниз и исчез. Последовал громкий грохот, и туча пыли поднялась там, где прежде было чисто.

– Это сделали реставраторы церкви! – воскликнула Эльфрида.

В эту минуту они увидели, как в их сторону движется мистер Суонкорт. Он торопливо бежал к ним – явно суетился из-за того дела, что было ему поручено.

– Мы развалили старую башню! – закричал он. – Она рухнула гораздо быстрее, чем мы думали. Как вы знаете, сперва была идея разобрать ее по камешку. Когда мы принялись за это, трещина в стене опасно расширилась, и стало ясно, что она представляет собой угрозу для людей, кои больше не могли находиться под стенами башни. Тогда мы решили заминировать ее, и трое рабочих сегодня днем заложили заряд под самый ветхий угол башни. Они отложили взрыв до завтрашнего вечера и разошлись по домам полчаса назад, когда она взяла да рухнула. Очень успешная работа, превосходная работа, честное слово. Но она была крепкой старой твердыней, если не считать той трещины. – На этих словах мистер Суонкорт обтер лицо от пота, что выступил у него из-за возбуждения от пережитых событий.

– Бедная старая башня! – сказала Эльфрида.

– Да, мне очень ее жаль, – молвил Найт. – Это была интересная старинная постройка – местная достопримечательность и образец местной архитектуры.

– Ах, но мой дорогой сэр, у нас же будет новая башня, – заспорил мистер Суонкорт. – Великолепная башня, спроектированная первоклассным лондонским архитектором, в новейшем готическом стиле и переполненная христианским чувством.

– В самом деле! – сказал Найт.

– О да. А не эта варварская неуклюжая архитектура наших окрестностей – вы не увидите столько грубых черт и языческих мотивов больше нигде во всей Англии. Когда рабочие уйдут, я вам советовал бы пойти да посмотреть на церковь, прежде чем ее еще больше отреставрируют. Вы сейчас можете сидеть в алтаре и смотреть вниз на неф через восточную арку и сквозь нее в морскую даль. По правде говоря, – сказал мистер Суонкорт многозначительно, – если бы завтрашним утром у этого алтаря состоялась свадьба, то ее можно было бы наблюдать с палубы корабля, отплывающего к Южным морям, если у наблюдателя будет хороший бинокль. В любом случае, после ужина, когда взойдет луна, отправляйтесь да смотрите сами.

Найт согласился с величайшей готовностью. В последние несколько минут он успел принять решение, что не сомкнет глаз этой ночью до тех пор, пока не состоится продолжение его разговора с Эльфридой на тему, что разобщила их: он был решительно настроен узнать все и каким-либо образом утишить свое беспокойство.

Этой ночью Эльфрида с радостью избежала бы дальнейшего разговора с ним наедине, но сие казалось неизбежным.

Как только на небо взошла луна, они покинули дом. Как мало общего имело ожиданье лунного света, послужившее показной причиной их прогулки, с истинными мотивами Найта, который вновь взял под руку нежную девушку, этого толком не знал ни он сам, ни Эльфрида.