Я себя до конца рассказала. Сборник стихов израильских поэтесс

И все птицы были в моем саду,

И все звери были в моем саду,

И все пели горечь моей любви.

И чудеснее всех пела серна,

И песня серны была мелодией моей любви.

И голос зверей молчал,

И птицы не кричали.

И серна взбежала на крышу моего дома

И пела мне песню моей любви.

Но в каждом звере есть чудовище

Так же, как в каждой птице есть что-то странное.

Так же, как в каждом человеке живет чудовище.

И чудовище-серна кружилась по саду,

Когда птицы повесили головы,

Когда серна пела,

А звери дремали,

Когда серна пела,

А меня словно не было, когда серна пела.

В тот нежный миг ударила меня по волосам,

И все птицы улетели,

И звери скрылись.

А серна упала с крыши и разбилась.

А я убежала.

И в саду моей любви чудовище запирает

Черную и злую, как забвение, гориллу.

О море, небо, окутайте меня туманами,

проникая в марево глаз моих,

Ваши белые чайки прильнут, приседая,

в трепетании крыл к высоким шестам,

чтобы стать парусами живыми на моем корабле.

Осторожные рыбы взлетят отовсюду

осколками стекла, что разбивают на счастье на свадьбе.

Дождь хлынет косой, как будто намереваясь

омыть сладость лица моего в самом начале, чтобы иные

раскрыли потоки уверенные и теплые.

Ай, душа, вихревой ветр. Закружусь кругами.

Остудите голову горячую мою,

Пусть медузы сплетут в прозрачный венок,

стены-ткани сомкнут пеленой на глаза,

чтобы вновь на волнах, словно знак и намек возвращенья.

Шаловливо, легко, пройду спокойная в меланхолии,

Украшенная переливчатыми жемчужинами любви.

Пусть водоросли мантией покроют мне плечи,

что не смогут близкие мои меня уловить.

Мой корабль предстанет — возникновенье его — только единый раз.

(А пропо Годар[9])

Намекают нам, что вот есть и другой секс.

Хорошо, что кто-то знает об этом, что это есть.

И если есть другой секс, то пускай при

ведут его сюда, мы узнаем его и тогда от

кровенно поговорим, что вот он или нету его.

Что мы ведь уже утомленынчеочень от

наших жен и подруг девственниц, и все

это время показывают в картинах, что вот

взаправду что-то есть другое, и мы

сквозь роздых чувствуем, что это не зря.

И если есть другой секс в мире другом,

женщины новые и знающие, то от

чего не приведут сюда нескольких, чтобы они на

учили наших жен усталых, и может быть кста

ти откроют границы, а то мы ведь

утомленынче и зажатычересчур мы здесь.

когда один сад — все его плоды желтые, спелые и весь он округлый,

и еще один сад — все его травы и деревья тонкие, тонкие,

и когда округлый сад чувствует тонкий сад, чувствует округло,

и когда тонкий сад чувствует округлый сад, чувствует тонко,

и округлой этой роще садовой нужна тонкая,

и тонкой этой роще садовой нужна округлая,

и в округлом саду от каждого плода восходят и опускаются трубы трубчатые,

и в тонком знаки направления,

и по трубам проходят раздаваясь голоса спелых плодов,

и в другом в тонком саду голоса нету,

и округлому саду нужна тишина,

и тонкий сад влекут голоса,

и когда чувствует округлый сад тонкий сад,

докатывает голос до края плодов и не восходит по трубам,

и живет округлый сад формами жизни своей,

и когда чувствует тонкий сад округлый сад

ударяют символы-знаки верные его по верным плодам и играют,

так играет тонкий сад в тишине, в тишине.