Я — всего-навсего смеющийся, улыбчивый рот.
Я — всего-навсего слезинка.
Я — чей-то вздох.
Вот я — живот женщины нагой.
Я — молчание бури,
Я — щебетание птицы,
Я — старческая рука,
Вот я — искорка света.
Вот я — страх.
Я — радость
Или смех, или рыдание.
И всегда — удивление.
Народ мой в земле не нашла.
Перебирала комья земли,
Когда опускаются потоки дождя.
Народ мой в земле не нашла.
Только зло смотрела она на меня,
Переворачиваясь на живот.
Народ мой искала в туманном лике
Господа моего, Старика, Великана.
И повернулся Он бестелесно ко мне
Своим тяжелым, синим туманом,
И синь была пуста, печальна и глубока.
И не было в нем моего народа.
Искала народ мой на небе,
В облаках его пустопорожних.
И там я его не нашла.
В ничто он ушел, в ничто,
Народ мой.
Но вдруг услышала я в тишине глубокой —
Дрожат струны в глуби меня самой,
И рассекла я глубь.
Всю себя рассеяла по ветру.
И больше меня не осталось.
Трепеща, я закрыла глаза и увидела —
Из меня народ мой выходит.
Мне кончать песни птиц,
Что в перелет отправились дальний.
А вы улыбаетесь.
Я смеялась. Ваши улыбки — песни,
Из страны прилетели чужой.
А я улыбка,
Что исторг человек, когда пил, чтобы ее опьянить,
Песня, что птица обронила в испуге
В полете своем.
Птицы отправились в путь, в перелет —
Вам велели их место занять.
А вы улыбаетесь.
Земля моя,
Зеркало великого Бога,
Превращение из ничего в сущее,
Превращение сущего в ничто.
Земля моя,
Страстные призывы филина
К горам.
И нет смерти старым деревьям,
И страсть вжимает тяжелые тела
В мою землю.
Если б в меня ворвалось море
И вымыло слезы из глуби моей…
Если бы небо оросило меня
Дождем колыбельных своих…
Устала я.
Люди идут сквозь меня
По дороге, ведущей к последнему покою.
Если бы море ворвалось ко мне,
Из меня бы плач унесло,
И небеса б на меня пролили
Все колыбельные песни.
Я устала.
Все люди проходят через меня
На пути к месту последнего покоя.